"Тяжело будет жить этой девчурке", - думал в это время старик Холодов. Он радовался тому, что так удачно окончилась его небольшая, но очень ответственная "психологическая операция". Но сильнее этой радости была мечта, невозможная, по его убеждению, неосуществимая: из всех знакомых и родных ему женщин никого не хотел бы он так страстно иметь дочерью своей, как эту девушку в простеньком темно-синем платье, в босоножках.
VII
В тетрадь в черном дерматиновом переплете Вера записала четким почерком:
"Агафон Иванович взял меня за руку и сказал сурово:
- Идите за мной!
А когда мы очутились с ним за кустами вишни, он долго смотрел на меня умными скучными глазами, потом заговорил. Слова его привожу почти в точности:
- Я принял вас за обыкновенную смазливую девчонку, и поэтому недружелюбно настроился к вам. Я был против женитьбы сына на вас. Теперь вижу, что вы особенная женщина (при этих словах я обрадовалась, чуть не заплакала), и поэтому я вдвойне против женитьбы. Прежде я думал только о судьбе сына, теперь думаю и о вашей судьбе. Вы способны на многое в жизни. Но если хотите достигнуть чего-либо, то начинайте это в молодости, дорожите свободой: она дается только один раз. Правда, ее можно обрести вторично, но уже ценой, быть может, несчастья других людей. Вы поняли меня?
Не сразу ответила я ему.
- Я понимаю только то, что вы хотите, - сказала я. - А что мне делать, не знаю.
Это было малодушие, может быть, отчаяние. Но я не хотела скрывать его. Холодов задумался, сорвал листок с дерева и растер в своих жестких пальцах.
- Я знаю все, - сказал он, - и беру на себя всю ответственность за последствия. Есть еще одна причина против вашего брака: одинаковость ваших характеров. Двум медведям в одной берлоге будет тесно.
Плохо помню, как я ушла, что говорила Валентину на прощание. Теперь чувствую себя как после болезни. Временами бывает очень больно, но все определеннее рисуется мне какой-то иной мир. С необычайной ясностью припомнилась моя жизнь. Я лет с 14 - 15 постоянно вынашивала в душе две думы: упорным трудом развить в себе все хорошие качества, если только они есть у меня, и второе - полюбить на всю жизнь.
"Готова ли я сделать это сейчас же, с ним вместе? - спросила я себя. - Обрету ли я в этом браке счастье, без которого невозможно работать с пользой для общества? А может быть, все умерло и я живу и руковожусь давнишними впечатлениями?.."
Желая избавиться от навязчивых мыслей, Вера взяла корзину, пошла в рабочий поселок за покупками.
В тени серебристого тополя, неподалеку от калитки с навесом, Вера остановилась. Перекидывая косу на плечо, удивилась, как горячо накалило солнце ее волосы и ленту. Во дворе на дорожке сидел мальчик в красных трусиках и маленьким совком сыпал песок в зеленое ведерко. Вера причмокнула губами. Мальчик уставился на нее серьезными глазами, потом засмеялся, обнажив один большой и два подрастающих зуба. Глаза мальчика напоминали Вере кого-то из знакомых. Из-за стены неожиданно показалась девушка, высокая, желтокудрая. С минуту они смотрели в глаза друг другу.
- Садом или Костей любуетесь?
- И сад хорош, и мальчик замечательный. - Вера облокотилась на серый холодный камень стены. В облике девушки и особенно в ее пристальном взгляде было что-то очень знакомое.
- Вы не продадите мне яблок? - спросила Вера.
Девушка выхватила из ее рук корзину, ушла в сад и через несколько минут вернулась с яблоками.
- Познакомимся: Лена Крупнова.
- Вера Заплескова... Сколько с меня? - Вера взялась за корзину. Но Лена молчала, не выпуская корзину из своих рук. Жадно смотрела она в нежное измученное лицо Веры. - Сколько с меня за яблоки?
- Мы не торгуем, - тихо, сквозь зубы, сказала Лена, и ноздри ее дрогнули.
"Так вот она какая, мой недруг! - думала Лена, острым взглядом провожая девушку в белой, с золотой искрой шелковой тенниске. - Зачем она здесь? Что ей надо? Такая маленькая, и замучила моего брата".
А Вера думала иначе:
"И для чего я только живу? Людям от меня одни гадости. Холодовы увидели во мне погубительницу их сына, Крупновы отворачиваются. Заучилась, что ли, я за пятнадцать-то лет?"
Вера уткнулась лицом в свои ладони, заплакала. А после слез подумалось:
"Не стоят они этого. Нет в моем сердце любви к ним. Вбила себе в голову блажь. Не больше. Пусть все пойдет так, само по себе. Разве плохо быть свободной, никому и ничем не обязанной? Вспоминать буду о них, как вспоминаю сейчас сверстников детства. Немного грустно, по не больше".
VIII
Сложные чувства руководили Леной Крупновой, когда она задумала познакомиться с Валентином Холодовым: любопытство, разгоряченное восторженными рассказами подруг о Холодове, желание увлечь его, а потом ошеломить равнодушием, отплатив тем самым Вере за то, что она унизила Михаила. Лена не сомневалась в успехе, так как постоянно Чувствовала, что нравится молодым людям, что каждый из знакомых парней готов влюбиться в нее, стоит ей только захотеть. Одно сознание, что ее любят, было для Лены так же жизненно необходимо, как дождь для цветка. И как цветок погиб бы без воды, так и Лена захирела бы нравственно, если бы люди охладели к ней.
"Может быть, я нехорошо поступаю, но за добро платят добром, а за зло - злом", - думала Лена. А когда узнала, что Холодов уезжает, пошла в прямую атаку, еще больше окрепнув в своем решении наказать виновников. Но в последнюю минуту эти намерения показались ей ужасными, постыдными. Все же Лена накинула на шею косынку и, сказав себе, что идет просто посмотреть, как устроились в новой квартире молодожены Веня и Марфа, вышла из дому.
В том же садике, где была несколько дней назад Вера Заплескова, Лена увидела молодого загорелого человека в сером костюме, в белой рубахе с выпущенным поверх пиджака воротником. Человек этот никак не мог совладать с двумя ребятишками, из которых одного держал на руках, а другого вел за руку. Дети плакали, а он беспомощно морщился. По рассказам подруг Лена составила себе портрет Валентина Холодова и сейчас решила, что это он и есть.
- Эх вы, папаша, детей не можете унять! - сказала она снисходительно-усмешливым тоном опытной няни.
Холодов сердито взглянул на нее, потом еще раз, но уже улыбчиво, и откровенно пожаловался:
- Попробуйте сладить с этими эгоистами! Каждый лезет на руки. - И тут же признался: - Сам же избаловал племяшей.
- До чего вы неловко держите ребенка!
- А как же лучше? - спросил Валентин, подходя к девушке.
- А вот так! - Лена взяла на руки одного из ребятишек, и он сразу же замолк, потянулся к ее волосам.
Спокойно-приветливо смотрел Валентин в глаза Лены. Она не отвела взгляда. И этого было достаточно, чтобы дни разговорились. А когда Катя забрала своих толстяков, Лена и Валентин вышли на улицу. Оказалось, что им по пути: он шел на пристань.
Валентин чувствовал себя с этой веселой девушкой так же легко и просто, как легко и просто было ему дышать. И это было, как находка, неожиданная и радостная.
- А вы, Лена, и фамилию свою мне не сказали, - говорил он непринужденно.
- Непрочная у девушек фамилия, Валентин Агафонович: нынче одна, завтра выйдет замуж - другая появится.
- Но вам, Лена, рано замуж, вы очень молоды.
- Только молодым и строить счастье, пока не заумничается человек.
Всегда обдумывающий свои поступки, Валентин сейчас ни о чем но думал, а с отрадой повиновался: своему стремлению еще раз встретиться с этой девушкой. Просить же ее о встрече не решился: не то смутно опасался за свой покой, не то жалко было вот этого светлого, легкого настроения, которое впервые, кажется, зародилось в его душе. А когда расстался с Леной, покаялся, что не узнал ее фамилию и адрес.
"А зачем? Через два дня уеду", - решил Валентин и тут же поймал себя на том, что всего лишь час назад радовался отъезду, а теперь отыскивает предлог задержаться на сутки. Но задерживаться было нельзя, генерал, уезжая, и без того разрешил погулять лишних два дня. Отпуск, проведенный у отца, показался теперь Валентину не столь уж веселым.
Когда Лена вернулась домой, мать собирала в дорогу Федора и Александра, через два дня братья уезжали. Лена уговорила их в последний раз сходить в городской сад. Погладила костюмы братьев, начистила их ботинки. Александр надел светло-серый пиджак спортивного покроя с хлястиком и нагрудными карманами, голубую трикотажную майку. Легкий и стройный, он был похож на пирамидальный тополь. Коренастый, с высокой и широкой грудью, Михаил напоминал Лене лубок, выросший на скупой, каменистой земле. Кремовая шелковая рубаха скрадывала его недостаток короткую, толстую шею. Федор красовался в морской форме. Его и без того широкие брюки клеш были вопреки уставу расширены внизу вставными клиньями. Плечи плотно обтягивал белый китель с золотыми шевронами, на голове белая лихая мичманка, висевший на левой стороне кортик с позолоченной рукояткой был последней, правда противозаконной, деталью, завершающей облик молодецкого неунывающего моряка.
Лена надела голубое платье, короткие волосы зачесала назад и свободно рассыпала по плечам, едва схватив невидимыми бисерными нитками. На крыльцо вышли их проводить родители и Юрий.
- Федор-то плывет, как корабль-лидер, - сказал Денис.
- Немножко недогружен, на поверхности много, - заметил Юрий.