- За машиниста. Он же заводской, у него все в руках играет.
- Ну? Вот это да! - с радостным удивлением воскликнул дневальный, хотя о работе своего сержанта он спрашивал уже пятого бойца и всякий раз выслушивал ответы с удовольствием. Когда Александр Крупнов со свертком белья под мышкой, в шинели внакидку проходил мимо него, красноармеец сказал:
- Хорошо, товарищ сержант, помыться после молотьбы... А еще бы лучше побаловаться веником в своей баньке.
- Еще годик, и домой поедете, - сказал Александр, вспомнив, что боец этот последнего года службы.
- Если там ничего не случится, - позволил себе уточнить красноармеец и махнул рукой на запад.
Похрустывая сапогами по снегу, Александр переулком направился к бане, приветливо голубевшей дымком на берегу все еще незамерзшей быстрой речки. Варсонофий Соколов и Абзал Галимов уже вымылись, и оба, красные, потные, сидели в крытом предбаннике, не спеша разговаривая.
- Песню выдумываем, Александр Денисович, - сказал Соколов, решив, что в бане, без формы, можно говорить попросту.
- Получается?
- Одно складное слово никак не находится: командарм, а дальше как? Амбаром? Вроде нехорошо.
- Шли бы в казарму, застудитесь, поэты, сейчас вам не лето, - пошутил Александр, снимая сапоги.
- Абзал, запомни эту ладность: командарм - казарм. Правда, тяжело, вроде камней, но складно.
Александр разделся, вошел в баню и, принимая таз из рук Ясакова, сказал:
- Приказал нам командарм нанести большой удар.
Вдруг он выскочил, прикрывая веником живот, крикнул вдогонку удаляющимся бойцам:
- А это не годится: командарм нанес удар?
- Го-го-годится, в самый раз!
Ясаков плеснул два ковша на каменку, залез на полок. Александр парил его, пока тот не сполз на пол, охая и крутя стриженой головой. Потом Александр разлегся, а Ясаков стал парить его.
- С ленцой работаешь, солдат, - ронял Александр, подставляя спину под удары веника. - Прибавь!
- А наряд вне очереди не залепишь? Честное слово, побаиваюсь тебя. Однако приказываешь - поднажму!
А когда оба пали ничком на пол, окатываясь водой, Александр сказал:
- Молодец! Ко Дню Красной Армии представлю тебя к званию "сержант".
- Не выйдет! Хоть сразу маршала давай - откажусь.
Ясаков принес полный таз пушистого снега и, натирая грудь, заворчал:
- Ты не ломай мою линию жизни, Саня.
Александр воззрился на него левым глазом, правый заплыл мыльной пеной.
- После десанта за речку я доложил Богданову: боец Вениамин Макарыч Ясаков проявил доблесть, находчивость и командирские качества. Шутка ли, капитана взял в плен! А будь ты сержантом - сами генералы тебе сдадутся.
Вениамин испугался этой похвалы. Он и прежде тосковал по своей семье, особенно по жене, а когда получил письмо, составленное всей родней: отцом, матерью, сестрой и тетками, извещавшими, что у него родился Иван Вениаминович, - он начал вести счет дням своей службы.
- Пойдешь на полковые курсы младших командиров. И будем мы с тобой служить Родине до седых волос.
- Тебе что не служить! Жены нет, детей тоже.
- И ты послужишь за милую душу. Я, что ли, один обязан охранять мирный сон твоих младенцев?
- Понимаешь, Саша, я люблю кирпич, камень, люблю строить дома, тихо, с едва заметной дрожью в голосе сказал Ясаков.
Александру и самому вдруг сильно захотелось домой - сейчас же, прямо из бани. Но он нахмурился и строго обрезал:
- Строить любишь? А я, по-твоему, люблю разрушать?
Александр оделся, туго затянувшись поясом.
- Это хорошо, что ты заговорил со мной, - сказал он, свертывая выстиранное мокрое белье, - боец должен открывать свою душу командиру.
- Не ругайся: я написал домой, что ты кумом моим будешь.
- Рожай со своей Марфой побольше детей, а кумом всегда буду. Летом зальемся вместе в отпуск на Волгу. Опять оставишь жене память о себе.
Александр прошел в деревянный с крылечком, утепленный амбар. В одной половине хранилось оружие, боекомплекты, имущество отделения, в другой, за дощатой перегородкой, жил Александр с бойцами. Дневальный топил походную железную печь с трубой, выведенной в окно.
- Товарищ командир, вам посылка, - сказал он, подавая Александру ящик, обшитый мешковиной. Вдвоем вскрыли посылку, и комнатка наполнилась запахом яблок.
- Кушай, Федяев, кушай. Это наши, с Волги!
Александр нашел в ящике перчатки из козьего пуха с красной каймой у запястья, прочитал письма матери, сестры. Запах яблок перенес его мысли домой, в сад, и он видел лица родных, улыбку Веры. Хотя бы один вечер постоять с ней у калитки! Надел шубу белого дубления, шапку-ушанку, сунул в карман фонарик.
В густых сумерках свежестью, далеким небесным холодком пахнул порошивший снег. Темнели за хутором леса. В хатах зажигался свет. Через улицу цепочками тянулись к клубу девки и парни. Открывались двери клуба, и тогда выплескивалось наружу веселое бормотание баяна.
Александр прошел по улице неторопливым шагом. У околицы встретились лесник и охотник. Они сами подошли к нему, ответили поклоном на его приветствие. Он подробно расспрашивал их, много ли подстрелили они белок, кого встречали в лесу. Пожилые мужики отвечали с такой же готовностью, как и его красноармейцы. Сознание своего старшинства было приятно-обременительным.
Александр завернул за глухую стену клуба, прислонился спиной к штабелям дров, всматриваясь в промереженный заячьими следами снег. Высокой стеной обступали хутор леса. Сунув руки в карманы, он глубоко вдыхал холодный воздух; поскрипывал новый ремень под шубой. Двое подошли к дровам с другой стороны и тоже прислонились к ним, сдвинув несколько поленьев.
- Катерина!
- Чего, Варсонофий?
- Пойдешь за меня?
Девушка похохатывала радостно.
- Ага, пойду.