"Ты-то кто? Кто?! Чем и кого лучше?"
Сделал его Дага, одним жестом сделал. Виртуоз.
Мразь!
Душно стало, стены давили, хоть из дома беги.
Оделся, наверх за ботинками поднялся, открыл дверь спальни и замер на пороге. Вита сидела на постели и улыбалась ему. И понял Рус — не уйти ему от нее, не уйти от себя.
— Доброе утро.
Ноги сами к ней понесли. Сел на край постели, ладонью от щеки до плеча провел, вглядываясь в наивность синих глаз. Что он искал в них, что ожидал увидеть?
— У тебя пуговки перламутровые, — сообщила, трогая пуговку на груди рубашки Руслана. — А ты мне снился. Ты летал. Цветы яркие красивые внизу, а вверху облака и ты летал.
Ну и как уйти от нее? — скрипнул зубами: Как оставить? Это равно снова убить.
Никуда ему от нее не деться, никогда. Повязала их та пуля накрепко.
— Я… в магазин, к завтраку что-нибудь купить, — сообщил глухо — голос не слушался, предавал.
— Угу, — прильнула к его груди, принялась ткань рубашки изучать, трогать, гладить. Рус слушал ее дыхание, ощущал прикосновения и терял в них боль и отчаянье, только горечь никак не уходила — усиливалась, смешиваясь с печалью.
Как он мог промахнуться? Лучше бы убил.
Нет, — рука сжала ее плечо, Руслан зарылся лицом в ее волосах:
— Прости.
Она как будто не поняла — обняла неумело:
— Ты мне часто снишься, тебя Русом зовут, — сообщила. — Только ты в темноте всегда, а там страшно. Летать не страшно, а в темноте — страшно. Там что-то бродит, ворчит, рыщет, злое, черное. Я его рисовала, а у него только один глаз, больше не показывается.
Руслану комом ее лепет в горле встал. Больно, как будто душу из живого выдирают.
— Я… пожалуй никуда не пойду, на завтрак там что-то есть, сообразим.
— Поцелуй меня, — попросила вдруг, обвив его шею руками. — Мне так нравится, как целуешь.
— Правда? — дрогнул, волосы ей с лица убрал.
— Правда. У тебя губы ласковые. Мне всегда казалось — ты сон, а ты на самом деле. Рус, — сладко из ее уст его имя прозвучало, протяжно.
— Запомнила?
— Помнила, — неумело коснулась его губ губами.
"Правильно. Руса знала, Руса и помнила — не Руслана", — поморщился. Зажмурился, прижал ее к себе и губы поцелуем накрыл.
Зацеловал бы, наверное, то ли себя, то ли ее утоляя, спасаясь от мыслей, от маяты и боли, но кто-то в дом ломиться начал, звонок затрещал.
— Звонок, — сообщила Вита, отодвигаясь от Руслана.
— Точно, — вздохнул: кого черт принес? — Пойду открою, пока не оглохли. Здесь побудь, хорошо?
— Угу.
Вниз спустился, дверь открыл и получил связку удочек и подсак в лицо:
— Я узнал, где Карповое озеро! — возвестил сияющий как фара Леня, бесцеремонно вваливаясь в дом. Отодвинул Руслана с прохода, поставил удочки в угол и скинул рюкзак, сапоги на пол посреди коридора поставил.
— Ветровку забыл, — напомнил Зеленин, поджав губы.
— А, — отмахнулся мужчина. — Давай по кофею и двинулись! Хавчиком я затарился.
Рус руки в карманы сунул, к стене прислонился:
— В смысле, ящик водки уже в рюкзаке.
— Обижаешь — пиво, старичок, только пиво.
— На завтрак?
— На весь день. Остальное возьмем у природы. Ну, что встал-то? Шевелимся, Рус, шевелимся!
Двинулся на кухню и остановился, смолк, увидев выглядывающую из-за угла кухни симпатичную незнакомую мордочку с улыбкой до ушей.
— Здрассте! — мурлыкнула Вита и натянула до подбородка ворот рубашки Зеленина, пытаясь скрыть радужную улыбку. Выглядела она в ней сущим дитем.
До Леонида стало доходить, что с рыбалкой он погорячился. Поздновато он с этим к другу — русалка у него уже поселилась.
— Э-э-э, — протянул, чтобы занять паузу.
Вита засмеялась — Леня явно ей нравился и вызывал ассоциации с клоуном. Зеленин молчал, стоял и смотрел на пантомиму друга и Виты. Она радовалась, она была счастлива и тем словно оправдывала его, немного, но успокаивала, снимая грамм тяжести с души.
Она как котенок, пугающийся собственной тени, играющий с собственным хвостом — была столь же наивна, беззащитна и себе на уме. Какие процессы происходили в ее голосе, было загадкой для Руслана. Отчего одного принимала, другого сторонилась, над чем смеялась и что ее огорчало — невозможно было понять. Но это было творением его рук, результатом его поступка. Он убил человека и породил дитя, за которого теперь нес ответственность не только как за ребенка, больного, но и любимую женщину. Одного пункта хватит, чтобы его груз раздавил. Выдержит ли Рус все пункты, в добавок к тем, что уже имел? Он не знал, но четко понял, что имея возможность выбрать с чем и каким путем идти — выбирать не станет.
Вита засмеялась, обходя растерянного Леонида — ее веселила ветровка, колорит цветовой гаммы: широкая желтая полоса на спине и тонкая по плечам на фиолетовом фоне и красный треугольник на груди из которого, выпучив глаза от такой радости, пыталась выбраться белка.
Девушка засмеялась, узрев тисненную морду.
— Старик? — выгнул бровь мужчина, взглядом ища спасение у друга.
Зеленин молчал — его заботило одно, Иванова другое и их интересы не могли пересечься.
Девушка запихнула края рубашки, укутавшись в нее и, с лучистой улыбкой сообщила в лицо мужчины, будто страшную тайну ему доверила: