- Молчал бы! Сам-то башку под газету сунул.
- Да эта газета сильнее брони: сатану-фюрера таким косорылым нарисовали! Самолеты испужались. Глядите-ка!
Самолет падал на бахчи. Два комка оторвались от него, распушили парашюты. Сапер, заигрывая с Ритой, предлагал ей парашют на платье: "Стрекозой будешь летать на шелковых крыльях!" Рита отчитывала его.
- Не баба, а пропагандист, - отбивался сапер. - Бывалоча, в каждом войске были колдуны, прорицатели, попы. Но ты всех забила. Просветила меня, теперь я знаю, что детей не в капусте находят.
Денис приваривал второй колпак, когда небо наполнилось тяжелым нарастающим гулом. Бомбовозы с черными крестами на желтых концах крыльев плыли строгим строем, волна за волной.
- Денис Степанович, они на город, да? - спросила Рита.
- А куда же еще?! Сайгаки за Волгой им не нужны, думаю.
- Ну как же так, Денис Степанович?
- А чем мы с тобой помешаем? Давай комьями глины кидать будем?
Взрывы слились в сплошной утробный гул, катилось что-то громадное с бесконечной горы. А самолеты, тяжело провисая, чертя тенями по взрытой земле, по людям, все тянулись и тянулись к Волге. Разгрузившись, они на обратном пути снижались над обводом, обстреливали людей из пулеметов.
Сапер, хоронясь за колпаком, шутейно обнял Риту, но она сердито толкнула его в грудь. И сама напугалась: больно уж податливо опрокинулся навзничь, раскинул мертвенно-покойные руки.
Денис не удивился раненым и даже убитым вокруг него - все это уже видел на первый день. Изумило его другое: сапер не встал, он лежал на спине, припав ухом к мягкой земле, раскинув руки с большими, в ссадинах кистями.
- Парень-то убит.
- Батюшки мои, такой веселый, только сейчас шутил...
Рита сникла, уронив сизовато-черную голову на колени.
- Лезь под колпак! - Денис тащил ее через вскипающую под пулевым хлестом пыль.
- Один пожалел меня, да и того я под пули толкнула.
Возвращались домой невеселые.
По суходолу ополченцы с песнями шагали к колодцу. Распялив широкий рот, Макар Ясаков давил голоса диковатым, с несуразинкой басом:
Как во городе Самаре
Случилася беда...
Ополченцы окружили колодец. Шофер остановил машину. Рабочие попрыгали на землю.
- Степаныч! Воздвиг крепость? Иду глядеть несокрушимую, - гудел Макар Ясаков.
- Макар Сидорович, ты бы хоть на недельку одолжил свой громобойный голос генералу, он попугал бы Гитлера.
- Где он, Гитлер, собачий блуд? Припас я ему пулю, в самую печенку всажу, зубами не выгрызет.
- Давно ли из дому? Как там наши?
- Налетел, сволота! В шихтовый двор пужанул одну дуру пудов на тридцать, магнитный кран скосорылил - не узнаешь, сват. Каску мою закинул куда-то к черту на рога. Каску выдавил прессом сам. Снарядом бы не прошибить, а пули отскакивали бы, как мухи. Хотел я, Ритута, бельевой котел у бабы взять на нужды обороны - не дала. А был бы в самую пору, матерь ты моя вся в саже.
Денис поймал убегающий взгляд Макара.
- Расскажи толком, как там?
- Часть домов разнесло, а так все нормально, как положено в прифронтовом городе. Есть, конечно, убитые, раненых побольше, некоторые контуженные под землей полежали, пока не откопали... Город горит... Жара аж картошка на огородах испеклась. Помидоры раскидал по всему пригорку. "Юнкерсы" ворочались в небе, как сомы в пруду, не торопясь. Хоть палкой бей.
Денис глядел из кузова машины на ополченцев, пока солончаковый бугор не заслонил их. За бугром по-над Волгой вниз и вверх, километров на полсотни, клубящейся стеной чернел дым. А толпы беженцев текли и текли в горящий город.
XIII
Первый раз Денис о трудом узнал свою Любаву, когда пришел из ссылки: стояла на кухне, прижимая к груди тряпку; второй раз - сейчас, в горящем, слепом от дыма городе.
Дом был на замке. Любава сидела за вишняком на склоне оврага, у входа в отрытую недавно щель. Коська собирал осколки бомбы. Добряк бросился к Денису с жалобным визгом. Кровоточило правое обрубленное ухо.
- Ухо отсекли, вот он и жалится, - сказал Коська.
- Люба, ты зачем тут? Дом-то цел пока.
Она замотала головой, виновато улыбаясь.
- Не слышу, Денисушка, оглушил бомбой Хейтель.
Денис склонился к Любаве, ласково ощупывая плечи:
- Цела, Люба, цела и невредима!
Она моргала, с печальным недоумением качая седой головой.
Медленно, твердо выговаривая "р", как говорил покойный отец, сказал Коська:
- Во какая бомба разорвалась. Бабаню и Добряка в овраг швырнуло. Он из-под земли вылез. Бабаня оглохла, из уха кровь текла. Ручейком по щеке. - С суровинкой глаза глядели на Дениса пристально.
Денис взял внука на руки, отворачивая лицо. Вот и Костя побредет по степи вместе со скотом, как та девочка и карапуз.
Любава встала, с усилием прямя спину.
- Заводы хотят за Волгу. И нас туда же, - громко заговорила она. Чего? Дожили мы с тобой, вот что! А? Не слышу. Да и к лучшему - глядеть-то тошно, а слышать плач еще тошнее.
Тяжелый удар был нанесен гордости и достоинству Дениса. Он допускал частичное поражение своей армии и успехи неприятеля, допускал возможность даже оставления Москвы, но о приходе врага на Волгу он никогда не думал. Волга в его представлении всегда была матушкой и защитницей вольности, свободы. Тут жили, гуляли, умирали прадеды. Москва бывала в руках врагов. Волга же не давала сжать пальцы на своем горле. Так бывало веками. Теперь же город горел, контуженная жена и внуки-сироты вынуждены бежать за Волгу.
- Никуда не поедешь! Все изменится скоро. А если помирать надо, то тут помрем. Так-то, Любава.
Денис взял в одну руку узел, с которым собиралась старуха за Волгу, другой рукой поддержал Любаву под локоть, и они вернулись домой.