-- Да, сэр. У нас часы "Вестерн юнион".
-- Благодарю вас.
В пентхаусе положили трубку.
-- Ну вот, теперь он знает, который час, -- объявила девушка.
-- Соедините меня с мистером Амато, -- попросила миссис Вич телефонистку, сидящую рядом с Джейн.
Менеджер по банкетам ответил не совсем любезно.
-- Это миссис Вич, мистер Амато, -- представилась главная телефонистка. -- Его Величество только что звонил, чтобы проверить время. Вы опаздываете на назначенную вам встречу уже на одну минуту и тридцать четыре секунды.
-- О Боже! -- вырвалось у Амато.
Глава 2
Когда мужчина достигает почтенного семидесятипятилетнего возраста, кажется вполне логичным, что он хочет отметить свой юбилей. А если к тому же это знаменитый, известный всему миру человек, которому более пятидесяти лет сопутствовали лишь выдающиеся успехи в его деле, можно ожидать, что многие не менее известные люди приложат все усилия, чтобы на нем присутствовать.
Конечно, несмотря на то, что виновник торжества был одним из самых богатых людей в мире, такой праздник вполне могли бы устроить его поклонники. Но Великий Человек задумал сам дать прием, и уже это привело весь персонал отеля "Бомонд" в настоящее смятение. Дело в том, что список приглашенных мог оказаться неожиданным и вовсе без великих имен. На свою семьдесят пятую годовщину он спокойно мог собрать странную компанию панков, неврастеников, алкоголиков, нимфоманок и дешевых искателей приключений, среди которых окажется только несколько известных представителей прессы, непонятных политических фигур и вполне респектабельных персон, которые не могут позволить себе не появиться на приеме у Обри Муна.
Обри Мун!
Британец по рождению, он стал знаменитым уже двадцатилетним. Это случилось в 1908 году. Его первые рассказы были Декадентскими, расплывчатыми и публиковались в журналах, редакции которых находились на левом берегу Сены. Мун устраивал щедрые приемы даже в те дни. И еще тогда он отлично понял, что даже самые верные друзья отходят от него так же легко, как сдирается кожа с банана. В то время и теперь его главной целью было показать грубо, без всякой жалости самые слабые места человека. Муна хотелось избегать, как ядовитую медузу. В период своего раннего творчества он вечно писал о разрушенных семьях, моральных отклонениях, нечестности людей. Потом, под влиянием таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, оставил свой негативный стиль и стал видным военным корреспондентом. Но его безжалостность только усилилась, а репутация возросла, потому что Мун вскрывал секреты сильных мира сего. У него возникла жажда власти, стремление контролировать жизнь именитых мужчин и женщин. И все во имя честной, святой журналистики. Муна боялись и ненавидели, но принимали таким, как есть, потому что игнорировать его -- означало бы показать всему миру, что вы чего-то опасаетесь. После войны начались путешествия по всему свету, появились романы, пьесы, сначала приз Пулицера, а потом и Нобелевская премия в области литературы. Голливуд тоже сделал свой золотой вклад в его банковские счета. Мун легко мог превратить маленького актера или актрису в настоящую звезду. Но смотрите! Его руки всегда были чисты, он мог в любой момент сломать их репутацию и карьеру. Этот человек запускал пальцы во многие дела, будь они английскими или американскими. После Первой мировой войны неожиданно стал завзятым путешественником. Изучил Средний Восток, как немногие англоязычные люди в то время, поднимался в горы, летал на самолетах и, как сам любил рассказывать, через определенные интервалы успешно занимался любовью с женщинами всех цветов кожи.
-- Никогда не забуду ту маленькую итальяночку в Неаполе, -- говорил он и в то же самое время смешивал с грязью все остальное женское население Италии и католическую церковь в придачу.
Вот таков был Обри Мун, если описать его кратко.
В семьдесят пять он стал карикатурой на самого себя в тридцать. Во время Первой мировой войны, одетый в форму, Мун был симпатичным и романтичным, подтянутым, веселым, смуглым, хорошо сложенным, с вызывающими черными усиками и темными как вороново крыло волосами, прилизанными, блестящими. В семьдесят пять его волосы и усы все еще оставались такими же, но было ясно, что это уже не дар природы -- они были искусно выкрашены. Щеки стали пухлыми и бледными, а под глазами возникли большие мешки. Губы под мертвыми усами стали тонкими и постоянно кривились в ехидной усмешке. Для него не было никого значительного -- от рассыльного мальчика до президента.
Два года назад Обри Мун явился в "Бомонд", чтобы приобрести самые шикарные апартаменты -- пентхаус. Мистер Шамбрэн показал ему пентхаус "L", который как раз был свободен и продавался. Мун совершенно спокойно отнесся к его цене в 194 тысячи долларов, не произвела на него никакого впечатления и стоимость ежегодного содержания в 32 тысячи.
-- Это меня вполне устраивает, -- заявил он Шамбрэну. -- Но мне нужен пентхаус "М".
-- Пентхаус "М" уже продан и занят, мистер Мун, -- пояснил Шамбрэн. -Но пентхаус "L" совершенно такой же, как и "М".
-- Я желаю "М", -- потребовал Обри Мун. -- Я готов заплатить владельцу пентхауса "М" десять тысяч, чтобы он уступил его мне.
-- Совершенно невозможно. Теперешнему владельцу пентхауса "М" не нужны десять тысяч долларов, мистер Мун.
-- Тогда сделка не состоится.
Управляющий отеля разочарованно пожал плечами:
-- Как хотите. Но могу я спросить, почему вы хотите именно пентхаус "М"?
-- Все очень просто. Моя фамилия начинается с буквы "М". И я желаю пентхаус "М" или пойду в другое место.
На лице Шамбрэна ничего не отразилось.
-- Предположим, мне удастся уговорить владельца пентхауса "М" заменить на его двери букву "М" на букву "L", а к вашей двери прикрепить "М". Так вас устроит? Такая работа будет стоить всего пять долларов.
-- Только если мои апартаменты будут называться "пентхаус "М"!
Это было началом длинной шахматной партии между управляющим отелем "Бомонд" и Обри Муном, которую Шамбрэн вел с виртуозным умением.
Его не интересовало то обстоятельство, что кровать Обри Муна была копией старинной китайской джонки. Не трогало и то, что пентхаус "М" был украшен бирманскими ширмами, обит китайской парчой, уставлен тибетскими буддами и увешан роскошными восточными коврами. Ему было все равно, что в гостиной возвышалось нечто вроде трона с сиденьем из пенистой резины, покрытым японскими шелками. Его не волновало и то, что во время своих нечастых визитов в пентхаус он был вынужден смотреть на Муна снизу вверх, а тот сидел развалясь, курил сигарету в длинном янтарном мундштуке и попивал охлажденное кокосовое молоко. Вот Амато в этой ситуации будет чувствовать себя как раб, ползущий на коленях. А Шамбрэн презирал Обри Муна и мог себе это позволить, потому что тот ничего, абсолютно ничего для него не значил. Единственной заботой управляющего было не рассмеяться в присутствии Великого Человека. Он был уязвим только в этой области. Но и не подозревал, что Мун догадывается о его скрытом желании рассмеяться и ненавидит его за это. Острая как бритва враждебность Обри Муна терпеливо выжидала, когда Пьер Шамбрэн потеряет бдительность.
* * *
Марго Стюарт сидела за маленьким столиком перед портативной пишущей машинкой в нескольких футах от трона Обри Муна, что возвышался в гостиной. Он только что положил телефонную трубку после того, как справился о времени.
-- Мистер Амато заплатит мне за эту невежливость, -- произнес Мун. -Мне не нравится, когда обслуживающий персонал третирует меня подобным образом. Ну, Сэнди, на чем мы остановились?
Светлые волосы Марго Стюарт и выступающие летом веснушки уже много лет назад дали ей прозвище Сэнди. Но только немногие люди, которых она любила, пользовались им, и в их числе Обри Мун.
Ей пришлось взглянуть наверх. Мун развалился на японских шелках с янтарным мундштуком в тонких губах и смотрел на нее своими черными глазками. У нее было такое чувство, будто со своей высоты он смотрит прямо в вырез ее
платья. Она почувствовала, что начитает нервничать. Ей казалось, что по ее коже ползет похотливый паук. И когда-то, подумала Марго с леденящим душу ужасом, это может случиться, и тогда из-за своих специфических проблем она окажется беззащитной.
Девушка глубоко вздохнула и напомнила:
-- Представление. Вы хотите, чтобы мистер Уолдрон из отдела представлений отеля занялся этим?
-- Я не хочу, чтобы мистер Уолдрон из отдела представлений делал что-нибудь для меня, -- заявил Мун высоким язвительным голосом. -- Кстати, Сэнди, мне больше нравится треугольный вырез на платье, чем квадратный. Я не отношусь к пуританам, которые считают, что скрытое возбуждает больше, чем открытое напоказ. Но заметьте себе, в рабочее время только V-образые вырезы.
Она сидела за столом выпрямившись, положив руки на клавиатуру машинки, чтобы скрыть их дрожь.
-- Меня всегда удивляет, Сэнди, когда я вспоминаю, какая вы скромница. -- Его причмокивание било ее по нервам. -- Ну хорошо, вернемся к делу. Позвоните в "Метрополитен-опера" и скажите, что я хочу, чтобы полный хор и ансамбль были здесь, у меня, после вечернего субботнего представления.
Машинка тихо застучала. Сэнди довольно долго работала у Муна, так что давно перестала удивляться. Он с таким же успехом мог пригласить членов Верховного суда, и они, возможно, пришли бы.
-- Вы имеете в виду какую-то особую музыку? -- уточнила она.
-- Как и торт, который, как я считаю, будет архитектурным триумфом. Пусть они появятся в конце обеда и споют "С днем рождения".
-- Но их главное представление?
-- Моя дорогая Сэнди, это и будет их главным и единственным представлением. Они споют "С днем рождения, дорогой Обри" и пойдут домой.
Даже она была в изумлении.
-- Хор "Метрополитен-опера"?
-- А что, вы знаете, кто может спеть лучше? Если знаете, мы их пригласим.