- Не отсвечивай, давай быстро!
Рогов без разговоров шмыгнул мимо него, миновал коридоры и оказался в музее. Павла он застал в положении не только непотребном, но и не удобном: Ройтман сидел посреди комнаты, на самом верху высокой, шаткой стремянки и больше всего походил на ощипанного петуха. Из одежды на прапорщике имелись только трусы казенного образца, а щетина, блуждающий взгляд красных глаз и опухшие веки свидетельствовали о многодневном запое.
- Пашка?
- А-а, привет! - Узнал Виктора брат. - Йоб-теть... На похоронах, что ли, был?
- На каких? - Не понял Рогов.
- У Карлы! - Захохотал директор музея и наконец-то свалился со стремянки на пол.
Виктор с трудом прислонил его к стенке:
- Ты чего, Паша? Упился вконец? И Карла, что ли?
Но Ройтман уже не обращал на него внимания и озабоченно тер ушибленное при падении колено:
- Бейте, фашисты проклятые! Все равно ничего не скажу...
- Тьфу, перепугал! Пьяница.
- Да пошел ты, - отмахнулся Павел. Но тут же потерял равновесие и встав на четвереньки залаял на пыльный стенд с фотографиями членов политбюро.
Потом он заплакал:
- Ну на хрена, Витек? На хрена вы старика грохнули?
- Паша, успокойся... Уймись!
Глаза Ройтмана округлились:
- Ну? Кто теперь следующий? Я?
Директор музея взвизгнул и с неожиданным проворством подскочил с грязного пола:
- Давай, братан! Чего тянешь? Мочи, вам же свидетели не нужны!
- Да ты чего? - Разволновался Виктор. - Ты чего? Совсем уже сбрендил... На вот, водички выпей.
Но Павел уже разошелся:
- Ну, что? Как кончать меня будешь? Может, веревочкой удавишь? Сейчас... Сейчас, я тебе подсоблю!
Ройтман забегал из угла в угол, по пути обрывая со стен плакаты, фотографии и лозунги. Натолкнувшись на шифоньер, опрокинул его, с мясом вырвал последнюю дверцу и замер, ехидно поглядывая на брата:
- Нету веревочки!
- Слушай, успокойся.
- Не-ет... - Павел подскочил к столу:
- А что, если этим? Прямо так, в брюхо?
Виктор взглянул на предмет, подхваченный братом из нагромождения бутылок, обьедков и мятых номеров газеты "На страже Родины":
- Это что? Стой!
В дрожащей, вялой руке красовался клинок - тот самый, его клинок, обломок сабли, который Виктор возил с собой в машине до кровавой схватки с Курьевым.
- Откуда? Это... это же мое! Откуда?
Павел обмяк, устало присел на край опрокинутого шифоньера и ответил без интереса:
- Хрен знает. Нечем было банку открывать, вот я у шефа в кабинете по ящикам и пошарился.
- У какого шефа?
- У Спиригайло. У Семена Игнатьевича, мать его в душу...
К сожалению, толку от их дальнейшей беседы было немного.
В происходящем Ройтман разбирался ещё хуже брата. Он просто-напросто был напуган до полусмерти и не знал даже того, что уже оказалось известно Виктору.
- Может, Спиригайло квартиру у тебя оттяпать хочет? - Осенило Павла. На него, гада похоже!
- При чем тут квартира? - Поморщился Рогов. - Вряд ли...
Напоследок, перед самым уходом из музея, брат припомнил, что на их частых, особенно в последнее время, совместных пьянках Семен Игнатьевич то и дело интересовался иконой.
- Какой иконой?
- Не знаю, - честно пожал плечами Ройтман...
Виктор опустил взгляд на столик, и увидел труп мухи в кофейной лужице. Потом отвел глаза и посмотрел на пристроившегося напротив человека.
Зрелище оказалось не намного приятнее. На вид соседу было лет семьдесят: сальные редкие волосы, желтые зубы, одет в грязные лохмотья... К тому же, от старика нестерпимо воняло.
- Чего тебе?
- Согреешь, нет? - Прохрипел нищий.
Только теперь Рогов заметил, что он почти неотрывно вцепился взглядом в нетронутый пирожок на тарелке:
- Бери. - Не дожидаясь, пока старик вцепится в пищу, Виктор подхватил сумку и направился к выходу из вокзального буфета.
В зале ожидания нашлось несколько свободных мест.