Однако, и князь был не робкого десятка:
- Не гоже черепу христианина в украшениях быть. Нет покоя душе, пока не захоронено тело!
Куря оскалился и ещё выше поднял отрезанную голову:
- Горе побежденным!
- Не гневайся, хан, но не любо нам это видеть. Русичи - враги, и мои воины храбро бились против дружины Святослава... а все же одной мы с ними веры.
- Так и что с того?
Почувствовав в голосе Кури угрозу, посланник императора постарался точнее выбрать слова для ответа:
- У вас, печенегов, свои боги, свои обычаи. Тела мертвых оставляете вы в степи, среди высоких трав и вольного ветра - и чем быстрее растреплют их птицы и дикие звери, тем почетнее... Нам же, христианам, надлежит класть покойников в землю.
Хан молчал, и Петр вынужден был продолжить:
- Выполни просьбу... Похорони русичей, как по нашей вере подобает!
Куря презрительно искривил уголки губ:
- Печенегам не пристало копаться в песке в угоду чужим богам.
- Мои люди сделают это! Только позволь.
Кочевник окинул взглядом место недавней сечи. Воины-победители торопливо грузили на лошадей и воловьи повозки добычу, не брезгуя даже одеждой, стянутой с мертвецов. К небу потянулись первые клубы черного дыма - некоторые, уже разграбленные суда облизывали яростные язычки пламени.
- Позволяю. Но если кого не успеете до свету схоронить - спустим тела в Днепр. И еще... Всех, взятых в полон живыми, дарю тебе!
Хан печенегов сбросил в подставленный кем-то из воинов мешок отрубленную голову, вытер о гриву коня окровавленную ладонь и не слушая слов благодарности, вскочил в седло.
Вскоре, впрочем, выяснилось, что щедрость Кури вовсе не стоило считать черезмерной. Пленных оказалось всего пятеро: русичи и богато одетый болгарин со множеством свежих ран.
- Кто таков? - Тронул плетью Петр соотечественника.
- Христианской веры я, служил воеводой у князя Левши, - разлепил окровавленные губы болгарин. - Имя мое - Дмитрий.
- Что же, хвала князю твоему! Храбрым был воином, и погиб с честью... А ты-то, воевода, почто уцелел?
- Моей вины в том нет! - Вскинулся пленник. - Кабы не привалил меня конь вражеский, не стоял бы я перед тобой в бесчестии.
Петр обернулся к своим ратникам:
- Как взяли воеводу?
Ответил тот, что стоял ближе:
- Правду молвит. Бился достойно, и неверных положил вокруг себя множество. Сотника Петка разрубил мечом, да нечаянно задел и коня его. Тот и упал замертво, придавив воеводу брюхом!
Петр кивнул:
- Отведите его в мой шатер, да омойте раны. Русичей - накормить, и держать под стражей при обозе! И не к тому, что сбежать могут, а дабы печенеги не порезали... После решу, как с ними быть.
Но вышло так, что принять решение о дальнейшей судьбе пленников ему не довелось. Выразив сострадание к павшим воинам Святослава, Петр навлек на себя подозрения хитрого, жадного и осторожного печенежского хана.
Дождавшись ночи Куря поднял и бросил на разбитый чуть поодаль лагерь недавних союзников лучшую часть своего степного войска.
- Убейте всех! Всех перережьте, до единого! - Командовал он хмельным от кумыса и крови всадникам, наблюдая, как один за другим загораются болгарские шатры.
Сонные дружинники Петра были заколоты и перерублены в первые же минуты вероломного нападения. Сам посланник императора Цимисхия, бодрствовавший во всенощной молитве о душах убиенных христиан, чудом сумел отступить к центру лагеря.
Откинув полог своего шатра, он успел только крикнуть знатному пленнику:
- Вставай Дмитрий, воевода Левшов! Решилась судьба твоя...
И тут же болгарину пришлось с маху рубануть набежавшего из темноты низкорослого печенежского воина.
- Видать, и мой час близок...
Следующего печенега свалил уже сам воевода - вооружившись подобраной с земли саблей, он сначала отбил предназначенный Петру удар копья, а затем полоснул врага клинком по горлу.
- Беги, князь!
- Нет, мне уже поздно. И незачем... А ты сможешь! Там, сзади, в шатре - икона, добытая у Святослава. Лик Пресвятой Девы Марии... Уноси её, слышишь? Спасай...
Судя по лязгу металла и яростным крикам, разрозненные кучки болгар ещё продолжали сопротивляться. Наспех выпущенная кем-то стрела просвистела так близко от головы Дмитрия, что тот даже присел против воли.
А Петр в ту же секунду ударом меча срубил чуть-чуть опоздавшего прикрыться щитом всадника в лисьей мохнатой шапке. Тело печенега ещё не успело упасть, а князь ухватил под уздцы коня и осадив его крикнул Дмитрию:
- Не медли! Бери икону и скачи вверх по Днепру, к табурищу черкасскому!
Помешкав, воевода решил не перечить: забежал в шатер за обернутым в белую тряпицу ликом, вернулся, оперся о притороченные по бокам коня туго набитые чем-то мешки и вскочил верхом...
Это было последнее, что увидел князь Петр в своей жизни. В освещенное пламенем полыхающих шатров пространство вбежал во главе своих воинов сам печенежский хан.
Вид его был ужасен: осатанелое, перекошенное нечеловеческой злобой лицо, черные от запекшейся крови руки, след от чьего-то удара поперек панциря. Сходу поднял он меч над головой болгарина - и тут же опустил его, рассекая сирийским клинком тело недавнего гостя от шеи до пояса.
- А-ар-ра!
Вопль звериного торжества сменился криком боли: Куря обеими руками ухватился за лицо и осел на сырую от крови землю. Это Дмитрий, проносясь мимо опешивших печенегов, успел-таки на скаку зацепить хана саблей...
Тех немногих, кому посчастливилось уйти тогда от печенегов, спасла лишь кромешная тьма без луны и звезд. Успевшие выскочить за пределы очерченного полыхающими шатрами круга остались живы - их укрыла от вражьей погони ночная степь.
Сначала каждый поднимался вдоль берега, вверх по Днепру в одиночку. Постепенно все же - собрались вместе, на скалистом крутом утесе...
- Что теперь делать, воевода? Куда идти? - Закончив перевязывать окровавленное плечо спросил тот самый болгарин, который совсем недавно вступился за Дмитрия перед князем.