- Хорошо. Конечно.
- Не опаздывай. Ладно, увидимся.
- Да, до встречи... козел старый!
Последние слова Тимур Курьев добавил, разумеется, уже отключив радиотелефон. Он повертел трубку в руках, потом отложил в сторону:
- Мама?
- Что, сынок?
- Если кто по этой штуке звонить будет - ты не отвечай. И двери никому открывать не надо, ладно? Сейчас время такое пошло, неспокойное. Да и вообще...
- Хорошо, сынок. Хорошо.
Женщина с боязливым уважением дотронулась до "нокии":
- Может, выключишь его пока?
- Нет, нельзя. Не стоит. У меня тут определитель номеров с памятью, вернусь - узнаю, кто звонил.
Только сейчас он заметил, что мать потихоньку всхлипывает:
- Ну зачем ты? Зачем? Я же не надолго, не на край света... Так, по работе! В командировку.
- Будь поосторожнее, сынок.
- Ой, о чем ты! - Спрятал глаза Курьев. - Я туда и обратно, только бумажки всякие в Москву отвезу - и все...
- Тимурчик, ты только из поезда на станциях не выходи, а то отстанешь еще! И воду в вагоне не пей, в ней одни микробы.
- Мам-ма! - Застонал Курьев.
- Деньги припрячь хорошенько. Если спать ляжешь, сунь их под подушку, так надежнее. Из-под подушки не упрут!
- Не беспокойся, мама. Я уже давно не маленький.
- Для матери ты всегда маленький... На, вот!
- Что это? - Курьев взвесил на руке плотно упакованный в целлофан сверток.
- Тут тебе покушать, в дорогу.
- Ну, зачем... - смутился сын.
- Денежек-то хватит, Тимурчик?
- Хватит! Я командировочные получил, да ещё кое-что директор выписал. Под отчет, на непредвиденные расходы.
- Видать, хороший человек? Заботливый.
- Нормальный, - поморщился сын. - Обыкновенный мужик... Просто так положено.
Курьев сделал вид, что целиком занят дорожной сумкой.
Мать была единственным по-настоящему близким и дорогим Тимуру человеком. Необходимость лгать ей сильно угнетала, но что поделаешь? Больное сердце, неврозы... Да и вообще!
Ну как обьяснишь матери, что сын её вовсе не работник отдела сбыта фабрики, к примеру, "Красный лапоть" - а совсем наоборот? Что Тимур, вобще-то, людей убивает? Грабит их, калечит?
Что он - обыкновенный бандит средней руки, а уродливый шрам заработал не в стенах инструментального цеха, в вечернюю смену, а на улице, в темной подворотне. И что в "производственной травме" повинна вовсе не вылетевшая из патрона токарного станка заготовка, а стальной клинок ограбленной жертвы...
- Осторожнее, сынок, ладно?
- Хорошо, мама. Постараюсь!
Тимур торопливо, на ходу чмокнул мать в подставленную щеку и выбежал из квартиры...
* * *
Если, скажем, себя не жалеть, и обвеситься с ног до головы тяжеленными, набитыми до отказа хозяйственными сумками - а затем хорошенько оттолкнуться задницей от захлопнувшихся дверей трамвая номер двадцать пять, следующего не туда, а обратно... Если проделать над собой такое, то сразу же, как на крыльях, перелетаешь Лиговку и вливаешься в пеструю вереницу бредущих вдоль набережной Обводного канала граждан.
Некоторые из прохожих курят сигареты и папиросы. Но окурков в воду не бросают. Впрочем, даже если и захотелось бы им проделать подобное безобразие - никак! Отгорожен канал от людей широкой, выщербленной полосой асфальта, по которой нескончаемым и неустанным потоком течет в одном направлении с пешеходами городской транспорт.
Омерзительное зрелище...
Часть путников непременно сходит с дистанции у автобусного вокзала. Они торопливым ручейком вливаются в серое и невыразительное здание, а оставшимся приходится одолевать Новокаменный мост.
Впрочем, большинство пешеходов этого моста просто не замечает, с ходу ныряя под путепровод и поднимаясь чуть вправо, наискосок - в своеобразный, регламентированный, замкнутый мир вагонной части, обслуживающей Московское направление железной дороги.
Огромная территория, расчерченная паутиной стальных путей, вереницы пассажирских составов, административные здания в два ряда и скамеечки между ними...
Cкамеечки белые, пластиковые, удобные - демонтированные со старых электричек. Но примечательны они вовсе не внешним видом, а тем, что в хорошую погоду на них и возле них собирается служивый железнодорожный люд.
В основном, это проводники пассажирских вагонов. Изредка мелькнет бригадир поезда, ещё реже - начальник рангом повыше. Неподалеку покуривают обычно грузчики, кладовщики, уборщики, слесаря, электрики. Отдельной стайкой жмется персонал бухгалтерии...
А вокруг, на почтительном расстоянии обитают бомжи. Клянчат что-то, копошаться в мусорных баках, метр за метром, как минное поле, обследуют железнодорожное полотно. Надеются: авось, на глаза попадется что-нибудь ценное - монетка там, к примеру, или сережка золотая. Чаще, конечно, ни того, ни другого, одно дерьмо...
Вагонная часть депо.
В отделе кадров, ровными строчками на казенных бланках - тысяча человек, во всех подробностях.
Система. Государство в государстве, ячейка общества. Почти семья... Тысяча человек: кто-то уживается в ней и остается до конца, кто-то вылетает, не успев прочувствовать, понять дух и букву её писаных и неписаных законов.
Тысяча человек, столько же судеб. И в то же время - одна судьба, общая. Как общий вагон - кому-то досталось место получше, кому-то похуже, но глядишь, по дороге разговорились между собой, обустроились, пообтерлись...
- Рая, Раечка!