Лили спала очень крепко. Проснувшись, она целую минуту не могла понять, где она, и потом еще несколько секунд — почему. Но затем на нее нахлынуло все сразу. Она крепко зажмурилась, стараясь отогнать мучительные образы, но они уже стали частью ее самой.
Решив, что, если заняться делом, неприятности отступят, Лили поднялась с постели и подошла к винтовой лестнице, ведущей из спальни вниз. И мгновенно почувствовала облегчение. На нее волшебным образом подействовали сами стены этого дома. Дом был полон светлых воспоминаний о бабушке Селии, которую она навещала здесь еще маленькой девочкой.
Первые пятьдесят лет своей жизни Селия Сент-Мэри провела в сотне километров отсюда — в захолустном городке в штате Мэн. Она рано овдовела и, чтобы прокормить себя и Мейду, работала бухгалтером на лесопилке. В свободное от работы время она вытаскивала из разных неприятных историй своих непутевых братьев. Замужество Мейды оказалось удачным. Джордж Блейк был обладателем не только преуспевающего семейного предприятия, но и доброго сердца. Вскоре после женитьбы он купил участок земли для Селии и выстроил здесь дом.
Домик был небольшим. Но Селии большой и не был нужен. С нее хватало и того, что у нее наконец появилось собственное жилище.
Селия Сент-Мэри приехала в Лейк-Генри с небольшими сбережениями, которые с годами заметно выросли. Она завела друзей, вступила в клуб садоводов и в историческое общество. В свои семьдесят она жила полнокровной жизнью. Чем еще объяснить появление на кухонной стене чучела огромного окуня, собственноручно пойманного Селией. Стену гостиной украшало искусно сплетенное ею макраме.
Селия, расцветшая в пору своей осени, всегда вставала на сторону Лили в ее спорах с Мейдой. Ту малую толику уверенности в себе, которую Лили вынесла из детства, она обрела в широко раскрытых объятиях бабушки. Селия умерла шесть лет назад, но, сидя на верхних ступеньках лестницы, Лили живо чувствовала тепло ее объятий. К тому же она была в ночной рубашке Селии, длинной, мягкой и все еще пахнущей жасминовым маслом для ванны, которым пользовалась Селия.
Было девять утра. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, падали на пестрый коврик. Лили закуталась в вязаную шаль, спустилась вниз и, ступив босиком на солнечный блик на полу, ощутила его тепло.
С озера донесся крик гагар. Услышав знакомый звук, Лили радостно распахнула дверь навстречу сияющему миру. За спиной у нее вставало утреннее солнце, в озере отражалось темно-синее пока небо. Огненно-красная и золотая листва деревьев ярко выделялась на фоне елей и сосен.
Лили босиком сбежала по холодным деревянным ступенькам к воде. Устроившись в углублении между корнями сосны, она затаилась и стала ждать.
Когда гагара крикнула снова, Лили устремила взгляд в сторону Элбоу-Айленда и увидела ее. Вернее, их — двух птиц. Лили кинулась в дом за биноклем. Вернувшись, она заметила у причала маленькую моторную лодку.
Лили похолодела. Сидящий в лодке человек смотрел прямо на нее. Растрепанные темные волосы, квадратная челюсть, форму которой не скрывала короткая бородка, пристальный любопытный взгляд. Лили знала этого человека, знала давно. И он ее знал.
Потрясенная и разозленная тем, что ее тайное убежище так быстро обнаружил человек, которого она имела все основания ненавидеть, Лили помчалась обратно в дом, придвинула к стене стул, взобралась на него и сняла с крюка ружье Селии. Когда она выбежала во двор, Джон Киплинг уже прошел половину пути до дома.
— Ни шагу дальше! — крикнула Лили. — Здесь моя земля. Ты вторгся в частное владение.
Джон остановился, осторожно поставил на землю большой коричневый пакет, потом медленно повернулся и направился к лодке. Он был босиком, в серой фуфайке и шортах. В иных обстоятельствах она бы по достоинству оценила его ноги.
— Стой! — скомандовала она. — Что в пакете?
Он остановился:
— Свежая еда — яйца, молоко, овощи, фрукты. У тебя дома одни консервы.
— Откуда ты знаешь?
— Мне сказала об этом женщина, которая приглядывает за домом. Она тетка моей секретарши.
— Сказала? А что еще она с-сказала?
— Она сказала об этом только мне и только потому, что я сам ее спросил.
— Откуда ты узнал, что я приехала?
— В час ночи я видел свет фар. Его трудно не заметить.
— Но с дороги дома не видать. Ты в час ночи шатался где-то поблизости?
— Мне не спалось.
— А теперь приносишь мне еду.
— Убери ружье, давай поговорим.
Она опустила ствол.
— Чего ты хочешь?
— Помочь тебе.
Лили недоверчиво хмыкнула:
— Помочь? Ты же журналист. И к тому же старший брат Д-донни.
— Когда это случилось, меня здесь не было.
— Какая разница? Ты все равно выгораживал бы своего братца, как это делал твой отец, твои дядья и двоюродные братья.
— Донни был трудным подростком. И у него уже были приводы. Он получил бы вдвое больше, если бы не сказал, что ты его подговорила. И ему поверили.
— Но это было ложью.
— Знаю. Он сам мне об этом сказал. Я навещал его в больнице за день до смерти.
Донни Киплинг получил срок за угон машины, в котором якобы участвовала Лили. Через два года он сел за кражу со взломом. Еще через три года он разбился на машине, удирая от полиции, и неделю спустя умер в больнице. С тех пор прошло десять лет.
— Мне жаль, что так случилось, — сказала Лили.
Но Джон, казалось, не слышал ее.
— До десяти лет Донни был образцовым ребенком. Это я был плохим. Тогда меня выставили из дому, а Донни остался и занял мое место. — Джон посмотрел ей в глаза: — После смерти Донни отец изменился. Он очень страдает.
Несколько лет назад она мельком видела Гэса Киплинга. Он показался ей старым и сломленным.
Лили покосилась на пакет с едой:
— Выходит, ты принес это в знак раскаяния?
Джон хмыкнул, потом вздохнул:
— Выходит, так.
— У меня нет времени на болтовню. Я хотела здесь спрятаться. Ты меня выследил. Мне нужно уезжать.
— Не нужно. Это останется между нами.
— Между нами и кем еще? «Пост»? Твоей газетой?
— Я никому не скажу.
Лили по-прежнему недоверчиво глядела на него.
— Господи, — вздохнул Джон, — тебя не переубедить.
— Ты знаешь, что я пережила за последнюю неделю?
— Конечно, знаю. Я видел, что делают журналисты, Лили. Я сам так делал.
— Вот ты и проговорился.
— Хорошо. Выложим карты на стол. Ты, вероятно, знаешь, что я разрушил семью. Я написал статью о политике, о возможном кандидате в президенты, который скрыл свою связь с замужней женщиной. Разразился скандал, политическая карьера этого парня закончилась, брак распался, отношения с детьми прекратились.
— Ты забыл о помощнице-блондинке, — подсказала Лили.
— Не забыл, а просто не хотел вспоминать. Все оказалось ложью. Блондинка не была его любовницей. Это выяснилось позже.
— Еще ты не сказал о его самоубийстве.
— С тех пор меня мучает совесть. Я так и не стал писать статью для своей газеты. И ушел. Я до сих пор не могу забыть об этом самоубийстве. — Джон посмотрел ей в глаза: — Я как никто понимаю, через что ты прошла.
Лили немного смягчилась.
— Я не хотела сюда возвращаться. Мне просто было некуда деться.
— Понимаю. Но даже если я буду молчать, все скоро узнают, что ты здесь. Заметят свет, как я. Или дым из трубы.
— Ну и пусть. Я здесь долго не задержусь. Когда скандал утихнет, я вернусь в Бостон. Или поеду куда-нибудь еще.
— Сегодня «Пост» была не так агрессивна.
— Что там написано?
— Что ты заперлась в своей квартире. Главный акцент переместился на Максвелла Фандера. Ты его наняла?
— У меня нет таких денег. Да и как мне тягаться с «Пост»?
— А с Терри Салливаном?
Лили насторожилась. Она не говорила Джону о Терри.
— Я знаком с Терри Салливаном, — продолжил он. — Мы вместе учились в колледже, потом работали в «Пост». Он здорово мне навредил.
— Каким образом?
— Та помощница-блондинка была знакомой Терри. Он с самого начала знал, что она врет. Я страшно на него зол. Здесь мы с тобой заодно. — Джон повернулся, чтобы идти.
— Но я не просто зла. Если бы это ружье было заряжено, а на твоем месте оказался он, я бы его пристрелила.
— Для Терри у меня припасено кое-что пострашнее ружья. Понадобится — позвони.
Джон завел мотор. Плавное скольжение лодки составляло разительный контраст с бурлившими в груди у Джона чувствами. Три года назад, вернувшись в Лейк-Генри, он задумал написать книгу, которая должна была его прославить и оправдать бегство из Бостона. Джон принимался за десяток тем, но ни одна его по-настоящему не волновала — все книги так и остались недописанными. Но эта книга имела все шансы быть законченной. В ситуации с Лили как в капле воды отразился пугающий феномен: средства массовой информации бессовестно попирают личные права граждан. Джон знал об этом не понаслышке. В свое время он сам попирал эти права и теперь рвался искупить свою вину.
Терри Салливан был способным журналистом и прекрасно это знал. Он был заносчив и амбициозен, но упорство, с каким он старался уничтожить ни в чем не повинных людей, нельзя было объяснить одними амбициями. Как правило, слишком рьяные газетчики руководствуются в своих действиях не только профессиональными мотивами.
Джон когда-то и сам был таким. Его движущей силой была потребность выделиться. В юности она выливалась в мелкие столкновения с законом. Когда Джон покинул Лейк-Генри, эта потребность приняла более конструктивные формы: он стремился быть первым, сначала в учебе, потом в работе. С крушением его карьеры в «Пост» желание сделать себе имя поугасло. Но вспыхнуло с новой силой, когда у него появилась мысль написать эту книгу. Что может быть лучше — помочь Лили Блейк добиться справедливости, искупить свою вину, а заодно и стать знаменитым писателем?
Направив лодку к берегу, Джон привязал ее рядом с каноэ у нескольких прогнивших досок, которые он называл причалом. Потом сел за руль «форда-тахо» и поехал в город.
В центре Лейк-Генри было людно. Одни приехали за почтой, другие делали покупки в магазине Чарли. По соседству с магазином находились полицейский участок, церковь и библиотека. Все три здания были деревянными, белыми с черными ставнями. В подвале церкви работало историческое общество.
Сегодня историческое общество проводило распродажу семян и саженцев. Распродажи саженцев, кондитерских изделий, предметов искусства и домашней утвари всегда привлекали множество народу. Тех, кто приходил сюда просто пообщаться, было не меньше, чем покупателей.
На стоянке Джон обнаружил несколько незнакомых машин. Туристы? Или репортеры? Он решил посмотреть, нет ли в толпе фотоаппаратов, но ничего подозрительного не заметил.
Поппи Блейк жила в таком же маленьком, окруженном деревьями домике, как и Лили. Дом был одноэтажным, с двумя флигелями. Левый флигель занимала спальня, правый — кухня и кладовая. Но большую часть времени Поппи проводила в центральной части дома. Там, перед выходившими на озеро окнами, полукругом стояли столы. На среднем располагался пульт со множеством кнопок и телефон — оборудование, необходимое Поппи для работы.
Замигала лампочка. Вызов поступил на личный телефон Поппи.
— Это Поппи Блейк?
Она узнала голос.
— Возможно.
— Ваша сестра уже приехала?
— С чего вы это взяли? — ответила Поппи вопросом на вопрос. — Насколько мне известно, она в Бостоне.
Едва она произнесла эти слова, как увидела на причале хрупкую фигурку Лили. Поппи энергично замахала рукой, приглашая Лили войти.
— Вчера вечером она хотела сбежать, — сказал Терри. — Я стараюсь представить, что бы я сам сделал на ее месте.
— И решили, что она приедет сюда? Почему?
— Куда ей еще деваться?
— Как куда? В Нью-Йорк. Или в Олбани. Откуда мне знать?
Поппи одними губами назвала его имя, и глаза сестры округлились от ужаса.
— Вы сообщите мне, если она приедет? — спросил Терри.
— Ни за что на свете, — пообещала Поппи. Широко улыбаясь, она потянулась к Лили: — Так и знала, что ты приедешь.
Обнимая сестру, она почувствовала, как похудела Лили с их последней встречи пять месяцев назад, на Пасху.
— Ты неважно выглядишь, — сказала Поппи. — Красивая, но усталая.
Поппи подумала, что сказать про Лили «красивая» — значит не сказать ничего. Поппи с Лили были похожи — те же темные волосы, овальное лицо, стройная фигура. Но Поппи всегда была «своей девчонкой», а Лили — нежной красавицей.
В детстве Поппи всюду следовала за Лили, переживала оттого, что Лили заикалась, гордилась, когда та пела. Она знала, как трудно было Лили справиться с заиканием и с постоянными придирками Мейды.
— Как тебе удалось сбежать? — спросила Поппи.
— Я одолжила машину. Терри Салливан знает, что я здесь?
— Пока нет.
— Они все равно появятся.
— Несколько репортеров уже здесь. Но с ними никто не разговаривает.
— Заговорят. Рано или поздно. — Лили стиснула пальцы. — Вчера Джон Киплинг заметил свет моих фар. А сегодня приплыл ко мне на лодке. Он говорит, что никому про меня не скажет. Можно ему доверять?
Поппи нравился Джон. Она знала, каким неразборчивым в средствах журналистом он когда-то был, но после возвращения в Лейк-Генри Джон вел себя безупречно.
— Я ему доверяю. К тому же у тебя нет выбора.
— Да. Меня везде найдут. — Лили опустила глаза. — Джон сказал, что в сегодняшней газете тоже есть обо мне.
— Тебе нужно посоветоваться с адвокатом.
— Я уже советовалась.
— И что? Ты же можешь подать в суд за клевету.
— Могу, но в моей жизни начнут копаться. К тому же это будет стоить кучу денег. Адвокат посоветовал одолжить их у мамы.
Поппи могла бы разделить иронию Лили, если бы не чувство вины. С ней самой Мейда была щедра: подарила землю, дом, машину, оборудованную всем необходимым для инвалида. У Поппи были физические проблемы. С ними Мейда отлично справлялась. Другое дело проблемы эмоциональные.
— Она все еще с-сердится? — спросила Лили.
У Поппи защемило сердце. Теперь Лили заикалась только в минуты напряжения, но раньше она заикалась постоянно. Трудно представить, какую боль испытывала Лили в компании друзей, в школе, с мальчиками. Мейда могла бы ей помочь, но, когда дело касалось Лили, мать оставалась слепой и глухой.
— Скажи спасибо, что сейчас уборка урожая. Ей не до тебя. Ты собираешься ее навестить?
Лили посмотрела на озеро.
— Думаешь, нужно?
— Только если захочешь получить взбучку.
— Может, если ей объяснить… изложить мою версию…
Если бы это было так просто, подумала Поппи.
— А вдруг ей кто-нибудь скажет, что я здесь? Она ужасно оскорбится.
— Я не скажу, — пообещала Поппи.
Лили тяжело вздохнула. Казалось, она вот-вот заплачет.
— Я думала, что смогу здесь спрятаться, хотя бы ненадолго.
— Чем тебе помочь?
Лили оживилась:
— Если снова позвонит Терри Салливан, отключи его.
Выйдя от Поппи, Лили чувствовала себя немного лучше. Надев бейсбольную кепку и темные очки, она поехала к домику Селии тем же путем — вокруг озера, минуя центр города. Чем меньше людей увидят знакомый профиль, тем лучше.
Свернув к Тиссен-Коув, она затаила дыхание, боясь обнаружить у дома чужую машину. Но ничего подозрительного не заметила. Поставив машину, Лили внимательно огляделась. Потом вылезла и бегом кинулась к двери.
Никого. Она переходила от одного окна к другому. Убедившись, что за ней не подглядывают, она распахнула дверь, выходившую на озеро. Никакой опасности. И никаких следов Джона Киплинга.
Воздух был прозрачно чист. Покой, царивший вокруг, передался и Лили. И тут же на нее навалилась усталость. Через несколько минут она уже спала на широкой металлической кровати.
Джон посетил распродажу семян и саженцев, собирая материал для «Озерных новостей». Он узнал, какую пьесу выбрал местный любительский театр для зимней постановки, узнал, что поселившаяся в библиотеке кошка родила за полками с биографиями шестерых котят. Около тележки с тыквами он услыхал о том, что в этом году тыквы уродились как никогда. Пока он делал записи, к нему начали обращаться с вопросами.
— Газеты пишут, что Лили наняла того самого адвоката, — заметил Алф Баззел, режиссер любительского театра и казначей исторического общества. — Как ты думаешь, суд будут транслировать по телевидению?
— Навряд ли, — ответил Джон.
— Откуда они узнали, что она заикается? — спросила библиотекарша, Лейла Хиггинс.
— Должно быть, прочли в медицинской карте.
— Но как они могли получить к ней доступ?
— Возможно, о заикании говорится в судебном деле.
— Но кто им показал дело? — недоумевала Лейла.
Джон этого не знал. Но собирался выяснить.
К ним подошел владелец тележки с тыквами:
— Я все думаю, а вдруг она сюда приедет.
Он, как и все остальные, не собирался объяснять, кого имел в виду. Поскольку данное высказывание не имело формы вопроса, Джон мог не отвечать. Радуясь, что ему не придется изворачиваться, он провел рукой по круглому боку тыквы и полной грудью вдохнул осенний воздух.
Потом Джон направился к полицейскому участку, где на крыльце, закинув ногу на ногу, с зубочисткой в зубах сидел и наблюдал за происходящим начальник полиции.
Уилли Джейку было под семьдесят. Двадцать пять лет он служил начальником полиции, а перед тем еще двадцать — помощником начальника. Никто бы не сказал, что он сдал. Он был по-прежнему подтянут, его форма — безупречно выглажена.
— Есть что интересное? — спросил его Джон.
— Да, кое-что, — ответил Уилли. — Околачиваются тут несколько типов. Я взял их на заметку.
Джон не сомневался в этом ни минуты.
— Как ты думаешь, она на самом деле спуталась с кардиналом? — Начальник полиции метнул на него быстрый взгляд.
— Да нет. Я знаю парня, который про нее написал. Он мастер сочинять небылицы. А ты как думаешь? — спросил Джон, у которого был свой расчет. — Она могла это сделать?
— Трудно сказать. Трудно сказать, какой она стала с тех пор, как уехала. Я расследовал то дело.
— Донни сказал перед смертью, что она не виновата.
— Тогда он другое говорил. Что, пока они катались по городу, она была в восторге.
— Но раньше она ничего плохого не делала.
— Это ничего не значит. Она долго терпела, а потом взбунтовалась.
— Почему?
— Из-за Мейды. У таких дети часто бунтуют.
— Ты не любишь Мейду, верно?
Уилли Джейк пожал плечами:
— Теперь я неплохо к ней отношусь. А тогда она мне не слишком нравилась. И не мне одному. — Он быстро взглянул на Джона. — Только не говори этого репортеру с Род-Айленда, который приехал утром. Не люблю, когда чужаки суют нос в наши дела.
— Погоди, — сказал Джон. — На твоем месте я бы выяснил, кто мог сообщить журналистам про арест Лили.
Уилли Джейк вытащил изо рта зубочистку.
— Это Эмма. — Эмма, жена Уилли, часто отвечала на телефонные звонки. — Она сказала, что кто-то звонил из Конкорда, из законодательного собрания штата, просил справку для архива. Я позвонил в Конкорд. Они нам не звонили. Но кто-то звонил им и спрашивал о Лили Блейк. Наверняка это был репортер.
Наверняка это был Терри Салливан, подумал Джон.
Лили проспала до четырех часов дня. Она проснулась голодной, приготовила омлет и съела его на крыльце, глядя на озеро. Пускай она не совсем доверяла Джону Киплингу, но за принесенную провизию была ему признательна. Свежая пища вкуснее старых консервов.
Лили утолила голод, но не любопытство. Интересно, что имел в виду Джон, когда сказал, что для Терри у него найдется кое-что пострашнее ружья? И знает ли о ее приезде Мейда? Догадывается ли? Джон был прав: кто-нибудь все равно заметит признаки ее присутствия в доме Селии, это лишь вопрос времени. Пойдут слухи, и Мейда все узнает. Лили не хотелось, чтобы Мейда узнала об этом из чужих уст.
Боясь передумать, Лили побыстрее вернулась в дом, переоделась и села в машину. Уже стемнело. Сквозь ветви деревьев косо падал лунный свет. Когда Лили увидела каменную ограду «Садов Блейка», сердце у нее гулко забилось. Свернув на посыпанную гравием дорогу, она поехала вдоль приземистых яблоневых деревьев. Вскоре из темноты выплыли неясные очертания дома. На первом этаже горело несколько окон.
Лили остановила машину у крыльца, поднялась по каменным ступеням, отворила дверь и оказалась в вестибюле. Из библиотеки доносилась классическая музыка — верный знак того, что Мейда дома. Лили направилась направо, в гостиную. Там взгляд Лили упал на кабинетный рояль. В этой комнате она училась музыке. Сидя за этими клавишами слоновой кости, она впервые почувствовала себя сильной и уверенной. Здесь она поняла, что у нее есть голос.
— Я слышала шум машины, — раздался голос Мейды.
Лили посмотрела в дальний конец комнаты. В дверном проеме обозначился силуэт ее матери.
— Я знала, что ты приедешь, — продолжала Мейда.
Лили пыталась придумать, что бы ей такого сказать, но в голову приходило лишь то, что мать великолепно выглядит. В свои пятьдесят семь Мейда оставалась стройной и подтянутой.
— Ты хорошо выглядишь, мама.
Мейда хмыкнула и удалилась в библиотеку. Лили видела, как она села на письменный стол. Она отгородилась от Лили.
Лили захотелось уйти — в детстве это было единственным выходом из положения. Но тогда ей было куда уйти и чем заняться. Теперь у нее не было ни того ни другого.
Она медленно пересекла гостиную и встала в дверях библиотеки. Мейда сидела за столом, поглядывая на экран компьютера и шелестя бумагами.
— Счета, — обреченно пробормотала она. — Я стараюсь выкрутиться, заплатить немного здесь, немного там. Надеялась, что при хорошем урожае дела пойдут на лад, но старое оборудование подводит, Она с упреком посмотрела на Лили. — Твой отец оставил дела в полном беспорядке, мне приходится работать с утра до вечера. А тут еще эти звонки. Телефон звонит непрерывно, все спрашивают о тебе. Мне этого совсем не нужно.
Внезапно Лили охватил гнев.
— Мне хуже, чем тебе, — выпалила она.
— Что ж, — произнесла ее мать с сухим смешком, — не надо было играть с огнем. О чем ты думала, Лили? Ночные встречи с кардиналом, объятия, поцелуи.
— Но между нами ничего нет.
— Тогда зачем ты сказала, что любишь его?
— Отец Фрэн мой близкий друг. Так я и сказала тому журналисту. Он выдернул мои слова из контекста.
— Ты дала повод, а потом пустила все на самотек.
— Что я могла поделать? — удивленно возразила Лили. — Я отрицала все обвинения. Я потребовала опровержения. Я советовалась с адвокатом.
— И что? Что он предлагает?
— Я отказалась от его услуг. Он запросил триста тысяч.
Эта цифра заставила Мейду замолчать. Она снова уткнулась в бумаги.
Только Лили собралась сказать, что не возьмет у Мейды денег, даже если они у нее есть, как услышала за спиной шум. Обернувшись, она увидела старшую дочь Розы, десятилетнюю Ханну. Она была босиком, в просторной футболке, скрывавшей полноту.
— Привет, Ханна, — Лили радостно улыбнулась.
Ханна остановилась:
— Привет, тетя Лили.
Лили обняла ее.
— Что ты делаешь здесь так поздно?
— Она у меня ночует, — пояснила Мейда. — Почему ты не смотришь кино, Ханна?
— Оно скучное. Я услыхала голоса.
— Мы разговариваем с твоей тетей. Иди наверх.
Прежде чем уйти, Ханна бросила на Лили любопытный взгляд.
— И часто она здесь ночует? — спросила Лили.
— По субботам, когда Роза и Арт куда-нибудь уходят.
— А где Эмма и Рут? — вопрос относился к младшим сестрам Ханны, семи и шести лет.
— С приходящей няней. Ей проще, когда Ханна здесь. — Понизив голос, она спросила: — А почему газеты утверждают, что ты наняла этого адвоката?
— Это утверждает адвокат. Я отказалась от его услуг не только из-за денег. Он сказал, что судебный процесс займет годы и что в моей жизни станут копаться еще усерднее, чем сейчас.
— Разве есть другой выход?
— Все, что обо мне пишут, — ложь от начала до конца. Когда кардинал добьется опровержения, все это поймут.
— Ты, наверное, остановилась в мамином доме? — спросила Мейда, меняя тему.
Лили не стала говорить, что по закону этот дом принадлежит ей. Просто устало кивнула головой.
— Имей в виду, они заявятся и туда.
— А куда мне еще податься?
— Не знаю куда. Я знаю только одно: мне не хочется, чтобы здесь шныряли репортеры. Как ты меня подвела! Что тебе от меня нужно?
Тут Лили не выдержала.
— Поддержки! — крикнула она. — Сочувствия! Ты моя мать! Почему ты мне в этом отказываешь? Что я такого сделала?
Мейда ошеломленно смотрела на нее, но Лили не могла остановиться.
— Ты стеснялась, что я заикаюсь. Одна из твоих дочерей оказалась несовершенной. Но разве я хотела з-заикаться? Думаешь, мне это нравилось? Я совершила всего одну ошибку, одну-единственную, с Донни Киплингом. После этого я ничем тебя не обременяла. Я что-нибудь просила у тебя? Нет. А теперь я прошу понимания. Разве это так много? — Резко повернувшись, Лили вылетела из комнаты.