— Могу, сэр.
— Пока это все, — сказал Г. М.
Генеральный прокурор встал. За его вежливостью скрывалось некоторое раздражение. Под взглядом сэра Уолтера Шенкс явно нервничал.
— Эта стрела датирована 1934 годом. Означает ли это, что вы изготовили или покрасили ее в 1934 году?
— Да, сэр. Думаю, весной.
— С тех пор вы когда-нибудь видели ее достаточно близко, чтобы обследовать? После победы на ежегодном состязании в 1934 году мистер Хьюм повесил эту стрелу на стене кабинета?
— Да, сэр.
— С тех пор вы находились достаточно близко от нее?
— Нет, сэр, пока этот джентльмен… — он кивнул в сторону Г. М., — не попросил меня взглянуть на нее месяц назад.
— Значит, с 1934 года и до тех пор вы практически не видели стрелу?
— Да, сэр.
— Полагаю, в течение этого времени вы изготовили много стрел для мистера Хьюма?
— Да, сэр.
— Сотни?
— Ну, сэр, я бы не заходил так далеко.
— Попытайтесь назвать приблизительное число. Будет ли правильным предположить, что вы изготовили или подготовили более сотни стрел?
— Да, сэр. Их было очень много.
— Понятно. Тем не менее вы утверждаете, что по прошествии стольких лет можете опознать одну из более чем сотни стрел, которую вы красили в 1934 году? Напоминаю вам, что вы находитесь под присягой.
При этом грозном напоминании свидетель бросил взгляд на зрительскую галерею, словно ища поддержки.
— Понимаете, сэр, это моя работа…
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос. Можете ли вы после стольких лет определить среди более чем сотни стрел ту, которую вы красили в 1934 году?
— Я бы не хотел клясться, сэр. Чего доброго, попаду в ад…
— Отлично, — кивнул генеральный прокурор, довольный произведенным эффектом. — А теперь…
— Но я уверен, что это та самая стрела!
— Хотя не можете в этом поклясться. Понимаю. А теперь… — продолжал сэр Уолтер, подобрав тонкие листы с машинописным текстом. — У меня здесь копия заявления обвиняемого полиции… Пожалуйста, передайте это свидетелю… Возьмите заявление, мистер Шенкс, и прочитайте нам первый абзац.
Испуганный Шенкс взял лист бумаги и, моргая, уставился на него. Потом он начал шарить в карманах без очевидного результата, побуждая суд все сильнее сомневаться в его умственных способностях.
— Не могу найти мои очки, сэр. Боюсь, что без них…
— Насколько я понимаю, — осведомился генеральный прокурор, правильно интерпретируя моргание, — без очков вы не можете прочитать заявление?
— Не то чтобы не могу, сэр, но…
— Однако вы смогли опознать стрелу, которую красили в 1934 году? — добавил сэр Уолтер и сел.
На сей раз Г. М., готовый к бою, возобновил прямой допрос, но он оказался кратким.
— Сколько раз Эйвори Хьюм выигрывал ежегодные состязания?
— Три раза, сэр.
— В этих случаях стрела служила специальным призом, не так ли?
— Да, сэр.
— Значит, она не являлась «одной из более чем сотни»? Это был специальный сувенир?
— Да, сэр.
— Эйвори Хьюм показывал вам стрелу и привлекал к ней ваше внимание после того, как выиграл первое состязание?
— Да, сэр.
— Ха! — Г. М. приподнял мантию, чтобы подтянуть брюки. — Это все. Нет, не сюда, сынок, — это судейская скамья. Пристав проводит вас. — Подождав, пока Шенкса уведут, он снова поднялся. — Вызовите Реджиналда Ансуэлла.
Реджиналд Ансуэлл был не совсем под охраной — когда пристав провожал его к свидетельскому месту, он выглядел свободным человеком. Но позади него я заметил знакомую фигуру старшины Карстерса, который охраняет вход в логово Г. М. в Уайтхолле. На лице старшины застыло выражение благодушия.
Глаза всех тут же начали искать Мэри Хьюм, но ее в зале не оказалось. Длинное, худое лицо Реджиналда было бледным, но решительным. Помню, я тогда подумал, что он выглядит хитрым субъектом и с ним лучше держать ухо востро, каковы бы ни были намерения Г. М. Впрочем, эта волна неприязни могла быть вызвана выражением холодного самообладания, присущего его чертам. Он принес присягу четким, приятным голосом.
Набрав воздуха в легкие, Г. М. приступил к допросу:
— Ваше имя Реджиналд Уэнтуорт Ансуэлл, вы не имеете постоянного места проживания, но, будучи в Лондоне, останавливаетесь в «Д'Орсе Чеймберс» на Дьюк-стрит?
— Да.
— Я хочу, чтобы вы поняли, — продолжал Г. М., — что вы не обязаны отвечать на вопросы, которые могут повредить вам. — Он сделал паузу. — Однако этот вопрос к таковым не относится. Когда полиция расспрашивала вас о ваших передвижениях вечером 4 января, вы сказали всю правду?
— Нет.
— А вы готовы сказать всю правду теперь, под присягой?
— Готов, — ответил Реджиналд как будто с неподдельной искренностью. Его глаза блеснули.