- Когда мы прибудем в замок, Франц? - спросила Марианна, взглянув на украшейные бриллиантами часики.
Эстерхэйзи развернул карту.
- При нашей скорости... Часа через два, два с половиной...
- Так прикажи ехать быстрее!
Барон указал за окно, на валяющуюся на обочине перевернутую машину.
- Вон тот молодой человек как раз ехал быстрее.
Марианна поежилась и тут же оставила тему скорости.
- Франц, Везенхалле - это подлинно старинный замок? Я не нашла его в справочниках.
- Что? Не знаю. Приедем, увидим.
- Вряд ли там найдется что-нибудь интересное для меня, - вздохнула Марианна. _ Ни один крупный каталог не сообщает о значительных произведениях искусства, хранящихся в замке Везенхалле.
- Ты едешь туда не работать. Надеюсь, мы весело проведем Рождество.
Барон Эстерхэйзи произнес эти слова далеко не безмятежным тоном, поскольку мало верил в такую перспективу.
8
Частный самолет, принадлежащий графу Огдену Лэдцери, приземлился в Цюрихе в 8.45 утра. До самой посадки Лэддери читал, и не биржевые сводки в газетах, а "Мир как воля и представление" Шопенгауэра. Лишь когда колеса шасси коснулись полосы, Огден Лэддери выбрался из метафизически-идеалистических дебрей.
Граф Лэддери вовсе не был чудаком, человеком не от мира сего. Будь он таковым, вряд ли сумел бы сколотить одно из крупнейших в Европе состояний. Просто он привык, сталкиваясь с новым для себя явлением, докапываться до самых корней и уж тогда определять свое к нему отношение. Идеология, лежащая в основе современного нацистского движения, была для Лэддери явлением новым. И хотя отнюдь не Шопенгауэр, а голый финансовый расчет в конце концов решит для Лэддери, стоит ли ему поддержать движение или отойти в сторону, обратиться к первоисточнику не мешает.
Накануне Рождества Огдену Лэддери исполнилось пятьдесят лет. Потомственный аристократ, ярко выраженный южанин с черными бровями, карими глазами и хищным носом, он родился в обедневшей семье и вынужден был начинать карьеру с нуля. На первых порах помог титул, открывший молодому графу двери лучших домов. Но один титул без денег ничего не стоил, а деньги графу приходилось добывать самостоятельно. И он добыл их - столько, что теперь главной проблемой стало не где их взять, а куда их деть. Что ж, возможно, перед ним вырисовывается панорама неплохих инвестиций. Но до принятия решения еще очень далеко. Смотреть, думать, анализировать, взвешивать десятки раз.
Если Огден Лэддери ждал встречи в Везенхалле без особых радужных надежд, то совсем иные чувства и настроения владели графиней Рамоной Лэддери.
Еще немного времени - и она увидит Эммета Уинвуда.
Они встретились в Ницце три года назад, и это был самый потрясающий уикэнд из всех когда-либо проведенных ею в жизни. Эммет Уинвуд не блистал ни красотой, ни остроумием, но в нем было столько обаяния и внутренней силы, что только гранитный обелиск устоял бы перед ним. Графиня Рамона (до замужества - танцовщица из Буэнос-Айреса Рамона Санчес) проявила значительно больше эмоций, нежели упомянутый обелиск. Она иногда думала: знает ли об этом Огден?.. Или хотя бы догадывается? Тогда он тоже был в Ницце и казался настолько поглощенным делами, связанными с приобретением отелей на Лазурном берегу, что Рамона чувствовала себя в безопасности. Но позже, когда схлынула эйфория бурного романа, графиня Лэддери оценила положение хладнокровнее.
Огден не из тех людей, которые закатывают истерики и гоняются за изменницами с кухонным ножом. Он обладает незаурядной выдержкой, и, если находит нужным скрывать свою осведомленность, ответный удар может оказаться страшным...
Глядя на мужа, с головой ушедшего в философские выкладки Шопенгауэра, темноволосая красавица Рамона размышляла о том, как мало, в сущности, его знает. Она и представить себе не могла, как этот человек отреагировал бы на ее стороннее увлечение. Допустим, кто-то рассказал ему... И что же? Огден с равным успехом мог снисходительно рассмеяться... Раздраженно отмахнуться - мол, ерунда это, у меня есть дела поважнее...
Но мог и затаить обиду, вынашивая ужасные планы мести за оскорбление.
Самолет остановился на полосе. Подали трап, и тут же к нему подкатил темно-красный "Инфинити-"345". Рамона поправила прическу, разгладила ладонью несуществующие складки на облегающем черном платье. Ей следовало бы носить что-то посвободнее: фигура начинала расплываться, не в силах противостоять напору кулинарных излишеств.
Огден прошел в пилотскую кабину, перебросился несколькими словами с летчиками и вернулся в салон. Путь под открытым небом предстоял недальний - только спуститься по трапу в машину, - но граф Лэддери с помощью слуги надел пальто и шляпу, а Рамона накинула на плечи пушистую шубку. Проходя мимо зеркала, она с неудовольствием отметила, что прошедшие три года не украсили ее...
Впрочем, не чересчур ли она придирчива? Интересно, к какому выводу на этот счет придет Эммет Уинвуд...
9
- Еще водки со льдом, пожалуйста.
Бармен учтиво подал Берковскому рюмку. Здесь, на высоте десяти тысяч метров над уровнем моря, в баре рейсового "Боинга" авиакомпании "Люфтганза", следующего из Москвы в Берлин, Владимир Андреевич позволил себе немного расслабиться. Ведь впереди пересадка на самолет "Свисс эйрлайнз", полет из Берлина в Берн... Будет время восстановить форму.
Экран телевизора над стойкой бара расцветал романтическими видеоклипами Энни Леннокс, которая негромко пела что-то о том, как хорошо быть молодой и прекрасной. Берковский потягивал крохотную, далеко не русскую дозу водки, косился на певицу, но едва ли внимал ее откровениям. Владимир Андреевич попал в сложный переплет, и отрешиться от мыслей о критическом вираже никак не получалось.
Банк Берковского давно и прочно сотрудничал с фашистскими организациями России - не теми крикливыми мальчишками, что малюют свастики на улицах и выпускают скандальные газетенки, а людьми солидными, отлично понимающими, что стоит афишировать, а что - нет.
Связи тянулись к международной организации "Тень". Ее внезапный крах принес Берковскому немалые убытки, и финансиста не могло не обрадовать приглашение в замок Везенхалле, сулящее в перспективе возобновление прибыльных проектов. Если бы все этим и ограничивалось, Владимир Андреевич лишь констатировал бы удачный поворот дела.
Увы! Существовала такая вещь, как доклад Уинвуда: она-то все и портила. Более того, она таила для Берковского смертельную угрозу.
Финансист жестом потребовал новую рюмку водки, закурил и принялся листать подвернувшийся журнал (на немецком языке, в котором он был не силен).
Красотки улыбались с глянцевых страниц, будто насмехаясь над Берковским.
Он с раздражением захлопнул обложку.
Доклад Уинвуда, черт бы его побрал!
Немалый чин в ЦРУ, Эммет Уинвуд после рождественских праздников намеревался выступить перед сенатской комиссией с докладом, разоблачающим деятельность российских мафиозных структур в Америке. Самого Берковского и его бизнес этот доклад никак не задевал - он касался интересов совершенно других людей. Но перед самым отлетом в Берлин некто, чье имя было хорошо известно в России, любезно попросил Владимира Андреевича подвезти его, если, конечно, по пути...
По стечению обстоятельств оказалось по пути. Берковский отпустил шофера, сам сел за руль "Мерседеса-S".
- Вы встречаетесь с Уинвудом, - сказал некто без предисловий. У Берковского хватило благоразумия не спрашивать, откуда собеседнику известна абсолютно секретная информация. - Вы с ним в неплохих отношениях, правда?
Владимир Андреевич молча кивнул.
Отрицать не имело смысла.
- Ваши нацистские гешефты дают приличный приварок, - продолжал некто, это лакомый кусок. Заметьте, мы не вмешивались, не просили поделиться с нами - у нас своя кухня, у вас своя. Но расклад изменился, Владимир Андреевич. И мы вынуждены обратиться к вам за помощью. Выступление Уинвуда перед комиссией не должно состояться.
- Какое выступление? - спросил Берковский.
Собеседник исчерпывающе пояснил.
- У нас нет подходов к Уинвуду, - произнес он с сожалением. - А у вас они есть. Уверен, вы сумеете убедить его отказаться от доклада.
- В противном случае?
- Мне жаль, но нам придется передать в прокуратуру и в прессу данные о контактах вашего банка с организацией "Тень" и о других противозаконных операциях...
Подробности этого разговора прочно отпечатались в памяти Берковского. Сидя на круглом табурете у стойки бара "Боинга", он тщетно пытался найти выход.
Уговаривать Уинвуда бесполезно - ведь если тот внезапно откажется от уже заявленного доклада, поставит себя под удар.