чтоб управлять огромною махиной
невероятно трепетным составом
бригады такелажников.
С утра им нужно было выпить пива
(а Огурцов и сам бывал не прочь и очень часто,
были б только деньги).
Потом, перед обедом в дело
шел портвейн,
а водка только после двух, к концу рабочей смены.
Такая жизнь мила любому сердцу, но проблема нового начальника
за рамки выходила пониманья
всего состава опытной бригады.
Он деньги зарабатывать хотел
В отличие от тех, что жаждали спокойной, тихой жизни,
пусть и не очень обеспеченной, но безопасной,
в отличие от тех, кого устраивали заработки,
кто не имел несбыточных желаний и послушен
был всем постулатам и законам КЗОТА, Огурец
хотел бы обладать куда как большим годовым доходом.
Не отвечали ветераны на призывы бригадира
к увеличенью прибыли - подмигивали важно,
считая Огурцова сопляком, не ведающим настоящей жизни.
А он хотел всего-то - рисовать нули,
приписывать их к цифрам, что в нарядах расставлял еженедельно.
В месяц получалось
по плану Огурцова каждому на пару-тройку сотен
больше. Одно лишь "но"
- необходимо было заключить негласный договор
с начальством безусловным, то есть, высшим
- партийным, профсоюзным, даже творческим,
включая режиссеров-лауреатов, их именитых сценаристов
и актеров.
Последних, впрочем, и в расчет никто не брал.
Престижу ради лишь заигрывать с актерами рабочие могли.
Рабочему не след якшаться с лицедеем.
Но это отступленье.
Договор, хоть и негласный, был довольно строгим.
Рабочие должны, случись нужда у власть имущих,
без вопросов
перевозить их семьи, мебель, пианино
в квартиры новые, на дачи,
стеречь имущество и бережно следить,
не поломалась чтобы новенькая мебель
при перевозке через город,
дороги коего все в ямах и ухабах,
одно названье, что культурная столица.
Рабочие, отринув искушение, восстали,
как и подобает им.
"Не станем, дескать, холуями и прислугой.