Селезнев быстро переключился на абонентском щитке и ответил:
– 75410 слушает. Выслушал вопрос и выругался:
– Дождались, ангелы, молебна. Я вас еще раз спрашиваю, – повернулся он к механику и второму пилоту. – Что показывали указатели виброперегрузок? Не я, черт побери, уже спрашиваю, а министр! Будете отвечать или нет?
Никита с Димой одновременно перевели взгляды на потолок: стрелки индикаторов виброперегрузок выключенных двигателей были на нулях.
23 часа 26 мин,
Москва. Центральная диспетчерская Аэрофлота
Теперь у него на связи «висело» пять человек, не считая министра: «восточный» сектор, который искал посадочную полосу, свердловский диспетчер, радио центр, летчик-испытатель… Потерялся, то есть отключился, главный конструктор. Да еще «висит» Толмачево… И вообще, чтобы не запутаться и не пропустить важную информацию, Владимир Павлович селектор перевел на громкую связь – включил динамик.
– Алло! – услышал он в динамике голос.
– ЦДС, первый! – немедленно нажал кнопку микрофона Владимир Павлович и догадался, что это нашелся наконец главный конструктор по двигателям.
Главный: Извините меня, пожалуйста, я все же нарушил ваш приказ – отключился, надо было посоветоваться с генеральным.
Павлов: Да, я слушаю.
Главный: Видите ли, картина, нарисованная командиром корабля, как бы это выразиться поточнее… Нетипичная, одним словом… Так вот, тот факт, что летчики не заметили показаний индикаторов виброперегрузок, которые у них, можно сказать, перед глазами…
Павлов: Где?
Главный: Там же, где и тумблера противопожарной системы, мы их специально разместили рядом… Видите ли, статистика нам говорит, что двигатели, как правило, горят из-за подшипников. Турбины высокооборотные, напряженные. Короче, самое слабое место в них – подшипники. Они разрушаются, трение увеличивается, загорается масло… Но вот что характерно: перед каждым таким загоранием турбину обязательно лихорадит, трясет. Собственно, для этой цели, чтобы предупредить летчиков о разрушении турбины, мы и устанавливаем в кабине индикаторы виброперегрузок. Конечно, пилоты могли и не обратить внимания…
Павлов: Секунду!
Ищет взглядом клавиш канала связи с летчиком испытателем.
Павлов: К вам несколько вопросов главного конструктора по двигателям. – Снова переключается на канал связи с главным конструктором. – Я вас сейчас сблокирую с шеф-пилотом. Говорите!
Главный: Арсений Михайлович, вы по опыту не помните, во время всяких ненормальностей в полете не теряли из поля зрения индикаторы виброперегрузок?
Летчик: «Трясуны»? Да как сказать… Вообще, если что с двигателями неладно – прежде всего взгляд на «трясуны».
Главный: А если пожар?
Летчик: Конечно, прежде всего взгляд на температуру масла… Да нет, пожалуй, прежде – на «трясуны».
Главный: Мы тут совещались по поводу аварийного самолета… Был ли вообще пожар, Арсений Михайлович?
Летчик: А что показывали «трясуны»?
Главный: В том-то и дело, что, видимо, ничего. Пилоты не помнят. А вот, скажите, Арсений Михайлович, если бы в вашем поле зрения были резкие отклонения стрелок каких-нибудь приборов, вы бы обратили внимание?
Летчик: Разумеется! Всегда фиксируешь только ненормальности.
Главный: Понимаете, в физике есть такое явление – «точка росы». Ну вот я, например, в очках, и когда зимой захожу с улицы в теплое помещение. Понимаете? Какая погода…
Павлов: Вам нужны метеоусловия по трассе?
Главный: Да, но и порты посадки и отправления!
Павлов: Ясно. Секунду!
Ищет взглядом на пульте селектора клавиш «Восточный сектор», нажимает.
– Александр Иванович!
С помощью главного конструктора и шеф-пилота Павлов пытался понять, что же случилось на самолете.
Главный: Вам не приходилось, Арсений Михайлович, во время испытательных полетов обращать внимание на негерметичные отсеки? Вот вы сели, только что были на высоте восемь тысяч метров, за бортом – минус сорок, а сели – температура в плюсе. Тепло…
Летчик: Сколько угодно! Вся машина мокрая от пота!
Главный: От росы, вы хотите сказать… Но это снаружи. А меня интересуют отсеки с агрегатами. Летчик: Какие?
Главный: Где коммутационные коробки электросхемы.
Летчик: Ясно!
Главный: Там вы не замечали конденсата сразу после приземления?
Летчик: Не могу положиться на память… Мы ведь испытывали Ил –18 лет пятнадцать назад, верно?
Главный: Все это верно; но и машина-то модели «Б». А тогда мы еще ставили коммутационные коробки негерметичные… Как мои очки. Представляете, на контакты электросхемы выпала роса – замыкание!..Вы не узнали… Простите, это я ЦДС…
Павлов: ЦДС, первый!
Главный: Я говорю, вы не выяснили, в этой машине электросхему при ремонте оставили прежней или модернизировали?
Павлов: Секунду! – Щелкает тумблером; пригибается к микрофону и отдает приказ четким, не терпящим возражений голосом: – Свердловск! – Особой срочности. Меняли ли на самолете при ремонте электросхему?
Диспетчер: Господи, как я это узнаю? На каком заводе?
Павлов: Это Должен знать главный инженер авиатехнической базы порта!
Павлов (главному): Значит, вы хотите сказать, что пожара на самолете не было?
Главный: Я это могу лишь предположить. Кстати, а ведущего инженера по самолету не нашли?
Павлов: Нет дома. – И через паузу: – Выходит, можно запустить аварийные двигатели?
Главный: Дорогой мой, двигатели залиты противопожарной жидкостью.