— Это могила?
Я — сама женственность, готовая отдать в жертву дьяволу свою девственность только для того, чтобы этот человек сделал мою фотографию.
— На острове нет ни одного японца, соответственно, нет и японских могил.
Этот гид — талантливый парень. Как правило, первоклассные гиды обладают прекрасными актерскими способностями.
— Если бы он лежал в могиле, все было бы гораздо проще. Так думают все влюбленные женщины. Почему же любовь такая болезненная штука? Я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы его уже не было на этом свете. Напоминает какую-то народную боливийскую песенку. Я рассмеялась — настолько была счастлива, что играю эту роль.
Возвращение в город настроило меня на романтический лад.
А в гостинице меня ждал прелестный подарок от Кария. Мне нужно было показать гиду эти цветы, меня распирало от гордости. Их там было как минимум на миллион иен.
— Посмотрите! Я думаю, что он где-то здесь, в городе. Это же он прислал цветы!
Поймет ли он мою абсолютную чистоту?
— Вы хотите сказать, что эти цветы прислал тот человек, которого вы разыскиваете? — произнес он.
Даже будучи под кайфом, я все равно не смогу забыть этого гида. Ведущий всегда должен знать больше, чем ведомый.
На меня уставился потолочный вентилятор. Роберт Кеннеди, Ава Гарднер — обменивались ли они с ним взглядом? Все вещи, находящиеся в движении, — живые. Мчащиеся машины, движущиеся тела, строящиеся небоскребы — все они живые.
— Когда я вхожу в пустую комнату или когда просыпаюсь посреди ночи, а он начинает вращаться… Он похож на маленького зверька. Вам не кажется, что он что-то бормочет?
Когда я играю, я могу разговорить кого угодно. У меня нет друзей.
— Храм? — невольно переспросил я.
Я вбежал во внутренний дворик с пальмами, опоздав на сорок минут. К этому времени актрисы уже не было в отеле. Она ушла одна. Я поинтересовался у мистера Дункана, куда, по его мнению, могла она деться, и тот ответил, что она вроде интересовалась у консьержа, где можно взглянуть на старые храмы.
— Но он не знает, — добавил мистер Дункан, — какой именно она собиралась посетить.
В Сингапуре и его окрестностях по меньшей мере сотня церквей.
Конечно, я был гидом и к тому же опоздал на встречу, но в том не было моей вины. До отъезда я имел продолжительный телефонный разговор с директором. Это довольно странный сингапурец китайского происхождения, лет сорока, недавно вернувшийся из Бостона. Я полагаю, он далеко не дурак, потому что ему удалось поднять уровень нашей фирмы до возможности обслуживать весьма состоятельных клиентов, но, должен сказать, и он немало удивился, когда узнал о счете на пятьдесят тысяч долларов.
«Я проверил ее «Америкэн экспресс» — карта не была заблокирована; проверил «Дайнерс клаб» — все в порядке. К тому же эта женщина не из тех, кто будет заниматься какими-нибудь грязными делами. Конечно, если представится такая возможность, я постараюсь отдать ей счет на оплату цветов сегодня же, а если это окажется невозможным, я расторгну договор о туристическом обслуживании», — сказал мне босс. Я возразил ему, напомнив, что у нас уже были подобные случаи вроде той женщины, что не уплатила две тысячи сингапурских долларов за круиз в Малайзию, но это тем не менее никак не разорило нашу контору.
«Такэо, я понимаю, о чем ты говоришь. Но та женщина была от американского представительства «Фиат», которое и оплатило поездку в Малайзию. Это совсем другой уровень отношений, как видишь. И к тому же мне кажется несколько странным тратить пятьдесят тысяч долларов на цветы. Не нравится мне все это».
И тогда я солгал своему начальнику.
«Эта актриса слишком молода, — заявил я, — но в Японии она сейчас на пике известности. Как правило, актеры любят эпатаж и розыгрыши, но она — как бы это выразить? — не похожа на остальных. Проще говоря, она ведет себя «по-книжному». Приехала в Сингапур для того, чтобы помочь своему возлюбленному. Это бывший военный фотокорреспондент, которого некоторые обстоятельства привели сюда искать убежища. Нет, он не преступник… тут скорее вопрос чести. Дело в том, что этот человек как-то получил первую премию за свои работы, но был заподозрен в плагиате: якобы пленка с негативами была на самом деле снята его знакомым. А эта женщина приехала поддержать его духовно и материально. Ей необходимо так или иначе дать ему знать о своем прибытии. Город у нас небольшой, и актриса полагает, что, сняв на неделю «Кеннедиз-сьют» и купив на пятьдесят тысяч орхидей, она обратит на себя внимание… и молва докатится и до него».
Храм…
Интересная все-таки история. Если мужчина вдруг говорит, что желает стать носильщиком на рынке или сделаться рыбаком на каком-нибудь острове, а то и заняться реставрацией старых церквей, японская женщина, несомненно, поймет его. В Японии, если не брать в расчет вступительных экзаменов в университет или в магистратуру, конкуренция не такая уж серьезная. Процветает равенство возможностей. Поэтому женщине вряд ли доставит удовольствие, если мужчина скажет ей: «Я хочу оставить тебя ради своей карьеры». А вот если заявить: «Я устал от самого себя и ухожу, чтобы испытать тяготы жизни», — японка готова простить все. И это касается не только женщин. Вообще добровольное унижение рассматривается в Японии как мужественный поступок. Идиотизм, конечно, ведь подняться по социальной лестнице куда как труднее. Если не считать японцев, так думают абсолютно все, даже какая-нибудь девушка из племени охотников за головами. Мэт далека от понимания японского сентиментализма, и когда я рассказал ей эту историю, она едва не лопнула от смеха. Что, неужели эта актриса действительно верит в такие глупости? Тогда как я мог позволить ей втянуть себя в эту дурацкую игру? Да если бы это было так, я бы последовал за нею на край света и вытряс бы из нее эти пятьдесят тысяч!
Итак, храм. В какой храм она могла отправиться? Она сказала: «Старая церковь». То есть под словом «старая» она должна была подразумевать «нуждающаяся в ремонте». Если учесть ее уровень владения английским, то она сказала просто «old», так как не знает таких выражений, как «полуразрушенная» или «нуждающаяся в реставрации».
Но если турист скажет таксисту: «К старой церкви», тот, конечно же, отвезет его к какому-нибудь древнему историческому храму, а не к реставрируемой развалюхе. Так, а в Сингапуре всего лишь три или четыре храма, которые могут представлять исторический интерес. При виде шелковых одежд, тонких породистых запястий и щиколоток актрисы таксист, несомненно, должен был подумать, что эта женщина собирается где-нибудь помолиться. А если предположить, что найдется такой таксист, который догадается, что женщина ищет бывшего фотографа, бросившего богатство и отказавшегося от славы ради того, чтобы приехать в Сингапур и заняться реставрацией старого храма в память о своем погибшем на войне приятеле-христианине, то я лично помог бы этому парню основать новую секту и стать ее духовным лидером! Бабок бы срубили…
Конечно же, таксист отвез ее к самой красивой и богато убранной церкви, я был в этом уверен.
Я слушал пение хора, и вдруг у меня появилось нехорошее предчувствие. Всегда было интересно, как зарождаются в нашем организме эти самые предчувствия? Виноват ли тут нарушенный обмен веществ, как у ракового больного? Или же, как при апоплексическом ударе, начинают расширяться артерии?
Я не знаю, хорошо это или плохо — испытывать дурные предчувствия, но точно знаю, что процентов восемьдесят из них точно сбываются. «Младенцы улыбаются еще до того, как начинают видеть», — сказала актриса. Не относится ли это и к предчувствиям? Могут ли их испытывать дети, пусть даже и не зная толком, что это такое?
Актриса стояла посреди церкви Святого Томаса, являя собой воплощение всех человеческих горестей, реальных и воображаемых, и показывала священнику фотографию. Ясное дело, фотографию своего любимого. Мне она ее не показывала, да и я сам не испытывал особого желания взглянуть. Каким он был, тот парень? Высокий, бородатый? Все погибшие военные корреспонденты, о которых я читал, были тощие, как глисты, и имели самую заурядную внешность.
Пока я размышлял, имеет ли смысл ждать ее снаружи или все-таки стоит войти, актриса вдруг закричала:
— Он здесь, здесь, ведь правда?
Она выкрикнула это не настолько громко, чтобы ее услышали во всей церкви; не было в ее голосе и истерических ноток, от которых бросает в дрожь, но все же этого было достаточно, чтобы хор смешался и сбился с такта. У священника было типичное медовое выражение лица, и я ни за что бы не подумал, что он мог как-то вызвать гнев актрисы. Скорее всего, он просто взглянул на фото и мягко произнес: нет, этого человека я не видел.
Но почему она закричала? Нервы у нее были определенно не в порядке, но все же она была не из тех, кто легко теряет самообладание перед посторонними. Я бросился внутрь и, словно пастушок из пасторали, спасающий раненого ягненка, обхватил ее за плечи. Почувствовав мое прикосновение, актриса вновь закричала, словно обретя новые силы:
— Почему вы не хотите мне сказать?
Не было никакого смысла оставаться здесь дольше. Этот храм был одним из двух, которые назывались традиционалистскими; без ремонта и реставрации он простоял бы еще лет сто. Кроме того, насколько мне было известно, здесь не было ни одного прихожанина-японца. Продолжая обнимать актрису за плечи, я повел ее по направлению к выходу. Тело ее показалось мне неожиданно податливым.
— Это он прислал мне цветы, он, он! — выкрикнула она напоследок и съежилась в моих объятиях. Никто уже не расслышал ее слов.
После этого актриса погрузилась в молчание. «Куда бы вы хотели отправиться?» «Не хотите ли есть?» «Может быть, лучше вернуться в отель?» «Не хотите ли посмотреть другой храм?» Она не ответила ни на один из моих вопросов. В таких случаях я обычно отправляюсь в парк или на берег моря, но поглядев в зеркало заднего вида, я понял, что это вряд ли поможет восстановить ее душевное равновесие.
Когда я работал в Японии в турагентстве третьей категории, мне приходилось бывать на Восточном побережье Соединенных Штатов и один раз в Европе в качестве сопровождающего группы. Помимо Сингапура я бывал в Сан-Франциско, Париже, Лондоне, Женеве. Как я ни старался, я не мог представить эту актрису ни в одном из перечисленных городов; она не соответствовала ни одному пейзажу, которые печатаются на открытках. Ее было невозможно представить ни в пустыне, ни в порту, ни в старом городе, ни в переплетении улочек, ни на заснеженной равнине, ни на берегу моря.
Я выехал на объездную магистраль и стал нарезать круги. Однажды мой старший брат попросил меня присмотреть за его сыном. Я совершенно не знал, как его развлечь, поэтому посадил его в машину и стал крутиться по Кавасаки и Иокогаме. Здесь я поступил так же и скоро заметил, что актриса уснула. Ее сонное сопение напоминало шорох ветра, пролетающего над степью.
Проснулась она уже в сумерках, как раз в тот момент, когда стрелка индикатора горючего угрожающе склонилась к нулевой отметке. Она что, не высыпается ночью? Ну, как бы то ни было, сейчас она проспала как минимум три часа. Во сне ее, видимо, преследовали кошмары и она плакала. Первый раз в жизни я видел, как люди плачут во сне.
Определенно, судьба не спешила исполнять ее желания. Актриса сказала, что хотела бы отдохнуть на террасе ресторана Тиффани Рум. Ей хотелось тишины и покоя. Вообще «Раффлз» как нельзя более подходит для этого. Но из-за этих орхидей я совсем забыл о том обстоятельстве, что сегодня началась рождественская неделя и в Тиффани Рум, где обычно можно встретить от силы две-три пары посетителей, заказывающих себе прожаренный ростбиф, устроили шумную дэнс пати — танцевальную вечеринку. Актриса с полчаса пристально рассматривала разномастный народ, извивавшийся в ритмах латино. Так что же ей было нужно на самом деле?
«Ах, кстати, вы уж меня простите… я по поводу вчерашних цветов… мне прислали счет с вашей подписью, из которого ясно, что вы сами заказали для себя эти орхидеи. Наша фирма, конечно же, уплатила вперед… но могу ли я попросить вас рассчитаться теперь? Если угодно, можете расплатиться по кредитной карте, это не проблема… я только попрошу вас подписать квитанцию с проставленной суммой. Поскольку сумма значительная, думаю, стоит взять в банке справку…» — я хотел выложить ей все это, а потом немедленно ретироваться.
Ну, или, как минимум, мне следовало спросить ее: могу ли я уйти теперь? «Скажите, в каком часу мне приехать за вами?» Но я не мог даже обратиться к ней с вопросом. У нее еще не высохли слезы на щеках и тушь немного растеклась.
Если бы на ее месте была Мэт, что бы она сказала на это? Она танцовщица, но и в психологии тоже разбирается. Как-то раз она заявила мне: если ты живешь в Нью-Йорке, то чтобы поддерживать свое физическое и моральное состояние в норме, необходимо иметь достаточно денег и быть немного психологом. Конечно, она бы сказала мне, что я хорошо поступил: «Такэо, этой актрисе лучше преподнести такую новость как-нибудь неофициально». И не упустила бы случая вставить свою любимую фразу: «Ты же знаешь, все желают быть счастливыми».
Актриса ушла с террасы и двинулась по неосвещенному коридору мимо ряда греческих колонн. Я последовал за ней. Вдруг она обернулась и посмотрела мне в лицо. Так и есть: вот сейчас гениальная актриса бросит в лицо миру свое проклятье. Поскольку я все равно ничего не мог поделать, мне оставалось только ждать, улыбаться и думать: «Боже мой, помилуй ее!» Однако я ошибся в своих ожиданиях. Актриса вдруг произнесла:
— А не выпить ли нам шампанского?
«Да что с тобой? Что за мрачное выражение у тебя на физиономии? Ну же, повеселей!» — казалось, говорил ее взгляд. Шампанского? Тогда как понимать ее молчание, которое мне ничем не удалось нарушить? А как же пережитые мной неприятности из-за счета за цветы, а? Конечно, я не мог сказать ей об этом. Я принял ее приглашение… я был похож на верного слугу, у которого дрожит голос от радости, что его госпожа наконец-то обратилась к нему с вопросом.