— Иди посмотри, что ты сделал, мудак!
Водитель замешкался, и Гена, схватив за рукав комбинезона, подвел его к заднему крылу «ниссана». Вмятина казалась уже не такой значительной, как на первый взгляд, да и полукруглые царапины выглядели не столь пугающе. Присев на корточки, Гена отколупнул кусок краски и поднял голову.
— Да они ж вроде и не свежие… Вмятины-то, — пробормотал водитель, опасливо помаргивая.
— Да ты чего, дед, совсем охренел? — возмутился Гена, распрямляясь и сразу становясь на голову выше собеседника. — Еще скажи, что я сам это сделал! Или неделю с ними по городу ездил, случая искал, чтобы тебе подставиться! Ты виноват, понял? Знаешь, сколько эта машина стоит? Да ты за всю жизнь на одно колесо не заработал! Как расплачиваться будешь?
— Может, ГАИ вызовем? — предложил водитель, прекрасно понимая, какой ответ получит.
— Я тебе сейчас труповозку вызову, козел старый! — заявил Гена и резким ударом плеча толкнул водителя к своему джипу. — Ты мне еще предложи с тобой в суд сходить! Хочешь, я тебя сейчас в лес вывезу и там закопаю, хочешь?
Пристально, с усмешкой глядя в лицо собеседника, Гена ждал ответа. Дождался. Не поднимая глаз, старый водитель отрицательно покачал головой. На лбу у него проступила испарина.
— Правильно, и я не хочу! Поэтому давай договоримся по-хорошему. К чему тебе все эти неприятности? Мне по фиг, сам выбирай: или плати за ремонт, или сам восстанавливай. Только учти, я один раз предлагаю, так что решай сейчас. Обманешь — все, конец тебе, старый.
— Откуда ж я столько денег возьму? — Водитель начал прикидывать в уме сумму, в которую ему обойдется ремонт иномарки, но запутался в нулях.
Гена неторопливо закурил и тоже занялся подсчетами. Получалось не так дорого, но самое обидное заключалось в том, что он давно уже подумывал продать громоздкий и приметный джип и взять себе что-нибудь поменьше и поновее. Донесся быстро нарастающий вой сирены. Водитель прислушался к ней с затаенной надеждой. Гена подобрался — знакомство с милицией его не привлекало, но, в конце концов, в этом деле он сторона пострадавшая.
Сверкая укрепленной на крыше мигалкой, мимо них стремительно пронеслась белая «Волга» с зеркальными стеклами и стала удаляться, направляясь к набережной Красной речки. Гена посмотрел на водителя с легким выражением торжества и выбросил окурок.
— Ну, чего мнешься-то? Или мне до утра с тобой стоять?
— Можно в ремзону к нам поставить. Там мужики быстро все исправят.
— Да? А не испортят? — Гена с сомнением оглянулся на «КрАЗ». — Это ж тебе не твой танк все-таки.
— Не испортят. И получше этой собирали.
— Твою, наверное. Ты где работаешь?
— В Горгазе. У нас парк прямо на набережной, только на другой стороне Красной. Подъезжай в понедельник, с утра, я договорюсь…
— Охренел, что ли? Буду я столько ждать! Завтра, в десять часов. И смотри не вздумай крутить, я тебя предупредил. Мне нужна целая машина. Хочешь — плати деньгами, последний раз предлагаю. Нет — договаривайся как хочешь, но чтобы завтра до обеда ее отрихтовали. А то я сам тебя…
В мягкой наплечной кобуре у Гены висел официально зарегистрированный газовый револьвер. Конечно, у него было и боевое оружие, но в обычные дни он оставлял его в тайнике, полагая, что навыков бокса и этой «хлопушки» вполне хватит для того, чтобы выкрутиться из любой неприятной ситуации.
Сунув руку в разрез куртки, Гена многозначительно пошевелил рукояткой — так, чтобы расширившиеся от страха глаза водителя правильно оценили очертания короткого ствола и барабана под тонкой тканью.
— Так что давай договаривайся. Или ищи деньги. Можешь квартиру заложить, можешь… Не знаю, чего хочешь, то и делай, но машина должна быть завтра в порядке. Понял? Во, теперь вижу, что понял!
Оставив револьвер в покое, Гена вытащил записную книжку, раскрыл на чистой странице и капиллярной авторучкой зафиксировал номер «КрАЗа» и данные водителя. Потом он еще раз тщательно осмотрел весь кузов «ниссана» и уехал, провожаемый ненавидящим взглядом водителя.
Жил Гена недалеко от места аварии, в добротном доме старой постройки. Загнав джип прямо на газон, под свои окна, он кивнул головой сидевшим на лавочке пенсионерам и выгреб из почтового ящика пачку рекламных листков. Просмотрев их, пока лифт тяжело поднимался до пятого этажа, и не найдя ничего интересного, бросил на пол кабины и вошел в квартиру, прижимая под мышкой пакет с кормом для рыбок. Включив кофеварку, Гена прошел в комнату, бросил на диван кобуру с револьвером, засыпал корм в кормушку аквариума и сел к тумбочке с телефоном. Проводить вечер в одиночестве или в компании друзей не хотелось, и, полистав записную книжку, он набрал номер.
— Алло, Лену позовите…
Телефон все звонил и звонил. Лежа на кровати в своей комнате, Катя смотрела телевизор. Показывали «Бриллиантовую руку» — старый добрый фильм из старых добрых времен. Звук был убавлен почти до минимума, и визгливые трели телефонного звонка перебивали диалоги героев фильма, но Катя не обращала на это внимания. Как и на сам фильм, хотя ее тусклые серые глаза неотрывно смотрели на экран. В комнате было темно и душно. На тумбочке у изголовья кровати стояли коробка апельсинового сока и тарелка с фруктами, на блюдце лежали две сливовые косточки.
Показ фильма прервался жизнерадостным рекламным блоком. Поморщившись от обилия красок и вдохновенного голоса диктора, призывающего немедленно отправиться на Лазурный берег за самыми дешевыми товарами. Катя отвернулась к стене. Взгляд остановился на мутном узоре старых обоев.
Стараясь не шуметь, вошла мать. Остановилась, придерживая рукой дверь в коридор, посмотрела на тело дочери, тоненьким зигзагом перечеркнувшее белую простыню. Ноги согнуты и подтянуты к животу, одна рука под подушкой, другую сжимают колени. Она вдруг отчетливо представила, как трое радостных ублюдков срывают одежду с ее дочери и ставят ее на колени посреди огромной поляны, в свете фар большого автомобиля. Стараясь освободиться от кошмара, который в разных вариациях снился ей уже вторую неделю, мать отошла от двери, и та, закрываясь, жалобно скрипнула петлями. Катя открыла глаза:
— Что случилось, мама?
Голоса матери и дочери были почти одинаковыми: тусклые, серые, безжизненные.
— Катюша, там следователь звонит. Очень хочет с тобой поговорить.
— Что ему надо?
— Спросить что-то хочет. Говорит, что все понимает, но больше откладывать нельзя. Он и раньше уже звонил. Это не милицейский, а из прокуратуры.
— А какая разница? Объясни им, пожалуйста, чтобы они все от меня отстали.
Понимаешь, все. Я ни с кем не хочу говорить.
Мать вздохнула, зачем-то вытерла руки о передник.
— Я понимаю… Но все равно ведь не отстанут, работа у них такая. Ты пойми, он ведь тебе плохого ничего не хочет…
— Да? А что он тогда хорошего может?
— Катюша, ты бы поговорила все-таки. Скажи, что мы в деревню уезжаем. Я сейчас телефон принесу.
Мать неслышно вышла, вернулась, поставила перед дочерью аппарат со снятой трубкой и отошла к тумбочке с телевизором.
— Да.
— Екатерина Петровна? Здравствуйте! Следователь прокуратуры Правобережного района Коновалов. Извините за беспокойство, но… Как вы себя чувствуете?
Мужчина старался говорить сочувственным тоном, но получалось это у него плохо, потому что сочувствовал он только по обязанности, как и те милиционеры в больнице, и Катя представила большой, залитый солнечным светом кабинет и толстого бугая в костюме, с чашкой кофе и сигаретой в руке.
— Я себя чувствую просто прекрасно, а вы?
— Хм…— Собеседник смешался, и Кате показалось, что она услышала, как звякнула о блюдце кофейная чашка. — Прошу еще раз простить меня за беспокойство, но, надеюсь, вы сами понимаете, что мы должны во всем разобраться. Скажите, вы действительно не имеете ни к кому претензий, то есть не хотите возбуждать уголовное дело?
— Да. А вы думали, вам наврали?
— Нет, почему же! Просто обычно люди, которые как-то пострадали… Они, ну, скажем, хотят как-то наказать своих обидчиков. Так ведь, вы согласны?
— Я не знаю, кто там у вас где пострадал, но я хочу только одного: чтобы вы все от меня отстали. Неужели вам этого никак не понять?
— А вы уверены, что потом не передумаете? Потом, когда время уже уйдет и что-нибудь сделать будет практически невозможно?
— А что сейчас практически возможно сделать? Охрану мне выделить?