Бело-голубая «девятка» с крупными буквами «ГАИ» на боках остановилась, перекрыв выезд машине Вовы. Два рослых автоинспектора в расстегнутых куртках подошли к капоту и, заметив содранный лоскут краски, одновременно расстегнули поясные кобуры. Вова наблюдал за их действиями хмуро и с откровенной злостью. Отогнув солнцезащитный щиток, он достал права и техпаспорт и приоткрыл дверь.
Пока один из инспекторов тщательно изучал предъявленные документы, Вова, демонстративно отвернувшись в другую сторону, барабанил пальцами по рулю. Второй обошел машину сзади и, заметив желтую плюшевую обезьянку, кивнул своему напарнику и вытащил ПМ из кобуры.
Рядом остановилась еще одна машина, из которой вышли двое мужчин. На ходу показывая удостоверения, они подошли к «семерке».
— Правобережный ОУР, лейтенант Петров, — пояснил тот, что был пониже ростом, с солидным животиком, выпирающим из расстегнутого легкого пиджака.
Появление еще двух ментов, энергично подключившихся к проверке документов, Вова воспринял уже с некоторым беспокойством и, развернувшись в их сторону, стал следить, ожидая какой-нибудь пакости.
— Выйди из машины, — жестко приказал гаишник, опуская руку с документами и отступая на шаг. Его напарник держал пистолет стволом вверх, согнутой в локте рукой.
Пожав плечами, Вова вылез, и его тут же развернули лицом к машине, рывком раздвинув ноги и заставив опереться о кабину.
— Но-но, начальник, полегче, — предостерег Вова, стараясь обернуться и оторвать руки от крыши. — Я тебе чего, баба, что ли, щупать меня!
Не обращая внимания, инспектор умело осмотрел Вову. Убедившись в отсутствии оружия под одеждой, толчком отодвинул его в сторону и нырнул в салон.
— Смотри, — посоветовал Ковалев, — а то будешь потом удивляться.
С подозрением покосившись на оперов, Вова наклонился к открытой двери, наблюдая за действиями гаишника. Ничего противозаконного, а уж тем более оружия, в машине не было, и Вова с нетерпением ожидал конца чисто формальной процедуры, одинаково ненавидя как Таню, так и настырных ментов.
Однако день, так плохо начавшийся, не мог закончиться хорошо, и это правило касалось не только сигарет. Вздрогнув и на секунду замешкавшись от неожиданной находки, инспектор извлек из-под переднего пассажирского сиденья пистолет ТТ. Придерживая его двумя пальцами за спусковую скобу и повернув искаженное злостью лицо, гаишник веско произнес:
— Ну что, козел, отлетал свое?
От неожиданности Вова громко икнул и, выпучив глаза, заорал:
— Что это такое?!
—Ну, тихо, мальчик, не шуми, — проговорил Петров, надевая Вове заранее приготовленные наручники. — Ты удивился? Я тебя понимаю! Это — пистолет, забыл, что ли? Как мы удачно подъехали! Сейчас протокольчик изъятия составим. Вон как раз и понятые идут!
Оказавшиеся рядом двое солдат строительного батальона действительно с удовольствием выступили в качестве понятых. Понюхав ствол найденного пистолета, Ковалев сурово покачал головой, показал его по очереди обоим понятым, понимающе закивавшим головами, а потом сунул под нос ошарашенному Вове, после чего аккуратно упаковал в специальный целлофановый пакет.
Находкой пистолета сюрпризы не ограничились. Из кармана чехла на одном из сидений Петров выудил бумажник с деньгами и записной книжкой. К изъятым вещам присоединилась и записка Тани.
Ничего не понимающий Вова расписался негнущимися пальцами в протоколе, а потом безропотно позволил усадить себя на заднее сиденье петровской «шестерки» и отправился в 14-е отделение.
Вова ничего не понимал. За последнее время милиция задерживала его дважды, и, получается, оба раза именно тогда, когда он ничего не совершал. А когда он действительно делал что-то противозаконное, их никогда рядом не оказывалось. Бред какой-то! Наверное, что-то сместилось в этом безумном мире…
Вечером были поручены результаты экспертизы. Изъятый пистолет ТТ был признан огнестрельным оружием, находился в исправном состоянии, и, что самое главное, именно из него был утром убит гражданин Овчинников Г. А.
Сидя в камере 14-го отделения, Вова пытался разобраться в том, что произошло. Пистолет ему подбросили, но кому это понадобилось делать и зачем? Не гаишникам же… Тане? Недаром она так настойчиво «вешалась» на него вчера и затащила в свою конуру, а потом на улицу Строителей. Да, похоже, что это Таня. Кто же она такая?
Вопросов было много, но ответов на них, как ни старался, Вова так и не смог найти, поэтому, перестав терзать себя, решил ждать дальнейшего развития событий. Как-то ведь все это должно разрешиться, да и «свои» не оставят его в беде.
Тот опер, который назвался лейтенантом Петровым, кратко опросил Вову, старательно фиксируя на бланке его похождения с Таней и заявления о провокации. Уяснив, что это всего лишь оперативник, а не следователь, который будет вести дело, Вова особо не распинался, ограничиваясь ответами на поставленные вопросы, а потом опять отправился в камеру и сумел даже там задремать.
Вечером Вову разбудили и на машине перевезли в какое-то другое отделение, в другом районе. Там началось светопреставление.
Его начали «колоть» на убийство Овчинникова — его «бригадира». Гены. Ошарашенный этой новостью, Вова, чувствуя, что почва под ногами дернулась и куда-то уплыла, замкнулся в себе и на все вопросы отвечал требованиями вызвать адвоката и клятвами в том, что ничего не делал и все это провокация.
В конце концов оперы от него отстали, но вместо них явился следователь прокуратуры и допросил Вову в качестве свидетеля. Вова опять поведал всю эпопею с Таней, пропавшим бумажником и запиской. Дойдя до того момента, когда он очутился на пустыре, Вова поймал себя на мысли, что и сам себе не верит, скомкал окончание рассказа и уставился в пол.
— Допустим, — насмешливо проговорил следователь, буравя Вову взглядом, — допустим, что именно так все и было. Познакомились, переспали и так далее… Объясните мне, пожалуйста, почему тогда на месте преступления множество свидетелей видели и запомнили вашу машину? Почему в вашей машине найден пистолет, из которого было совершено убийство? Там же, в машине, была обнаружена и ваша записная книжка, которую якобы кто-то украл. Кстати, в этой записной книжке, на странице двадцать второй, записаны домашний адрес и телефон покойного гражданина Овчинникова. Далее, назвать адрес, по которому провели ночь, вы почему-то не можете… Куртка на вас надета в точности такая же, как и на человеке, замеченном в районе места преступления, а изъятая у вас записка написана почерком, очень похожим на почерк Овчинникова. И подпись не разберешь: "Г" там или "Т".
Это уже эксперты будут определять. Они же осмотрят и ваш автомобиль. На месте преступления, к вашему сведению, остались отпечатки протектора и следы краски.
— Да не убивал я Гену, что вы на меня вешаете-то! — взревел Вова и попытался вскочить со стула, но оказавшийся сзади опер пресек попытку в зародыше, и, тяжело отдуваясь, Вова опять опустился на место.
— Не надо нервничать, — посоветовал следователь, снимая колпачок с авторучки. — Я вам все это так подробно говорю для того, чтобы вы могли трезво оценить свое положение и сделать правильные выводы… Пока не поздно!
— Да не убивал я его! — Для убедительности Вова даже шлепнул ладонью в свою широкую грудь, но это не помогло: следователь скептически покачал головой, а опер злорадно хмыкнул.
— Кстати, Овчинников где-нибудь работал? — спросил следователь.
— Временно не работал.
— Временно — это как: три дня, месяц, год?
— Какая вам разница?
— А разница такая, что нам надо знать, чем он занимался и какие были причины для его убийства.
— Понятия не имею, — пожал плечами Вова., — Я его не убивал и не знаю, кому это понадобилось.
— Вы, как я понимаю, тоже нигде не работаете? А на какие средства живете?
— Да бандит он, Валерий Федорович, — добродушно пояснил опер. — И живет на честно отобранные деньги.
— Почему сразу бандит-то? — пробормотал Вова, опуская голову и разглядывая свои ногти.
— Да потому, что так оно и есть! — веско объяснил опер. — Я бы вообще в кодекс новую статью ввел: в случае убийства бандита уголовное дело возбуждается не по факту обнаружения трупа, а только по заявлению «бригадира» или еще кого-нибудь повыше…
Следователь поморщился и выразительно посмотрел в сторону опера: он не любил вмешательства в свой допрос.
Рассвет гражданин Янович Владимир Кириллович встретил, сидя в углу на жестких нарах изолятора временного содержания, уставясь бессмысленным взглядом на мирно спящего рядом вора-карманника и раскачиваясь из стороны в сторону. Все с ним происходящее казалось ему невозможным дурным сном, но проснуться почему-то никак не удавалось.
В отличие от других, для Сергея Викторовича Берского, в деловых и криминальных кругах более известного под кличкой Крутой, субботний день начался совсем не плохо.
Берский жил в двухэтажном кирпичном особняке в двадцати минутах езды от города. И дом, и огороженный забором земельный участок размером в полгектара являлись его личной собственностью. Год назад в качестве компенсации за долги Берский отобрал у одного предпринимателя неразработанный участок с фундаментом будущего дома, а потом, вложив колоссальные средства и используя свои обширные деловые связи, устроил поистине «райское гнездышко» для себя и своей молодой семьи. Огромный дом кроме многочисленных спален, кабинетов и гостиных имел также спортивный зал с сауной, бассейном и стрелковым тиром и даже небольшую, но прекрасно оборудованную музыкальную студию — очередной каприз избалованной жены. На участке бойко росли прижившиеся яблони и вишни, стояли аккуратные теплицы и чайный домик, был устроен еще один — летний — бассейн. В полукруглом ангаре содержались пять принадлежащих Берскому автомашин.
Жена с ребенком вторую неделю гостила у родственников в Омске, и в доме не было никого, кроме самого Берского и четверых охранников, доедавших на кухне свой завтрак.
Нырнув в прохладную зеленоватую воду бассейна, Берский мощным кролем четырежды пересек его от стенки до стенки, вылез и принял долгий контрастный душ. Весь завтрак составил большой стакан персикового сока, который он выпил на ходу, поднимаясь по лестнице в свою спальню на втором этаже. Гораздо больше времени он уделил своей внешности и подбору костюма.
Ровно в десять часов Берский вышел из дома. Серебристый «мерседес-600» уже был развернут носом к воротам, а рядом стояла рубиновая «девятка», в которой сидели двое телохранителей — как и сам Берский, бывших спецназовцев, получивших солидный боевой опыт на полях межнациональных конфликтов. Оконченные ими недавно специальные курсы вызвали у них лишь снисходительную усмешку, но дали право носить при себе и применять огнестрельное оружие. Благодаря деньгам и связям шефа вместо разрешенных законом, но давно устаревших ПМ, они пользовались «береттами» последней модификации, которые вызвали жгучую зависть оперов РУОПа, задержавших как-то «горилл» во время облавы в ресторане.