Текст главы содержит неподробные описания кровавого ритуала некоего культа в Древнем Египте. Читайте с осторожностью!
Дуат. Рукотворный дождь на Млечном пути.
Ярко полыхала тонкая полоска света на горизонте, когда Ра, осветив день, уставший, дряхлый старик, уходил на покой, уступая небосвод Нут и Хонсу, чтобы завтра вновь юным красавцем повторить ритуал, нерушимый, как сам завет богов и людей: не вмешиваться в дела оставшихся на Земле. Огонь обжигал кожу, опалял лёгкие и заставлял отворачиваться, потому что глаза не выдерживали, слёзы лились, застилая обзор, а гул беспощадного, выжигающего всё и вся ока Ра заставлял перепонки лопаться. Боги умирали и воскресали в его присутствии: Ра безжалостно щадил своих потомков.
— Ты точно знаешь, что делаешь? — прокричал Гор, останавливая руку Инпу, держащую сосуд Сешат и уже хотевшую пролить жидкость. — Это опасно, и поможет ли? Какие будут последствия у вмешательства богов в дела людей, давших лишь только знак? Думаешь, она настолько умна, что поймёт, что он от тебя? А если и поймёт, то как догадается о твоих намерениях ждать её на ритуале? А если и догадается, то какой именно ритуал ей надо посетить? Не будет же она, как скарабей, скакать по всем храмам в нашей земной колыбели жизни…
— Пусть делает то, что должен, не видишь, что он влюблён? — оба вздрогнули и обернулись на серебряный женский голосок.
— Я не влюблён, — упрямо возразил Анубис, — она мне нужна… — и осёкся под её пристальным взглядом «всегда права», — она всем нам нужна…
Бастет хихикнула, наиграно прикрыв ротик рукой.
— Неугомонная! — воскликнул Гор, теперь уже обращаясь к ней. — Зачем пришла?
Она повела плечом, кожа на её груди и предплечьях вздулась, разрываясь, обнажая мякоть мышц и кости. Ненадолго. Новая тут же покрывала её.
— Говорят, кожу надо обновлять, — та улыбнулась и подошла к друзьям ближе, любуясь свежими ноготками.
— Не освежевать же, а так шла бы к Сету, он бы содрал её с тебя… — возмутился златокудрый бог, — только попроси, это он завсегда, — потом взглянув на друга, откашлялся, — прости…
Инпу неоднозначно дёрнул головой.
— Он переживает за меня, потому что всё ещё любит, — торжествующе произнесла богиня-кошка и обольстительно улыбнулась, толкнув Гора острым локотком в бок.
А затем, повернувшись к Инпу, проговорила так, будто благословила:
— Делай то, для чего ты здесь, Хаос столкнул вас — этого достаточно, не жди его благоволений больше, я уверена, что твоя жрица тоже ищет встречи с тобой.
Анубис выставил руку вперёд, которая тут же сгорела в обжигающем огне, мигом восстановившись в прежнем виде, а затем цикл повторился вновь, пока он не отдёрнул пустую ладонь. Млечный путь охватил рукотворный дождь из мелких искр, что пролились на него белёсым каскадом. А с Земли было видно тысячи вспыхнувших звёзд, выстроившихся в тот самый рисунок, что наблюдали совсем недавно в пустыне Инпу и Линда.
Ритуал. Явление Амон-Ра.
Звук систрума потрясал мироздание. Всё всегда должно быть в движении, всегда в напряжении. Нет ничего постоянного, всё изменяется. За периодами тишины идут времена грандиозного шума, за гладкими равнинами следуют крутые горы, а за великими героями — мелкие предатели.
Линда лежала возле бассейна на животе. Что-то странное разлилось в самом воздухе, после того как слуги гарема зажгли светильники в общей комнате для девушек. Всюду слышался весёлый, частый, временами не к месту, смех. Некоторые из них танцевали.
Как только учёная почувствовала сладковатый привкус, то оказалась возле воды и на полу, стараясь вдыхать одурманенный воздух в помещении через раз. Но всё-таки она успела сделать глоток отравленной расслабляющими ароматами атмосферы в зале. Собственное тело казалось Портер лёгким пером, но петь или танцевать, как остальным, её не хотелось. Сознание затуманилось, но не настолько, чтобы она не могла контролировать себя в полной мере.
Линда знала, что их готовят к празднику поклонения богине Таурт. С утра они приняли ванны с душистыми травами, а их кожу умаслили благовониями, разодев затем в тонкие, но прочные платья из позолоченных верёвок, увивших всё тело, туго стянувших грудь и бёдра, давая возможность делать лишь короткие шаги. Ровно для того, чтобы прибыть на ритуал.
Она потрогала сквозь ткань на плече всё ещё кровоточившую рану. В памяти всплыл разговор с бароном фон Бинцем. Линда и представить себе тогда не могла, что и её напрямую коснётся предмет их беседы. Быть чьей-то принадлежностью, вещью, быть тем, кто более собой не распоряжается. Немыслимо? Но так ли уж это немыслимо и даже в её время?
Затем всех собрали в одну длинную шеренгу. Девушка затаила дыхание и вздохнула только тогда, когда их вывели из помещения, боясь надышаться воздухом с опьяняющими веществами. Они долго шли вниз по невысоким склонам и через какое-то время оказались на большой площадке с мягким настилом, засыпанным песком, с высокими круглыми колоннами, уходящими в темноту неба. Неба, в котором дымка развеялась, явив Линде яркие звёзды, весь Млечный путь и даже больше.
— Как тогда с Инпу… — прошептала девушка ошарашенно, оторопев.
— Инпу… Инпу… — рядом послышался шелестящий голос, воспользовавшись секундным замешательством Линды, её руку схватила другая: женская, грязная, — уходи, беги, спасайся, — она принадлежала молодой женщине с растрёпанными, частично седыми волосами и горящими неистовством глазами, — мы служим не тому…
Остальные девушки с расфокусированным взглядом, что шли позади неё, покорно остановились. Линда еле отцепила её сухую ладонь от себя. А евнухи подскочили к ним и уволокли безумную.
— Я тоже послужу богу, когда-нибудь послужу… — крикнула она напоследок, — я слышу его шаги, он здесь, призовите его.
Короткая заминка кончилась, и они вновь проследовали за слугами. Несопротивляющихся, улыбающихся, потерявших волю девушек расставили в линию. Потом последовало несколько щелчков, и ярко вспыхнули факелы, наполнившие воздух гарью. А Линда увидела прямо перед собой камень. Жертвенный стол. По правую сторону от него на возвышении сидело маленькое неразумное дитя, искренне улыбнувшееся ей.
— Что здесь происходит? — пробормотала растерянно Портер, холодея от дурного предчувствия.
Дар для Хатшепсут.
После разговора со своими подданными царица предусмотрительно отправилась осмотреть свои покои. Опасаясь кого-либо впутывать в тёмное дело и давать кому-либо лишний повод для доносов, она сделала это сама. Женщина облегчённо вздохнула, когда поняла, что её комнаты чисты.
Хатшепсут сидела на открытой террасе, примыкающей к своим покоям, и задумчиво всматривалась в далёкие огни на горизонте. Ночная прохлада опустилась на землю, остудив горячие головы, оставив в стороне только её сына. Вот только она знать не хотела, что творилось там, откуда виднелись огненные всполохи. Как она и предполагала, её сын не пойдёт против неё. Он хочет быть популярным среди вельмож, устраивая время от времени красочные зрелища.
Следовало бы осадить рвение её верных слуг, несомненно, умных, но подозрительных донельзя. Да, ей было жаль своих сановников, но их хрупкий мир с сыном, только недавно восстановленный, нельзя было рушить ни при каких обстоятельствах.
— Бомани, — позвала женщина, а заметив, что тот выглядит как живой мертвец, слегка отшатнулась, — позови жрецов и лекаря Имхотепа, а потом… потом тебе нужно показаться ему.
Здоровяк покачнулся и вымученно улыбнулся. Женщина и сама кашлянула. Рядом стоящая служанка тут же накрыла её плечи тёплым пледом.
— Не беспокойтесь, моя госпожа, обо мне, — глава королевской охраны поклонился и предусмотрительно отошёл к выходу из покоев своей царицы.
На террасу вынесли обеденный столик и расставили напитки: воду и вино. Её гости явились немедленно. Хатшепсут сделала знак рукой, и Бомани вышел. Камазу проводил того подозрительным взглядом.
— Такое чувство, что вы караулили под дверью, — вместо приветствия произнесла она, когда мужчины, встав на колени, отдали ей почести.
— Мы с вестью, о, великая Мааткара, — произнёс Имхотеп обеспокоенно, и тут же перешёл к сути, — еле дождались встречи с тобой, доверяешь ли ты Бомани? — он начал без обиняков.
Хатшепсут насторожилась и смотрела теперь на них так, как будто видела впервые.
— Д-да, — она вскинула подбородок, — вы хотите сказать, что Бомани…
— Он арестовал жрицу, не зашёл в комнату убитого сановника, у него все признаки отравления ртутью, из этого всего я делаю вывод, что Ваш слуга и есть отравитель, но вот самоличный или нет — большой вопрос, — подтвердил её догадки врач.
— О, Великая Светлая Мать Исида… — прошептала та.
В это время слуги внесли яства, которые могли бы поразить своей простотой современного обывателя. Имхотеп быстро пробежался взглядом по тарелкам и остановил его на посуде с мёдом.
— Будут ли ещё указания, моя царица? — Бомани поклонился, слегка покачнувшись.
— Меня беспокоит состояние твоего здоровья, здесь врач, — она указала кивком головы на Имхотепа, потянувшись к тонкому столовому ножику, — он осмотрит тебя…
— Зачем такие хлопоты, Мааткара? — спросил тот настороженно. — Обыкновенная простуда, скоро пройдёт…
— Если простуда, моя великая госпожа, может быть, твоему верному слуге отведать мёду? — предложил Имхотеп, безотрывно глядя на охранника.
Казалось, замерли сами небеса. Хатшепсут оторопела вначале, но поняла, к чему клонит её верный человек.
— Я не смею, — пробормотал тот и поклонился.
— Я тебе говорю, — повелительно произнесла Мааткара, — бери и ешь.
Бомани не спеша разогнулся и неожиданно ринулся к царице, выхватывая нож из её рук. Та, не успев среагировать, замерла. Амун встал между ними, преграждая путь и одновременно хватаясь за лезвие ножа, глубоко врезавшееся в мясо руки. Жрец Гора простонал от боли, но хватку не ослабил. Бомани стал налегать, отбросив свободной рукой от себя Имхотепа, приблизившись на вжавшуюся от ужаса в стену царицу.
Неожиданно раздался удар, и Бомани, развернувшись, с удивлённым и будто обиженным выражением лица, одновременно отпуская Амуна, увидел перед собой Камазу с тяжёлым железным сосудом в руках. Он для верности ещё раз приложил здоровяка по голове. Тот обмяк и рухнул, словно бревно, под ноги друзьям.
— Живо! — выкрикнул разгорячённый Камазу, и Имхотеп помог ему того связать.
Затем Имхотеп осмотрел трясущуюся от болевого шока, всю в крови ладонь Амуна. Камазу помог царице подняться, боясь тронуть её и всё время кланяясь.
— Постараюсь спасти пальцы, — пообещал целитель.
— Сейчас не это главное, — Амун взял из рук Камазу чистый платок и подвязал им руку, пытаясь остановить кровотечение.
Все воззрились на Хатшепсут. Она уже успокоилась, по крайней мере, внешне, хотя о перенесённом волнении доказательством служила её часто вздымающаяся грудь и чуть подрагивающие кончики пальцев.
— Предателем может быть мой сын? — спросила та мигом осипшим от предположения голосом.
Друзья молчали.
— Вызовите охрану и моих генералов, — приказала та Камазу, она до сих пор мелко дрожала, пытаясь справиться с только что пережитым, — пусть Са-Ра явится к матери.
Явление Амон-Ра.
— Здесь все верные, — послышался сильный, зычный голос Косея откуда-то сзади.
Учёная вздрогнула и покрутила головой. Она с удивлением заметила, что девушки были не единственными гостями на отданной на откуп ночи, луне и планам правителей площадке. Сзади стояло трое вооружённых воинов.
«Аристократы, может быть, крупные торговцы, политики, родня правящей династии, — Портер пробежалась глазами по нестройным рядам неизвестно откуда высыпавших людей, — их взгляды смотрят с любопытством, с превосходством, с брезгливостью, и всё-таки с вожделением, они считают нас игрушками, диковинками, недолюдьми, но им интересно для чего, а кто-то и жаждет… зрелищ и удовольствий».
К жертвенному камню медленно и вальяжно, под приветственные крики из толпы, вышел жрец Амон-Ра.
Линда сглотнула ком, мигом образовавшийся в горле. Страх. Липкий и осознанный. Она всё же надышалась дурманом: обзор сузился до лица мужчины и его лысой головы.
Косей поднял обе руки, останавливая ликование, и улыбнулся, когда шум стих.
— Здесь верные, — выкрикнул он и опустил ладони — толпа взревела, вновь взмах рукой, и тишина заполнила площадь, — верные! Амон-Ра, величайший бог, вступивший на созданную им Землю как Неберджер*, неведомый бог-создатель, явивший нам правду о нём, совершенный, справедливый к своим рабам, жестокий к врагам, единственный, — он был прерван ропотом, глаза Косея сузились от злобы, но мужчина продолжил: — Разве может выйти что-нибудь из Хаоса? — жрец презрительно усмехнулся. — Разве может нечто беспорядочное и вечно меняющееся породить порядок? И зачем миру столько богов? Один верит в Ра, другой поклоняется Таурт, кто-то — всем им, вместе взятым, но так ли вы много получили, молясь им? А к примеру, верование в Инпу… Что даёт вам поклонение этому божку? Вы всё равно смертны. Хоть один из них вышел из-за тайной завесы? Хоть один из них явился перед вами?
Линда вздрогнула, начиная впадать в транс от слов жреца, и сделала пару глубоких вздохов, желая прочистить лёгкие, а с ними и сознание. Люди заорали. Косей мог надавить на нужные точки.
— Боги хотят поклонения, но не хотят видеть людей, старающихся для них. Что это? Боги такие стеснительные или высокомерные, что им претит даже сама мысль появиться перед нами? — жрец снова начал, как только рёв затих. — Нет, это означает одно, — Косей довольно оглядел «цвет нации», — их нет, — звуки стихли, — но есть Амон-Ра, и он явится верным своим.
Линде показалось, что воздух вокруг затвердел и затрещал, грозясь осыпаться крупными и мелкими осколками. Она могла представить, что двигало этими людьми, пресыщенными всем на свете богачами, пришедшими на очередное развлечение. Безусловно, кто-то верил, остальные же, и их было большинство, прибыли сюда в надежде выслужиться перед будущим фараоном или удовлетворить свои низменные потребности.
— Амон-Ра щедр и избрал своим сыном на Земле господина нашего, великого Аменхотепа, — Косей вытянул руку и указал назад.
Линда обернулась и замерла. По песку голыми ступнями величественно передвигался сын Хатшепсут. Люди в едином порыве кинулись на колени. Девушка почувствовала, как её ударили по внутренним сгибам ног, и она, охнув, вместе с остальными упала на холодный песок и прошипела от боли, когда мелкие песчинки врезались в старые раны.
«Определённо, я разорюсь на ортопеде… если выживу, — подумала девушка, вскинув голову — Аменхотеп стоял прямо перед ней в ослепительно-белой схенти и полупрозрачной накидке на голое тело. Вновь желудочный спазм, — и триггер на мужиков в белых… трусах, — с отвращением добавила».
Фараон приподнял её голову за подбородок и улыбнулся одними кончиками губ. Он плавно и неспешно переместился к Косею за жертвенный стол и встал по левую сторону от своего жреца.
— Жрица, — выкрикнул тот, — у нас есть говорящая с богами, — и указал на Линду.
Девушка озиралась, встречаясь всё с теми же взглядами. Люди разогнули спины и с жаждой продолжения действа следили за происходящим. В голове забила тревожным пульсом кровь, распространяя боль волнами. Портер впервые в жизни не знала, что делать. Ей всегда казалось, что нет безвыходных ситуаций, но вот то, что происходило сейчас, невозможно было преодолеть только желанием её воли или действиями.
Косей указал рукой, и двое воинов, что стояли позади неё с девушками, повели крайних к камню. Они еле передвигали ногами. Хлопали глазами, непонимающе улыбаясь, но послушно следовали за мужчинами. Линда подвигала бёдрами и поняла, что самостоятельно подняться ей не удастся, обернувшись на миг назад, увидела, что и сбежать у неё тоже вряд ли получится. Если только туда, где развесили ткань, скрывающую нечто сакральное от нескромных глаз людей. Завеса. Ей нужно добраться туда. Во что бы то ни стало. Ведь так уже было и, может быть, получится ещё.
Портер перестала дышать, как только повернулась к жертвенному камню. Девочка, сидевшая на возвышении и радостно улыбавшаяся при этом, передала что-то Косею. В руках жреца в свете зажжённых факелов блеснул огромный нож, похожий на тесак. Ещё секунду она убеждала себя, что он необходим мужчине для декоративных действий. Но два молниеносных взмаха руки, и надежды Линды рухнули, как и тела тех, кто оказался так близко к ритуальному убийце. Кровь окропила всё пространство вокруг, окатив горячими брызгами Косея, Аменхотепа и камень. Толпа образованных и прогрессивных людей того времени по-звериному взвыла, разрывая на себе одежды.
Выхода не было. Девушка инстинктивно дёрнулась, когда бешеный, упивающийся собственной силой и влиянием взгляд жреца остановился на ней. Она крупно задрожала, почувствовав себя жертвой. Он рвано улыбнулся и указал на неё. Сильные руки воинов схватили её и начали толкать к камню отчаянно сопротивляющуюся Линду.
— Нет! — выкрикнула она. — Спасите!
Вместе с ней к жертвеннику вытащили ещё двоих.
— Нет! — всё также кричала Портер, ледяная волна неизбежности и ужаса всё сильнее охватывала её душу по мере приближения к ритуальным убийцам.
Остальные не кричали и не сопротивлялись, пребывая в своём мире, они не реагировали на происходящее, не переставая тупо таращиться перед собой и широко улыбаться. Косей злобно прищурил глаза и грубо обхватил её подбородок, притягивая к себе лицо. За ним стоял Аменхотеп, взирая на всё происходящее спокойно и словно бы отстранённо, словно бы всё, что происходит сейчас, так же нормально, как умыться и почистить зубы перед сном.
— Она — истинная жрица, — заключил он и отодвинул её подбородок от себя, намеренно сделав ей больно.
— Только тронь меня, — прошипела та сквозь зубы, страх исчез, уступая место инстинкту самосохранения, диктующему свои правила: напади первой, застигни врасплох, расправься с врагом, — Инпу не понравится всё, что здесь творится.
Косей с изумлением посмотрел на неё и, оглянувшись на фараона, расхохотался.
— Не знаешь, что говоришь, несчастная, что может твой бог, открывающий врата смерти, если тот, кому мы служим, может не только это? Амон-Ра имеет ключи жизни и только ему одному следует поклоняться! — он прохрипел, как будто сильно волнуясь.
Его руки поднялись, а Линда, дёрнувшись, так и осталась стоять на месте. Её окатила горячая волна. Она была с головы до пят в брызгах крови. Металлический запах ударил в нос, и девушка чуть не потеряла сознание. Одна ступня касалась мёртвой плоти, и вроде не привыкать, ведь трупы приходилось вскрывать, но то, что сейчас творилось здесь, было немыслимо. Девушек зарезали, словно животных.
Портер успела попрощаться и со своей жизнью, как ощутила, что золотые путы, сковывающие её тело, пали. Она, было прикрывшая глаза, вновь открыла их. Широко — так, чтобы увидеть приблизившегося к ней Аменхотепа, подтолкнувшего её к жертвеннику, чуть не уронив навзничь, чтобы её бёдра могли раскрыться перед мужчиной. Толпа охала, кричала имя Амон-Ра со всеми регалиями и молила посетить их сегодня, даровав благоденствие, власть, силу и богатство.
— Аменхотеп — сын Амон-Ра, источник его силы и власти на Земле, он будет жить вечно и верным его дарует эту жизнь, всё, что нужно Амон-Ра, — это ваши живые сердца, бьющиеся с Са-Ра в унисон, а недавно Амон-Ра даровал нам жрицу, восславим его милость! — выкрикнул Косей так, что звук от его голоса задрожал между колоннами.
Сановники, вельможи, прочие выкрикнули ему в ответ, скандируя имя бога, который требовал крови.
— Ты меня тоже убьёшь? — хрипло спросила она Аменхотепа.
Он вопросительно поднял бровь и расхохотался.
— Говори с Амон-Ра, Бахити, для этого ты здесь, говори или умри, — он склонил голову набок и приблизился настолько близко, что Линда с омерзением почувствовала его сильное возбуждение, — говори или умри, а потом мы соединимся в вечном танце жизни, открывая врата со всей страстью.
«Говори или умри», — отозвалось в мыслях.
Надо было как-то отреагировать, что-то срочно придумать, но в голове было совершенно пусто. Следовало ли бороться? Да, возможно. Получилось бы? Нет. Рискнуть? Ситуация патовая, как та, что случилась с её сыном. Линда закричала, да так сильно, что её услышали небеса. Небо прорезали молнии, и грянул гром, прозвучавший рокотом снежной лавины посреди людского гвалта. И шум прекратился, оставив после себя оглушающее послевкусие. Все испуганно переглядывались между собой. Аменхотеп в оторопи убрал от девушки руки, а Косей с непониманием оглядывался и втягивал воздух ноздрями, учуяв что-то, что понимал и знал только он один.
Стихия, судьба, Хаос или нечто потустороннее решило вмешаться. Земля сотряслась, и наконец и до Линды дошёл запах серы и тлена, а в воздухе стало собираться нечто красное. Оно словно бы ткало самого себя из всего, что попадалось ему на пути, превратившись за несколько секунд в огромную фигуру, склонившуюся над жертвенником. Полы плаща, окутавшие её, втянули в себя кровь, пролитую в изобилии. Портер послышалось удовлетворённое мычание, и она осела на колени, бросив быстрый взгляд вначале на замерших от изумления мужчин, а затем в сторону завесы.
— Я есть твой бог, Аменхотеп, ты звал меня, — громоподобный голос охватил затихшую округу.
Люди рухнули на колени и пытались укрыть голову руками. То же сделал и жрец, спрятав под собой и девчушку.
— Я весь твой, Амон-Ра, — хрипло выкрикнул Аменхотеп, его лицо раскраснелось от страха, смущения и гордыни.
— Ты славно служишь мне, твои ритуалы и жертвы — лучшее, что дарило человечество, я долго ждал, когда же люди поймут, что я есть начало и конец, истинный создатель неба и земли, как и всех трёх миров.
Аменхотеп упал на колени и в экзальтическом исступлении зарыдал. А Линда поняла, что сейчас самое время хоть что-то предпринять. Её сковывал страх, что если она начнёт двигаться, то фигура заметит и ей. Самовольства эти фанатики явно не простят. Но, прежде чем воплотить свой план в действие, она обмакнула палец в кровь и приблизила его к поверхности камня. Ладонь дрогнула, и жрица задумалась.
— Я вознагражу тебя, Аменхотеп, — тем временем пророкотала фигура, — я подарю тебе бессмертие, ты будешь вечно прекрасен, вечно здоров, вечно юн, но…
Фараон вскинул голову и с замиранием сердца слушал Амон-Ра.
— Приведи мне говорящую с богами, — договорила фигура, прожурчав миллионами вод и прошелестев сотней пустынь.
— Она здесь, мой господин, владыка всех трёх миров! — в исступлении выкрикнул фараон и обернулся в сторону Линды.
Девушки там не оказалось. Аменхотеп закрутил головой и увидел, как она вбежала за завесу.
— Она там, там, где подношения для тебя! — вновь прокричал он. — Войди и возьми свою жрицу.
— Ты, верно, хочешь разгневать меня, — в голосе просыпалась ярость.
Косей дёрнул фараона за руку, и тот вновь склонился.
— Найди мне истинную говорящую с богами, не медли, как только ты исполнишь мой наказ, моя сила войдёт в тебя, — рокот, мощь движения всех течений в океанах, власть от неба до земли.
Фигура исчезла, как будто её здесь никогда не бывало. Аменхотеп и Косей поднялись на ноги, переглядываясь друг с другом.
— Достань мне эту девку, — прошипел Са-Ра.
Но не успели они и шага сделать, как на площадку ворвались воины Мааткары.
Аменхотеп от досады цокнул языком и на миг посмотрел на завесу.
— Именем царицы Та-Кемет, что правит со своим сыном, разумно и справедливо, великая Мааткара просит Са-Ра явиться перед её очи, ибо сильно скучает и плачет, беспокоясь, — глашатай поклонился.
— Ну, разумеется, — сквозь зубы проговорил он, криво ухмыльнувшись.
Аменхотеп вместе с Косеем и девочкой спокойно, как будто решив вернуться с прогулки, сошли с возвышения и, пройдя к краям площадки, сели в приготовленные для их перемещения носилки. Следившие за тем, как воины разгоняют людей и подбирают тела, Амун, Камазу и Имхотеп подошли к камню, подавляя в себе рвоту. Лекарь было собрался пройти к завесе, думая, что Линда могла скрываться там, но был остановлен возгласом жреца Гора.
— Врачеватель, здесь послание для тебя, и, думаю, благословенная хочет сказать то, что будет понятно только тебе одному, — произнёс он.
Целитель в сильном волнении и удивлении обошёл камень и увидел слова, начертанные кровью:
«Каково будет — не знать, умрёшь ли ты и принесёшь ли много бедствий потомкам, Имхотеп?»
Мужчины мрачно переглянулись между собой.
— Я принесу всем несчастья, — пробормотал Имхотеп, крепко задумавшись.
Камазу ринулся к завесе, дёргая за ткань. Она рухнула к его ногам бесполезной хламидой.
— Её здесь нет, — растерянно прошептал мужчина, оглядываясь на своих изумлённых друзей.
Опять двадцать пять. Рассерженная богиня.
Решившись написать послание, Линда отползла по-пластунски от впавших в ступор, обезумевших от запаха крови и видения фараона и жреца. Она старалась стать как можно меньше и сгруппировалась, решившись подняться, села на корточки и оглянулась назад. Ей не чудилось, как и другим. Все присутствующие видели огромную фигуру бога Амон-Ра. Его лицо было скрыто под капюшоном красного плаща. И бог говорил с людьми. Это не было галлюцинацией, его видела не только она.
Портер решила не медлить. Измазанная кровью, которая успела высохнуть на её обнажённом теле и волосах, с ошалелым взглядом и на негнущихся ногах, каждую секунду боявшаяся, что её окликнут или схватят, добежала до завесы и, тяжело вздохнув, вбежала за ткань, символически отделявшую ужас происходящего от неизвестности могущего произойти.
Её слух уловил, что звуки за тканью стихли, а сама девушка замерла от испуга, увидев перед собой огромную беременную бегемотиху, поедавшую фрукты на серебряном блюде, больше похожем на огромный жернов. Та оторвалась от трапезы и не менее удивлённо, чем учёная, взглянула на неё, а из огромной пасти вывалилось непережёванное яблоко.
— Таурт… — прошептала девушка.
Линда хотела было выбежать обратно, но возвращаться было некуда. Перед ней была та, которая гипотетически могла бы перенести её в Дуат. Могла бы, но вот захочет ли?
— Кто ты такая? — грозно проговорила вечно беременная богиня, встав из-за стола и огладив свой округлый живот. — Ты прервала мой обед…
— Моё имя тебе ничего не скажет, зато я знаю твоё, богиня Таурт, я бесконечно извиняюсь и могла бы перечислять все твои титулы, чтобы усладить твой слух, но мне некогда, а поэтому перейду сразу к делу, — Линда еле отдышалась и едва ли от страха соображала, что оскорбляет её, — но мне нужен Инпу.
Таурт, опешившая от такой наглости, открыла было рот для того, чтобы вновь его закрыть. Прошла томительная минута.
— Я могу раздавить тебя одной ногой, смертный скарабей, и ты окажешься аккурат в его руках, — богиня громко расхохоталась.
Линда опасливо сделала шаг назад.
— Мне надо видеть его вот так, как я сейчас вижу тебя, — произнесла она, проследив за тем, чтобы голос не дрожал.
Таурт склонила голову набок и зло прищурила глаза.
— Смертный, вонючий человечишка, я чувствую твой смердящий запах будущего тлена даже отсюда, ты боишься так же сильно, как я хочу, чтобы ты исчезла сию минуту, но так как ты теперь входишь в моё подношение, я могу полакомиться тобой, — она облизнулась, явно предвкушая знатный обед.
А у Портер вдруг мигом отключилось чувство самосохранения, видимо, запас внутренних сил исчерпался настолько, что она заскрежетала зубами от гнева.
— Милая моя Таурт, там за завесой — настоящий мир, в котором творится Амат знает что, и кое-кто из ваших не прочь забрать себе всю власть, не будет больше фруктов и человеческих жертвоприношений, если я не предупрежу Инпу, — прошипела Линда, — бог, что скрывается за красным плащом, пришёл как вор на служение тебе, Таурт, пока ты тут набиваешь свой живот, он заберёт вашу власть, я не знаю, какие на меня планы у Инпу, но, я уверена, ему не понравится, если ты съешь меня, — остальное злобной фурии знать было не нужно.
Богиня почесала пузо в замешательстве.
— Я не заключаю сделок с людьми, — проговорила та с презрением, — но я могу притащить тебя в качестве игрушки к моим деткам, вот они повеселятся, растягивая тебя за ноги или подвешивая вниз головой, — улыбка вышла зловещей.
Из огня да в полымя.
— Никто никого не тронет, — услышала Линда спокойный, тихий голос, который, она верила, мог звучать очень убедительно и грозно в любых спорах.
Девушка посмотрела в тёмный круг, образовавшийся немедленно, по краям которого рвалось пламя. Ещё чуть, и из него шагнул Анубис, не менее горящим взглядом осмотревший обстановку. Портер готова была заорать от счастья и облегчения и броситься в объятия бога, но вместо этого она, после того как Инпу подошёл к ней, словно бы оцепенела.
— Я хочу ударить тебя, и моё желание так сильно, что… лучше отойди… — девушка крепилась не зарыдать, её раздирали противоречивые чувства, но эмоции неудержимым потоком хлынули из неё вместе со слезами.
Великий Тёмный, не ожидавший такого приёма, но тем не менее не чувствовавший гнева или ненависти к Бахити из-за её неподдельных чувств, перевёл взгляд на застывшую от дерзости в речах смертной Таурт. Сзади кто-то весело присвистнул.
— Так вот она какая, твоя белоголовая! — из-за спины Инпу вышел белокурый мужчина и уставился на Линду так, словно она была потерянным восьмым чудом света. — Я бы взглянул на то, как ты дерёшься, — его взгляд стал туманным и горячим, потом, откашлявшись, бог представился, — я — Гор, только чур не бей меня, я могу сдать сдачи, а рука у меня тяжёлая.
— Угомонись, Сокол, — тут же появилась темноволосая девушка, вальяжно и соблазнительно вильнувшая бёдрами, она оглядела Инпу и вынесла вердикт: — Тебе не помешала бы оплеуха, учитывая то, что случилось с твоей говорящей с богами, брат, — она прищурила глаза и совершенно по-кошачьи улыбнулась.
— Она — моё подношение, — пришла в себя Таурт и массивным пальцем указала на Портер.
— Она — моя жрица, — глухо произнёс Инпу и завёл девушку за свою спину.
Линда часто задышала, а в глазах защипало. Надо было бы испугаться, испытать смертельный холод, ведь она находилась рядом с богом мрачных подземелий Дуата, но, как и тогда в пустыне, она испытала прямо противоположные эмоции, вернулось то ощущение его присутствия, которое она почувствовала при первой с ним встрече — ей спокойно настолько, насколько может быть в самом безопасном месте где бы то ни было.
Таурт не хотела так просто отдавать свою неожиданно свалившуюся ей на голову жертву, видимо, уже прикинув, где она могла бы использовать попаданку.
— Отдай её мне, Инпу, как и положено при жертве богам, ты ведь тут тоже незаконно, — она елейно улыбнулась, но это вышло диким оскалом, богиня могла бы преобразиться в свой человеческий вид, но ей нравилось быть внушительной.
— Почему я здесь, это не твоего ума дела, Таурт, я пришёл за своим, она — моя жрица, — он начал аккуратно и медленно отступать от богини, Гор и Бастет проделали то же самое, имея намерение вернуться в Дуат тем же путём, что пришли.
— Я вызову тебя на суд Эннеады и расскажу, что ты творишь беззакония, обижая богов и возвеличивая людей, отбирая у первых то, что принадлежит только им, — Таурт как будто не замечала, что они отступают к выходу.
— Она не отступится, Инпу, Таурт вызовет тебя на суд, и все узнают о жрице, тем более она видела, как смертная дерзила богу! — прошептала Бастет, ей хотелось забрать Бахити с собой, но она предчувствовала, чем это может обернуться для Великого Тёмного, а Линда с ужасом перевела взгляд с неё на бога мёртвых, затаив дыхание, представляя, чем ей грозит принятие решения Анубисом не в её пользу.
Бог через плечо взглянул на побледневшую девушку.
— Я рискну, — хрипло проговорил он, затем, увидев, как едко улыбается Бастет, невербально намекавшая на чувства бога к смертной, — у нас сделка.
Таурт неожиданно ринулась к ним, круша всё, что попадало под руку или ноги. Анубис толкнул Линду к Гору, но всё равно не успел — бегемотиха, выставив руку, острым ногтем прорезала той ногу. Учёная простонала от боли, а тот, взяв за руки, с силой втянул в круг, опаливший её кожу, несильно, но ощутимо. За ними влетели Анубис и Бастет, едва успев. Дыра стянулась в точку, которая в свою очередь превратилась в ничто, и неуклюжая богиня не успела их схватить.
Линда оглянулась, привыкая к темноте. И только затем увидела, что они стоят на твёрдой поверхности, в вечерней мгле. Недалеко возвышался храм, чем-то отдалённо напомнивший ей храм Анубиса в Ассиуте. Девушка почувствовала, что на её локте сомкнулись бархатные пальчики.
— Боишься? — вкрадчиво спросила Бастет, с интересом глядя в лицо Портер.
Вопреки ощущаемому, Портер отрицательно мотнула головой. Инпу улыбнулся, как будто и не ждал другой реакции, поддержав её за талию, увидев, как кровь стекала по ноге, а сама она побледнела.
— Это Дуат твоего бога, жрица Анубиса, — проговорила она, и уголки её губ чуть приподнялись.
Анубис взял слабеющую Линду на руки, спеша внести в свой храм.
Тем временем на «Чёрной» земле. Мааткара и Са-Ра.
Аменхотеп, только что приведший себя в порядок, уверенно вступил на порог приёмной залы своей матери.
— Почему так долго? — вместо приветствия нетерпеливо спросила она.
Сын усмехнулся.
— Ты хотела видеть меня, Мааткара, значит, в любом случае дождалась бы, а после того, как нас посетил Амон-Ра… — он не успел закончить фразу.
Хатшепсут широкими шагами прошествовала к нему и прошипела в лицо, искривив пухлые губы в гневе.
— Ты, верно, спятил, Са-Ра, боги, сошедшие с неба, давно оставили землю, в нашей крови течёт их кровь, не более того, но мы оставлены ими, чтобы мудро управлять всем тем, что создано Хаосом, — она дрожала от негодования, насколько спокоен был её сын, вытворив то, о чём донесли её слуги.
Он молчал. Женщина сделала шаг назад, словно бы испугалась своего внезапного выпада, несвойственного ей исступления, гнева, который она готова была обрушить на голову Аменхотепа.
— Царица моя, к нам пришёл бог, Амон-Ра, единственный, кому не плевать на жизнь людей, он пришёл, взяв настоящую жертву — кровь, и говорил с нами, мы видели его так же, как сейчас я вижу тебя, — он пытался донести до матери весть о том чуде, что случилось с ними сегодня, — наши молитвы были не зря.
— Ты слышишь себя? — спросила рациональная Хатшепсут. — Подданные видели своего господина в самом непотребном виде, будущая египетская царица болеет, как и твой сын, а твой долг управителя Та-Кемет — заботиться о благосостоянии твоего народа…
— Чем я и занят… — тот повысил голос. — Я ищу для Кемет вечной славы, и слава эта — в наших богах, люди молятся тем, кому плевать на них, но до нас снизошёл Амон-Ра, я хочу объединить страну под единым богом, не будет больше никого, кроме него, есть только великий Амон-Ра, ужасный, но справедливый…
— Ты находишься под влиянием Косея, сын… — попробовала возразить ему женщина, — опомнись, нашу землю охраняют разные боги, и люди молятся им…
— Те, кто видел его, разнесут весть о нём, и не будет ни одного неверующего на земле Та-Кемет в великого Амон-Ра, и мощь Са-Ра укрепится, у нас будет одна власть и один религиозный центр, влияние жрецов других культов ослабнет…
Хатшепсут покачала головой.
— Ты ввергнешь страну в междоусобицу, люди готовы отдавать всё земное, чтобы быть в милости у богов после смерти, и они будут веровать в Ра, Осириса, Изиду, Гора, Хатхор и Инпу, оставь им право выбора, а ещё ты настроишь против себя всех жрецов, а многие из них обладают огромной властью, и их золото, вместо того чтобы осесть в наших в сокровищницах, пойдёт на борьбу с тобой, они посадят на твоё место более лояльного правителя.
— Ну ты-то, конечно, знаешь, как надо, — глаза Аменхотепа при этом злобно блеснули.
Хатшепсут подняла подбородок и бровь.
— Ты сомневаешься в моей мудрости, сын?
— О, нет, великая Мааткара, вот уже как двадцать лет неспособная расстаться со своей властью, при взрослом-то потомке мужского пола…
— Остановись, Аменхотеп, ты переходишь грань… — предупреждающе подняла руку царица, чувствуя, что разговор зашёл не в то русло.
— Ты перешла её, когда не смогла оставить трон, — между ними установилась звенящая тишина.
Хатшепсут поняла, что задыхается от несправедливости, ведь она хотела как лучше, видя незрелость её отпрыска.
— Ты дерзишь мне, сын, — ей не хотелось ссориться, она лишь хотела призвать к его совести.
— Ты говоришь это Са-Ра, матушка, — издевательским тоном проговорил он.
— Мы… — начала было она.
— Не мы, а я, — он улыбнулся.
— Так это всё ради того, чтобы занять престол, Са-Ра?! Одному… — Хатшепсут разочарованно хмыкнула, поняв, наконец-то, куда клонит Аменхотеп.
— Как должно было быть с самого начала, Мааткара, — мужчина неприятно осклабился, прекрасные черты его лица исказились, намекнув на будущую зрелость, несущую в себе дряхлость, а в последующем и тлен.
— Мне жаль, что я пошла у тебя на поводу, боясь ссориться и спорить с тобой, надо было придушить коварную змею в самом начале её пути… — она величественно подняла голову, — твой сын унаследует трон, а я буду его попечительницей… — женщина открыла было рот, чтобы позвать стражу.
— Уже поздно, великая Мааткара, — тихо и спокойно произнёс Са-Ра, но в сердцевине его фразы чувствовалась извращённая злая радость.
В этот момент у Хатшепсут как будто оборвалось что-то внутри. Она вопросительно посмотрела на сына. Тот стоял в расслабленной позе, опираясь на правую ногу и скрестив запястья у солнечного сплетения.
— Венец власти тяжёл, матушка, — он указал на золотое украшение, сиявшее на её голове, — не все могут унести его.
Вновь её недоумённый взгляд, брошенный в сторону сына. Женщина кашлянула, ощутив на губах вязкую слюну. Она растерянно приложила пальцы ко рту и с ужасом воззрилась на них. Ладонь, обагрённая кровью, задрожала.
— Твой подарок… — женщина оборвала фразу и сняла с себя корону.
Мааткара с ужасом увидела, как то, что раньше переливалось серебром, теперь же заблестело зловещими каплями воды Сета, умело инструктированными в ансамбль украшения.
Аменхотеп зло усмехнулся.
— Ты так меня ненавидишь? — спросила Хатшепсут, она стала медленно подходить к сыну, отступившему на пару шагов назад, с опаской глядевшего на украшение в руках матери.
Вопрос обвил пространство между ними, как тяжёлый погребальный саван тело покойного. Женщина остановилась, смертельно побледнев, чуть покачнувшись, но, уловив в глазах сына злорадный блеск, выпрямила спину.
— Сколько мне осталось? — спросила она, в голосе не было обречённости, ей хотелось знать, чтобы успеть написать письма, передать распоряжения и предотвратить раскол между людьми и их верой в богов.
Другого ожидал Аменхотеп. Он жаждал сломить эту сильную женщину. Их взгляды пересеклись, и в её он не заметил страха, царица справилась с минутной слабостью. Ему хотелось видеть её на коленях.
— Даже сейчас ты думаешь, что вечная, — сквозь зубы проговорил мужчина, не сдержав свой гневный порыв.
— Да, я буду вечной, когда войду в поля Иалу и соединюсь к праведникам для вечной службы моим богам. Так сколько осталось у меня? День или два? — она вновь закашлялась, и приступ был длиннее.
— Я буду вечен здесь, на Земле… Думаешь успеть расправиться со мной? — спросил будущий фараон, так же, как и мать, возобладав над своими чувствами.
Хатшепсут внезапно вспомнила, как сын маленьким бегал вокруг неё, а она хлопала в ладоши, прося его станцевать. Красивый, с правильной формой черепа, здоровый мальчик вырос в жестокого и скрытного правителя. У них были разногласия. Всегда. Долгое время они пребывали в размолвке, она не могла видеть внука, который так сильно отличался от отца, с детства познав болезни, и тяготилась этим. Но как же радовалась Мааткара, когда они помирились, но, как оказалось, и в этом был злой умысел Са-Ра. Теперь всё встало на свои места.
— Думаю успеть оставить династию в здравии, а страну целостной, — ответила она, бледная, с кровью на губах, — ты хочешь построить прекрасное будущее, а ступни, которыми ты войдёшь в него, будут в крови, в крови твоей матери, — женщина холодно и отстранённо улыбнулась, уловив испуг в янтарных глазах сына. — Что ж, надеюсь, ты знаешь, что творишь.
Она отвернулась от него к стене с изображением богов Дуата и порывисто выдохнула. Аменхотепу хотелось взвыть от бессилия. Са-Ра знал, что ещё чуть-чуть и единолично сядет на престол, но почему же сейчас он чувствовал себя побеждённым? Он ощущал, что его долгожданный триумф отдаёт жалкостью, как будто не он взял престол, а ему подарили, нет, не так, кинули, как подачку для гиены.
Са-Ра крепко сжал кулаки и вышел, оставив мать дрожать от пропавшей радости и разочарования от самой большой потери в своей жизни — утраты любви того маленького мальчика, что отпечатался в её памяти, которого она и любила во взрослом сыне-фараоне.
Трон будет его, Амон-Ра — единственный бог, а Аменхотеп полон надежд на вечную жизнь, он верил, что Косей добудет ему и этот трофей, как только что перед ним освободился престол. Дверь за его фигурой затворилась, громко хлопнув, словно бы отсекая его прежнего от того, кто только что родился. Единоличный Са-Ра. Жестокий в своём великолепии и великолепный в жестокости.
Дуат. Инпу и Бахити.
Линда простонала, когда Инпу положил её на кровать в небольшом, тускло освещённом помещении. Рана ныла, хотя и не была глубокой. Бог мёртвых распрямился и засмотрелся на то, как девушка ненадолго откинула голову назад, справляясь с болезненным ощущением. Она открыла глаза и встретилась с его внимательным взглядом. Это продлилось несколько секунд, но обоим показалось, что дольше. Намного дольше. Он, знающий о людях всё. И она, только познающая тайны Дуата. Познает ли? Познаваемы ли они?
— Я умерла? — спросила девушка, хотелось спросить о сыне, но она понимала, что сейчас не время.
— Всего лишь в Дуате, — ответил он и поймал взаимную улыбку, но с его лица она сошла, как только он заметил на плече выжженное калёным железом клеймо.
Он прикоснулся к ещё не зажившей коже и произнёс:
— Это можно изгладить.
— Я не рабыня, — Линда чаще задышала, но ей хотелось спрятать позорную печать принадлежности, пусть даже и одной из величайших царских династий на свете, — но не хочу, чтобы метка исчезла.
— Почему? — ей удалось удивить бога мёртвых.
— Когда я выберусь отсюда, мой живой сын будет напоминать мне о том, что я не сошла с ума, а печать на плече — о том, как не стать рабом… снова, — она сосредоточенно сощурила глаза, — мне надо кое-что рассказать тебе, Инпу.
— Позже, пусть рана залечится, — он тронул её за бедро, и вместе с прохладой его пальцев она почувствовала, что боль отпустила, рана ныла, но не так, как ранее, — остальное довершат жрицы-врачевательницы.
Инпу кивнул и отошёл от ложа с Линдой, поспешив выйти из комнатки. У дверей стояли Гор и Бастет, вопросительно глядя на брата.
— Ну? — в нетерпении спросил Гор.
— Ты помог ей? — вторила ему Бастет.
— Я распоряжусь, чтобы её рану перевязали, — сказал тот бесстрастно.
— Инпу, — прошипела от негодования богиня-кошка, — иди к ней и помоги. Сам. Тебя же разрывает от противоречий.
Анубис глубоко вздохнул.
— У моего храма есть глаза и уши, то, что я внёс девушку сюда на руках, не осталось незамеченным…
— Разия… — догадалась Бастет, насмешливо произнеся имя наложницы и немного поморщившись.
— И она тоже, — подтвердил Инпу серьёзно, игнорируя шутливое женское настроение, — после того, как я разберусь со всем происходящим, я найду способ вернуть Линду обратно в её мир и время, а жизнь здесь пойдёт своим чередом… — подумав немного, он пояснил то, что двигало им по-настоящему: — Я стараюсь уберечь её.
— От своего гарема? — Кошка вопросительно выгнула бровь и саркастично усмехнулась.
Инпу с гневом посмотрел на неё. Гор согласно мотнул головой и придержал Бастет за локоть, удержав и последующие не озвученные слова в ней. Кошка несогласно дёрнула плечиком, но подчинилась, зная, что Анубис — самый дальновидный из них.
— Пусть твои жрицы побеспокоятся о ране девушки, а нам бы надо подумать о том, что делать со всем этим дальше, и неплохо было бы, если бы не на сухую, — предложил Гор.
Инпу улыбнулся и утвердительно качнул головой. Но не успели они отойти от входа в помещение, где находилась Линда, как туда проскочила бойкая полуодетая девица. Портер вздрогнула и приподняла голову, встретившись с удивлённым и восхищённым взглядом той, что несла в своих руках бинты и небольшой, пахнущий вязкими травами сосуд. Она присела рядом с Линдой на низкую кровать, поставив ёмкость на пол.
— А я думала, в мире Дуат всё делается по мановению руки Инпу, — произнесла учёная, когда девушка осторожно приподняла её ногу и положила себе на колени.
— Нет, — она весело захихикала, — тут и правду волшебный мир, мы не стареем, стараемся не вспоминать прежнюю жизнь, время здесь не течёт и ничего не меняется, это очень хорошо…
— Как будто окаменелости… — прошептала Линда, не сдержавшись.
Но девушка услышала её и сморщила лоб.
— Это неплохо, но вот незадача: оно действует и против, например, если не заниматься твоей раной, она никогда не заживёт, хотя Инпу мог бы помочь… — она прикусила губу, замолчав.
Линда бросил обеспокоенный взгляд на дверь, ей показалось, что их подслушивают.
— Он же бог, кто я такая, чтобы он снизошёл и лечил меня самолично? — она произнесла это нарочито громко.
Девушка тоже мельком взглянула на дверь и обмочила бинты в густом растворе.
— Он нёс тебя на руках, — тихо, как бы между прочим пояснила та.
— Как тебя зовут? — спросила Линда, отвлекая ту от бессмысленных измышлений.
— Нейн, — представилась девушка, улыбнувшись, и утопила материал в жидкости сильнее, стараясь, чтобы он лучше пропитался травянистым раствором, потом, сильно смущаясь, быстрым речитативом, не поднимая глаз, дополнила: — Я помню тебя, когда была ребёнком, ты появилась в храме моего бога, белокурая красавица со взглядом, который не опускала ни перед кем, беседующая с мужчинами на равных, — последнее было произнесено почти шёпотом. — Девочки говорили всякое, но я верила каждому твоему слову, тебя привёл сам Инпу, Бахити, белую волчицу, жрицу Инпу, истинную, говорящую с богами, — она вытащила материал и начала оборачивать его вокруг раненого бедра Портер.
— Ты ошибаешься, Нейн, это чистая случайность, — произнеся это, Линда вдруг поняла, что сама себе не верит.
— Может, я и ошибаюсь, но боги — нет, — девушка сделала последний оборот ткани вокруг ноги Линды и отёрла руки о полотенце, висящее на её талии. — Всё, госпожа, — девушка встала и, поклонившись, уже было хотела покинуть Линду, как та задержала её за руку.
— Я хочу очиститься от крови, и мне нужна одежда.
— Но тебе сейчас нужен покой… — возразила та.
— Я прошу тебя, — в голосе Бахити слышалась и просьба, и приказ одновременно, решимость, которой трудно сопротивляться.
Девушка, немного сомневаясь, правильно ли она поступит, согласно кивнула:
— Я принесу воды, помогу помыться и привести в порядок волосы.
— Спасибо, — с облегчением поблагодарила её Линда.
Та вышла за дверь, незаметно пройдя мимо залы, где в это время беседовали боги.
— Я хочу отпраздновать счастливое возвращение, — произнёс Гор, — вели своим жрицам накрыть самый роскошный стол и подать лучшее пиво, прикажи им танцевать, а музыкантам играть, пусть все они услаждают наши очи и слух, и пусть угроза, что висит над нами, рассеется так же, как дымка на небе, и явит нам решение.
Бастет рассмеялась.
— Если ты хочешь испить чашу вина, необязательно подводить под это все железные доводы на свете, — заметила она.
— Это нужно не только мне, — буркнул тот, — нужно всем нам…
— Нам и вправду нужно расслабиться, — неожиданно для всех произнёс Анубис.
— Ты только скажи, — Гор даже лицом просветлел и хотел было хлопнуть в ладони, как был остановлен им.
— Не надо больше никого, — возразил Анубис.
— Но если другие прознают… Тебя и так обходят стороной…
— Я не жажду ничьей компании, кроме самых близких, — он сжал ладонь подошедшей к нему Бастет и внимательно следившей за его выражением лица.
— Я всё устрою, — произнёс Гор.
Друзья улыбнулись.
— Что намерен делать… дальше? С белой жрицей? — осторожно спросила богиня-кошка.
— Я впервые в своей вечности не представляю, как разгадать ту головоломку, что мне подкинул Хаос, он связал прошлое и настоящее, Маат и Дуат, явив мне Линду. То, что происходит в настоящем смертной, связано с тем таинственным божеством, что стремится найти ключ от врат вечности, он знает, что я когда-то спрятал его в своей жрице, в бойкой девчушке, что набилась мне в жёны, — Гор сентиментально улыбнулся, услышав эти слова Инпу. — И, надеюсь, этот ключ навсегда исчез в мешанине времён, миров и существ, их населяющих: если Анх от врат смерти, к миру Амат, найдёт так называемый Амон-Ра, никому несдобровать, никто не останется жив, то чудовище, что когда-то загнал туда Сет, то, что обитает там, сожрёт всё сущее.
— А как же мир Маат?
— Ты имеешь в виду людей… — он усмехнулся, — люди хотят быть как боги, они жаждут бессмертия, но знают ли они, что делать с вечностью, как совладать со своими страстями? Здесь та, которой удалось заглянуть за завесу Анубиса и не так, как остальным до неё, она нашла скрытое послание, то, что пряталось сотнями людей за всё время существования бессмертного тела.
— Ты думаешь, они найдут бессмертие? — снисходительно.
— Я знаю, что их гений способен на многое, я почти уверен в этом, но сначала я должен убедить Эннеаду, что угроза в нашем мире реальна, у нас нет времени — враг внутри Дуата, а уже потом решить вопрос с бессмертным телом, а вот для этого у нас есть всё время мира, и поэтому оно не важно, важны действия верных в Маате людей — все письменные свидетельства и само тело должны исчезнуть раз и навсегда, а мы, в свою очередь, должны навсегда закрыть любые лазейки и червоточины в мир богов. Потому что именно мы — буфер между нашими созданиями и чудовищами, что рождает их разум и разум богов, — он в задумчивости потёр подбородок.
— Я и Гор будем рядом, мы поддержим тебя на совете Великих, нам предстоит битва доводов, — Бастет коротко улыбнулась, вновь становясь серьёзной. — Не забывай о себе, Инпу, о том, что хочешь именно ты, а не то, что питает твоё чувство долга, — она удалилась, проходя теми же коридорами, что и Разия.
Женщины встретились.
— Бастет великолепная, рада видеть тебя в нашей обители, — жрица склонилась перед богиней.
Та высокомерно подняла бровь.
— Обитель Инпу никогда не была гостеприимной, её двери открыты только самым близким и доверенным, — произнесла она в противовес словам девушки и хотела продолжить путь дальше.
Разия кожей почувствовала неприязнь богини-кошки, хотелось сдержаться, но…
— Он ото всех одинаково отдалился, — намекая на то, что Инпу и впрямь был редким гостем в храмах других богов, предпочитая проводить время в своём, с ней.
Девушка увидела, как напряглись узлы мышц на безупречной спине Бастет, а та круто повернулась к Разии, но лицо её ничего не выражало, в отличие от тела.
— Мне кажется, это очень скоро изменится, — спокойный тон богини заставил Разию натянуто улыбнуться, затем та опустила взгляд и, увидев платье в руках девушки, с усмешкой произнесла, — платье рабыни для госпожи? Ну-ну…
Смех Бастет ещё долго раздавался по закоулкам храма Инпу. Разия обеспокоенно взглянула на дверь, за которой была та, что принёс сегодня её бог в храм. Для неё чуждое, и ей показалось, что это может отравить сами стены. Ведь именно Разия была последней жрицей для Инпу, после неё никого не было и быть не должно. Слава Инпу померкла, и людские жертвы уже не имели значения. Дуат закрылся для людей. Древние боги перестали ходить по Земле. Но что же случилось, если теперь здесь белокурая женщина?
Решившись, девушка толкнула дверь — та распахнулась, и она увидела перед собой новую жрицу. Тень пробежала по лицу, но она усилием воли рассеялась, как только Линда взглянула на Разию.
— Одежда, — произнесла та сухим тоном и несколько грубовато сунула тряпки в руки растерянной пострадавшей от лап Таурт.
Учёная попыталась встать, стараясь не тревожить сильно бедро. Но молча стоящая перед ней девушка в полупрозрачной накидке на голое тело даже не попыталась помочь. Портер всё-таки поднялась и, отвернувшись от Разии, надела светло-голубой фартук, который не скрывал ничего. Хотелось высказаться, и она повернулась к девушке, заметив её ускользающий ревнивый и злой взгляд, оценивший перемены в пришелице: её тело было чисто, а волосы, утяжелённые масляными благовониями, уложены в причёску с выбивающимися вьющимися прядями.
На теле Линды красовался кусок расшитой золотом льняной ткани, который покрывал лишь бёдра, оставляя лёгкий намёк на светлый треугольник между ног.
«Определила мне статус рабыни, хозяйка, — с улыбкой подумала Линда, — я, похоже, взбаламутила их спокойное болотце».
Они молча смотрели друг на друга. И девушка повелительным жестом пригласила её следовать за собой. Коридоры храма Инпу были темны и мрачны, прохладны и навевали серьёзные думы, как и сам его хозяин.
Оказавшись в небольшой зале, куда привела её девушка, Линда огляделась. По периметру были расставлены мягкие стулья с низкими спинками, стены задрапированы причудливо переливающимися тканями. Яркими, что не вписывались в остальной ансамбль обиталища Великого Тёмного. Комната полнилась неспешными разговорами и тихим девичьим смехом. Среди стайки любопытно смотрящих на неё девушек она увидела недавнюю знакомицу. Та ей приветливо улыбнулась, но затем потупила глазки. Линда взглянула на сопровождающую, грозно насупившую тёмные густые брови.
— Великие Боги устроить решили пир, Инпу повелел присутствовать и тебе, пришелица, — слова были вежливы, в отличие от тона.
Остальные замолчали и как будто вытянулись по струнке.
— Как пришла, так и уйду, — произнесла девушка примирительно, следя за тем, как меняется выражение лица здешней обитательницы, но та до конца ей вряд ли верила, — моё имя…
— Бахити, — прервала её девушка, — я знаю, и не только твоё имя, мне известно всё, что здесь происходит, я — Разия, это моё место, — добавила она, многозначительно кивнув головой, — а твоё место на суде Эннеады.
Линда сделала паузу, не ожидая столь сурового приёма, прежде чем заговорить:
— Моё место я смогу определить сама, а суд Эннеады это будет или что-то другое — решать не тебе, а ты заведуешь… — учёная со снисходительной улыбкой продолжила, — гаремом?
— Пока ты здесь, ты будешь подчиняться, ты одна из нас, такая же рабыня, — начала Разия, сразу решив обозначить границы допустимого для новенькой, а словами решив уколоть Портер, — или ты намерена выбраться отсюда? — насмешливо. — Так знай, из Дуата ещё никто не возвращался.
Линда промолчала и впервые с момента появления здесь задумалась о реальности возвращения в свой мир. Надежда таяла, и у неё накопилось очень много вопросов. К Инпу. Девушка прошла мимо Разии, слегка прихрамывая, и уже была на пороге.
— Ты пойдёшь только тогда, когда я позволю, — Разия встала на её пути и со всей силы дала Портер пощёчину.
Хлёсткий звук отразился от всех поверхностей сразу, резко установив тишину. Люди в зале замерли. Линде хотелось схватиться за щёку, но она этого не сделала, сильнее сомкнув челюсть, обозначив и без того заострившиеся скулы. Она приблизилась к Разии. Та предусмотрительно отодвинулась, а в глазах мелькнуло нечто похожее на страх. Но уверенность в статусе любимицы бога мёртвых придавала силы.
— Не делай так больше никогда, — учёная сцепила зубы, удерживая себя от того, чтобы сдать сдачу, щека горела, — я могу ударить больнее.
Разия расхохоталась. Линда оглянулась на остальных — они опускали глаза, не желая или боясь встречаться взглядом с вновь прибывшей. Показательное действие и унижение уже произошло. Таким немудрёным способом любимица бога показала свою власть, тем самым поставив ту, что нёс на руках сам бог, в ряды тех, кто сейчас тщательно отводил глаза от сцены публичного унижения Портер.
— Ты теперь жрица храма Анубиса, а я поддерживаю здесь порядок, не будешь подчиняться ему или полагать, что ты отличаешься от других, твоя вечность здесь превратится в страдания, — предупреждающе прошипела Разия.
Девушки жили обособленной группой, наверняка сражающейся за внимание одного бога, как и всякое замкнутое сообщество, построенное на методах унижения одних и возвеличивания других. А Разия чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой, что, несомненно, подчёркивалось самим Инпу. Он выделял её, предпочитая всем остальным. Её власть — это его.
— Мне нет никакого дела до игрищ, что здесь происходят, ты не знаешь меня, не знаешь целей, что преследует твой господин, у меня же нет хозяина, — Линда сощурила глаза, заметив, как дёрнулась щека у Разии на последней фразе, произнесённой ею, слова учёной задели девушку.
«Я важна Инпу, но не так, как думаешь ты, я — жрица, но та, что разговаривает с богами», — подумав, Портер вдруг осознала, что это так и есть.
Разия хлопнула в ладони и хотела сказать что-то ещё, но отвлеклась, словно прислушиваясь к чему-то — возможно, так оно и было, потому что после она сделала знак рукой, и девушки, выстроившись в ряды, покинули это место вслед Разии. Линда ушла последней, замыкая цепочку служительниц Анубиса.
Примечание:
* Единое предвечное непознаваемое божество, имя означало "создавший сам себя"