Обитель Сета. Безвременье.
Неимоверно жарко. Полуденное солнце нестерпимо ослепляло даже через плотно прикрытые веки. Маленькая, сгорбленная, не совсем ещё оформившаяся женская фигурка с длинными стройными ножками брела по горячему песку, поминутно увязая в нём по тонкие изящные щиколотки. Руки висели беспомощными плетьми вдоль измождённого полуголого тела, настолько испепелённого духом пустыни, что местами на тёмной коже виднелись кроваво-красные струпья ожогов.
У неё уже не было сил на то, чтобы сопротивляться, думать, рассуждать, даже сосредоточиться на какой-нибудь разумной мысли, например, куда и зачем надо идти. Дорога давно превратилась в самоцель. Шагать, ползти, брести. Просто идти. Для чего? Не важно. Куда? Девочка усмехнулась. Это она знала… только одно… Это знание и толкало её передвигаться, несмотря ни на что. Вдыхаемый ею раскалённый воздух опалял до жгучей боли лёгкие. А ещё ненависть. Она думала, что нет в её душе такой пропасти, бездонной дыры, откуда можно черпать силы, не думала она, что столь разрушительное чувство может воскрешать, буквально вытягивая канувшую было её из Дуата, заставляя упрямо переступать ногами. Но то, что толкало девочку назад, в мир живых, делало это против её воли. Она знала, что в конце концов окажется в царстве мёртвых.
— Прямиком в лапы Анубиса, распроклятого трижды бога Смерти, — шепнула она и скрипнула зубами от подступившей к горлу злобы.
Ярость неожиданно придала ей энергии, и она ускорилась. Правда, ненадолго. Вскоре неимоверная усталость и боль на грани шока взяли своё, и без того слабая девочка мешком свалилась на песок, не обращая внимания на то, как его скрытое, сохранённое в себе накопившимся жаром адского солнцепёка пламя в очередной раз опалило бархатные покровы её измученного тела.
— Вставай, Инпут, — упрямо твердила она, уже отплёвываясь белой пеной, предзнаменующей её скорый конец. — Встреть смерть стоя, выскажи всё своё презрение богу, который обманул и бросил свою верную рабу на неизбежную погибель.
Напрасно она молилась всё время скитания по выжженному песку: её не слышали — не хотели или не могли. Она больше не ощущала божественного присутствия, и все её мольбы — бесполезны. А ещё в ней не было Анха. Или она не чувствовала в себе его силы, хотя временами ей казалось, что она поэтому и жива, что великий символ Жизни был когда-то неразделим с ней. Что за наказание? И за что? За какие грехи это верной жрице Анубиса?
Неожиданно для себя она разрыдалась. Но слёзы так и не появились. Аридные всхлипы разрывали и без того иссохшее горло. Солнце пустыни за огромный отрезок времени её скитаний высушило всю жидкость из её способного в будущем стать прекрасным тела. Она стала похожа на обуглившуюся спичку, в сердцевине которой на удивление всё ещё теплилась жизнь.
— Забери, — выкрикнула она что есть мочи, — забери, шелудивый пёс, проклятый, сын Сета, злого бога пустыни, — ей бы замолчать, но Инпут решилась и выкрикнула в плавящийся воздух самого горячего места на поверхности Земли слова, которые никогда не должны были срываться с её губ, ибо они зародились на острие жгучего гнева. — Будь ты трижды проклят, чёрный волк, пусть никогда твоя бессмертная душа не знает покоя, пусть никто никогда тебя не полюбит, пусть все молитвы, которые я возносила тебе, станут твоим бичом и осядут на твоём теле страшными кровоточащими ранами проказы, как на моей ожоги, пусть никогда тот и этот мир не озарит смех твоего потомства, пусть Великий Хаос поглотит тебя…
Девочка задрожала от раскрошившихся, как камень, в пространстве яростных фраз и почувствовала облегчение. Ей даже понравилось то чувство свободы, которое она ощутила при этом. Она перестала быть жрицей Великого Инпу, перестала принадлежать ему. Дочь Египта стала сама по себе. Внутреннее чувство подсказало всю опрометчивость её слов, но она упрямо выкинула это понимание из своей головы. Вкупе с этим ярость поутихла, и девочка открыла глаза, мигом насторожившись. Где-то неподалёку от места, где лежала Инпут, опрокинутая навзничь, она краем уха уловила звук всплеска воды, физически ощутив её прохладу. Что-то внутри толкнуло приподнять голову и судорожно оглядеться.
Прямо перед ней то, что когда-то было умершей землёй, расцвело и заискрилось всеми цветами радуги, отразившейся в ослепительно прозрачных воротах, ведущих в благоухающий сад Дуата. Девочку снова сотрясли безмолвные рыдания.
— Мираж… это всего лишь мираж… — шептала она, хрипло всхлипывая, вновь опускаясь затылком на жгучий песок; хотелось расхохотаться, разум оставлял её.
И вдруг вздрогнула, ощутив, как к пятке прижалось нечто влажное и прохладное. Она мигом сглотнула и нашла в себе силы вновь согнуть шею. Девочка похолодела внутри, несмотря на сожжённое солнцем тело. У её ног стоял осёл и трогал носом её пятки и щиколотки. Или ей показалось? Ещё один миг, и животное незаметно для её глаза обратилось в человека. В мужчину. Обнажённого по пояс, с лоснящейся, сильно умасленной смуглой кожей, почти чёрной, с тёмными, как самая глубокая пропасть, глазами, с побритой налысо головой. Он был строен, хотя и не лишён мускулатуры, как для землепашца или воина.
— Сет… — мысли сами сложились в слова, она усмехнулась, — оно и к лучшему…
Чёрные густые брови мужчины взметнулись вверх. Тонкие губы прочертили усмешку на красивом без изъяна лице, дав в полной мере увидеть волевой подбородок, вскинутый вверх в высокомерии.
— А ты догадливая, дитя, — проговорил он острым, словно пряное яблоко, голосом, возвышаясь над Инпут, в ладонях сверкнуло нечто наподобие кинжала с обоюдоострым концом.
— Да, добей, доверши то, что начал Великий Тёмный, — прошептала она, резко зажмуривая глаза, — молю.
Девочка задышала глубже, ожидая удара в любую минуту, ведь злобный бог пустыни убивал, не щадя никого на своём пути. Но время тянулось, и ничего не происходило. Инпут открыла сначала один глаз, затем второй. Бог всё так же смотрел на неё, но теперь ко взгляду, в котором не было ничего, кроме презрения к смертной, появилось нечто похожее на искреннее любопытство.
— Что? — решила подначить его Инпут, хрипло расхохотавшись. — У духа пустыни не хватает духу? Давай же, пусть кинжал в твоих могучих руках споёт мне погребальную песнь, а лучше дай его мне в руки…
Сет склонил голову вбок и прищурил выглядящие раскосыми, обведённые чёрной краской глаза.
— Любопытно… — проговорил он, окидывая взглядом тщедушное тельце подростка. — Кто же ты? Чья ты посланница? Откуда?
— Ты вдруг заинтересовался своею добычею, которую тебе услужливо преподнесло твоё сухое море, твоя безвидная пустошь? — дерзко вопросом на вопрос. Ибо кто такие боги? Те же люди, только обречённые на бессмертие.
Бог пустыни расхохотался, запрокинув голову назад, совсем по-мальчишечьи. Инпут замерла, ощутив, что где-то на самом донышке её израненной души шевельнулось чувство симпатии. Но оно быстро погасло, как только улыбка сошла с его уст, а лицо вновь обрело надменный, холодный вид, мигом исказив его прекрасные черты.
— Ты пойдёшь со мной, — приказал он.
Теперь пришла её очередь хохотать.
— Только если ты понесёшь меня, о, Великий бог пустыни, — последнее было сказано в саркастичном тоне, и девочка знала: за этим последует её неминуемая смерть, что, конечно же, было ей на руку.
Подбородок Сета заходил от гнева, и он вновь поднял кинжал. Но, увидев её улыбку, опустил, злобно оскалившись.
— Скольких я убивал до тебя, но никто, даже самые отчаявшиеся и безнадёжно больные, не молили так о смерти, как вопиешь о ней ты, — он резюмировал её действия и слова, спокойно смотря на неё. — Поэтому я не трону тебя, а, учитывая, что ты выжила, ещё и награжу.
— Наградишь? — Инпут расхохоталась, вновь приводя злобного бога в бешенство, невероятными усилиями воли сдерживаемое им. — Мне ничего не надо от бога пустыни, от любого другого бога…
Сет вскинул подбородок, как будто о чём-то догадавшись, и спросил, явно ожидая чего-то большего, чем просто ответ на свой вопрос:
— Знаешь ли ты, где находишься? Сколько ты здесь скитаешься? Кто ты?
Она мотнула головой.
— Хочешь ли ты узнать? — спросил он вкрадчиво и, как показалось Инпут, будто бы замирая в ожидании её слов.
В отголосках фразы на интуитивном уровне чувствовался другой посыл, словно бы он интересовался, хочет ли она жить на самом деле, без пафоса и ненависти. Инпут прислушалась к себе. Девочка почувствовала, что от ответа зависит всё, что будет дальше, причём не только с ней. Она медленно качнула головой.
— Скажи вслух, — проговорил он настойчиво, а ей показалось, что разом прошипели сотни змей.
— Хочу, — вышло сиплым шёпотом, неправильно, не должно было вот так случиться, но есть же у людей их свободная воля, она есть всегда, даже когда человек — раб, раб, который не осознаёт правду, не осознаёт, что именно она делает его свободным, пока…
Она не ожидала, что Сет подойдёт к ней и подаст руку, легонько дёрнув на себя. У Инпут задрожали ноги, но она нашла в себе силы устоять, а справившись с головокружением, смогла пойти вслед за мужчиной. Его ступни скользили по песку, словно бы он был стеклом или льдом. Инпут невольно залюбовалась этим зрелищем, пока не заметила, что сама движется точно так же. С удивлением этому чудному открытию она попыталась сосредоточиться на процессе, но вновь увязла в жидком золоте пустыни. Предприняв новую попытку, обратила свой взор к его ногам — девочка поняла, что она синхронна с этим загадочным божеством, словно бы сама стала им. Странное существо, которое что-то хотело от неё, словно бы знало то, что не доступно даже Великому Хаосу. Но сопротивляться не было сил и не хотелось. Девочка уже не боялась. Когда ты думаешь, что умрёшь, и неожиданно приходит спасение, то страх притупляется. Удивившись, она почувствовала в себе силы жить. Только вот для чего? Похоже, что Сет знал ответ на вопрос. Проблема: довериться или нет? Внутри её раздирали сомнения.
Именно в этот момент, как только её мысль оформилась, Сет обернулся к девочке и посмотрел так, словно бы понял её состояние или разгадал тайные игры её разума. А может, он знал, о чём она подумала, какие противоречия и сомнения гнетут всю её суть? Девочка поспешила спрятать глаза, опустив голову вниз, кожей ощущая прилипшую к ней колко-холодную усмешку мужчины.
Они прошли жемчужными воротами в сад. От охватившей её прохлады Инпут задрожала. Лёгкие раскрылись и задышали свободнее, а ей хотелось разрыдаться. Но она до крови прикусила губу и тенью следовала за богом пустыни, войны, олицетворением зла.
— Я не умерла… — прошептала она.
— Нет, — ответил он, чутким слухом уловив её слова. — Ты выбрала жизнь.
Они петляли по саду по просторной, чисто убранной дорожке, и Инпут невольно залюбовалась необычными яркими цветами коры деревьев и их листьев, заслушалась переливами на все голоса и лады песен диковинных птичек. Одна из них в своём любопытстве приблизилась к девочке, часто порхая крыльями, а странница в страхе отшатнулась от неё — пернатая выставила острые зубки и со злобой ощерилась на неё.
Сет обернулся к Инпут и усмехнулся. Она поняла, что рано расслабилась. Всё кругом выглядело безмятежно и мирно, но стоило присмотреться, и можно было заметить, как цветы пожирают насекомых и мелких животных, как более крупные из них, выглядывающие из-за кустов и деревьев, с ужасом взирают на хозяина здешнего сада, а на неё — с ненавистью. Слишком разумно. Девочку передёрнуло от страха, и она с трудом повернула голову вперёд, отрываясь от жуткого зрелища. Густая растительность стирала за ней дорогу обратно, тут же заполняя собой всё пространство, осторожно дотрагиваясь до её ступней и словно бы в отвращении отталкиваясь от её кожи, но не давала вернуться. Даже если бы у неё был выбор: сошла бы с пути, чтобы возвратиться в жуткое пекло? Страх усилился, сделавшись почти инстинктивным.
— Я — пленница? — хрипло промолвила она.
Но ответом ей послужила тишина. Сет всё так же безмолвно вёл её по только ему одному ведомому пути. Инпут хотела остановиться, но наступавшие сзади густые кусты гнали её вперёд, не давая возможности отступить.
— Я — пленница? — уже более требовательно.
Она пробовала догнать мужчину, задеть его плечо, но каждый раз, как только ей казалось, что она близка к цели, бог ускользал, и ей мерещилось, что она переливами грома над головой слышит его холодящий душу смех.
«Я попалась в ловушку, — мысли лихорадочно носились в её голове. — Надо бы взять себя в руки; он сказал, что я сама выбрала? Что? Жить? Зачем это Сету? Чем я смогла удивить бога пустыни?»
Через некоторое время их показавшееся ей бесконечным путешествие закончилось, а сама Инпут чувствовала себя отдохнувшей, словно бы она не шла, а спала, и только сейчас проснулась.
Ещё пара шагов, длинный изгиб поворота за огромной плеядой деревьев и зарослей жимолости, и они вышли к величественному дворцу с возвышавшимися над ним гигантскими трубами — малькафами*, в которых завывал ветер. Дворец казался одновременно крепостью и храмом. Его бесконечно длинные стены тянулись ввысь облачно-предгрозовой громадой. Блеск сада резко померк, и Инпут окунулась в серость. Нет, воздух остался таким же прозрачным и чистым, прохладным и свежим, а вокруг по-прежнему щебетал на все голоса сад, но враждебность его обитателей, только намечавшаяся по пути сюда, теперь потеряла самоконтроль и норовила укусить, больно задеть, а возможно, даже полакомиться.
Она поспешила вслед за Сетом. А тот остановился, и девочка буквально врезалась в его спину. Бог пустыни обернулся к ней и теперь взирал на неё сверху вниз, окатывая ледяным презрением.
— Входи в мою обитель, дева, — сказал он, и на его лице появилась зловещая усмешка.
Девочка обернулась назад и поняла, что дороги обратно не будет. И это случилось не сейчас, а там, ещё в пустыне, когда она ответила богу «да», согласившись последовать за ним. Двери дворца открылись. Он обошёл её вокруг и подтолкнул со спины, заметив её нерешительность. Тут же к ним, словно бы появившись из воздуха, подлетело несколько человекоподобных существ. Сердце девочки застучалось сильнее от иррациональности происходящего, ведь на их лицах отсутствовал рот. То пространство, где должен быть орган, просто обтянуто кожей. Инпут внутренне сжалась от пробравшейся снизу вверх по позвонкам холодной волне ужаса.
Сет повелительно вскинул ладонь и указал им на Инпут.
— Следуйте своей задаче, верные рабы, — произнёс он леденящим душу тоном, словно бы в любую секунду мог передумать помочь, мог убить.
Слуги окружили девушки и начали беспорядочно, как ей казалось, прикасаться к её коже. Но затем Инпут поняла, что они, как тутовые шелкопряды, врачевали её тело, при этом издавая звуки, похожие на слабый рокот мелких жучков. Их работа становилась ощутимо видимой. На месте ожогов и ран вначале появлялась бледно-розовая нежная плёнка, которая через короткое время стала полноценным кожным покровом. Они кружили девочку, срывая с губ восторженный смех. Инпут понимала, что становится живой в полном смысле этого слова. Слуги так же резко отошли от неё, когда их «работа» была выполнена.
Крутившаяся и смеявшаяся до этого времени, Инпут резко остановилась возле бога пустыни и без страха взглянула в его глаза цвета самой тёмной непроглядной египетской ночи. Тот усмехнулся.
— Докажи мне, что я не зря оставил тебя жить, — сказал он, прищурив глаза.
— Скажи мне сначала, пленница ли я? — спросила девочка, сжимая кулаки, готовясь к атаке, к смерти, к чему угодно.
Сет обошёл вокруг и вновь возник перед ней, темнота отступила от них. Девочка огляделась, увидев себя в храме. Незнакомом. Величественном. Мрачном. Но было сразу понятно, кому тот принадлежал. Здесь служили мистерии самому богу зла — Сету, басни о которых смущали её своим распутством и ужасами. Инпут медленно повернулась к мужчине.
— Ты не ответил, — напомнила она.
— У тебя есть чем говорить, — просто ответил тот, а Инпут вздрогнула, со страхом ощупав свои губы и вспомнив слуг, исцеливших её тело.
Сет подошёл к зажжённому жертвеннику и коснулся раскалённых углей голыми руками. Огонь не причинил тому никакого вреда.
— Я отвечу на все твои вопросы, дева, — проговорил тот и повернулся к девочке.
— Меня зовут… — начала было она, но Сет приложил палец к своим губам, жестом приказав умолкнуть.
Она растерянно взглянула в надменное лицо бога, бледнея с каждой секундой.
— Как тебя зовут? — спросил мужчина, каким-то шестым чувством Инпут поняла, что он знает, но требует её назвать, подчиняясь условиям создания этого мира — свободе воли человека.
— Инпут… — прошептала девочка, со страхом всматриваясь в его надменные, ничего не выражающие глаза.
— Хочешь остаться Инпут или?.. — Сет одновременно давал и не давал выбрать.
Та, что именовалась Инпут до сего момента, мотнула головой.
— Скажи, — властно и требовательно.
— Я не Инпут, — хрипло произнесла девочка, бледнея; казалось, будто старая кожа лопалась на ней, обнажая до костей, а неотвратимость происходящего добралась до души, коверкая и ломая всё, что было живого в ней.
— Что ты хочешь? — спросил Сет, в нетерпении сжимая ладони, но всё так же не подходя ближе.
— У меня нет имени, Отец Пустыни, — прошептала девочка обречённо.
По углам заметались тени, запрыгало пламя жертвенника, как будто от сильного сквозняка, ветер завыл снаружи, затухая в конце ослиными криками, что заставило Инпут вздрогнуть.
— Я нареку тебя, — проговорил тот властно.
Сет протянул ей руку, призывно посмотрев на девушку. Она нехотя подалась ему навстречу.
Девочка ухватилась за предложенную ладонь и безропотно последовала за мужчиной. Несколько залов, пройденных напролёт через огромные колонны, и стены с барельефами, изображавшими сцены кровожадности Сета, его многочисленных баталий, победы над змеем Апофисом, голову которого он сложил у ног всемогущего Ра. Но, несмотря ни на что, теперь девочка не чувствовала по отношению к нему того ужаса, который ей должно было внушать его близкое присутствие и окружающее. Всё, что писалось о нём в умных трактатах лучших жрецов его культа, казалось какой-то злой шуткой, возможно, выдумкой завистников. Все гнусные истории начинали стираться из памяти. Не такой уж он и плохой. Разве может зло совершать добрые поступки? Недостаток жизненного опыта девушки не давал ей в полной мере здраво рассудить о том, что зло совершает гнусные поступки, оборачивающиеся в конечном итоге добром только лишь потому, что не бывает поругаем источник жизни, Великий Хаос хранит молчание, но его законы непреложны: всё во благо.
Они шли анфиладами богато украшенных залов, пока не достигли, видимо, того, куда стремился попасть Сет. Помещение, в которое они вошли, представляло собой огромную комнату с искусственным небольшим водопадом. Вода спокойной гладью спускалась вниз, бесшумно, словно бы ей было запрещено журчать в храме одного из Эннеадовой девятки Великих богов.
Сет подвёл девочку к толще перетекающей воды, и капли как бы замерли, собираясь в единую картину. Они вдвоём отразились в нём, как в зеркале. Маленькая хрупкая Инпут и огромного роста мужчина. Божество, которое владело всем, что здесь было. А теперь ещё и ей.
— Я нарекаю тебя Азенет, — произнёс Сет и зло усмехнулся.
— Азенет, — повторила она за ним глухо, в памяти вспыхнуло короткой вспышкой всё, что с ней когда-то было, и девочка с грустью уставилась на него в зеркальную поверхность водопада. — Имена дают младенцам, — попробовала возразить она.
Сет рассмеялся.
— Ты только сейчас родилась, Азенет, — ответил он загадочно.
— Красивое имя, ненавижу прежнее, — её растерянный взгляд отразил боль.
— Теперь ты дитя пустыни, Азенет, — он жёстко повернул её голову к себе и вперился немигающим бездонным взглядом в её глаза. — Ты моё дитя, тебя обожгло горнило моих владений, ты кидала проклятия в воздух, ты призвала меня своим гневом, ты смердела желанием умереть, и я услышал твой посыл, пришёл и ответил.
Азенет от страха внутренне вся подобралась.
— Сколько мне лет? — спросила девочка, только сейчас поняв, насколько она изменилась, повзрослев: черты лица из подростковых, чуть опухших, превратились в женские, притягательно красивые, неуловимо пленительные, именно таких девушек отдавали в её храме Анубису.
— Ты очень долго скиталась по моей вотчине, — ответил Сет. — Хотелось бы мне знать, что поддерживало тебя и твою хрупкую жизнь…
Азенет промолчала, опустив глаза. Но Сет требовательно тряхнул её голову за захваченный своими грубыми пальцами подбородок, и ей вновь пришлось выдержать взгляд вечного божества.
— Ты же видишь, что во мне ничего нет, — соврала она, глядя тому прямо в душу.
Он не поверил, а на лице отразился такой силы гнев, что хотелось прикрыться руками, но Азенет этого не сделала, переждав и эту бурю. Он не смог прочитать её мысли об Анхе: даже ушедший из неё символ жизни Великого Египта хранил знания о нём в секрете ото всех. А значит, сказать об этом или нет было личным выбором самого человека, и девушка промолчала, благоразумно или нет, она понятия не имела, но выбор есть выбор: ты принимаешь его последствия независимого от того, был ли расчёт в твоей дилемме. Её думалось, что она и впрямь не имела альтернативы.
— Расскажи мне, — попросила она, понимая, что Сет принял её ответ, искренне или нет, можно было только догадываться. — Теперь твоя очередь поведать мне, зачем я здесь.
Он согласно кивнул и отпустил её подбородок, но это не принесло ей облегчение. Мужчина притянул её к себе спиной за талию, невольно приласкав живот. Однако по позвонкам прошёлся лёгкий морозец, а прикосновение его руки обожгло её сильнее, чем беспощадное солнце Египта. Полярность ощущений вызвала невольный судорожный всхлип, но Инпут не отстранилась, ведь знание важнее всего, важнее боли. Они продолжили смотреть друг на друга сквозь текущую гладь. Бог — испытующе, Азенет — стоически.
— Умница, — проговорил он, и пряность его слов неприятной тяжёлой взвесью осела на её языке сотнями колющих иголочек.
Видимо, божество удовлетворилось тем, как она приняла его ласку, и боль отступила. Сет склонился к ней, и его горячие губы коснулись мочки её уха, впервые, вопреки всему произошедшему, породив где-то внизу нечто похожее на порхание бабочек. Зарождающийся эрос. Неправильно, несвоевременно, не так. И это чувство сильно отличалось от детской привязанности к Анубису, которая, кроме восторгов и щенячьей преданности, ничего в себе больше не несла: чистая и искрящаяся, она приводила её душу в восторг. С Сетом же были совсем другие ощущения: тело заныло, грудь напряглась, внизу живота плеснулась влага. Этот контраст различий усилился после того, как он начал шептать ей на ухо. Азенет вначале показалось, что она узнала все тайны Дуата разом, но понимание знания ускользало от неё, наверное, потому, что человек никогда не смог бы всё вместить в свой разум, ибо то, что ей вещал мужчина, было за его пределами. Это звучало точно так же, будто ты слушаешь разговор на близком твоему языку наречию, и вроде слова похожи, но общего смысла, чтобы понять картину в целом, у тебя нет — он ускользает. Познание было недостижимым. Но и это стало неважным. Существенным являлся сам процесс. Глаза девушки вспыхнули опасными звёздами, а сама она превратилась в один сплошной слух, пытаясь впитать в себя всё то, о чём ей захотел поведать сам Сет.
Предположительно Кинополис. Наши дни.
Линда с искренней радостью обняла свою подругу, которая что-то быстро проворковала той на ухо, сжав в объятиях в ответ так, что у исследовательницы хрустнули косточки.
— Сумасшедшая, — пролепетала девушка, млея от тёплого приветствия.
— Такое чувство, что мы не виделись целую вечность, — Кэт не обратила внимания на слова подруги, она заглянула за спину Линды и с едко-шутливым смешком произнесла: — Бинц с тебя глаз не сводит, — её взгляд загорелся. — Признавайся, у вас уже что-то было?
Блондинка с укором посмотрела на свою коллегу, слегка покраснев, не ожидая, что такой быстрый и прямой вопрос вызовет на её щеках краску смущения. Она коротко взглянула на барона и заметно вздохнула с облегчением: тот отдавал своему помощнику указания, иногда заглядывая в его блокнот, чтобы удостовериться, что он всё правильно понял. На плечи был небрежно накинут шёлковый пиджак, хотя температура воздуха позволяла оставаться в рубашке. Фредерик не изменял себе: подтянутый, собранный, сосредоточенный, с бриллиантовыми запонками в петлицах манжет. Всё как обычно.
Линда вновь повернулась к Кэт.
— Только не здесь, — шикнула она на неё, стараясь больше не смотреть на мужчину.
Подруга понимающе и предвкушающе улыбнулась, а учёная вспомнила, как проснулась после того ошибочного для неё порыва страсти утром, а первое, что увидела, — это стоящего в дверном проёме Фредерика, опирающегося мощным плечом о косяк. Он был свеж, выбрит, в выглаженной ослепительно белой рубашке и в отутюженных до прямых стрелок тёмных брюках. Ей хотелось пожелать ему доброго утра, но что-то сдержало девушку. В руках барон держал кофейную пару и молчал, глядя на Линду ничего не выражающим взглядом. Ни презрения, ни нежности, ни игривости. Она ощутила пустоту и холод. Время от времени дно чашечки постукивало о блюдце. А Линда не поднимала головы от подушки, но и взгляда не отнимала, впрочем, как и фон Бинц. Их бесшумная дуэль острыми взглядами продолжалась мучительно долго. Перед тем, как исчезнуть из поля зрения, Фредерик взглянул на неё так, словно та была тюком парчи, красивой тканью, дорогостоящим предметом, но всё же товаром. Проскользнувшая было обида растаяла, а девушка с неуместным для ситуации успокоением вздохнула и поняла, что просто совершила промах. Её интуиция и небогатый жизненный, но всё же опыт буквально возопили к ней о том, что всё, что ни делается, к лучшему, она испытывала облегчение от понимания, что скопившееся в ней физическое влечение к нему теперь рисовалось в её мыслях как просто похоть, а не нечто способное вылиться во что-то длительное, что могло захватить её существо полностью, в отношения. Она не влюблена, а значит, свободна. Линда улыбнулась и расслабилась ещё и потому, что была уверена, судя по его поведению, что и она не оставила в его душе ничего, удовлетворив только плоть. Гордость не была сломлена: она не желала завоевать его сердце, не жаждала его внимания, не хотела смотреть вместе с ним в одну сторону, если только как коллеги, и то на время. В её голове всё встало на место. Это чужой мужчина, так же сказавший ей не те слова, что она ожидала, как и когда-то её муж, так и не произнёсший самого главного для неё. Последующие дни в Каире они работали как заправские коллеги и партнёры, сухо, по-деловому общавшиеся друг с другом, они почти не разговаривали на какие-то отвлечённые темы и старались без особой надобности не сталкиваться друг с другом, перемолвившись в самолёте парой фраз, касаясь только темы экспедиции. Неловкость, было возникшая в начале, растворилась сейчас под натиском новых впечатлений: в Кинополисе её ждали рукописи, труды и раскопки. Она понимала, что стала для него очередной победой, но болью в её душе это не осело, потому что он и сам не затронул её сердце. Два рационально мыслящих человека, эгоистичных в той или иной мере, они прекрасно понимали, что в их настроенном на определённую волну мире нет места каким бы то ни было чувствам. Хотя, возможно, глубоко внутри и тлела некая тоска по полноценным отношениям, но место и время для того, чтобы она расцвела, было неподходящим. Линда где-то подспудно чувствовала диссонанс от того, какое впечатление он производил и как поступал сейчас. Ей думалось, что ему будет интересно, почему она не пытается выяснить утрату его интереса к ней, всякого влечения, ведь их споры могли быть жаркими, такими же, как и то, что случилось той ночью в Каире, ну, или что-то в этом роде, но быть о себе высокого мнения роковой красотки тоже не хотелось — ей было не любопытно. Да и работа, общение с коллегами и знакомство с местным колоритом отвлекали.
— Ты чего зависла? — произнесла Кэт, резко выдёргивая её из воспоминаний нескольких прошедших до этого дней.
Линда едва заметно тряхнула головой и с улыбкой ответила, переводя беседу на другую тему:
— Что-то интересное выяснить удалось?
Кэт судорожно поморщилась.
— Едва ли, — ответила она, но немного задумалась и, как будто что-то вспомнив, спохватившись, добавила: — Правда, есть один древний манускрипт, наши египетские коллеги считают его сказкой, не более, ну, в лучшем случае слишком усложнённой, навороченной иносказаниями и мифами былиной, но…
Линда посмотрела на замершую в раздумьях коллегу уже более внимательно. Она знала этот взгляд: если Кэт что-то нашла, то она, как стопроцентная британская ищейка, будет рыть в нужном направлении ровно столько, сколько требуется для того, чтобы выяснить истину. Девушка могла не понимать, что именно, но одно, и так уже было не раз, только это могло привести учёную к разгадке: недостающие куски стройной мозаики теории могли пополниться под натиском Кэт и её верой в себя и в Линду. И это было здорово! Кэт быстро утомлялась, не могла работать сутками напролёт, как это делала Линда, но она поддерживала огонь в своей подруге, мотивировала и нет-нет да и выдёргивала ту из научных шор для того, чтобы та смогла шире посмотреть на окружающий мир.
— Но? — слегка толкнула её блондинка.
— Ты должна сама почитать, твой знакомый злыдень-лингвист уже начал переводить, ох и поспорите вы с ним по поводу текста…
— Почему? — искренне недоумевала Линда.
— Его слог слишком сух, Кассиль Алу говорит… — Кэт бросила короткий взгляд на подругу и улыбнулась. — У нас замечательная команда, несмотря на то, что ею управляет твой Карабас-Барабас, — на последнем слове она рассмеялась, вызывая ответную улыбку у девушки.
— Мне будет проще влиться в коллектив… — она пожала плечами и заметила, что фон Бинц исчез, а к ним приблизился его помощник.
— Пройдёмте в автомобиль, — пригласил он, и девушки, переглянувшись, последовали за мужчиной.
Линда с подругой сели в огромный комфортабельный джип, высокие колёса которого только и смогли бы проехать по бесконечным пескам Сахары. Они долго и нудно пересекали бескрайнюю пустыню. Города Кинополиса как такового уже не существовало, его разрушили с приходом христианства на эти земли. Даже точного местонахождения найти не представлялось возможным. Мифы, сказания, досужие домыслы околонаучных шарлатанов и не очень. Но Линда не понаслышке знала: что река Нил, что пустыня Сахара слишком непредсказуемы, так же точно, как и жизнь и смерть, и неизвестно, что может скрываться под толщей как одного, так и другого.
Их привезли в палаточный городок, представлявший собой расширявшуюся от центра спираль: от огромного шатра в середине до палаток поменьше. Вспомогательная техника маячила начищенным ковшом где-то на периферии. Линда увидела, как фон Бинц отдаёт указания, что-то эмоционально высказывая окружившим его людям.
— Нас так много! — не смогла удержать в себе изумление Линда.
— Ага, шеф что-то ищет, что-то очень важное, — прозорливо слишком, учёная окинула коллегу осторожным взглядом, конечно, та вряд ли могла о чём-то догадываться, — на самом деле, команда специалистов небольшая, остальные — нанятые на месте ребята, рабочая сила, предстоит копать, — развила мысль Кэт.
— Знать бы где… — скептически подхватила учёная.
— Пессимистка, — подначила коллега.
— Хорошо проинформированная оптимистка, — парировала Линда с лёгкой улыбкой. — Руки чешутся посмотреть манускрипты.
Барон наконец-то обратил на них внимание и рукой сделал жест следовать за ним.
— О, неужели господин снизошёл до своих рабов, — саркастично проворчала Кэт.
— Я бы на твоём месте так с ним не шутила, — и без доли иронии предупредила блондинка.
Кэт странно посмотрела на подругу, но больше ничего не сказала: она доверяла ей; наверное, с такими людьми следовало и впрямь держатся если не настороже, то уж точно не вплотную. Последнее Линдой было нарушено, но сожалеть о чём-то было действительно поздно. Девушки быстро нагнали идущего размашистым шагом барона.
Поравнявшись с ним, Линда невольно взглянула на него и, увидев, что он аккуратно, как будто исподтишка подглядывает за ней, свела в задумчивости брови.
— Кэт, добудьте-ка нам кофе, — не предложил Фредерик, стараясь не обращать внимания на то, как фыркнула девушка, но просьбу выполнила, за спиной показав ему жест, посылающий босса на небо за звёздочкой.
Когда они остались одни, то молча вышли за пределы лагеря и остановились возле тяжёлой техники. Барон в задумчивости окинул взглядом пустыню, лежащую перед ними. Кажущуюся бесконечной, несомненно жестокую и безжалостную к человеческой жизни. Он молча положил руки в карманы. Линда медленно приблизилась к нему, поравнявшись плечом к плечу.
— Что ты видишь, Портер? — Фредерик умолк, бросив быстрый взгляд на неё, затем вновь уставился на горизонт, её имя он произнёс почти нежно, — Линда…
— Я вижу возможности, — ответила та по-деловому и улыбнулась, встретившись с его удивлёнными тёмными звёздами глаз. — Вижу, что некогда здесь был огромный город, где почитали собак, любое насилие по отношению к этим прекрасным и умным существам каралось жестоким наказанием, судьями выступали все их жители — возможно, это перебор, но это было место поклонения Анубису, как его называли римляне, или Инпу, как звали египтяне. Это место силы божества, вероятно, в его честь здесь даже был возведён огромный храм, — она повернулась к нему и увидела, как преобразилось его лицо, выказав настоящего Рико, человека, стремившегося к приключениям, отважного и открытого ко всему новому. — Ему здесь поклонялись, самому противоречивому богу на свете, олицетворявшему собой Смерть, но одновременно есть легенды о том, как он дарует верным секреты лечебных трав и бальзам для сохранения тела; странное существо, сын Отца Пустыни, Сета — зла во плоти, спиной стоящее к Дуату, а лицом обращённое к небу, но именно на Кинополис указывают все источники, что мы изучили, именно здесь ключ к разгадке.
— Анубис поделился не всеми тайнами, последнюю предстоит узнать нам самим, — слишком самоуверенно произнёс Рико, в его глазах вновь плеснулось высокомерие, испортившее его классические мужские черты лица.
Линда вновь обратилась зрением к пустыне.
— Воды Нила схлынули с этой территории относительно недавно, но пустыня успела захватить и эти места, — продолжил барон. — Геолокация подтвердила, что внутри имеются пустоты, конечно, мы рискуем, теряя время: возможно, здесь ничего нет, а в земле какие-то естественные пещеры, но это маловероятно, и я, читая твои изыскания, всё же склонен верить, что под толщей золотого песка Сахары есть то, зачем мы здесь.
— А зачем мы здесь? — немного раздражённо, девушке не понравилось, что он говорит «мы», прекрасно зная, что их цели разные. — Ты обслуживаешь интересы власть предержащих, я же хочу помочь больным детям.
— Я всё ждал, когда ты изольёшь на меня свою желчь, — проговорил тот неожиданно довольным тоном победителя.
— Какую? — Линда вначале не поняла его.
— Ты верно думаешь, что ты сделала не так той ночью, что я больше… — начал было барон, но был грубо прерван взбешённой девушкой.
— Погоди, ты сейчас о чём? — переспросила она, хотя прекрасно поняла, к чему он клонил.
— О том, что до тебя все… — вновь начал барон, но осёкся, так как Линда начала гомерически хохотать.
Фредерик покрылся красными пятнами, теряя свою самоуверенность. Не давая тому взять себя в руки, Линда через смех еле выдавила:
— Прости, если ты о ночи в Каире, то я думала, что мы просто сбросили своё напряжение, на какое-то время позабыв обо всём, не спорю, нас тянуло друг к другу, но… — она замолчала, предлагая мужчине самому довершить фразу.
Тёплые карие смеющиеся глаза смотрели с вызовом, а фон Бинц силился собраться. Он хотел ответить что-то саркастичное, едкое, бросить ей в лицо, чтобы она тоже почувствовала себя уязвлённой, чтобы ей стало так же не по себе, как ему, но вовремя опомнился, понимая, что её бы это не пробрало, потому что Портер всё равно, для неё это было… А чем это было для неё? А для него? Почему он так неожиданно бурно реагирует на то, на что ранее при выяснении отношений с женщинами даже не обращал внимания? Барон нервно сглотнул, пытаясь хоть на чём-то сконцентрироваться, чтобы прийти в себя. Мужчина коротко кивнул.
— Прошу прощения, — извинился он холодно. — Я не должен был заводить этот разговор.
— Если ты думаешь о харассменте, то можешь быть спокойным: я ничего никому не скажу и никак не обозначу, на нашей с тобой совместной работе это никак не отразится, — заверила его учёная. — Если хочешь, подадим заявление о том, что у нас были отношения… такого рода… и всё было по взаимному согласию, ты меня ни к чему не принуждал, если речь об этом? — предложила она.
— Не думаю, что кому-либо следует знать, — поспешно проговорил Фредерик, а Линда сдержала улыбку. — Ты знаешь моё положение в обществе и статус не совсем свободного мужчины.
Девушка кивнула.
— И если мы решили этот вопрос, то давай к нему больше не возвращаться, — предложила та, примиряюще протягивая ему руку.
Барон в ответ ладони не подал, а Линда, пожав плечами, последовала за ним. Он шёл быстрым, выдающим нервозность шагом, так что девушка едва поспевала за ним. Поравнявшись с покорно дожидавшимся его помощником и Кэт с почти остывшим кофе, тёмным взглядом оценивающе просканировав обоих, барон бесцеремонно взял стаканчик из рук рыжеволосой и прошёл в походную палатку, жестом указав следовать за ним.
Кэт мрачно всучила кофе подруге и поспешила за начальником, то же самое сделала и Линда. Они вошли в огромный шатёр с расположенным посередине столом, по краям стояли полукруглые диванчики, на которых сидело несколько человек. Они разговаривали, о чём-то споря или пересмеиваясь, но, когда троица вошла в импровизированное помещение посреди пустыни, дающее иллюзию того, что они всё же если и оторваны от цивилизации, то не совсем лишены её даров. Все умолкли, с интересом рассматривая их.
— Барон фон Бинц, — представился черноволосый мужчина и в свою очередь оценивающе оглядел команду. — Господа, с каждым из Вас я поговорил при устройстве на работу, каждый из Вас специалист в своём деле, и каждый послужит целям этой экспедиции.
Роберт Лайнл радостно улыбнулся Линде, едва заметно кивая головой, — та моргнула глазами, и её губы слегка тронула улыбка. Затем её взгляд задержался на мужчине средних лет с шикарной вьющейся шевелюрой. Внешность его выдавала арабское происхождение с примесью местной крови: высокий и стройный, с сильно смуглой кожей, а его большие, немного навыкате проницательные глаза характеризовали его как любознательного, дружелюбного и умного человека. Он улыбнулся Линде, мгновенно располагая ту к себе.
Барон представил учёную присутствующей команде, обозначив её руководителем научного проекта, и дежурно попросил любить и жаловать. Он долго и размеренно говорил о цели экспедиции, разумеется, обходя обсуждение главного, в курсе чего, похоже, были только Линда и он сам. Но, судя по лицам присутствующих, те были в предвкушении и жаждали приступить хоть к каким-то действиям. Они вежливо дослушали куратора до конца, но всё же облегчённо вздохнули, когда тот, отпустив учёных, подозвал к себе помощника и углубился в бумаги.
Видимо только того ждавшие, коллеги вышли из палатки. Они немного смущённо переглянулись друг с другом. Линда улыбнулась и произнесла:
— Ну, если мы покончили с официозом, может быть, мне кто-нибудь подскажет, где здесь можно выпить и немного расслабиться?
Ей показалось, что все выдохнули и напряжение заметно спало. Кэт смотрела на щуплого, небольшого ростом парня, и учёная поняла, что это и есть пассия подруги.
— Я думал, этого никто не предложит, — немного раздражённо проговорил лингвист.
— Пойдёмте ко мне, — высказалась высокая брюнетка, как её представил барон — Хелен, по профессии своей врач, участвовавшая в экспедиции, скорее, для того, чтобы следить за здоровьем команды, нежели непосредственно в самих целях научных изысканий. — Я, как доктор, рекомендую, — она улыбнулась, но её взгляд, задержавшись на Линде, стал каким-то жёстким, холодным.
— Ну, раз сам «бортовой» врач советует, то да, — девушка постаралась не обращать внимания: мало ли, что могло спровоцировать женщину, она не выглядела агрессивной, может, просто не в настроении, да и к тому же Линда не думала, что это каким-то образом скажется на ходе работы, тем более как-то повлияет на её результаты.
Оказавшись в палатке Хелен, девушка присвистнула: их условия жизни в пустыне если и не равнялись домашним, то были максимально приближены к ним, а наличие охлаждающих колодок делало само пребывание не таким уже утомительным, тем более Линда могла себе представить, какая им предстоит «полевая» работа, и после такого трудного дня оказаться здесь означало оказаться в раю. Пол был устлан коврами, а в отдалении располагался переносной душ.
— Почти Дуат, — пробормотала изумлённая исследовательница.
— И за что такие привилегии врачу?! — вставила свою ремарку Кэт. — Твоя палатка выглядит намного скромнее и без душа.
— Может быть, здесь заведено так: кто первый — того и тапки, — отшутилась девушка, решив не развивать тему дальше.
Хелен, вынув из холодильника бутылочку шампанского, разлила по тут же появившимся из тумбочки пластиковым стаканчикам. Несколько глотков шипучего напитка, и казалось, что сознание, как и само тело, стало легче в несколько раз.
Постепенно стал действовать алкоголь, и люди расслабились. Они больше не смотрели на Линду настороженно, что как раз ей и было нужно. Она наблюдала за ребятами, слушала их рассуждения и понимала, что перед ней настоящая команда профессионалов, каждый из которых был хорош в своём деле: историк, археолог, лингвист, врач и биолог, не считая Линду и Кэт с их академическими, и не только, знаниями мифологии Древнего Египта и проведёнными исследованиями по поиску и разгадке тайн бескрайних песков самой загадочной на Земле пустыни. Учёные рассредоточились по кучкам. Линда усмехнулась, видя, что Кэт завела ожесточённый спор с Робертом. Они явно недолюбливали друг друга. Тед, любимчик подруги, робко, по-интеллигентному пытался утихомирить женщину, но ту несло.
— Вы разбавили атмосферу напряжения, миссис Портер, — её слуха коснулся голос Кассиля, она вздрогнула и повернулась к мужчине.
Тот виновато улыбнулся.
— Я испугал Вас, — констатировал он факт и одновременно как будто извинился.
— О, нет, — заверила его Линда. — Я слегка задумалась.
— Вам тоже кажется странным присутствие на раскопках биолога? — спросил тот, понизив тон голоса.
«Вот это поворот!» — подумала про себя Линда, но предпочла не подавать и виду.
Ей и самой показалось это по крайней мере неуместным. Означало ли это, что Фредерик что-то скрыл от неё, то, что он знал точно? Означает ли это, что он знает больше, чем говорит, больше, чем сама Линда? Однозначно. Хотя с какой бы это ему стати посвящать её во что-то большее, чем то, что указал, к примеру, комитет? В конце концов, умолчал же он про деятельность своей компании в Норвегии, хотя честно признался об отношении к плодам будущей экспедиции. Так что знал Рико такого, чего не знала Линда?
— А вы что думаете, мистер биолог? — вопрос был задан с вызовом, хотя в её голосе не чувствовалось и толики сарказма.
— Верю, что находка нас удивит, — просто ответил он и отпил содержимое стаканчика наполовину, затем взглянул на девушку. — Я читал Ваши статьи, признаться, Вы наделали много шуму: вот так запросто выйти к закостеневшему в своей бесконечной ханжеской неподвижности научному сообществу дорого стоит — Вы раздражаете, молодая, умная, амбициозная, к тому же женщина.
Линда усмехнулась, но не обиделась на честные слова коллеги.
— Весьма интересная манера излагать свои мысли, — проговорила она. — Отношение сообщества мне понятно, хотелось бы услышать Ваше.
Кассиль более внимательно посмотрел на свою начальницу, затем на дно пластиковой ёмкости и отставил её в сторону, то же самое сделала и Линда.
— Интересные выводы, нестандартный подход, ориентирующийся на хронику, и просто бесконечные часы адского труда и выискивания нужных фактов стоят всего того, что при удачном исходе будет найдено тут, да и сам стиль изложения мне нравится.
— Я преподаю в колледже время от времени, знаю, что надо проще объяснять, не говорю, что ребята глупые, просто необходимо завоевать их внимание, именно так я поступила со своей научной статьёй, популяризовав основные моменты.
— Вы и вправду считаете, что есть некий артефакт, рецепт, биологическая формула или что-то в таком роде, которые могут привести науку к решению её основной задачи: раскрыть тайны мироздания и найти лекарство от всех болезней? — получилось колко и едко, но также чувствовалось какая-то потухшая надежда, искорка, что заставило девушку присмотреться к коллеге более пристально.
— Я верю в это, не зря же здесь биолог, — улыбнулась Линда, отвечая ему.
Он издал смешок скорее над собой.
— Один ноль в Вашу пользу, — Кассиль поднял обе руки.
— Я не хочу соревноваться, — Линда сказала это серьёзно и увидела, что биолог кивнул ей, соглашаясь.
Но тут же, не удержавшись, вновь спросил:
— То есть Вы, изучая мифы, привели нас к выводу, что, возможно, и боги существуют?
Учёная, задумавшись, отвела глаза в сторону, словно бы выцепляя что-то из своей памяти.
— Это как с котом Шрёдингера: наверняка не знаешь, убила ли радиация животное в закрытом от всех ящике или нет, потому что шансы сводятся к равной пропорции — пятьдесят на пятьдесят, либо он умер, либо нет, — она изящно перевела дыхание, заметив, что он стал серьёзным.
— Соглашусь, — биолог улыбнулся. — Но как Вы себе представите существование… хм… богов?!
— Богов? — задала сама себе вопрос Линда. — Скорее, вечных людей, — а помолчав, продолжила: — Я — учёный и не верю, но в то же время не исключаю влияние на нашу жизнь неких факторов, пока остающихся вне нашего понимания, — девушка немного задумалась, затем вновь начала разговор, — если вы помните эксперимент с загадочными и непредсказуемыми протонами, наблюдение за которыми провоцировало смену направления, амплитуды движения и так далее, а теперь сопоставьте оба факта, не ведут ли себя некие существа точно так же, живя в плоскости, незаметной нашему глазу, и, имея ничтожно малый удельный вес, они могли бы уместиться, допустим, в полоске уходящего солнца на горизонте.
Кассиль тонко улыбнулся: видимо, сказанное ему понравилось, девушку не прервал, давая возможность объясниться.
— Резюмируя только что сказанное, я не верю в сверхъестественное, но и не исключаю ничего: опыт показывает, что всё возможно, а также подлежит доказательству с помощью науки.
— Так давайте сотворим чудо, миссис Портер.
Они улыбнулись друг другу.
Храм Анубиса. Решение фараона.
Камазу стоял в зале, где проводились мистерии поклонения богу мёртвых, и старательно отводил взгляд от того места, где совсем недавно погибли Имхотеп и Косей. Чудовище — религиозный фанатик и светило врачебной мысли. Жрец видел, как сильно переживал молодой фараон. Во-первых, дружеская привязанность, а во-вторых, лечебной мази и обезболивающей настойки для больных ног фараона осталось на несколько раз, потому что только один знахарь ведал секретами их приготовления, видимо, никому особо не доверявший и унёсший эти знания с собой в могилу. Секрет снадобья, помогавшего фараону бороться со своим недугом, был теперь навсегда утерян. Но то, что Имхотеп невольно оставил после своей смерти, могло служить куда более серьёзной полезностью, но было одновременно и тайной, которую знать никто не должен и которую надо было уничтожить.
— Вы пробовали сжечь тело? Разрезать на куски? Облить кислотами? — строго спросил правитель и уставился немигающим взглядом на ещё одного приближенного своего сановника.
Мужчина перебирал на дне золотого блюда оставшиеся ягоды. Одну он сжал так сильно, что сок потёк по пальцам красноватыми разводами. Как кровь. Он слегка поморщился.
— Да, — ответил тот просто и, поскольку был предан тому до мозга костей, взгляда не отвёл.
Фараон задумался.
— Что не так с мёртвой плотью, Камазу? И почему мой врач хоть и не жив, но его кожные покровы чисты, как будто ещё чуть-чуть и он очнётся ото сна, как будто он не умер…
— Господин, великий лучезарный сын Хаоса, то, что произошло с Имхотепом, — доказательство могущества Анубиса, невольное, конечно, ибо люди недостойны иметь силу и бессмертие богов, — они взглянули друг другу прямо в глаза, но жрец Инпу осмелился и дальше говорить то, что действительно было правдой, и то, что беспокоило его. — Даже Вы, господин, — по лицу фараона было непонятно, как он на самом деле отнёсся к фразе старика.
После непродолжительного молчания фараон ответил поникшим голосом, делая знак сановнику, и тот расторопно подал ему ткань, о которую молодой мужчина вытер пальцы:
— Немногим позволено так со мной разговаривать, ты, Камазу, исключение.
Жрец низко поклонился и ответил:
— Если что и делаю, то из лучших побуждений.
Фараон огладил крутой подбородок и, задумчиво растягивая слова, спросил:
— Его тело могло бы послужить науке, подтолкнуло бы развитие лекарственных средств, помогло бы избавиться от болезней и получить… — молодой правитель осёкся и скосил взор на Камазу.
Тот покачал головой:
— Обрести бессмертие? — он рукой указал перемотанного погребальными пеленами Имхотепа. — Нельзя, мой господин, вы же видите, что случилось с ним, да и через ту старую жрицу было передано, что Инпу желал, чтобы мы спрятали тело Имхотепа надёжно: поскольку его нельзя уничтожить, его никто не должен найти…
— Скоро кончится моё лекарство, кончится то, благодаря чему я исцелялся, пусть и на время, у меня нет даже надежды… — над его головой и впрямь повис призрак суровых испытаний.
Жрец глубоко поклонился.
— Если бы Инпу хотел, чтобы люди не умирали, то он бы даровал нам бессмертие, ведь поделился же Чёрный Волк секретом лечебных трав, в том числе и тех, которые помогают Вам преодолеть все тяготы Вашего лучезарного правления.
Фараон тонко улыбнулся: жрец говорил мягко, но был непреклонен в смысле своих слов.
— Мне не нужно бессмертие, — качнул тот головой, — но мне и не нужно лекарство, что помогает на время и точечно, я хочу исцелиться раз и навсегда.
— Вы уверены, что можете обеспечить тайну Инпу, соблюсти все его требования, при этом выполнив свои цели, о, потомок великого Ра? — жрец вновь согнулся в поясе.
— Умеешь ты вывести из тупика, — проворчал фараон.
Камазу улыбнулся про себя.
— И всё же я прошу твоего совета, — настоял на сиюминутном решении правитель.
Камазу слегка задумался.
— Я верю, что Вы, великий Господин, знаете, что делаете, а люди склонны верить всему, о чём они друг с другом разговаривают; если Вы позволите, поиск истины должен происходить внутри храма, ничего не должно ввозиться и вывозиться за пределы Кинополиса, для других найдётся объяснение: Вы здесь остановились для того, чтобы вознести молитвы Инпу, так надо всем говорить.
— А твои люди?.. — спросил фараон.
— Мои люди будут молчать, потому что они понимают: всё, что предстало перед их глазами, — это испытание и живое присутствие бога; вышколенные и сочувствующие, они на руках готовы носить своего молодого правителя, но я дерзну молить…
Фараон резко обернулся к нему, качая рукой, в которой тут же появился бокал, а шустрый помощник наполнил его тёмно-рубиновым напитком.
— О чём же? — поинтересовался молодой мужчина, делая глоток и откидывая голову назад, он предчувствовал наступление истощения и боли, но тянул до её края, пока она не станет такой, которую он уже не стерпит.
— Как только найдётся исцеление, мы запрячем тело так хорошо, что его никто никогда не найдёт, время сделает своё дело, оно сотрёт этот храм с лица земли, — Камазу обвёл ладонью помещение, явно имея в виду не зал, а целиком весь храм. — И никаких упоминаний об этом.
Камазу отвесил поклон и, не поднимая глаз, дал тому время подумать.
— Это будет справедливо, — наконец-таки он озвучил своё решение.
Камазу облегчённо вздохнул.
— Храм Кинополиса и не такое скрывал, о, мудрейший из юнейших, — заверил его жрец. — Всё, что было в этих стенах, останется в них.
Пожилой мужчина склонился перед фараоном, а тот благосклонно улыбнулся ему.
Окрестности Кинополиса. Спустя два месяца. Раскопки.
Перед Линдой лежали кипы бумаг, копии древних рукописей и манускриптов, её собственные записи в блокноте и множество данных георадаров. А посреди всего этого в прозрачной пластиковой коробке среди сухих фактов и цифр очутилось чудо — пустынный цветок. Подарок барона. Девушка не понимала мужчину: он не объяснялся, на совещаниях часто и подолгу смотрел на неё, попытки вернуть подарки (а это были не только цветы) не увенчались успехом, и она просто складировала их в ящик прикроватной тумбочки. Она устало откинулась на спинку стула и потёрла глаза, а взглянув на часы, поняла, что как всегда засиделась далеко за полночь. Кэт она отпустила, как только закончился рабочий день, а сама не могла уснуть, продолжая думать. Казалось, что разгадка в ладони, но та была так же неуловима, как треклятые протоны. Думала о том, что им откроется внутри земного чрева и что это будет: сундук с рецептами, которые предстоит расшифровать лингвисту, некое вещество в колбе, которое изучит биолог, или нечто таинственное, над разгадкой которого им предстоит биться годами?
Полог шатра тяжело задвигался, а девушка тяжело вздохнула. Вот так бесцеремонно врываться в шатёр, хоть и принадлежащий комитету, но всё же в нерабочее время, могли здесь только два человека: Кэт, и это было позволено, и барон, которому, кажется, были неведомы понятия о личных границах. Она выжидающе уставилась на вход.
Чуть склонив голову, чтобы не удариться о низкий проход, в палатке появился фон Бинц. Линда подняла брови от удивления: от его лоска не осталось и следа. Белая помятая футболка и спортивные брюки, всклокоченные волосы и взгляд загнанного в угол дикого животного. Девушка немного съёжилась от непривычного вида мужчины и выжидающе смотрела на него.
Тот прошёлся по шатру, посмотрев на кровать. Внутри исследовательницы поднималось негодование, а его молчание подстёгивало её высказаться.
— У нас что-то произошло? — спросила она осторожно, подавляя в себе раздражение.
— Мы тут уже два месяца, Портер, — произнёс он наконец-то и ладонью провёл по горлу так, как будто его что-то душило.
Фредерик шарил взглядом по столу и по тумбочке.
— Воды? — спросила девушка и начала вставать.
— У тебя есть что-нибудь покрепче? — немного истерично.
— Нет, — ответила она, не пускаясь в долгие дискуссии о том, что предпочитает вовсе не крепкий алкоголь.
Он плюхнулся на стул, стоящий напротив, и его тяжёлый взгляд мазнул по её лицу, отчаянный и мрачный. Линде стало стыдно за те чувства, которые она сейчас ощутила.
— Что случилось? — спросила она уже более мягко.
— Комитет требует результат, — Фредерик сильно волновался, хотя и пытался скрыть это. — Я всё поставил на тебя и на твоё открытие.
— Барон… Рико, — он поморщился от того, как она назвала его вначале, Линда чертыхнулась про себя, — послушай, мы уже близки к открытию, люди работают сутками напролёт, я, как видишь, тоже. Обещаю, что честно отработаю каждый фунт, что ты вложил в наш проект, я выложусь на все сто, — заверила она его.
Мужчина вскочил и вновь замаячил по шатру.
— Давай всё же я налью тебе воды, — девушка встала и хотела было пройти к холодильнику, как он вновь возник перед ней.
— Ты не принимаешь ни цветы, ни подарки… — начал было он, резко меняя тему разговора.
— Начал за здравие, а закончил… всё же ты нашёл повод поговорить со мной о нас, — девушка сложила руки у себя на груди, — отлично, давай обсудим: прежде всего, забери свои побрякушки и больше не дари мне цветы…
— Линда… — начал было он, проводя по волосам рукой.
— Для чего? Мы выяснили всё, никто никому ничего не должен… — Линде не нравилась ни тема, ни тон разговора, она не понимала его поведения: оно было нерациональным.
— Дай мне шанс, — попросил тот и сам испугался того, что только произнёс.
— Для чего?! А как же твои обязательства: семья, невеста, общество? — девушка поглядывала на выход из шатра, словно бы хотела сбежать или вытолкать мужчину.
— Тебя только это волнует?! — его ноздри раздувались от возникшего раздражения.
— Ты не спросил меня, надо ли мне это? Я думала, в первый день, как мы прибыли сюда, мы решили все недоразумения, зачем это всё? — решив быть прямой, произнесла девушка, чтобы больше не возникало недоразумений. — Зачем всё усложнять?
Они остановились друг напротив друга. Фредерик смотрел на неё не мигая, желваки играли на его скулах.
— Ты ничего не понимаешь, Портер, — сказал он сквозь зубы. — Ты умная вот в этом всём, — небрежным жестом ладони Рико указал на стол, заваленный бумагами. — Но что касается личного, чувств…
— Что ты хочешь сказать? — Линду начинал напрягать разговор, который, как ей казалось, ни к чему не вёл. — Мы опять возвращаемся в ту ночь в Каире…
— Я жажду продолжения, — произнёс он честно, и его ладони легли на её плечи, притягивая к себе. — Твоя холодность сводит меня с ума, я обезумел оттого, что ты равнодушна ко мне…
Линда отстранилась, но вырваться из его почти медвежьей схватки совсем не представлялось возможным.
— Не думаю, что уместно продолжить, Фредерик, — девушка усмехнулась.
— Ты засела в моей голове, — его ладони сильнее вцепились в её плечи. — Ты везде.
Линда опустила взор.
— Фредерик… — начала было она, в голове пытаясь подбирать деликатные слова.
— Я не буду торопить тебя, — мужчина чуть встряхнул её за плечи, заставляя смотреть на него, заглядывая в её огромные от недоумения глаза. — Но я должен знать, что ты тоже хочешь быть со мной…
— Рико, — вскричала та, пользуясь его секундным замешательством, — ты обесценил тем утром всё, что произошло между нами ночью, я помню твой взгляд…
— Ты первая ушла от меня… — упрекнул он её.
— Я уже долгое время живу одна, — ответила девушка, ругая себя за то, что, сбитая с толку его повелительным тоном, начала оправдываться, — просто привыкла засыпать и просыпаться одна. Это имеет какое-то значение? И вообще мне…
— Тебе никто не нужен, — договорил он за неё и мотнул головой, горько усмехнувшись. — Я был взбешён, но сейчас я здесь по другому поводу, — барон глубоко вздохнул и не спеша выдохнул, усмиряя свой гнев.
— Мы ничего не должны друг другу, — Линда, увидев, что он успокоился решила уговорить его, ей было не по себе от разговора с ним: всегда уверенный в себе, он как будто потерялся, потерялся в собственных чувствах. — Мы — хорошие коллеги, и, если бы ты дал мне шанс, мы могли бы быть друзьями.
— Друзьями? — барон вновь горько усмехнулся. — Я не хочу быть твоим другом, я хочу любить тебя, — мужчина неожиданно понизил голос до хриплого шёпота. — Хочу, чтобы ты полюбила меня.
Где-то на периферии сознания и чувств девушки проскочило по натянутым нитям нервов лёгким морозцем разочарование.
«Не то, вновь не то…» — прокричало внутри тёмным всполохом отчаяние.
— Это сложно, Рико, — её голос задрожал. — Любить — это больно…
— Сын? — предположил он и не ошибся.
Линда судорожно вздохнула, часто задышав от волнения и нахлынувших воспоминаний, до сих пор отдающих болью.
— Вот поэтому я бы предпочла сосредоточиться на деле…
— Дай мне шанс, мы начали неправильно, всё получилось не так, как мне хотелось, — умоляюще проговорил мужчина, беря её за ладони, поглаживая пальчики, на фоне его рук казавшиеся хрупкими. — Позволь тебя доказать, что я могу быть другим!
Линда часто задышала, она медлила, не отвечая. За неё ответили. Неожиданно.
Жёсткая волна внутри земли прошлась по их стопам, сбивая с ног, расходясь тревожной зыбью, как взрыв. Где же эпицентр? Мужчина, удержав равновесие, не дал упасть и девушке, крепко ухватив ту за талию, прижав к себе.
Вибрация оказалась непродолжительной. Они переглянулись между собой и не сговариваясь выбежали из шатра. На освещённой беспроводными светильниками дорожке оказались не только они, со стороны площадки для раскопок бежали люди, они громко кричали что-то на арабском. Портер заметила, как изменилось выражение лица фон Бинца. Он выслушал не на шутку встревоженного мужчину, видимо, ответственного за безопасность и сохранность площадки и инвентаря на ней. Он эмоционально и долго говорил им, видимо, отдавая указания, так как они быстро отбежали от него в разные стороны.
Фредерик наконец повернулся к команде учёных и поднял руки, стараясь говорить как можно спокойнее:
— Ничего не произошло, уверяю вас…
— Но как же? — пробовала возразить Хелен.
— Мы слышали взрыв с места раскопок, — спокойно, поправляя свои волосы, произнёс Кассиль.
— Мы не будем паниковать, — барон был спокоен, но выражение его лица говорило об обратном, и Кассиль предпочёл замолчать.
Все остальные последовали его примеру.
— Миссис Портер, вы идёте за мной, остальных прошу подождать в своих палатках, пока мы не разберёмся, результаты сообщу позже, — сухо и официально, а Линда поразилась тому, как держится барон.
Коллеги молча начали удаляться один за другим, лишь Кэт на прощание одними губами промолвила: «Будь осторожна». Учёная кивнула той в ответ головой и поспешила за удаляющимся фон Бинцем.
Когда она поравнялась с ним, то он быстро и взволнованно заговорил:
— Это была диверсия.
— То есть…
— То есть нас умышленно хотели подорвать, — скулы Фредерика хрустели от гнева, как и песок под его мягкими сапогами. — Если те, кто это сделал, погубили все два месяца раскопок, я за себя не ручаюсь.
— Охрана, Рико… — предположила Линда.
— Да, мои люди выясняют, кто это был, — барон, содрогнувшись, вымученно выдохнул, — Комитет не должен знать, по крайней мере, пока…
Они быстрым шагом, почти бегом достигли края площадки, который был усыпан преклонившими свои колени местными жителями. Недоумевающе переглядываясь, Линда и барон, подойдя ещё ближе, почти одновременно охнули. Взрыв образовал пусто́ту внутри земли, немного в стороне от того места, где копали археологи, и открыл их взорам величественные колонны древнего храма. Фредерик истерически рассмеялся, и его смех подхватил ночной ветер пустыни, коверкая в пространстве на все лады.
Примечание:
* кондиционеры древности