Маша решила подняться, хотя ощущала ужасную усталость и не была уверена, что в состоянии сделать эти несколько шагов до балкона. Пока она собиралась с силами, полковник вдруг сказал:
- Если ты встанешь, я тебя поцелую. А если я тебя поцелую, то мы займемся любовью. А если это случится, я не позволю тебе уехать в Москву...
Маша лихорадочно просчитывала в уме варианты. Как бы там ни было и что бы она ни говорила, день рождения она все-таки намеревалась провести в кругу семьи. Приближение собственного двадцатипятилетия, как это не удивительно, возбуждало в ней священный трепет и ни на чем не основанное благоговение. Видимо, даже трафаретный, сусальный образ дня рождения оказывал подсознательное воздействие, и, душевно размягчаясь, Маша не могла противиться его обманному очарованию. Уже не такой глупой и фальшивой казалась ей душещипательная традиция, когда вдруг обнаруживается эта странная потребность снова почувствовать себя маленькой девочкой и со слезами умиления обняться со своими близкими, собравшимися, чтобы обменяться признаниями взаимной любви и трогательными воспоминаниями о давно минувших днях... Очередная командировка на Кавказ подходила к концу, нужно было лететь в Москву, а стало быть, не оставалось ничего другого, как порадовать родителей своим появлением.
Однако окончательного решения Маша ещё не приняла. Напротив, в её воображении уже сложился текст телеграммы, которую она могла бы отстучать родственникам:
МАМОЧКА ПАПОЧКА ТЧК ТАК ХОТЕЛОСЬ БЫТЬ В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ С ВАМИ И КАТЕЙ ТЧК СОЖАЛЕНИЮ НЕКИЙ ПОЛКОВНИК ВОЛК СТРОГИЙ ОФИЦЕР НЕ ТО ФСБ НЕ ТО КОНТРРАЗВЕДКА НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК ЗАПРЕТИЛ МНЕ ПОКИДАТЬ КАВКАЗ ТЧК ВЫЛЕЧУ НЕМЕДЛЕННО ПОСЛЕ ОСМОТРА МЕСТНЫХ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЕЙ ТЧК ЦЕЛУЮ ВАША ЛЮБЯЩАЯ ДОЧЬ
Тут полковник и впрямь поцеловал Машу. Потом ещё раз. Потом уложил на кровать. Что, собственно, и требовалось доказать.
- Я хочу тебя, - шепнул он так тихо, словно это была военная тайна. Я захотел тебя в тот самый миг, как впервые увидел...
Энергичным движением руки он смахнул с кровати подушки. Узкая гостиничная коечка и без того слишком мала. Единственное освещение в комнате - рьяно-красный кавказский закат. Маша вспоминала, каким она видела полковника, встречая его в Минеральных Водах, Моздоке и Грозном. Вспоминала, каким он был сегодня на военном аэродроме. Это похоже на сон. Она знала, откуда это: волк, несущий царевну через дремучие леса.
Он крепко обнимал её. Они лежали на узкой кровати, и он прижимался к ней всем телом.
- Похоже, за последние недели я немного растолстела, - смущенно сказала Маша. - Наверное, это нервы. Женщины, когда нервничают, толстеют...
Ей казалось, что нужно что-то говорить. Но он ничего не ответил. Только крепче прижал её к себе, как бы пытаясь унять её дрожь. Между тем она чувствовала, что у неё началась настоящая любовная лихорадка. Словно предчувствуя эту изумительную напасть, Маша и старалась избегать его все это время. Она знала, что нечто подобное с ней непременно приключится и этого уже нельзя будет ни скрыть, ни превозмочь.
- Тогда в Минеральных Водах я сразу влюбился в тебя, - прошептал он.
Все любовные признания на свете абсолютно идентичны.
Она коснулась кончиками пальцев его губ, его лица. Он был небрит, но в данном случае это можно было рассматривать как свидетельство в его пользу. Щетина указывала на совершенную непреднамеренность его действий. По крайней мере, он не только заранее не праздновал победу в её постели, но даже не предполагал оказаться в ней. Во всяком случае, сегодня...
Он убрал её руку со своих губ, чтобы снова и снова целовать её.
- Можно мне... - спросил он.
Господи Боже милостивый, он ещё спрашивает её разрешения!
- Волк, пожалуйста... - прошептала она. Интересно, что сказала бы на все это Рита, если бы
Маша поведала ей о том, как один мужчина влюбился в неё с первого взгляда прямо посреди кавказской войны под лязг гусениц и грохот пулеметов. Наверное, просто не поверила бы. Правда, Маша и сама не понимала, почему так легко отдается судьбе.
* * *
Сначала Волк исследовал языком каждую пядь её тела. Маша даже не сопротивлялась. Попав в его объятия, она закрыла глаза, закусила губу и застонала. Всякое бывало в постели. Случалось, ею откровенно пользовались, случалось, она. Но никогда и никто ещё ею не обладая. Никогда этого не было... до настоящего момента. Иначе она не могла этого сформулировать. Десять тонн клубники. Дас ист фантастишь! Умри Денис, лучше не напишешь. Эстетствующая часть её души могла морщиться от презрения, но, в конце концов, разве не о том мечтает женщина - домохозяйка, писательница-феминистка, тележурналистка? Прочь комплексы! Мы свободны, подруги!
Он оторвался от неё только для того, чтобы прикрыть балкон: вечерняя тишина снаружи слишком нескромна и мешает обоим. Потом он опустился перед ней на колени, и все началось вновь - до тех пор, пока у неё не помутился рассудок и не ушли все мысли. Но на этот раз он уже знал, как именно нужно её ласкать и целовать. Но он трогательно ловил её взгляд, словно желал удостовериться, что всецело ею обладает. Да Господи Боже ты мой - и не сомневайся!
Волк был превосходен ещё до того, как вошел в Машу. А уж когда вошел... Это был самый совершенный и изощренный любовник, какого она только знала в жизни. Такого она, наивная, искала с тех пор, как познала близость с мужчиной, ей-богу.
Маша была настолько поражена происходящим, что её глаза сами по себе широко раскрылись и с любопытством воззрились на мужчину, который оказался в ней ещё до того, как был приведен в действие соответствующий анатомический орган. Славная штука жизнь! Когда же она спохватилась и закрыла глаза, он взял её голову в свои нежные и сильные руки и прошептал:
- Не закрывай глаза! Посмотри, как я люблю тебя!
И тут началось самое настоящее падение, стремительный полет с небывалой высоты. Вздрогнув, Маша осознала, что этот полет может закончиться лишь одним - жестокой болью и страданием. Как это похоже на неё - заранее задавать себе неприятные вопросы и предполагать худшее. А ведь не девочка. Разве за все эти годы у Маши не прибавилось оптимизма? Разве она не научилась завивать горе веревочкой и не думать о том, что будет после Изумительное ощущение полета продолжалось. Она была опьянена надеждой, что это вообще никогда не кончится... Ведь, если это чувство исчезнет, его место займет боль. Вернется воспоминание о смерти Ромы... Однако было бы ещё хуже, если бы секс как средство самоутешения сделался для Маши необходимым - наподобие наркотика. Это была бы прискорбная зависимость.
- Пожалуйста, подожди! Я больше не могу! - закричала она, забыв о тонких гостиничных стенах и вообще обо всем на свете.
- Я люблю тебя, - повторял он, касаясь губами её пылающих щек.
* * *
Все закончилось, как то и положено, но они не размыкали объятий. Она гладила Волка по голове, а сама размышляла, стоит ли задавать ему тот один простой и фатальный вопрос, который вот уже несколько часов вертелся у неё на языке. Она не решалась спросить об этом, потому что предчувствовала, какой последует ответ. Ведь и сам Волк избегал касаться этой темы.
Неожиданно Маша ощутила приступ раздражения. Это что же получается, подружки? Ей заранее отведено определенное место и выделена соответствующая доля удовольствий? Ну уж нет, она должна была чувствовать, что жизнь продолжается! Пусть и он почувствует.
- Ты женат, Волк? - довольно резко спросила она.
- Мне и самому трудно ответить на этот вопрос, - проговорил он после паузы, которая уже сама по себе была весьма красноречива.
Неужто она и в самом деле задала такой сложный вопрос, для которого нужно привлекать глубинную философию и высшую математику? Неужто нужны ещё какие-то слова, кроме простейших "да" или "нет"?.. Впрочем, чего уж там, что было - не воротишь, они уже успели переспать - что теперь толковать об изящных материях?.. А она, голова садовая, уже успела размечтаться о том, что ей придется праздновать свой день рождения на Кавказе, а не в кругу семьи. Как объяснить ему, этому волку злому, что от стыда и злости она, бедная Маша, поверившая всему, что он ей тут наплел о своей любви, готова сквозь землю провалиться! Это даже не глупо, а просто очень глупо с её стороны купиться на его уверения. И тем не менее она, идиотка, купилась... Она поверила и тому, что он говорил на балконе: что оставит Машу в бессрочном плену на Кавказе и от опостылевшего прошлого её будет отделять целая вечность... Нет, не понять этого ему, гордому и сильному волку, отчаянному полковнику и героическому воину, для которого армия - родная семья. Все они здесь на Кавказе, словно братья по крови, за исключением, конечно, чеченских братьев по разуму... Но что особенно ей показалось гнусным, так это то, что она умудрилась в него влюбиться, когда он вместе со своей армией ровнял с землей города...
- Я женат, - продолжал он, - но все эти годы наш брак был чистой формальностью.
Просто, как палец. Другого Маша и не ожидала услышать.
- Что же ты не развелся? - поинтересовалась она также исключительно по формальным соображениям.
- Я боялся, что если брошу Оксану, она этого не перенесет. Она такая ранимая...
Значит, Оксана... Какой он все-таки чуткий, этот полковник Волк! Жена у него, видите ли, ранимое создание, а ему захотелось оберегать и защищать Машу! Все такие славные, одна она, Маша, змея и разлучница.
Несмотря на то, что он не стал вдаваться в подробности, Маша мгновенно оценила ситуацию. Чего уж тут не понять! Трогательная история о ранимой украинской девушке Оксане и благородном Волке в погонах. Оксана, конечно, создание ранимое, однако вполне довольна двойной жизнью своего благоверного. Другое дело, если её супругу самому придется варить для себя борщ или лепить вареники. Вот тогда ранимая Оксана впадет в уныние. Не говоря уж о том, если узнает, что этим занимается другая женщина, которая, вдобавок, святотатственно стирает его носки и вероломно гладит его рубашки... Но нет, благородный Волк никогда не позволит себе подобной жестокости, и не просите!
Маша закрыла глаза, чувствуя, как её щеки начинают гневно пылать.
И ведь это, пожалуй, ещё не все. Есть и другие немаловажные обстоятельства, а именно: упомянутая ранимая Оксана, судя по всему, вынуждает его искать выхода бурному темпераменту в постели другой женщины по крайней мере, она не возражает против этого - а он, между прочим, только что успешно разрядился. Такая вот незамысловатая психологическая схема.
- Но теперь все стало иначе, - продолжал Волк, словно отвечая на безмолвные упреки в свой адрес. - С твоим появлением я стал другим...
Удивительные вещи происходят на белом свете, полковник Волк. Неужели достаточно было один только раз переспать с Машей Семеновой, чтобы так вот взять и переоценить все ценности?.. Поневоле начнешь собой восхищаться.
* * *
Маша взглянула на часы, лежащие на тумбочке у кровати, и обнаружила, что ночь не только давно миновала, но что уже почти девять часов утра. Волк лежал на боку, положив щеку на согнутую в локте руку, и смотрел на Машу влюбленными глазами. С отрадным чувством она отметила про себя, что он, слава тебе Господи, не обнаруживает суетливой поспешности, не лезет под кровать в поисках мифических сапог и портянок, - разве не таким должен был оказаться грустный и отрезвляющий финал их безумной страсти? Но нет, полковник, похоже, вообще никуда не собирается уходить. Если кто в данной ситуации и засуетился, так это она сама.
- Волк, - сказала Маша, - мне нужно собраться. У меня запись беседы в штабе армии.
- Я в курсе, - кивнул он, по-прежнему не двигаясь с места. - Я подвезу тебя, а вечером заберу. Мы вместе вернемся назад, и я смогу всю ночь провести с тобой.
А как все-таки насчет ранимой Оксаны? Той самой, которая не переживет, если он её бросит. Где, кстати, она находится, эта трепетная боевая подруга? Где-то поблизости или в более безопасном месте, чем её наивная и отважная дублерша? До её местонахождения Маше, конечно, не было никакого дела, поскольку продление счастья хотя бы на несколько часов - вещь слишком ценная, чтобы ею пренебрегать.