- Но главная моя проблема - это ты.
- Ничего страшного, Боря, - успокоила она его, хотя у неё самой на душе кошки скребли, - работа есть работа. Увидимся завтра...
- Проблема не в этом, - медленно проговорил Борис. - Этот шизик пообещал сдаться, если приедешь ты. Он выйдет, если сначала ты с ним поговоришь...
- Я?!
- Ну да.
В эту самую секунду в отдел новостей влетел взъерошенный Артем Назаров.
- Хватит трепаться! - задыхаясь от волнения, прервал он. - Есть важный разговор!
- Погоди, - отмахнулась Маша. - У меня тут, кажется, тоже интересные новости. Я только что узнала, что...
- Хватит трепаться! - повторил Артем, повышая голос. - Речь идет о заложниках!
- Значит, ты уже в курсе? - удивилась она. - Вот тут мой хороший знакомый - оперуполномоченный - как раз объясняет мне, что там необходимо мое присутствие.
- Ах, он тебе объясняет... - не то от изумления, не то от возмущения задохнулся Артем.
- Боря, милый, - сказала Маша, - расскажи поподробнее, в чем там дело...
- Дай мне его! - загремел Артем, выхватывая у неё трубку. - Он-то мне и нужен!.. Борис, - крикнул он в трубку, - это Артем Назаров, заведующий отделом новостей. Так что вы, говорите, намерены предпринять?
Таким образом прекрасным теплым днем бабьего лета Маша Семенова смирно сидела за своим рабочим столом, на край которого уселся Артем Назаров, её непосредственный начальник, и слушала, как этот последний беседует с оперуполномоченным Борисом Петровым, её нынешним любовником. Причем разговор мужчин шел именно о ней, о Маше. С обычной мужской обстоятельностью и хладнокровием мужчины обсуждали вопрос о том, как будут развиваться события, если удовлетворить требование террориста, и высчитывали процент вероятности того, что отчаявшемуся ветерану все-таки придет охота взорвать гранату и две припасенные канистры с бензином вместе с Машей. Причем поинтересоваться мнением самой Маши на этот счет им, кажется, даже в голову не приходило.
- Можно реплику? - смиренно попросила она, но Артем лишь нетерпеливо отмахнулся.
Он что-то быстро записывал на клочке бумаги. Через минуту он соскочил с её стола и, сунув ей трубку, стремительно направился к двери.
- Вот, поговори с ним, а потом зайдешь ко мне! Мы должны выезжать немедленно, - крикнул он, прежде чем исчезнуть.
Маша осторожно поднесла трубку к уху.
- Борис, ты сам сказал, что он не в себе, - прошептала она.
- Не бери в голову, - ответил он все тем же ленивым тоном оперуполномоченного. - Парень дал мне честное слово, что немедленно сдастся, как только сделает тебе свое заявление.
Он так говорил об этом человеке, как будто знал его как облупленного, как будто они выросли вместе и, может быть, даже были братьями.
- И ты веришь его честному слову?
- Мы должны доверять людям, - сказал Борис, - как же иначе? - удивился он. - Конечно, стопроцентной уверенности не может быть ни в чем, но, в общем и целом, я ему верю. Он просто волну гонит. Просто хочет с тобой пообщаться. Это ясно.
- Но почему именно со мной?
- Ну ты даешь! Разве непонятно? Ты самая классная телка на телевидении и к тому же делаешь репортажи о таких бравых ребятах, как он.
Вероятно, его собственный интерес к Маше состоял в том же самом.
- Борис, - как бы мимоходом спросила она, - а если бы я была твоей женой, ты позволил бы мне идти туда?
Поначалу такой глупый вопрос поставил его в тупик. Он даже не то крякнул, не то зубом цыкнул.
- Ну, - сказал он наконец, - если бы ты была моей женой, я бы вообще не позволил тебе шустрить на телевидении. Разве нельзя найти другую работу? Я бы устроил тебя бухгалтером на какую-нибудь фирму или хотя бы в наш паспортный стол...
Маша ощутила такую беспросветную тоску, что даже скулы свело. Ей стало так грустно, словно вся её любовь вдруг сморщилась и скукожилась - как если бы в самый ответственный момент мужской орган вдруг съежился и превратился в нечто бессильное и бесформенное, впрочем, и в подобной ситуации она не ощутила бы того разочарования, от которого содрогнулась сейчас. Просто она осознала, что разговаривает с совершенно чужим человеком...
А почему, собственно говоря, она решила, что Борис Петров - именно тот мужчина, который спасет её от одиночества, когда у неё хватит духа развестись с Эдиком Светловым? Вот уж, действительно, глупость вселенского масштаба.
Внезапно этот "шизик", этот контуженный афганец, запершийся вместе с тремя женщинами, приобрел для Маши особое значение. Он стал той последней каплей, которая должна была переполнить чашу её терпения и подвигнуть к решительным поступкам.
- Борис, - тихо сказала Маша, цепляясь за соломинку, - а ты меня любишь?
Раньше ей бы и в голову не пришло завести об этом разговор.
- Маша, - нетерпеливо отозвался он, - ты ведь, кажется, замужем.
- А если бы не была? - настаивала она. - Ты любил бы меня?
- Маша, - вздохнул он, - зачем нам сейчас ещё одна головная боль? Ты забыла, что на мне висит этот психопат? Разве нам было плохо вместе? Давай, отложим этот разговор. Поговорим потом.
Как он не понимал, что "потом" говорить об этом уже будет поздно. Все что у них было - это светлые воспоминания о марафонском траханье. Ничего более. И ей, уже изрядно поднаторевшей в "работе с людьми", следовало бы и самой понимать, кем она для него являлась. Если муниципальной милиции, МУРу или МВД потребуется поставить на карту её жизнь, то у него на этот счет вопросов не возникнет. На то он и оперуполномоченный. В лучшем случае он любит Машу той же общечеловеческой любовью, какой любит и бедолагу-афганца, которого, между нами говоря, он и за человека не считает и до проблем которого ему такое же дело, как до серой тундры и оленей. Ни хрена он не понимает ни в женской тоске, ни в бабьем счастье... Короче говоря, идея оказаться в одной квартире с террористом показалась ей не такой уж и сумасшедшей. В этом, в отличие от всего прочего, была хоть какая-то логика. Не говоря уже о профессиональном интересе...
- Сейчас я должен идти решать проблемы, - сказал Борис. - Я перезвоню твоему шефу через полчаса - узнать, что вы там надумали...
И положил трубку.
* * *
Маша механически кивнула, хотя в трубке уже слышались короткие гудки. Она достала из сумки пудреницу и взглянула на себя в зеркальце. Ее поразило угрюмое выражение своего лица. Она перевела взгляд в окно - на останкинский парк. Золотые солнечные лучи вплетались в незаметно истончившуюся листву деревьев. Знакомые мотивы.
Счастье, настоящее счастье испарилось из жизни, конечно, не сегодня. Золотая пора детства, когда все казалось простым и понятным, пресеклась мгновенно - в один из таких вот теплых осенних дней много лет назад.
В то утро девочка Маша Семенова, тринадцати лет, предвкушала два приятных мероприятия в школе. Во-первых, урок литературы, к которому она заучила письмо известной девушки Татьяны к молодому человеку по фамилии Онегин. Во-вторых, вместо обычного урока физкультуры предполагался районный легкоатлетический кросс на открытом стадионе "Красная Пресня". Еще сонная, она склонилась над умывальником и водила щеткой по зубам. В это время за её спиной появилась мама.
- Ты испачкала кровью простыню, - без обиняков заявила мама.
Маша так перепугалась, словно ей сообщили, что она кого-то убила.
- Почему я, а не Катя? - пролепетала она. - Она последняя выходила из комнаты!
- _Потому что_! - сказала мама, засовывая Маше в руку плотный белый пакетик. - Ты перепачкала всю постель.
- Но почему чуть что - виновата я? - заплакала Маша.