Абу привели в наручниках. Он смотрел на Машу, словно видел её впервые. Он не отказался от предложенной сигареты, но разговора, можно сказать, не получилось.
- Вы по-прежнему считаете, что у чеченцев нет другого пути, кроме вооруженного сопротивления? - спросила она.
- Русские убивают наших детей, - был ответ.
- Нельзя ли найти какой-то мирный компромисс?
- Тогда им придется убить каждого чеченца.
- Возможны ли свободные выборы?
- Наше оружие - ислам.
Маша смотрела в его мутные от усталости глаза, и ей казалось, что он её не слышит.
- Каким вы видите свое будущее? - спросила она. - Может быть, за мирными переговорами, свободными выборами последует амнистия? Надеетесь ли вы на это, Абу?
Ей показалось, что он усмехнулся, как тогда - во время их первой встречи.
- Да, - сказал он. - Русские с радостью отпустят Абу. Они не сделают ему ничего плохого.
XXXII
Мама подошла к дочери и принялась отчищать её черный мохеровый свитер от катышков.
- Когда мы с твоим отцом только поженились, он хотел быть со мной каждую ночь... - многозначительно сказала она и взглянула на Машу, чтобы увидеть её реакцию. - Он был сильным мужчиной. Ты понимаешь меня, девочка?
Чего уж тут было не понять. Безумная мужская страсть, как и отсутствие таковой, были Маше знакомы. Ей, слава Богу, довелось проводить ночи с так называемыми сильными мужчинами, которые действительно могут свести женщину с ума. Ночи, проведенные с Волком, были наполнены такими проявлениями любовной страсти, о которых её милая мамочка, наверное, в свое время и помыслить не смела. Что было, то было.
- Для него я была готова на все, - продолжала мама. - Хотя были, конечно, вещи, которыми бы я ни за что не стала бы заниматься. Понимаешь, о чем я? Не потому что я ханжа, а потому что этим занимаются только извращенцы...
Бедная мама! Если бы она знала, чем занимались они с Волком. Пожалуй, этим не занимались даже отъявленные извращенцы. Если рассказать об этом, ей не под силу будет взять в толк, о чем идет речь... Впрочем, в том не было ничего странного. Интимная жизнь детей всегда неразрешимая загадка для родителей. И наоборот... Ведь как бы Маша ни старалась, она никогда бы не могла себе представить самого простого: что такое её отец как мужчина, а мать как женщина. Неужели они и правда когда-то занимались друг с другом тем, что принято называть сексом? Старшей сестре Кате повезло в этом отношении больше. В детстве та намекала Маше, что однажды воочию наблюдала сей сакральный акт. Должно быть, она все выдумала. Было в этом нечто противоречащее всем законам материального мира.
- Вообще-то отец не хотел сразу заводить детей, - печально рассказывала мать. - Он считал, что прежде нужно самим насладиться жизнью. Поэтому хотел, чтобы я занималась с ним всеми теми вещами, а я отказывалась, несмотря на то, что он был очень настойчив. Потом я забеременела, и ему стало не хватать моего внимания...
Что-что, а эти штуки были Маше тоже хорошо знакомы. Но теперь её интересовало нечто другое.
- Мамочка, - спросила она, - а Катю он полюбил с рождения?
- Сначала ему пришлось смириться с тем, что я все-таки сделала его отцом, а со временем он полюбил её. По крайней мере, с тех пор, как она немного подросла и стала похожа на человека.
- А когда я родилась? Мать отвела глаза.
- Когда он узнал, что я снова беременна, то просто разъярился. Тогда-то, видно, у него и появилась эта навязчивая идея куда-нибудь сбежать. Я ужасно испугалась. Но аборт меня страшил гораздо больше. Ведь ещё никто не доказал, что Бога нет, - вздохнула она.
- А тебе, мама... тебе хотелось, чтобы я родилась?
- Я как-то об этом не задумывалась. Но чего мне точно хотелось - так это чтобы он перестал беситься. Я задыхалась от одиночества, и мне хотелось, чтобы мы снова стали близки.
- Если он все-таки уйдет от тебя, что тогда? - осторожно спросила Маша.
- Молюсь, чтобы этого не произошло.
- А если?
- Тогда ему придется об этом пожалеть! - с неожиданной злостью выкрикнула мать.
- А как же Бог? - напомнила Маша.
- Бог меня простит! - убежденно прошептала мать. Хотя прежде Маша не фиксировалась на религиозных настроениях, но теперь поймала себя на том, что ей захотелось пойти в какую-нибудь церковку поставить свечечку и даже помолиться - лишь бы это помогло.
Она инстинктивно потянулась к матери, чтобы обнять её, но та отстранилась.
- Какая же ты дура, Маша, что влюбилась! - в сердцах воскликнула мать. - Как жаль, что ты пошла в меня, а не в отца! - горько посетовала она.
XXXIII
Деловой ужин, на котором с Машей собирались обсудить вопрос о новом телевизионном шоу, было намечено провести в ресторане Центрального Дома литераторов. Господин Зорин заехал за ней прямо домой на своей скромной служебной "Волге" с шофером.
Маша была в знаменитом ресторане впервые. Дубовый зал был почти безлюден и, если бы не столики, покрытые белыми скатерками, то мог бы вполне сойти за небольшой католический храм - по причине высоченного потолка и стрельчатых окон, застекленных цветными витражами. На одной из стен прилепился даже балкончик для проповедника. Однако насиженный дух пышных писательских застолий, казалось, все ещё исходил от капитальных дубовых стен, помнивших и гениального поэта в белом смокинге, забегавшего сюда глотнуть шампанского, и вечно сиживавшего в уголку не менее гениального прозаика в сером костюмчике, кушавшего водочку.
Господин Зорин усадил Машу за столик, заранее сервированный на пять персон и освещавшийся бежевым абажуром, а сам отлучился по нужде.
Маша огляделась. Нынче здесь царило практически абсолютное запустение. Только за тремя столиками теплилась какая-то жизнь. За одним из них сосредоточенно ели черную икру и пили дорогое шампанское четверо восточных людей. Вряд ли это были литераторы. Разве что палестинские товарищи. А скорее всего, какие-нибудь шейхи. В дальнем углу зала вблизи обшарпанного черного рояля Бог знает на какие деньги гудела странная троица: тонкий очкарик, толстый очкарик, а также большеголовый коротышка с роскошной курчавой шевелюрой. Эти трое вполне могли бы сойти за писателей, если бы время от времени курчавый коротышка не вскакивал из-за стола и не бежал к обшарпанному роялю, чтобы с чувством ударить по клавишам джаз. При этом толстый и тонкий, прихватив бутылки и рюмки, пристраивались справа и слева от него и тоже принимались брать разнообразные аккорды и диссонансы. Возможно, это были какие-нибудь композиторы. И, наконец, за соседним от Маши столиком угнездился почтенно-поседелый дядюшка, вроде геморроидального Свидригайлова. Это был точно литератор. И, вдобавок, популярный телеведущий, чрезвычайно осведомленный в телевизионных перипетиях человек. Он осторожно кушал телячью вырезку, запивая её полезным "Боржоми", и посматривал не то на Машу, не то на маленький графинчик с коньяком.
Остановив на нем взгляд, Маша вежливо кивнула - хотя и не была с ним лично знакома - и геморроидальный Свидригайлов с неожиданным проворством поднялся и поцеловал ей руку.
- Прелестная! - скрипуче воскликнул он и тут же уточнил: - Прелестная амазонка!
Маша расплылась в улыбке и даже позволила чмокнуть себя в щеку, всем своим видом показывая, что похвала из его уст - высшая для неё награда.
- Давеча, - значительно начал он, - я слышал, как наши патроны обсуждали слухи о присуждении вам журналистского "Оскара".
- Что-что? - проговорила Маша, густо покраснев.
- Ну да, - закивал он. - Из конфиденциальных источников я узнал, что завтра международная репортерская ассоциация объявит об этом официально. Недаром ваши кавказские репортажи транслировались по всему миру. А последний кровавый сюжет о гибели вашего звукооператора обеспечил единодушное решение жюри в вашу пользу... Ни господин Зорин, ни кто другой ещё точно этого не знают, но я-то знаю!
Положа руку на сердце, Маша никак не могла предполагать, что та сумбурная, смазанная трансляция из пригорода Грозного, когда она, забрызганная кровью Ромы Иванова, что-то прорыдала в телекамеру, произведет такой эффект. Однако это лишь подтверждало её творческое кредо, которое ей стоило иногда большого труда отстоять перед начальством. В её авторских репортажах важным и решающим было не только то, что она показывала зрителю, но и то, как она это переживала.
- Сегодня решается вопрос о вашем новом шоу? - продолжал её неожиданный доброжелатель.
- Как - вам и это известно? - поразилась она.
- Мне ещё и не то известно, деточка, - заверил он. - Не беспокойтесь, они у вас теперь вот где. В общем, держите хвост пистолетом. Желаю удачи! прохрипел он и уселся доедать свою вырезку, поскольку в зале одновременно с трех сторон появились господин Зорин, Артемушка Назаров, а также сам генеральный спонсор.
Рита, к сожалению, запаздывала.