- Что она умерла.
- Сядь, папа, - проговорила Маша.
- Черт знает что такое, - проворчал он, не слушая её. - Этого не может быть! Я только утром ушел от неё и...
- Нам уже это известно, - резко прервала его Катя.
Отец взглянул на неё с удивлением. Наверное, ему казалось, что все происходящее касается одного его, и он недоумевал, с какой стати кто-то вмешивается.
- Я только хотел сказать, что... - начал он, шагая взад и вперед по кухне и с трудом подбирая слова.
- Говорю тебе, мы знаем, что ты хотел сказать, - снова перебила его Катя.
На какую-то долю секунды у него был вид нашкодившего юнца. Маша обратила внимание, что он прекрасно выглядит - румян, подтянут и энергичен.
- Сказано тебе: она умерла! - крикнула ему Маша.
Взглянув на нее, он мгновенно вскипел.
- А это ты, отважная журналистка! - завопил отец, сверкая глазами. От тебя всегда были одни неприятности! Соизволила явиться из своих похождений, два часа поговорила с матерью - и вот вам результат!
- Ты с ума сошел, папа, - прошептала Катя.
- Папа, - поддержал её Григорий, - не нужно обвинять друг друга. У нас общее горе. Нам всем больно.
Отец немного сник, а потом просительно взглянул на Катю.
- Катя, - начал он, - ты же знаешь, что наша мама...
- Нет, папа! - перебила его Маша, подходя к старшей сестре, которая тоже потянулась к ней. - На этот раз у тебя ничего не выйдет!
- Что такое? - встрепенулся отец.
- А то, - ответила Маша, - нам известно, что здесь происходило. Бабушка нам все рассказала. Это ты довел маму до этого!
Отец зло усмехнулся и, высокомерно приподняв голову, процедил:
- Дрянь! Ты для меня пустое место. В чем мы с матерью всегда сходились, так это в том, что такая дрянь, как ты, недостойна называться нашей дочерью! Она тебя презирала так же, как и я!
В этот миг перед глазами у Маши промелькнула вся мерзость, которая когда-либо отравляла её жизнь. Унизительное детство, несчастливое замужество. Но ещё больнее обожгло её сознание несчастной жизни мамы и её ужасная смерть.
- Негодяй! - прошептала она и, бросившись к отцу, впилась ногтями в его румяные щеки. - Это ты ее...
Мамино письмо выпало у неё из рук и запорхало в воздухе.
Все вздрогнули от ужаса, но отец даже не шелохнулся. Он просто стоял и ждал, пока дочь придет в себя. Потом он положил ладони ей на плечи и проговорил:
- Ну что ты, Маша, ей-богу!
Наконец она отняла руки от его лица. Несколько царапин осталось на левой щеке. Из одной царапины выступила капля крови. Отец потрогал щеку пальцем и посмотрел на окровавленный палец. Потом вытащил платок и приложил к щеке.
Григорий зачем-то схватил Машу за руки, хотя она стояла, понурив голову, и не делала попыток снова броситься на отца.
- Ничего, - вздохнул тот, неловко пожимая плечами, - ничего... Прости...
- И ты меня прости, папа, - заплакав, сказала Маша.
- Ничего, - повторил он.
- И все-таки именно ты во всем виноват! - сказала Катя. - Ты и твоя любовница её убили!
Отец сглотнул слюну, прокашлялся и, покраснев, начал отпираться:
- Что ты такое говоришь, Катя? Это какое-то недоразумение!
- Оставь его, - попросила Маша сестру. - Все это так гадко...
Приобняв Катю и Машу, Григорий усадил их на диванчик, поднял с пола письмо и протянул его Маше.
- Ты хотела прочесть, - сказал он. Маша вздохнула.
- Это что, её письмо? - спросил отец, на этот раз побледнев. - Думаю, его нужно читать в присутствии не зубного врача, - он покосился на Григория, - а в присутствии психиатра!
Маша снова глубоко вздохнула. В горле стоял комок.
- Так читать или нет?
- Конечно, - прошептала сестра, - читай!
XLIII
"Милые мои Катя и Маша,, не показывайте это письмо бабушке. Это ни к чему. Она такая старенькая, наша бабушка. Она и так все знает и понимает, и это письмо было бы для неё ещё одним ударом... Я виновата перед ней, но знаю, она уже молится за меня и меня простила.
Вы единственные, для кого я взялась писать эти нелегкие строки. Мне кажется, вы должны меня понять.
Я уверена, что ты, Маша, поймешь все с полуслова, ну а Катя, как всегда, впадет в истерику, но потом все-таки поймет меня.
Я не могу так жить и уже приняла решение... Просто мне будет так лучше. Я могла бы привести миллион причин, почему я теперь решилась на это, но у меня нет времени. Я бы могла назвать вам самые главные причины, но только не очень-то уверена, что именно они - главные. Поэтому лучше, начну с самых мелких.
Всего их две: лебеди и пряники.
Вчера я выглянула в окно и вдруг обратила внимание, что в нашем пруду нет лебедей. Одни паршивые утки. Я задумалась и поняла, что не знаю, сколько лет прошло с тех пор, как они исчезли. Когда я была маленькой, на Патриарших летом люди гуляли по аллеям, пели под гитару и любовались на белых лебедей. А теперь, когда детство давным-давно прошло, когда люди перестали петь, остались одни паршивые утки. Говорят, они какую-то заразу разносят. Не то клещей, не то ещё что. Детство никогда не вернется, а я становлюсь старухой. Это во-первых.
Во-вторых, пряники. Не подумайте, что я сошла с ума. Просто я увидела в нашей булочной обыкновенные пряники, и мне страшно захотелось пряников. И я не могла их себе купить. У меня не было наличных денег, и мне неоткуда было их взять. Не знаю, известно ли вам или нет, но с прошлого года вага отец вручил мне кредитную карточку и потребовал, чтобы я отоваривалась исключительно в новом супермаркете по кредитной карточке. А мне захотелось пряников. Я увидела их не в супермаркете, а в соседней обыкновенной булочной - а там нужны наши деревянные. Я вернулась в супермаркет и стала умолять кассиршу, чтобы мне дали сдачи простыми рублями. Сопливая девчонка заявила, что не имеет на это права. Мол, я могу взять в их чертовом супермаркете все, что пожелаю, но расчет будет безналичным. Она убеждала, что у них тоже есть пряники, даже лучше, чем пряники, и, в конце концов, они всучили мне. эту коробку, и я пошла домой. Дома я попробовала их пряники. Может, они и лучше, но мне хотелось тех - которые в нашей булочной. А у меня не было ни копейки... Вот вам и вторая причина.
Только не подумайте, что я расстроилась из-за того, что у вашего отца появилась любовница. Какая глупость! Несколько месяцев я нахожу все соответствующие улики, указывающие на то, что он развлекается с ней прямо в нашей спальне. Волосы, пуговицы, следы помады, а однажды - даже её серьгу, которую я, естественно, оставила на прежнем месте. Ему уже мало дачи, которую он давно превратил в вертеп. Пусть его развлекается. Меня беспокоили лишь две вещи: чтобы как-нибудь не застать их на месте преступления и чтобы наша бабуля тоже не дай Бог их не застала. Впрочем, потом я перестала беспокоиться и об этом. Я поняла, что наша бабуля обо всем догадывается и тоже переживает, как бы я не застала его с любовницей. Я поняла это, когда бабушка несколько раз звонила Кате, которую я отправлялась навестить, и интересовалась, там ли я еще, а если нет, давно ли вышла из дома. Бесхитростная старушка не умеет врать. Зато я научилась. Я стала сама звонить домой, перед тем как вернуться, и предупреждала: я еду, мол, и через столько-то я буду дома. Под тем предлогом, чтобы бабушка не волновалась...