- Что он говорил тебе? - Нинель ждала продолжения.
- Для начала скажите, как его звали? - спросила мать.- А то уже интересно, а имени нет - слушать трудно.
Это могло быть ловушкой, и Рене помешкала - хотя сообразила потом, что осторожничает напрасно.
- Имени я вам, донья Бланка, не назову,- сказала она все-таки.- Он здесь под вымышленной фамилией. Германия участвует в испанских событиях, но не хочет, чтобы ее воины были известны. У него могут быть неприятности, если я начнуу его искать по немецкому имени. Поэтому я и отказалась от прямых розысков,- пояснила она Нинель, которой прежде давала иное объяснение своим поступкам.- Увидимся так увидимся, нет так нет. Будет хоть знать потом, что я за ним сюда ездила,- этого достаточно.
Здесь донья Бланка ей наконец поверила.
- До чего хитры женщины. И где ж ты хочешь его увидеть? В госпитале, если ранят?
- Летчиков, донья Бланка, ранят редко,- сказала Рене, и хозяйка поежилась от ее откровенности.- Может, отдыхать приедет... Может, я туда поеду, в Испанию - если повезет,- выдала она наконец заветное желание.- Но об этом я никому не говорю - так что и вы меня не подводите.
- Значит, любовь началась с ссоры? - спросила Нинель, которую любовь привлекала больше, чем военные действия.- Он тоже из аристократов?
- Нет. Наоборот совсем.- Рене скинула со лба прядь волос, как делала это в минуту глубоких раздумий.- Его отец - небольшой чиновник в министерстве иностранных дел и влиянием не пользуется. Но он был самый убежденный фашист из всех, кто там учился. Идейный. Мечтает о всемирном государстве без денежных тузов и профсоюзных демагогов - без плебейских армий, которые, как он говорил, собираются на Востоке, чтоб поработить разложившийся Запад...
- Не так быстро: я не успеваю,- пожаловалась переводчица.- Что ты зачастила?
- Потому что тысячу раз от него это слышала. Мы не во всем с ним расходились. Он, например, тоже считал, что не надо саботировать лекции опускаться до этого. Но и он считал, что с евреями надо кончать, что они никогда не поддадутся нацистскому перевоспитанию,- посмотри, говорит, на их кривые улыбки: их сам черт не переделает, носятся со своим Богом под мышкой, будто присвоили его, взяли себе на откуп, совещаются с ним каждый день, считают себя поэтому всегда правыми. В этом отношении он целиком доверял Гитлеру. "Майн Кампф" у него всегда был на столе...
- Француз? -Нинель уже начала кое-что понимать: у них в городе тоже были фашисты.
- Из Эльзаса. Отец - немец: поэтому его в летный отряд взяли.
- А почему вы сошлись с ним? - осторожно спросила Нинель, которая не могла ни позволить себе того же со своим женихом, хотя они давно были повенчаны, ни даже перевести этого вопроса матери. Та, впрочем, догадалась, о чем идет речь: у нее тоже открылись вдруг лингвистические способности.
- Почему сошлись? - Рене тут и вправду задумалась, и в ее рассказе немец-фашист, которого звали Францем, связался почему-то с Яковом.- Потому что я люблю людей, знающих, чего они хотят. То есть люблю я улыбчивых и веселых, а тянет меня именно к таким - серьезным и идейным. Они меня чуть-чуть подавляют, но мне это даже нравится...
- Что она говорит? - спросила мать.
- Думаешь, это легко? - сказала Нинель и перевела что сумела.
- Это потому, что она крестьянка,- упрямо повторила донья Бланка.- Ей нужен человек, который бы говорил ей, что надо делать.
Рене не обиделась на нее: замечание было колким, но она сама думала о том же.
- Нет, донья Бланка. Мне поводырь не нужен, я без него обойдусь. Что мне нужно - так это то, что всякой женщине,- надежного друга. Мне они видятся среди идейных, и тут-то я, наверно, и ошибаюсь. Если во мне есть что от крестьянки, то излишняя доверчивость. Но ведь и не все крестьяне таковы большая часть, наоборот, хитра и лукава... Знаешь, что он мне сказал, когда я сказала ему "да"? - спросила она Нинель, надеясь на то, что мать вовсе не понимает по-французски. Так оно и было, но по краске, залившей прекрасное непорочное лицо дочери, мать почувствовала неладное.- "Теперь мы будем делать вдвоем фашистскую революцию!".. - Нинель засмеялась, а мать, ничего не поняв, поджала губы и поглядела на обеих в высшей степени подозрительно.
- А ты что?
- Да мне показалось это немного странным, и я спросила: "А что, если я вдруг не захочу ее делать?" "Получишь тогда полный расчет",- сказал он и весь день потом дулся: нельзя шутить на такую тему. Так оно в конце концов и вышло.
- Не захотела вступить в партию?
- Не в этом дело - хотя и это тоже... Сказала ему как-то, что нельзя всех стричь под одну гребенку, надо людям дать свободу, чтоб жили как хотели, а он мне на это - это у тебя от гнилого либерализма, от твоего лживого католичества, что раз так, то нам не о чем больше говорить и незачем жить вместе - раз мы не понимаем друг друга в главном.
- Он был протестант? - спросила донья Бланка, поняв только слово "католический".
- Не знаю,- сказала Рене.- Их не понять. Вместо апостолов у них Гитлер - ему его было достаточно. Нас никто не подслушивает? - спохватилась она и огляделась по сторонам.
- Никто, Марта, тебя в Португалии в этом не упрекнет и не выдаст,-торжественно обещала донья Бланка: Рене знала, на какую педаль нажимала.-Наши фашисты ходят в церковь. Попробовали бы не ходить - их бы сразу поставили на место.
- Не все,- поправила ее дочь.- Брат ходит каждую неделю, а синьор Томмази, кажется, ничего не признает, кроме своей ячейки. Хотя и итальянец.
- Кто этот Томмази?
- Руководитель их фашистской секции,- сказала Нинель.- Мой брат ведь тоже фашист.
- Но не такой, как Томмази,- сказала мать.- Наш Хорхе прежде всего внук своего деда...
С братом Рене познакомилась на следующий день. Тот был недоволен тем, что мать взяла на пансион чужого человека: он не любил посторонних в доме. В первый день он нарочно не пришел обедать вовремя - под предлогом затянувшейся прогулки, но когда все-таки пришел и сел в одиночестве за стол, мать рассказала ему трогательную историю о девушке, последовавшей за женихом чуть ли не на поле боя, и он проникся к Марте тем особенным чувством, которое военные испытывают к женщинам, сопровождающим их в военных тяготах и сражениях.
- Тогда не бери с нее совсем денег! - объявил он.- Что за обед такой вкусный? И вино замечательное?
- Потому и замечательное, что ее взяли,- объяснила она. Он принял это к сведению и проникся поэтому к Рене еще большей симпатией.
- Кого она ищет хоть? Может, помочь нужно?
- Она не называет имени - говорит, что не положено.
- И правильно говорит,- одобрил сын, у которого одной заботой стало меньше.
- Отряд назвала. Не то ночные грифы, не то черные вороны. Летная эскадрилья - формируется в Лиссабоне. А сам он полунемец-полуфранцуз. Отец немец, поэтому взяли в германские войска.
- Все правильно. А почему у нее фамилия такая, если она француженка?
- От отчима. Отец, видно, непутевый был, прощелыга - она до сих пор опору в жизни ищет. Ездит за ней по всему свету.
- Все женщины такие - других не бывает. Рыба у тебя сегодня, мама, бесподобная. Попробую узнать про этих летающих птичек.
- Осталось еще на гостью посмотреть,- осторожно ввернула мать.Богатая - денег куры не клюют. Продала фамильные бриллианты, чтоб сюда приехать... Может, врет?
- Почему? Так оно и есть. Мы тратим, они копят. Врут, когда за аристократов себя выдают, а не когда в крестьяне записываются... Может, эти бриллианты ее дед у своего графа в доме нашел - в их Великую революцию.
- Сейчас все в прошлом,- сказала благоразумная мать.- Кто взял, того и деньги... Симпатичная, между прочим. Десять языков знает. Училась в Высшей школе в Париже.
Хорхе удивился.
- Ты что, меня за нее сватаешь? Чтоб я у своего боевого товарища невесту отбил? - шутливо сказал он и добавил серьезнее: - Хватит нам одного мезальянса в доме.
Мать с ним не согласилась: для нее свадьба Нинель была решенным делом.
- Аугусто хорошо относится к Нинель. И ей с ним хорошо.
- Не хватало еще, чтоб плохо к ней относился... Я не против их брака, но он не из тех, которым хвастают в обществе...