Теперь рассердился он:
- Потому и пишу... Потому что неизвестно, кто больнее. Вы или они вон, - и кивнул в сторону приемной, где сидели согбенные и скрюченные люди один другого краше.- Ладно, иди болей, - и вызвал к себе настоящего больного - или, на его взгляд, более здорового, чем только что прошедшие через его кабинет заговорщики. А Рене отправилась домой, и в руке ее был фальшивый документ - первый, но не последний в ее жизни...
Мэрия Сен-Дени кишела людьми - здесь все бурлило и кипело. Арестовали мэра, грозили посадить других - было от чего придти в движение. Импозантное, выстроенное в конце века ложноклассическое здание с вполне буржуазными колоннами, решеточками и балконами нестройно гудело внутри и до неприличия часто хлопало и визжало дверьми снаружи. Они прошли к Дорио: он занимал самый большой кабинет, где принимал иной раз высоких посетителей. Дорио кипел и бурлил, как сама мэрия. У него были сложные отношения с Вильмореном. Одно время Дорио сам хотел занять его должность, но этому воспротивилось Политбюро, не желавшее видеть его облаченным в еще одну почетную мантию. Тогда в выборные списки ввели заместителя мэра Корбулона, который, по замыслу Дорио, должен был стать в мэрии его рупором и глашатаем, но Вильморен не думал уступать пальму первенства и, воздавая должное Дорио, не захотел угождать его представителю. Но теперь, когда за решетку угодили оба, и Вильморен и Корбулон, все было забыто: общая угроза сплачивает рабочих и заставляет на время забыть прежние разногласия.
На высоте революционной волны Дорио вырастал из тесных одежек и обнаруживал свойства прирожденного вожака и главаря стаи. Русские товарищи, больше всего ценившие в рабочих руководителях способность именно к такому перевоплощению, предпочитали его поэтому другим и сохраняли в обойме, несмотря на все его, тоже врожденные и неустранимые, пороки и недостатки. Они вообще никак не могли решить, кого поставить во главе французского рабочего движения, интриговали, меняли вождей по своему усмотрению, и отчасти поэтому среди коммунистов было так много свар и раздоров. С Дорио они, забегая вперед, крупно ошиблись.
- Дуке прибыл? - Дорио мельком взглянул на прибывших, угадал их настроение, стал насмешничать: - Что приуныл, Дуке?
- Да вот велено заводы и фабрики поднимать,- как умел, защитился он.- А какие заводы у нас в округе? Мулен-Руж если только.
- Почему? У вас авиационный есть - у тебя под боком. Был там когда-нибудь?
- Туда не пускают, Дорио. Как на военную базу.
- Я знаю. И ты приехал к нам - подымать королей в нашей Базилике? Давай в самом деле в Базилике штаб восстания разместим,- предложил он Фоше.-Повесим там красный флаг? Прямо над могилами?
- Над могилами - это чересчур,- сказал Фоше: он был для Дорио как бы ангелом-хранителем, предостерегавшим его от чересчур буйных речей и поступков.- Могут понять неправильно.
- Ну над портиком! Не в этом дело! Лишь бы висел: он на них как красная тряпка на быка действует. Что испугались?! - обратился он к Дуке и, поскольку тот замялся, ответил за него: - Камерной параши? Так она ничем не хуже ваших отхожих мест! Им, думаете, сейчас до этих пустяков: повесим мы флаг или не повесим? Когда они ва-банк пошли! Они будут сажать, не спрашивая за что! Если мы их бояться начнем! Страх последнее соображение отнимает. Знаете, как Мориса поймали? Нет?..- Он засмеялся нахальным юношеским смехом.- Залез в платяной шкаф к хозяину кафе! Ей-богу не вру! Его оттуда еле вытащили: вцепился в хозяйкины платья! Она еще ему счет представит!
- Если это так,- сказал Дуке под впечатлением услышанного,- его нужно под партийный суд отдать.
- Так и передать? - не без яду в голосе спросил Дорио. - Девятый район, скажу, настаивает на трибунале... Не до того сейчас. Не до судебных разбирательств. Поедем на заводы - подымать рабочих.
- Пришло такое распоряжение,- подтвердил Дуке, уже поняв, что погорячился с повесткой на судебное разбирательство.
- Распоряжение! - передразнил его Дорио.- Отсюда оно и пришло! Из этого кабинета! На телефоне же не видно, кто звонит! Некому больше это распоряжение давать было. Поехали! Я на вагоноремонтный, Рене со мною: посмотрю, как она с рабочими говорит. В кабинете, с глазу на глаз - это у каждого выходит, а на заводе посложнее. Хотя и это не беда,- успокоил он сробевшую девушку.- Знай чеши себе да голоси громче. Ты на конгрессе была?
- Была.
- Видишь. У тебя ж хорошая школа. - И, обратившись к товарищам, вновь задорно засмеялся.- Как она инвалида этого бинтами обмотала и из зала вывела! Полоумного, который чуть глаз филеру не выколол! Я дерусь, а меня смех разбирает. Мне ж сверху видно было. Чуть не влюбился в нее! Так было дело? - спросил он Рене.
- Насчет бинтов? - уточнила она, поскольку не любила двусмысленностей.
- А насчет чего еще? С влюбленностью я сам разберусь.
- Так,- призналась Рене.- Только бинты он с собой взял.
Дорио снова засмеялся: смех его был неистощим в такие дни, как этот.
- Партийное имущество унес?
- Ну да. Хотел ими родителей напугать.
- Это он сказал так,- пренебрежительно и проницательно заметил тот.- А на самом деле перепугался. Как Морис в гардеробе! Все! Машина одна, всех развезет по очереди. Дуке в муниципальную типографию: пусть типографов на революцию поднимает. Мне это не удавалось никогда.Там законники сидят. Начитались распоряжений префекта, которые сами же и печатают!..
Они развезли ораторов по заводам и ехали теперь втроем с водителем.
- Этот вагоноремонтный небольшой, но народ там боевой, задиристый,-говорил Дорио.- Неквалифицированный - поэтому. Попробуй на Рено сунься. Не пустят, во-первых, во-вторых, слушать будут с иронией да с задними мыслями. Если вообще придут. Я туда не езжу. У нас, к сожалению, чем грамотнее рабочий, тем трудней подбить его на уличное дело. Пойдет, но только когда подопрет так, что деваться некуда. Тогда, может, и зачешется. А пока будет в своей норе отсиживаться. Голосовать - пожалуйста, отдаст свой голос и другому подскажет, а в драку не полезет. А здесь придется на улицу выходить - это единственное, чего они боятся. Власти, я имею в виду. И хозяева в таких местах уступчивее. Маленькое производство - зависит от заказов, а мы им кое-что подбрасываем. Вагоны обычно железным дорогам принадлежат, но и у нас есть небольшой парк - даем подремонтировать.
- Но этого мало, наверно? - спросила Рене, вовлекаясь в хозяйственные расчеты.- Сами говорите, небольшой?
- А другие коммуны на что? И красные, и всякие. Они нам вагоны, мы им что-нибудь другое. Муниципальная власть - особая штука, Рене. Она столицу не любит - тут есть поле для маневрирования. Приехали. Жди нас здесь,- сказал он водителю,- мы ненадолго. Не расстаюсь с машиной, - объяснил он Рене.- С ней как крылья вырастают...
Охрана пропустила их. Рядом с ней уже стояли боевики Дорио: его приезд был подготовлен. Хозяин не вышел их встречать: визит был все-таки неофициальный - но распорядился, чтоб ему дали выступить в обеденный перерыв. Дорио приехал на полчаса раньше: чтоб не отнимать у работяг золотое время обеда, и хозяин закрыл глаза на изменение распорядка: это тоже входило в установившиеся уже правила. Дорио пошел к импровизированной трибуне на заднем дворе завода: он любил осмотреть свое рабочее место. Рене зашла в первый попавшийся ей на глаза цех. На заводах она никогда не бывала. Цех представлял собой двор, застеленный широкими толстыми досками. В дождливое время года здесь стояла густая грязь - теперь доски лежали посуху. Во дворе возились и суетились с десяток рабочих: разбирали старый пассажирский вагон. Рене подошла ближе. С ее приходом, как если бы объявили перерыв, многие отошли в сторону, закурили, несмотря на запрет, висевший тут же, но двое: один постарше, другой помоложе - заработали вдвое быстрее и ухватистее прежнего: первый, чтоб показать работу, второй - потому что подошла девушка.
- Посмотреть пришла? - спросил тот, что постарше, в замасленных штанах и в грязной, потерявшей начальный цвет рубахе.
- Митинг проводить.- Но призналась затем: - Но и посмотреть тоже.
Он кивнул.
- Трубу вот хочу вытащить. Проржавела, худая - надо менять, а она не дается. Отойди маленько. А то вырвется из рук - по голове может дать. Надо бы отпилить ее, да мы народ такой: норовим скорее. Оно дольше и выходит. Одному так концом дали, что в больнице две недели пролежал. Сотрясение, что ли. Но они это сказали так, а на самом деле, может, что похуже было. Хозяина решили не подводить. Посторонись, Жак, я еще раз дерну...
Жак отошел в сторону, присоединился к Рене, рабочий, которого звали Жаном, еще раз применил силу - ржавая рыжая труба вырвалась с треском из своего ложа. Жан еле удержался на ногах, но остался доволен.
- Сила есть - ума не надо. Теперь новую будем прилаживать.
- Тоже силой? - спросила Рене.
- Нет, эту не будем портить. Вон они какие красивые,- и кивнул на новые иссиня-черные трубы, ждавшие своего часа в большой стопке на другом конце двора.- Согнем по контуру.
- По старой?
- На старой уже не поймешь ничего - вся гнутая. Будем на месте прилаживать. Вон станок для гнутия. А другие точить и сверлить ее потом будут. Все просто - за пять минут освоить можно,- простодушно сказал он и, глянув лукаво, тут же опроверг себя: - Это так кажется только. Я пять лет вкалываю, а все учусь. А Жак и учиться не хочет. Уходить собрался.
- А за что горбатиться? Платят мало.- И пояснил Рене: - Десять франков в день? Да я за такие гроши лучше улицу подметать пойду.
- Так тебя туда и взяли. Там все арабы разобрали. Им еще меньше платят. Девушка нам сейчас на митинге обо всем расскажет. О чем митинг хоть?
- Арестовали сто двенадцать человек. На конгрессе, посвященном подготовке Дня первого августа.
- А что за день?
- День борьбы с милитаризмом и военной угрозой.
Жан кивнул, не вникая в суть дела.
- Это они не любят. Служить нужно не рассуждая. Ты служил, Жак?
- Нет. Как из Бретани смылся, так меня из виду потеряли.
- Оно и видно. А что от нас хотят? - спросил он Рене.
- На уличную демонстрацию выйти. В знак протеста.