- Приехали из "Юманите". По поводу шума.
- Смотри, как бы у тебя другого шуму после этого не было. Сыра нет, и баста.
- Да нам его и не надо,- сказал Андре.- Может, пойдем с бутылками да колбасой - куда-нибудь поближе к самолетам. И от Марсель подальше.
- Зачем? - спросил недогадливый хозяин.- С ней ясно, а к аэродрому на кой?
- Послушаем, как гудит,- сказал Андре.- У меня правило - пишу только то, что сам видел и слышал.
- А вот это правильно! - одобрил тот.- Марсель! Мы пошли! Раз ты нас не привечаешь, мы другую найдем! - и, подмигнув гостям, повел их в окрестности аэродрома.
Он оказался небольшим и, видно, и в самом деле предназначенным для осмотра и починки того, что можно было сделать на месте без завоза в ремонтные ангары. Андре расспросил рабкора о числе предполагаемых сотрудников (чтоб знать, скольким среди обслуживающего персонала угрожает глухота), о численности охраны (для той же цели) и о марках или, поскольку хозяин был несведущ в авиационной технике, хотя бы величине самолетов (для уточнения технических подробностей),- все это он записывал в блокноте одному ему понятными значками и буквенными сокращениями. Колбаса была съедена, вино, которого всегда мало, выпито - возник соблазн сбегать за второй бутылкой, уже местной, но от этого их удержала благоразумная Рене: пришла, по ее мнению, пора прощаться. Хозяин за время знакомства сдружился с газетчиком и обещал, что будет писать и дальше: раз все так весело кончается.
Было поздно. Последний поезд в Париж отошел часом раньше.
- Мы в отель,- сказал Андре.- Есть у вас гостиница?
- Есть, конечно, но на кой она вам? Что я, у себя вас не размещу?
- Не надо,- отсоветовал Андре.- Во-первых, Марсель, во-вторых, тебе это ни к чему. Может, не выйдет ничего с письмом, а разговор пойдет, что жаловался, корреспонденты приезжали, а ты их у себя принял. Что раньше времени на рожон лезть? - И хозяин осекся, замолк, признал справедливость его слов.- Лучше скажи всем, что к тебе парочка из Парижа приезжала старого знакомого сын с девушкой, от него привет тебе передавал, выпили слегка, а дома у тебя не остались. Потому как девушка строгая: ей неприлично под одной крышей спать.
- Да я и вижу, что она строгая,- согласился рабкор, совершенно им обмороченный.- Ни слова за все время не сказала.
- Она практикантка,- сказал Андре.- Со мной в газете работает. Пока только учится. Надеюсь, выйдет у нас что-нибудь, с шумом твоим...
Хозяин вызвался проводить их до гостиницы, спротежировать и сбить цену за номер, но его разубедили: под тем же предлогом конспирации.
- Со всем этим осторожней надо быть,- разъяснял Андре спутнице.- Хорошо этот парень ничего не понял и никогда не заподозрит. А могут и сообразить, что к чему. Недавно один в контрразведку пошел: что это за вопросы ему задавали, которые не профсоюзы должны интересовать, а чужую разведку,- и глянул многозначительно.- Свой, между прочим, парень - коммунист и профсоюзник.- Он обождал минуту, сменил неприятный разговор: - Теперь ты видела, что к чему. Мне Робер говорил, тебе скучно на легальной работе и тебя интересует что-нибудь живое и рискованное.- ("Когда успел?"- подивилась Рене, обещая себе не говорить больше отцу лишнего.)- Так-то ты подходишь нам по всем статьям: мы о тебе навели справки - и о выставке той и до нее - об истории с плакатами. Но прежде надо задать тебе несколько вопросов...
Рене была ошарашена всем этим. Она не просила отца ни о чем подобном и ничего похожего ему не говорила. Она еще не знала, чем будет заниматься в жизни, но такое ей и в голову не приходило. Но она ничего не сказала и не опровергла слов отца - предпочла промолчать и остаться в тени, чтоб побольше выведать из Андре: в ней жили уже задатки будущей разведчицы.
- Прежде всего скажи, в каких ты отношениях с Дорио? - Андре поглядел на нее испытующе и исподлобья.- Ее в который раз уже об этом спрашивали, и эти вопросы набили ей оскомину.- Что ты о нем думаешь? - спросил он, потому что она медлила с ответом.
- Это так важно?.. Думаю, хороший организатор. Бузотер - но это тоже необходимо. За это его и любят. Рабочие за ним идут - я это сама видела.
Он кивнул:
- Это все так. С виду, во всяком случае... Но у нас есть сведения, что он связан с полицией...- и глянул украдкой.- Поэтому если хочешь иметь дело с нами, надо с самого начала с ним определиться.
- С ним все просто,- сказала она спокойно и взвешенно.- У меня с ним нет никаких отношений. Кроме самых обычных.
- Это так? - на всякий случай спросил он, ожидая, видимо, дальнейших уверений, но она смолчала, давая понять, что нет смысла спрашивать ее о чем-либо дважды, и он вынужден был этим удовольствоваться: - Если так, то будем считать вопрос исчерпанным.
- А что вообще происходит в партии? - спросила Рене, и слова эти, несмотря на видимую беспечность, прозвучали глухо и серьезно.- Я спрашивала у отца, но этот вопрос, наверно, не для него. Какое место у нас занимают русские?
Андре был готов к ответу и все же замешкался.
- Этот вопрос многие задают, Рене, но мало кто знает, как на него ответить... Дело в том, что французы сами революции не сделают.- Он поднял с дороги хворостинку и начал махать ею, как лектор указкой, помогая себе в рассуждениях.- Не сделают, потому что слеплены из другого теста. Считают, что свое и так возьмут и проживут без лишних забот и треволнений. А дело к войне идет. В ней надо будет воевать, а не отсиживаться дома. Мы стали на сторону русских: нам представляется, что они сыграют в войне главную роль, и надо помогать им, пока не поздно. Пока их все скопом не затравили. И отец твой так думает - только не хочет при этом свою независимость потерять: денег, видите ли, брать не хочет и этим сразу всем делается подозрителен. Независимые не нужны никому - да и как без денег заниматься нашими делами? Поэтому его никто своим не считает, хотя делает он, может быть, больше, чем другие... Ладно, хватит о нем: мы-то как раз его любим за бескорыстие... Если забыть, конечно, про его необязательность,- припомнил он.- Тут он не имеет себе равных. Может назначить встречу и уехать куда-нибудь в Прованс с новой пассией. Для начальства нет ничего хуже - нам они еще разрешают с ним дело иметь, а сами не хотят и знаться... Теперь о русских. Они просят у нас военные сведения - мы их даем: надо быть до конца честными - воевать-то в первую очередь им придется. Почему один народ должен отдуваться за других, а те ждать, когда им каштаны из огня вынесут... Они, конечно, тоже не сахар русские эти. Любят, чтоб им льстили и подпевали - за это и денег дадут и поддержат кого не надо. Дорио ведет под шумок переговоры с правыми, с фашистами находит общий язык, Барбе, кажется, такой же, а они у них сейчас чуть ли не фавориты. Потому что новые: прежних Каменев и Зиновьев поддерживали, они теперь в Союзе первые враги и оппортунисты, и их люди, стало быть, на подозрении.
- И что делать? - спросила Рене.
- Да то и делать, что делается. Все само собой образуется. Силою вещей. У нас сейчас Жак фактически всем заправляет. Он и Морис: Морис легальный аппарат ведет, Жак нелегальный. Они женами, что ли, обменялись для большей надежности - чуть ли не свойственники. Хотя оба как будто бы не в фаворе... Трудно понять?
- Трудно.
- И не поймешь. Нарочно все запутывают. Деньги, во всяком случае, у Жака. И вся сеть оперативная. И связи - напрямую с Коминтерном и с Красной Армией. И люди у нас - один лучше другого. Шаю видела? Посмотришь - веселый крепыш и ничего больше? А за ним вся парижская полиция гоняется. Знаешь, как они его зовут? Фантомасом. Не потому что самый сильный, а потому что от всех уходит. Так в газетах и пишут: был Фантомас и снова ушел - как сквозь землю провалился.
- Шая - это псевдоним?
- Нет, он под своим именем выступает. Зачем мне, говорит, лишняя статья? Пока не задержат, могу позволить себе это удовольствие. Не любит на чужие имена откликаться. Все до поры до времени, конечно...- Он поглядел искоса.- Видишь, сколько я тебе наговорил? Это чтоб ты выбор сделала правильный. Если захочешь с революцией связаться. А ты захочешь - я тебя насквозь вижу. Иначе бы не стал говорить всего этого: не положено.
- Мне надо лицей кончать.
- Кончай, конечно. Времени много. В один день такие дела не решаются. Придешь к нам, когда захочешь. А пока забудь все, что я тебе спьяну выболтал...
В отеле, небольшом, но чистом и уютном, как все сельские гостиницы Франции, Андре попросил номер для девушки, себе же - хоть солому на сеновале.
- Думаете к девушке вечером прийти? - спросила недоверчивая хозяйка.- У нас это не принято.
- Что вы, мадам, разве мы на таких похожи? Вы меня в краску вгоняете...
Он проводил Рене в ее комнатку, оглядел обстановку, остался ею доволен и задержался в дверях дольше необходимого.
- Ну вот. Тебе удобно будет. Надеюсь, не очень устала?..- помешкал, потянулся к ней, но сдержал себя, усмехнулся и пошел спать в конюшню...
А Рене почувствовала на расстоянии это несостоявшееся движение, физически ощутила его и, странное дело, в последующем вела себя с молодыми людьми так, будто оно в действительности имело место, будто она имела опыт в свиданиях и прошла первый барьер любовного сближения. Тот, кто робеет в последний момент, не столько теряет сам, сколько готовит почву для другого...
У нее не было претензий к отцу, но она все-таки спросила его, зачем он организовал ей эту прогулку.
- Для расширения кругозора.- Он улыбнулся скованно.- Чтоб знала, что к чему.- И глянул искоса: - Тебя же ни к чему не принуждают...
Видно, они успели рассказали ему об этой поездке.
19
История эта имела все-таки продолжение. Хотя Рене и сказали, что она сама выберет день и придет к ним, когда захочет, следующий шаг к сближению снова сделала не она, а люди из нелегального отдела Компартии.
Рене продолжала ходить к Марсель в "Юманите" - благо редакция была рядом. Марсель продолжала опекать юную девушку из предмеcтья, которая, по ее мнению, отличалась способностями в самых разных областях, но ей не хватало чего-то важного - того, что можно назвать умением подать себя и что, надеялась Марсель, разовьется в общении с нею. Они еще несколько раз побывали в Лувре и стали называть себя подругами. Рене гордилась этим знакомством и не упускала сказать при случае, что дружит с дочерью самого Кашена: трудно уберечься от тщеславия - это распространеннейший из людских пороков. Марсель всегда была окружена интересными молодыми людьми. Рене хотя сама не любила и даже избегала чрезмерного мужского внимания, но успехам Марсель радовалась и признавала, что ее подруга обладает даром, которым она не владеет - умением, ни с кем в особенности не сближаясь, привлекать к себе массу поклонников. Правда, тут нужна оговорка, которую влюбленная в подругу Рене не делала. Журналисты "Юманите", ухаживая за Марсель, не взыскивали с нее в случае любовных неудач и заранее довольствовались невинным флиртом: она была дочерью директора газеты, и их искательства, со всеми поправками на время, место и идейные разногласия, повторяли в чем-то отношения приказчиков с дочерью хозяина.
Впрочем, любовь не играла большой роли в этом кружке, а была скорее данью возрасту и приличиям - только Серж был увлечен Марсель больше, чем следовало. Члены кружка были заняты политикой и искусством - в разных сочетаниях и взаимопреломлениях этих двух важных ипостасей общественной жизни и деятельности. Здесь охотно говорили о концертных и выставочных событиях сезона и мечтали об особой коммунистической газете или еженедельнике левого толка, в которых могли бы заняться этими желанными предметами без оглядки на число строк и на ворчливого французского рабочего, который больше всего на свете не любил, чтобы ему кололи глаза невежеством, и потому, руками преданных ему редакторов, не допускал в свою газету того, что было выше его понимания. Журналисты даже распределили между собой отделы будущего журнала: Марсель брала на себя музыку, живопись и новинки афиш; Серж - связь деятелей искусства с детьми и с рабочими коллективами (потому что о них тоже нельзя забывать, а он в этой компании был самый совестливый); третий, Венсан, отвечал за литературу. Сам он писал бесконечный роман, который никому не показывал, и печатал в "Юманите" несложные вирши по случаю разных событий и праздников - эти читала уже вся рабочая Франция, но мнение ее автору известно не было, поскольку стихи не были подписаны и составляли как бы неотъемлемую собственность газеты.
Все было бы хорошо, но в последнее время это размеренное и приятное существование оказалось между молотом и наковальней и стонало под ударами незваного пришельца. Москва прислала в газету своего полномочного представителя и диктатора, грозного черноморца Андре Марти, героя русской революции, некогда возглавившего французских моряков, отказавшихся стрелять в русских товарищей, и отсидевшего за это срок во Франции. Он долго жил в столице мирового пролетариата, засиделся там и горел желанием навести порядок в своем прогнившем дотла и заблудившемся в трех соснах отечестве.
Началось с того, что он наотрез отказался здороваться с сотрудниками на лестнице: будто это было не в его правилах или занимало у него слишком много времени. Вайяну-Кутюрье, главному редактору газеты, который приготовил ему излюбленную остроту о том, что его ругают весь месяц, а в конце его говорят, что газета все-таки не так уж плоха, в ответ на это изящное, не раз произнесенное и просящееся в историю бонмо, Марти сказал, с неслыханным в этих местах цинизмом, что у него: а) нет времени здороваться в газете с каждым встречным и б) отныне и в начале и в конце месяца будут одни лишь нелицеприятные разборы и разгромы написанного, так что пусть он не надеется на снисходительность (все это было сказано куда грубей и проще). Марти по характеру своему был угрюмый и дерзкий боец - тюрьма его нрава не укротила, а пребывание в Москве довело до совершенства. Больше всего попадало почему-то Венсану, хотя его статьи и стихи не давали этому повода: Марти, видно, не выносил поэтов - исключая тех, кто написал тексты "Марсельезы" и "Интернационала"...
- Что ему дались мои баллоны? - удивлялся Венсан, читая очередные вымаранные строки.- Чем я теперь колонны зарифмую?..