- Максим Максимыч Исаев.
- Гиацинтов.
По залу пронесся быстрый, как ветер, шепоток. От двери, прямо к столу, ни на кого не глядя, шел Николай Дионисьевич Меркулов, министр иностранных дел. Подвижной, с умным казацким лицом, широкоскулый, он улыбчиво поздоровался со всеми, выпил немного вина и, не говоря ни слова, начал ковырять вилкой паштет из рыбьей печенки.
- Профессор, - вскользь заметил он Гаврилину, - из Вашингтона вам пришла виза, так что, по-видимому, самое большее через неделю вам следует ехать.
- Когда профессор становится главой дипломатической миссии, - заметил Ванюшин, - ждите крупных неприятностей, а пуще - убытков, отнесенных за счет гордости и бескомпромиссности.
Меркулов нагнулся к Ванюшину и негромко, одними губами, прошептал:
- Только что в порт прибыл атаман Семенов. И уже по всему городу расклеены его приказы с подписью: <Верховный Главнокомандующий всеми Вооруженными силами востока России>. Этот идиот не понимает новой ситуации. А в порту уже началась стрельба. Пьяные семеновцы палят.
- Где Спиридон Дионисьевич? - медленно трезвея, спросил Ванюшин.
- Брат молится. Заперся в своем кабинете и ничего слышать не хочет. Поехали туда? Примете ванну, а я заварю кофе и станем думать.
Ванюшин поднялся, в глазах у него потемнело. (Он думает, что это от сердца. Но нет - люстры медленно гаснут, а в огромные окна вползает серый рассвет. Амурский залив сейчас кажется густо-зеленым, как весеннее поле ночью.)
- В чем дело? - ни к кому не обращаясь, спросил Гиацинтов.
К нему подтрусил метрдотель и шепнул на ухо:
- Стачка.
Гиацинтов медленно поднялся и, поклонившись всем, ушел из зала.
Следом за ним - Меркулов и Ванюшин.
Гаврилин глядел на их спины и говорил устало:
- Политика лакеев отличается растерянным либерализмом и часто сменяется ненужной жестокостью; при этом - глупо непоследовательна и наивно хитра. Спокойной ночи, Исаев. Заходите к нам, я буду рад вас видеть. Долин, спокойной ночи. Едем. Сашенька, спать пора.
Когда Гаврилин с дочкой уехали, Долин предложил:
- Поехали к проституткам, Максим Максимыч?
- Я, пожалуй, попью кофе.
- Тогда прощайте, еду на растерзание.
- В добрый час...
Исаев остался за столом один и долго смотрел на рассветающий залив спокойный и безбрежный.
<ВЕРСАЛЬ>. НОМЕР ВАНЮШИНА. УТРО
_____________________________________________________________________
- Вы знаете, в чем заключается трагедия добрых людей? - спросил Николай Иванович Исаева.
- По-видимому, в том, что у них напрочь отсутствует злость.
- Отчасти. А главное - добрых людей весьма мало на земле, вот в чем дело. Добрые люди пожирают самих себя, переживая содеянное ими. И наконец, они все меряют своей доброй меркой. А это самое страшное. Желание мерить все на свою мерку в конце концов либо сделает доброго человека безвольной тряпкой в глазах окружающих, особливо самых близких, либо превратит в злодея - с отчаяния.
- Надеюсь, - спросил Исаев, - эта тирада ко мне не имеет никакого отношения?
- Господь с вами. Кстати, не позволяйте никому называть вас Максом. Особенно женщинам, которых любите.
- Я позволяю любить себя - только лишь. Сам же стараюсь не любить это утомительно.
- А как это у вас выходит? Дайте рецепт.
- Просто-напросто я отношусь к числу не очень добрых людей. Возможно, вы слышали об опытах Карла Кречмера?
- Нет.
- Занятные опыты. Кречмер делит человечество на три категории: на пикников, атлетиков и астеников. Пикники - полные, быстрые в движениях, с короткой шеей, сильно развитой грудной клеткой, склонные к тучности и одышке, кареглазые и крутолобые люди. Не смейтесь: Кречмер провел более тридцати тысяч наблюдений в своей клинике. Я сейчас буду перечислять характерные черточки пикников - и это все будет про вас.
- Валяйте.
- Пикники социабельны, все выдающиеся политические деятели мира, начиная с времен Эллады, были пикники, для людей этого типа одиночество страшнее всего, они созданы для общества, для активнейшей работы, самые распространенные заболевания у них сердечные, они мнительны и легко ранимы, их замыслы широки и неконкретны, они исповедуют синтез, а не анализ, их память отнюдь не универсальна, а сохраняет лишь самое броское и яркое, отсюда, кстати, обывательская уверенность, что пикники поверхностны в знаниях; они воспринимают книгу, спектакль, науку в целом, сразу, или принимая ее, или отвергая напрочь; полная бескомпромиссность у пикника сменяется таким компромиссом, который и атлетику и астенику будет казаться предательством. И наконец, в любви бесконечные увлечения, причем и любовь и увлечения - отнюдь не самоцель, а некий вспомогательно-стимулирующий инструмент для непрерывного обновления основной его, пикника, деятельности.
- Да у вас просто готовый номер для концерта. Ваши сведения ошеломят всех пикников в зале. Занятно. Ну а что такое атлетики?
- Внешне эталон атлетика - греческая скульптура. Спокойствие, рационализм, точность. Астеник - худой, с покатыми плечами, абсолютно невосприимчив к жировым накоплениям, склонен к легочным заболеваниям, аналитичен, пессимист.
- Вы думаете, эта классификация серьезна?
- Пока рано делать заключения. Но опыты, по-моему, интересны.
- И у пикников в семье обязательно бордель, да?
- Не всегда, но в большей части.
- Точно! А кто виноват? - усмехнулся Ванюшин. - Футуристы, акмеисты, имажинисты и вся прочая сволочь...
- Зачем же вы о них так грубо?
- А я их ненавижу. Все эти <измы> - способ, фокусничая, быть сытым и устроенным в те времена, когда цензура свирепствует против реализма. Они строят загадочные рожи и порхают по самой поверхности явлений и при этом играют роль непонятных гениев, которых травит официальщина. Тьфу!
Исаев долго стоял у окна, дожидаясь, пока Ванюшин завяжет галстук и причешется.
- Наверное, нет ничего грустней, - задумчиво сказал он вернувшемуся из ванной Ванюшину, - как смотреть на женщину, которая долго сидит одна в сквере...
- С одной стороны. А с другой - нет ничего грустнее, как смотреть сегодня утром на нашего премьера, которому предстоят переговоры с Семеновым. Едем в редакцию, надо писать в номер комментарий, я введу вас в курс дела.