Ответ быстро переводят Танака. Тот сосредоточенно слушает, мило улыбается. Просит:
- Что еще веселого скажет господин русский министр?
Ревет паровозный гудок, и только это спасает переводчика от мучений при дословном переводе того, что выпалил Блюхер. Петров отворачивается, чтобы не было видно его усмешки. Обнимает и целует Блюхера. Василий Константинович вскакивает на подножку, и поезд начинает набирать скорость.
По перрону, пропущенный полицией, бежит человек с чемоданчиком. Он вскакивает в предпоследний вагон, и чьи-то заботливые руки поддерживают его на площадке. Фонарь высвечивает лицо. И видно, что это князь Юрий Мордвинов, специальный агент Гиацинтова.
ВЛАДИВОСТОК. РЕДАКЦИЯ ВАНЮШИНА
_____________________________________________________________________
Всю ночь Ванюшин с Исаевым просидели у телеграфной ленты. Они пили крепкий, заваренный Ванюшиным кофе и молча читали восторженные отклики со всех концов земли на <бесподобную по мужеству операцию на Дальнем Востоке>. Вечерние парижские газеты дали под огромными шапками свои комментарии к событиям в России: <Величие победы - в стремительности наступления!>, <Смерть или Кремль! - лозунг героев белой гвардии>, <Реальные шансы на Кремль>. Лондонские газеты, более трезвые в оценках, также очень пространно комментировали события в России, но перспектив пока не намечали. Молчали только газеты двух великих держав: Японии и США. Япония делала вид, что все происходящее за Владивостоком не представляет никакого интереса для Токио и является сугубо внутренним делом русских. Вашингтон получил шифровку из <Владиво-ньюс>, от майора Кларка, руководителя разведцентра, с просьбой дать сдержанный комментарий только в утренние газеты, ибо ситуация пока еще не совсем ясна, хотя успех Меркуловых очевиден. Майор Кларк справедливо полагал, что вся эта операция бело-японцев является не столько общесоюзническим делом по освобождению России из-под большевистского ига, сколько средством Токио оказать нажим на Читу и Москву, имея в виду дайренские переговоры. Хотя переговоры велись при закрытых дверях, Кларку удалось узнать о некоторых пунктах японских требований, которые, будь они приняты Москвой и Читой, противоречили бы американским интересам на Дальнем Востоке и утвердили бы здесь гегемоном Японию. Причем это было бы санкционировано как большевиками, прими они дайренские условия, так и демократическим меркуловским правительством, которое в конечном счете к идее вольного города Владивостока относилось как к единственно возможному шансу остаться у власти, признанной миром. Расчет японцев, таким образом, был весьма перспективен. Они учитывали возможность российских парадоксов. То, что невозможно нигде в мире, возможно в России: опыт последних пяти лет доказывал это со всей очевидностью.
Молчание Вашингтона было огорчительным для Меркуловых. Поэтому Ванюшин и просидел всю ночь в редакции, ожидая возможных новостей из-за океана. Но Америка молчала, если не считать сухих, заметок, набранных петитом в разделе хроники.
- Максим, - сказал Ванюшин, растирая своей большой, доброй пятерней мясистое лицо, отекшее за ночь от курева и кофе, - вы никогда не думали о гиацинтовском хамском утверждении, что, мол, в России истинную свободу возможно сохранить только с помощью нагайки и штыка? Иначе разворуют ее, пропьют и продадут кому угодно.
Исаев закурил, вытянулся в кресле, хмыкнул.
- Что вы? - удивился Ванюшин.
- Ничего. Вспомнил одного приятеля. Он как-то здорово сказал: <Я плохой друг, но зато я великолепный враг>.
- Почем продаете афоризм?
- Хотите - подарю.
- К чему только вы это?
- Бог его знает. Память не подвластна разуму. Во всяком случае, мы еще не смогли найти тех центров, которые ее контролируют.
- Порой вы производите на меня странное впечатление.
- Именно?
- Мне кажется, что вы утомлены какой-то затаенной болезнью. Иногда в вас проглядывает жестокость.
- Вероятно.
- Отчего так?
- Думаю, Николай Иванович. Просто оттого, что думаю. Знаете, почему злюсь? Потому что я пришел к выводу, что нигде так ни хорошо ошибающимся, как у нас. У нас заботятся об ошибающихся, им помогают, о них пекутся. И порой мне становится завидно. Вот вам разве не хочется поошибаться? Ну хоть самую малость...
- Еще как...
- Так что же?
- Всем можно ошибаться, только вот прессе в наши дни ошибаться нельзя. Курс должен быть точным. Либо - либо. Тут надо трезво рассуждать, без ошибок. Мне неприятен большевизм с его утилитарностью и тупой верой в свою истинность и непогрешимость. Я понял, как можно с ним бороться, потому что к любому явлению я отношусь непредвзято. Я изучил их, я их понял.
- Как же надо с ними драться?
- Очень просто. Чтобы помешать хорошему делу, которое они затевают, надо начать это их новое дело хвалить. Они все время жонглируют словами Бебеля: <Почему тебя хвалят враги, старый Бебель, подумай, какую глупость ты совершил>. Они ведь наивные враги христианства. На самом-то деле они большие христиане, чем папа римский, потому что у них все зиждется на вере, привнесенной вождями, их пророками. Вот вы заметили, как я восторгаюсь в редакционных статьях введением нэпа? Уверяю вас, кое-кто у них звонит: <Если злейший враг Советов Ванюшин хвалит нэп, надо разобраться, в чем тут дело!> Поверьте мне - не сейчас, так через год, два, но они все равно схватятся за голову. А глупости, которые они весьма часто у себя делают, я браню. И они думают; <Если бешеный пес международного капитала Ванюшин пугает нас, значит, мы на правильном пути!>
- Занятно...
- Это истинно, Максим, это безошибочно...
- Пошли побродим, Николай Иванович?
- Может быть, что-нибудь все же придет из Америки. Идите, дружище, спасибо вам за ночь.
- А ерунда. Мне очень интересно с вами, хотя я ваш противник.
- В чем?
- В системе мышления.
- Все это суета сует и зряшняя суета - иногда думается мне. И так мне становится скучно, Максим, что страшно смотреть вокруг себя.
Исаев засмеялся, пристально и тяжело глядя на Ванюшина.
- Что вы?
- А так... Просто мне иногда кажется, что вы в конце концов пошлете все к черту и уедете в Москву.
- Куда?!
- В Москву. К вашим красным приятелям.
- Идите-ка лучше прогуляйтесь, Максим.
- Всего хорошего, шеф.
- До свидания, милый. Спасибо.
Когда Исаев вернулся домой, там сидел Чен.
- Максим, - шепотом сказал он, - я не мог ждать дня нашей встречи в баре, потому что в порт пришли три японских парохода со снарядами и патронами. Там же танки и тридцать новеньких орудий. Завтра это все должно уйти на фронт. Если они получат танки и пустят их против наших, будет совсем скверно. Поэтому прости, но я не мог не прийти к тебе с этим...
- Когда начинается разгрузка?
- Сегодня днем. С палубы - прямо в вагоны.
- Хорошо. Встретимся у порта в двенадцать. Повяжи самый модный галстук, я буду с дамой.
КВЖД. ПОЕЗД ДАЙРЕН - ЧИТА