Генерал опустился в кресло, Гиацинтову сесть не предложил и стал задумчиво смотреть в широкое окно на город.
- Ваши официальные представители должны сказать госполитохрановским чекистам, чтобы они в Чите завтра утром сняли с дайренского поезда, из второго вагона, место номер двадцать четыре, уфимского мещанина Поназырина. В воротничке его френча должны быть зашиты письма к генералу Грижимальскому и удостоверение личности этого мещанина, выданное мною здесь на имя князя Мордвинова.
Лицо генерала дрогнуло. Он медленно повернул голову к Гиацинтову, почесал мизинцем левый глаз и спросил:
- Это он должен был провести операцию с Блюхером?
- Именно.
- Вы хотите рассчитаться с неудачливым агентом?
- Отнюдь нет. Просто я хочу подтолкнуть время. Вы же помните, генерал, какие показания должен дать Мордвинов в случае провала.
- Помню. Он должен скомпрометировать кадровых военных, к которым сейчас Блюхер станет обращаться особенно настойчиво. Что ж, любопытно. Озлобленный агент - ненужный агент. Ладно, мы продумаем все это. Поставьте в известность премьера! Это в какой-то мере утихомирит его гнев, когда он узнает о провале с Блюхером.
- Видите ли, генерал, князь Мордвинов находится в родстве с женой Николая Дионисьевича Меркулова, так что здесь только мы с вами партнеры, потому как и операцию вместе задумали, и кандидата вместе утверждали.
Генерал осторожно, с улыбкой глянул на Гиацинтова.
<Мальчик мне угрожает, - подумал он, - бедный мальчик. Он думает испугать Меркуловыми. Ай-яй-яй! Чувств у них много, а вот с разумом и анализом дело обстоит значительно хуже. Тем не менее самое разумное сейчас - это испугаться. Этот испуг на будущее пригодится, мои преемники им воспользуются, когда будут работать с Гиацинтовым. Они ему напомнят, как он меня пугал и кем он меня пугал. Он будет думать, что победил, а они его потом носом в грязь>.
- Да... Тогда, конечно, дело меняется, мой милый Гиацинтов. Как говорится, мы с вами одной веревочкой повиты. Бедный русский князь Мордвинов. Мне жаль его. Говорят, он одаренный музыкант. Тем лучше, значит, он экспансивен, а ЧК ценит экспансивные показания...
- Про музыканта от кого информацию получили, ваше превосходительство? Он ведь эту свою страсть скрывал, я лишь раз, по дружбе, был им допущен на музыкальный вечер: он играл на своих виолончелях. Больше он никого не звал, и я это в его карточку не вносил. Откуда ж вы осведомлены?
- Первая задача разведчика: знать тайные страсти окружающих, улыбнулся Тачибана. - Да, кстати, мои контрразведчики сочли возможным подсказать вам имя одного молодого спекулянта с биржи. Его зовут Чен. Он весьма занятен и очень не прост, как кажется с первого взгляда. Только прошу вас - не спугните его, этого вам моя контрразведка не простит.
КВАРТИРА ФРИВЕЙСКОГО
_____________________________________________________________________
- Послушайте, Алекс, - сказал Исаев устало, - мы с вами уже битый час толчем воду в ступе. Не хотите иметь со мной больше дел - не надо, господи боже ты мой! Вы достаточно уже сделали как истинный патриот России и белого движения. То, что вы мне передали сейчас, поверьте, Высший монархический совет благодарно запомнит, и запомнит надолго. Вы оказали им громадную услугу, а теперь начинаете разыгрывать истерику.
- Это не истерика! Я не могу спать! Я всего боюсь! Мне кажется, что за мной смотрят! - жарко зашептал Фривейский. - Мне кажется, что паркет колышется, понимаете вы?! Я борюсь с желанием пойти к Гиацинтову и упасть перед ним на колени!
- Если вы думаете, что это вам поможет, идите и падайте. Ниц ли, на колени - один хрен. Только вы сразу же тогда станете государственным преступником...
- И вы тоже! - приблизившись еще больше к Исаеву, торжествующе пропел Фривейский. - Вы тоже, стальной мужчина!
- Я - нет. Почему я? Совсем нет. Можно подумать, что я уговаривал премьер-министра не увозить красных! Можно подумать, что это я забирал к себе домой для <работы> планы японских поставок для белой армии! Можно подумать, что я передал для сведения журналисту совершенно секретный план зимнего наступления! Идите и падайте на колени, Алекс, но меня в ваши дела не путайте. А если вы на грани помешательства - вызовите доктора.
- Как, - медленно отодвигаясь от Исаева, спросил Фривейский. - Вы сказали - умственное расстройство? А что? Это выход, между прочим. Почему вы молчите?!
- Потому что вы болтаете ерунду, мой друг. Подумайте, в какое вы меня ставите положение? Как мне докладывать Берлину?! Что мне докладывать Берлину?
- Макс, - снова перейдя на шепот, сказал Фривейский, - но мне особенно страшно, потому что я подумал: а ведь вы не из Берлина!
- А откуда же?
- Зачем Берлину план зимней кампании? Кто этот план туда доставит? Что он им даст? Почему их люди не придут сюда открыто? Кому этот план более важен? Берлину или Москве, а?
- Пожалуй, Москве, - ответил Исаев рассеянно, - то есть даже наверняка Москве. А к чему вы это? Уж не считаете ли вы меня агентом ЧК?
- Вот именно, - обрадовался Фривейский, - иногда мне кажется, что вы особенно интересуетесь тем, что важнее всего Москве.
- А как же иначе? Меня это интересует больше всего. Потому что движение наше направляется из Берлина прежде всего против Москвы, разве это не очевидно? Нам необходима широкая картина, Алекс, а то, что делаете вы, - это одна из сторон панно. Не переоценивайте себя, не пугайте себя, не надо. Кстати, не поговорить ли мне с Гиацинтовым?
- О чем?
- Ну, скажем, о его сотрудничестве с нами.
- Это с кем же?
- С вами и со мной.
- Вы с ума сошли! Этот зверь нас немедленно уничтожит.
- Да?
- Конечно! Вы его не знаете, я зато его очень хорошо знаю!
- Горяч?
- Только на охоте. В жизни хитер, как дьявол.
- Алекс, молю, не отказывайтесь - я принес вам немного денег, это фунты, они тоже хорошо ходят, повеселитесь или переведите на ваш счет и не записывайте в реестр долгов.
- Если бы вы жили все время рядом со мной, я бы так не волновался. Когда вы подле - я спокоен.
- Может статься, я к вам перееду. А что? У нас будет прелестный дом. Заведем девочек из Южной Америки, они все танцовщицы и душки. Нет?
- Перестаньте, право.
- Ну, до свиданья, Алекс, я буду послезавтра, мне хочется увезти вас куда-нибудь и развеселить.
ВЛАДИВОСТОК
_____________________________________________________________________
Исаев спускался по Алеутскому - к вокзалу. Все заборы были заклеены приказом главнокомандующего Молчанова: <Братья! Тот, в ком горит любовь к Родине, придет в наши ряды, наша награда - деревянный крест. Мы смертники. Мы не хотим жить без России, умираем за нее и будем умирать, пока она не воскреснет...>
Исаев поднял воротник пальто и пошел дальше. Он шел и думал: <Наша награда - деревянный крест, мы - смертники. С такими лозунгами надо призывать тараканов жрать - все разбегутся. А почему такая глупость? Потому что писал и умильно плакал, любуясь собой и своим мужеством. В бронепоезде с теплым сортиром быть мужественным легко. В окопах на сорокаградусном морозе - трудней>.
Сашенька обещала прийти к трем часам. Смешной человечек. Исаев вспомнил, как однажды он сказал Дзержинскому: <Не могу влюбиться, Феликс Эдмундович, потому что моей профессии противна любовь к женщине. Она расслабляет. Для меня любовь не спорт, который помогает набирать силы, для меня это нечто громадное, силы отбирающее>.
Возле вокзала все тумбы были заклеены огромными объявлениями, куда как большими, чем молчановский приказ: