- Брось выпендриваться, Кольк!
- Я те покажу <Кольку>! Я заместитель председателя, казначей, министр иностранных дел и министр без портфеля, а не <Колька>. Я тебе <Колька> в бою, когда мы вместе ринемся на гада, но тут я тебе руководитель, это очевидно как факт! Покинь зал заседания!
- Ты чего, Коль? - удивляется <заместитель министра просвещения>. Это ж я, Федька.
Колька-анархист морщится, как от зубной боли, и стучит себя костяшками пальцев по лбу.
- Дурак ты, а не Федька!
- Чего ты к нему пристал? - заступаются за Федьку <министры>.
- Молодой он...
- Простить надо, товарищ первый заместитель.
- Ладно, - говорит Колька, - поедешь послом в Японию, буржуям ихним от нас в суп накакаешь. <Так, мол и так, - скажешь, - все вы, проклятые интервенты, есть то самое дерьмо, которое увидите сейчас в своем супе с профитролями!>
Сукин сын Колька-анархист! Он как <профитроль> завернет, так все партизаны, члены нового <кабинета> и <министры>, немеют от восторга. Когда эдакое интеллигент очкастый выгадючивает - так он, зараза, на нашем горбу пятьдесят лет учился и книжки читал, а если свой такие кренделя языком изобретает, значит, от бога ему такая выпала судьба - быть заместителем премьера и буржуям при случае в суп какать.
- Первый вопрос в повестке дня, - возвещает Колька, - решение судьбы наших политических врагов. Мною арестован командир Кульков, коммунист, и его подвывала старик Суржиков. Что будем делать с Кульковым и Суржиковым, которые несут ответственность за то, что наши отступают и отдают белому гаду те места, которые мы своей кровью у японца отбили в двадцатом годе? Я слушаю ваши предложения, члены и министры, прошу, пожалуйста, записывайтесь на выступления.
- А я писать не умею, Коль...
- Но! Но! Обращение!
- Неграмотный я, товарищ заместитель.
- Ну и дурак. Чем водку жрать, книжки б читал нашего дорогого отца Карла Маркса!
- Надо Кулькова назначить твоим заместителем!
- Чего?! - сердито удивляется Колька. - Каким еще заместителем?! Я тебя спрашиваю: вешать его или стрелять, а ты мне про заместителя вякаешь! Я сам себе заместитель!
- А за что ж его вешать-то?
- А я и не утверждаю, чтоб вешать. Можно пристрелить. Это как общество порешит.
- И стрелять его не за что!
- Неважно, если не за что, - объясняет Колька-анархист, - если мы есть действительно новая власть, так для порядка бывшую власть надо пострелять.
- Если б виноватые они были, мы бы с нашим удовольствием.
- Старик Суржиков из моей деревни, у него внуков-сирот семь ртов осталось, - говорит обиженный <посол> Федька.
- Ладно, члены и министры, как лисы вертитесь. Этот вопрос все равно будет решен сегодня, а сейчас я приглашаю вас на торжественную церемонию передачи трудовому народу-хозяину его богатств, очевидных как факт. Айда распределять склады с провиантом.
- Дело!
- Давно пора все распределить!
- Буржуев с квартир повыкидаем!
- Тут буржуев нет, все сбегли!
- Не важно! Если три комнаты - тот и есть буржуй!
- У кого рожа в очках - вот те и буржуй!
- Каждая баба - буржуйка, если она чужая!
Сбит замок.
Толпа рвется в амбары. Давка, крик, вопли женщин, звон разбиваемых бутылей. Спирт пьют здесь же, из плоских американских фляг, колют банки с вареньем, мажут друг другу лица, блюют, жрут колбасы, обсыпаются мукой, прижимают к себе хлебы.
Крик становится тонким, душераздирающим: горе тому, кто падает, затопчут сапогами, вобьют в цементный холодный пол.
А маленький незаметный человечек, работавший с Колькой-анархистом больше полугода, едет себе с обозом к линии фронта, чтобы перебежать во Владивосток, а там отдыхать и Гиацинтову ручку жать и готовиться к новым операциям против красных.
Пришла ночь. Пьяная, страшная ночь с пожарами, воплями женщин и дурными песнями озверевших от спирта дружков Кольки-анархиста.
- Айда к Кулькову с Суржиковым! - просит Колька. - Порешим, гадов!
- За батьку кого хошь! - вопят пьяные мужики. - Суржикова ногами вверх на осину!
- Братцы, мне Нюрка ухо укусила, на нитке болтается!
- Глянь, Федюня под стол писает.
- Министры, - надрывается Колька, - айда порешим политических врагов!
- Беги ты со своими врагами на хутор бабочек ловить!
- Измена? - шепчет Колька. - Всех покалечу!
Он лезет за саблей, на него наваливаются, саблю отбирают, бьют по лицу, толкают сапогами в зад, смеются и сквернословят.
- Я ж заместитель, братцы! - орет Колька. - Нельзя меня, гады! Всех поразгоню!
Он каким-то чудом вывертывается из пьяных рук, выхватывает из кармана ребристую лимонку, и толпа шарахается в сторону.
Он бежит мимо горящих амбаров, мимо женщин с детьми, которых выбрасывают на улицу из аккуратного домика с голубыми ставенками, он бежит мимо валяющихся на мерзлой земле пьяных к сараю, где заперты Кульков и Суржиков.
Возле ворот сарая лежат два пьяных конвоира; ворота открыты, в сарае никого нет. Сбегли Кульков и Суржиков, сбегли, сволочи!
Колька долго стоит возле открытых дверей, раскачиваясь, а потом швыряет в сарай гранату. Сараишко подпрыгивает на месте и оттуда выбрасывает густым, черным пламенем.