Трое - за его спиной - молчали.
Постышев резко, корпусом развернулся.
- Нищенствуем? - гневно спросил он. - Подачку клянчим?
Милиционер - тот, что постарше - поднял голову, и Постышев увидел, как тряслось его одутловатое, с желтизной лицо.
- Я в семье сам - шестой, товарищ комиссар. Четверо мальцов у меня. Младшенькому - год. У него живот вздутый и ноготки не растут...
- У меня трое, - сказал второй милиционер.
- Жена в чахотке, - пояснил Лысов. - Кровохарканье третий месяц. И дочка при смерти. Я им бекон на сальце топлю...
Тихо в городе. Спит еще Хабаровск.
- Я понимаю, - враз сникнув, сказал Постышев, - я понимаю... Что же делать-то, а?
- Так вам видней, товарищ Постышев, - жестко ответил Лысов. - На то вы и комиссар...
- Детишек очень болезненно хоронить, - сказал милиционер, - они в гробу махонькие и до того тихие, что глохнешь...
- Зайдите ко мне в штаб завтра утром, - сказал Постышев.
Ушел он быстро, еще больше ссутулившись, вышагивая длинными тонкими ногами с выпирающими коленями - широко и торопливо.
ГАЗЕТА <ВПЕРЕД>
_____________________________________________________________________
Заместитель редактора Григорий Иванович Отрепьев - поэт. Ночами не спит, учится технике стихосложения, даже пожелтел весь, насквозь светится. Оттого страсть как нервен.
- Пал Петрович, - прокричал он Постышеву, который вешал свою кожанку на ржавый крючок за дверью, - есть тема для хорошей басни. Понимаешь, военное начальство по железной дороге без билетов ездит, а если контроль наган ему в нюх, и весь разговор. Я тут басенку накидал, посмотри.
- Басня, - усмехнулся Постышев, - это литература угнетенных. Ты впрямую пиши, с фамилиями и полными именами.
Постышев был первым редактором этой газеты. Поэтому и сейчас он проводил здесь, в маленькой типографии, возле метранпажа Моисея Соломоновича, час-другой, но обязательно каждый день. Читает комиссар по-редакторски: быстро и с карандашом.
- Давай-ка посмотрю.
- Посмотри...
- Нет, - раздраженно сказал Постышев, пробежав глазами строки, - от такой басни ни холодно, ни жарко. Тут деликатничать нечего. Пиши впрямую, как есть.
Отрепьев пожал плечами:
- Берешь ответственность, Петрович?
- Беру, Гриша, беру.
- Ладно. Сейчас в типографии имена переберу, всех обзову по правде.
- Обзови, - усмехнулся Постышев и отошел к окну, где лежала свежая верстка.
Он просмотрел полосы и сердито потушил окурок в старой консервной банке.
- Послушайте, Моисей, вы когда-нибудь подсчитывали, сколько слов в нашей газете?
- Много, - скорбно ответил Моисей Соломонович. - Очень много пустых слов.
- Я сегодня ночью подсчитал: у нас в газете употребляется четыреста слов! Понимаете? Всего четыреста из сорока тысяч в словаре русского языка. Не статьи - а интендантские отчеты. В сон клонит. Или вот, пожалуйста, верстаете на первой полосе: <Н а ш е д ш е г о е н о т о в у ю м у ф т у, пропавшую в то время, когда я продавал открытки советских вождей, прошу оную вернуть гражданину Ц ы п л я т н и к у в горторг>.
- Гражданин Цыплятник платит за объявление золотом.
- Четвертая полоса есть для Цыплятника.
- Если мы объявления станем печатать на четвертой, кто будет читать первую?
- Это зависит от того, как сверстана первая полоса.
- Вы же видите, как она сверстана: <У д а р и м п о с п е к у л я н т у>. Уже сколько раз по нему ударяли, а он все-таки жив. Может быть, в том, что он жив, больше вины комиссара Постышева, чем гидры мировой буржуазии?
- Крестьянка, которая тащит на базар молоко, чтобы потом детишкам купить букварь, - не спекулянтка, хотя кое-кто склонен ее в этом обвинять. Тут есть вина комиссара Постышева, не спорю.
В редакцию вернулся Отрепьев.
- Слушай, Пал Петрович, - сказал он с отчаяньем, - ей-богу, нет сил работать. Пять человек на всю типографию. Мое письмо у тебя месяц лежит прибавь две единицы.
Не отрываясь от газетных полос, Постышев ответил:
- Наоборот. Я у тебя одну единицу забираю. И паек с деньгами делю между милицией и исполкомом. У них люди голодают. И не кричи, Григорий Иванович, тут крик не поможет. Хоть басню пиши.
Курьер положил перед Постышевым только что полученные сводки телеграфного агентства ДВР - Даль Та. Постышев быстро пролистал бланки с последними новостями. На одном сообщении он задержался. Обхватив голову руками, изогнулся вопросительным знаком, фыркнул.
- Ну-ка, прямо в номер. Моисей, снимите объявление Цыплятника, пусть поищет муфту завтра. Тут интересный материал: присуждение Нобелевской премии. Кандидатами выдвигались Горький, Герберт Уэллс, Бернард Шоу, Габриэль д'Аннунцио и Анатоль Франс.
- Максимычу дали! - обрадовался Отрепьев.
- Горький, Франс и Аннунцио вычеркнуты за <близость к идеологии коммунизма>. Бернард Шоу и Герберт Уэллс отведены из-за того, что им свойственна <ветреность во вдохновении>. Премию получил маркиз О Кума.
- Это кто ж такой?
- Знать надо. Японский дипломат. Двадцать одно требование Китаю он писал. Сволочь. Ну-ка, я комментарий в номер сделаю, и быстренько в штаб. Громов у меня задурил.
ШТАБ ВОСТОЧНОГО ФРОНТА
_____________________________________________________________________