- И всех помните?
- Не всех, но большинство.
- А Исаева забыли?
- Кого?
- Исаева.
- Забыл.
- Вы, между прочим, этим своим упорством ему же хуже делаете. Я уж забеспокоился - что вы так его выгораживаете, не боитесь ли вы его? Надо будет мне им заняться как следует.
- Конечно. Проверка - великая вещь.
- Приятель, вы что, меня в дураках хотите оставить?
- Господи, да что вы, Кирилл Николаевич! Я ведь не против того, что меня посадили, только зачем мне лишнее клеить? На черном рынке играл? Да, играл! Бизнес имел с иностранцами? Да, имел! За это готов нести наказание.
- А деньги ваши где от бизнеса?
- Кутежи и проститутки жизнь отнимут, не то что деньги.
- Опять-таки верно. Значит, поручителя за вас не найдется?
- Кого угодно про меня спросите - все скажут только доброе.
- Ну что ж, сейчас пригласим того, кто помнит вас.
Гиацинтов позвонил в звоночек. Дверь отворилась, и вошел Стрелков, агент по кличке Столяр.
- Здравствуйте, гражданин чекист Марейкис, - заговорил он шипучим голосом. - Не думали, верно, что встретимся? А я - вот он, весь перед вами! Или забыли Лубянку? Забыли кабинет на третьем этаже?!
Стрелков набрал в рот слюны и, приблизившись, плюнул Чену в лицо.
Чен достал платок, вытер лицо, ни один мускул в нем не дрогнул.
- Я протестую, - сказал он тихо. - Что это такое, Кирилл Николаевич?
Стрелков ударил его наотмашь - ребром ладони по лицу. Хлынула кровь из носа.
- Я те попротестую, - прохрипел он. - Я те, суке, попротестую!
- Успокойтесь, - сказал Гиацинтов, - поменьше эмоций. Спасибо вам, Сергей Дмитриевич. До свиданья.
Стрелков вышел из кабинета.
- Послушайте, милый товарищ Марейкис, - заговорил Гиацинтов, - не считайте нас олухами. Вы свою партию проиграли. Хотите жить - давайте говорить откровенно. Ну как?
- Тут какая-то чудовищная ошибка, Кирилл Николаевич, право слово!
- Пеняйте на себя. Сейчас вас станут пытать. А как же иначе прикажете поступать? Не гуманно? Согласен! Так помогите мне не быть жестоким. Вы делаете нас зверьми, вы, а не кто-либо другой.
Вошло пятеро. Они зажали руки и ноги Чена в деревянные колодки и разложили на столе набор тупых игл.
- Они сейчас будут вгонять вам иглы под ногти. Это больно очень больно, - медленно говорил Гиацинтов, продолжая заниматься своим маникюром. - Начинайте, ребята.
В кабинете стало тихо. Гиацинтов отложил пилки, и, когда иголка стала входить под ноготь большого пальца, оставляя багровый след, он весь подался вперед, впившись глазами в лицо Чена. А Чен сидел недвижно, лицо его словно окаменело, только зрачки глаз стали расширяться.
- В мизинчик, - тихо попросил Гиацинтов, - это нежней, когда в мизинчик, там мясцо молоденькое.
И снова он весь подался вперед, а Чен продолжал сидеть замерев и смотрел широко открытыми глазами сквозь полковника, который кусал губы и часто дышал, наблюдая за иглой, входившей в мизинец.
- Ну! Ну же! - говорил Гиацинтов. - Ну, зачем ты нас всех мучаешь? Ну, скажи нам что-нибудь...
Чен ответил утиным, крякающим голосом:
- Это ошибка, я ни в чем не виноват.
Сказал он это очень быстро, потому что боялся сорваться на крик.
- Ага, - обрадовался Гиацинтов, - дрогнул! Теперь в безымянный ему воткните, и чтоб кровь клопчиками, клопчиками капала!
ПОЗИЦИИ БЕЛЫХ
_____________________________________________________________________
Дивизия выстроена в каре. Лица солдат утомлены, глаза воспаленные, чуть блестят - перед построением выдали по стакану водки. Вдали слышно, как ворочается гром: это продолжается артобстрел красных.
Посредине каре, на трибуне, стоит главком - генерал Молчанов, а рядом на красно-зеленом половичке - брат вождя, Николай Меркулов, министр иностранных дел. Внизу, возле трибуны, замер генералитет, офицеры штаба, Ванюшин.
- И мы торжественно заявляем, - подняв руку над головой, зычно выкрикивает Меркулов текст, написанный для него Ванюшиным, - что никакая иная правда нас не тревожит, кроме правды народной. Мужику будет нарезана земля, торговцу отдана лавка, а предприниматель позовет рабочего на завод, уважительно обращаясь к нему по имени и отчеству, как к брату и другу. Для того чтобы поскорей спасти страну от большевистских оборотней, нам осталось не так уж много сделать! Я говорю вам - вперед, на Читу! Я говорю вам - на Хабаровск! Я зову вас к победе! Я вижу вас победителями! Ура!
Победное <ура> несется над каре в сухом, морозном воздухе.
Ванюшин внимательно смотрит в лица солдат и замечает то, чего не видит, а может быть, и не хочет видеть Меркулов, возвышающийся на трибуне возле сухого, аскетичного Молчанова, одетого в солдатскую форму, сшитую из английского тонкого сукна - по-наполеоновски.
Ванюшин видит, как солдаты посмеиваются, подмигивают, подталкивают друг друга локтями. А глотку все равно дерут: черт его знает, а вдруг возьмет министр да отвалит за бравый прием еще по стакашке водочки. Чего ж не поорать-то?
ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ
_____________________________________________________________________
Председатель комитета поздоровался с Исаевым весьма сухо, усадил его в кресло и, сокрушенно покачав головой, сказал:
- Какая все-таки гнусность вышла. Вместо героической корреспонденции Ванюшина с фронта - эта гадость о здешних проститутках. Кто вас подвел? Давайте решать, что делать. По-моему, это граничит с злоумышлением.