_____________________________________________________________________
Здесь все изменилось до неузнаваемости: полы вымыты добела, посредине самой большой комнаты стоит елка, полчаса назад привезенная по приказу Постышева из тайги. Вдоль стен, на лавках, сидят дети. Постышев и Широких украшают елку молча, не глядя друг на друга. И дети молчат, словно взрослые. Как по команде, они провожают глазами каждую игрушку из ящика, на ветки, и каждый раз, когда Постышев или Широких неловко надевают игрушку на ветку, глаза детей замирают в испуге.
- Продолжайте наряжать елку, - негромко предлагает Широких, - а я начну с ними клеить гирлянды.
- Хорошо.
Широких отходит от елки и говорит:
- Дети, сейчас мы будем с вами делать гирлянду для елки. Кто из вас хочет помогать, поднимите руку.
Дети жмутся к стенкам, смотрят на бородатого барина в пенсне с испугом и молчат, как оцепенелые.
- Учитель, - говорит Постышев, - там у меня в машине еще ножницы остались, вы б сходили за ними, если нетрудно.
Пожав плечами, Широких выходит. Постышев провожает его глазами, а потом, неожиданно повернувшись, подхватывает с лавки черненького казахского мальчугана и поднимает его на вытянутых руках. Мальчуган смеется - сначала тихонько, окаменело, а потом - громче и веселей. Постышев подбрасывает его над головой, поет песенку, ребятишки начинают оттаивать, кое-кто подпевает Постышеву, он становится на колени, сажает себе на спину целую ватагу маленьких человечков, забывших за эти страшные годы, что такое игра, и катает их по залу, покрикивая на себя:
- Но, но лошадка! Скорей!
Смеются детишки, бегают наперегонки друг за другом, подстегивают <лошадь>, теребят ее и командуют, как истые мужики, сердито и с хрипотцой в голосе.
Широких останавливается на пороге и хочет сказать, что в машине нет никаких ножниц, он даже произносит эту фразу, но очень тихо, потому что понимает сейчас, глядя на ликование в зале, зачем его отослал комиссар.
- А ну к нам, - зовет его запыхавшийся Постышев. - Каравай будем печь!
Образуется громадный хоровод. Постышев запевает:
Как на наши именины
Испекли мы каравай!
Вот такой вышины!
Малыши поднимаются на носки, тянут вверх ручки, показывая, какой громадный каравай они испекут, а в дверях, в окнах замерли лица взрослых, которые смотрят на них со слезами, кто стиснув зубы, кто крестясь.
- Подпевайте, учитель! - просит Постышев.
Широких начинает подпевать и слышит, как дрожит его голос, и чувствует, что губы тоже дрожат. Он медленно озирает маленьких людей, которые тянутся к комиссару и глядят на него восторженными глазами...
- Выше руки, учитель! - кричит Постышев. - Во какой караваище испечем! Да, мальцы? Испечем?
...Постышев едет из эвакопункта вместе с Широких. Тот молчит, спрятав лицо в кашне. На углу, возле гимназии, Ухалов тормозит, и Постышев, открыв дверцу, говорит:
- Спасибо, учитель Широких.
- Скорее, наоборот, - негромко отвечает Широких. - Спасибо, комиссар Постышев. Я завтра снова приду к детям. Как вы думаете, им интересно будет слушать сказки?
- Мне интересно, не то что им.
- Ну, до свиданья.
- До свиданья.
Широких смотрит вслед ушедшему автомобилю очень долго. Лицо его изрезано морщинами, и кончики бровей опущены книзу - как от большой обиды.
СТАВКА АТАМАНА СЕМЕНОВА
_____________________________________________________________________
Атаман Семенов, укрепившийся на границе с Китаем, в Гродекове, принял Меркулова с Ванюшиным в просторной избе, которую охраняли забайкальские казаки и китайцы-хунхузы.
Атаман сидел на деревянной длинной лавке в красном углу, под иконами. На столе, струганом, не покрытом скатертью, лежали яйца, сваренные вкрутую и уже очищенные, зеленый лук, бело-розовое сало, нарезанное тонкими ломтями, разделанная семга и большая тарелка красной икры. На подоконнике, в трех бутылях, стоял спирт, настоянный на можжевельнике, смородине и женьшене.
Семенов был в длинной полотняной рубахе. На вошедших посланцев премьер-министра смотрел хмуро, исподлобья. Вешалок здесь не было - изба рублена по-крестьянски и, как говаривал атаман, без городских <штучек-мучек>. Посланцы, сняв шубы, держали их в руках, не зная, куда деть. Есаулы - желтолампасники, стоявшие мумиями возле двери, смотрели мимо, куда-то в самую середину большого иконостаса, красиво мерцавшего в углу, над головой атамана.
- Примите у них шубейки, - сказал наконец есаулам Семенов. Проходите к столу, гости. Чем богаты, тем и рады, угощайтесь.
Есаулы взяли шубы, улыбнулись посланцам <доброй воли> деревянными улыбками и замерли у дверей. Стоят есаулы и ничегошеньки не понимают, что тут происходит и о чем говорят. Им важно, что если кто из гостей пистолет из кармана вытащит - тут же немедля стрелять того наповал.
- Григорий Михайлович, - начал Меркулов, - мы пришли к вам с открытым сердцем, для того, чтобы по-братски, в атмосфере искренности и взаимного доверия обсудить все спорные вопросы и наметить взаимоприемлемую перспективу. Надеюсь, наш разговор состоится при закрытых дверях?
- Эй, Фокин! - крикнул атаман. - Притвори дверь, чтобы никто в горницу не зашел.
Ванюшин и Меркулов переглянулись. Семенов заметил это и осклабился:
- Теперь двери закрыты, валяйте, выкладывайте, что привезли.
- Григорий Михайлович, - сказал Меркулов по-купечески прочувствованно, - сейчас, в дни побед, когда решается судьба нашей страдалицы-родины, право, перестаньте вы разыгрывать чужую роль, совсем вам не подходящую. В конце концов, кто старое помянет - тому глаз вон.
- А кто забудет - тому оба напрочь.
- Господа у дверей останутся?
- А как же? Личная охрана. Кто вас знает - может, вы меня прибить заехали? Сначала, понимаешь, лишили всех званий, потом потребовали покинуть пределы Российской империи, признали преступником, а теперь вдруг пожаловали? Нет, я калач тертый.
- Мы приехали к вам, атаман, - заговорил Ванюшин, - от имени родины. Мы хотим сейчас, чтобы все забыли прежние обиды, когда решается главный вопрос - освобождение страны от большевистского ига.
- Ты Ванюшин, что ль?
- Да.
- Твоя газетенка против меня первая визг подняла? Это ты, ихний холуй, бузу затеял? А теперь лисом сюда пришел? Когда поняли, что не можете без Семенова, приползли?
- Можем и без Семенова, - сказал Меркулов, поморщившись, - можем, Григорий Михайлович. Наши части завтра начинают штурм Хабаровска.
- Хрена вы его возьмете. Вы демократы, вам от виселицы дурно делается, у вас полки аккуратные, черепа на рукавах для блезиру носят, словно в аптеке. А тут нагайка нужна, нагаечка! Без казацкого визга русского мужика, хоть он семь раз красный, не напугаешь! Посмотрю я, как вы зубы на Амуре обломите.