- Военный помощник начальника железной дороги.
- Ага... Ясно... - Блюхер называет номер телефона, ждет, пока ответят, и говорит: - Это Блюхер. Да, товарищ начальник телефонной станции, да, тот самый. У меня к вам просьба. Пожалуйста, переведите на русский язык все обозначения вроде инфористот, изопу, пертелстан и так далее. Научитесь уважать родной язык.
Блюхер кладет трубку на рычаг, качает головой.
- <Изопу>! В типографию я позвоню позже, давайте посмотрим, что к вам поступало в последние дни из боеприпасов.
Ему приносят пачку приказов и рапортов. Он просматривает бумаги, шевелит губами, подсчитывая что-то, гремит костяшками на счетах. То и дело ему попадаются бумаги, перечеркнутые размашистыми резолюциями. Написаны резолюции громадными, но абсолютно стертыми буквами - карандаш раскрошен, поэтому понять, что написано в самом документе, нет никакой возможности. Блюхер несколько раз смотрит на свет, чтобы разобрать написанное.
- Кто рисовал на накладной?
- Я, гражданин министр, - отвечает один из командиров.
- Прочтите.
- <Прошу принять к сведению и незамедлительно выделить два мешка для нужд кухни. Синельников>.
- Это вы Синельников?
- Так точно.
- А свою фамилию вы буквами поменьше рисовать не можете? Нескромно эдакими буквищами свою фамилию рисовать. А теперь прочтите, что написано в накладной.
Командир Синельников, ставший совершенно пунцовым, пытается прочесть текст, но не может этого сделать из-за своей резолюции.
- Ну вот что, - говорит Блюхер, - приказываю впредь резолюции, если в них есть настоящая нужда, а не <мешок для кухни>, накладывать на полях чернилами и подписываться нормально. Если резолюция нужна побольше и на полях не умещается, извольте потрудиться и подклеить к документу чистый листочек бумаги. Этому легко научиться, - усмехается главком и быстро показывает, как надо клеить, - и на нем уж извольте чертить свое просвещенное мнение.
- Василий Константинович, - тихо говорит один из командиров, - да разве сейчас время про резолюции говорить и про цвет чернил? Отступаем, крах грозит, Василий Константинович...
Блюхер жует губами и отвечает глуховато и с болью:
- Дивлюсь на вас: исход войны в конечном счете решает то, как у солдата намотана портянка и чем он накормлен, а вы трещите, как дешевые агитаторы, и по-серьезному думать не хотите. На сколько времени хватит вам патронов, если сейчас, завтра, через неделю пойдем в наступление?
- На неделю хватит!
- На пять дней!
- У меня на три дня!
- На восемь соберу!
- На пять суток...
- На двое...
- Тьфу! - плюет Блюхер себе под ноги. - Противно слушать. <На пять дней>! Может, ты Меркуловых за день расколотишь? Аника-воин, слушать тошно!
Он поворачивается к окну и долго смотрит, как эскадрон учится брать барьер и рубить лозу сплеча.
- А как они у вас обучены? Ни черта лозу не берут; саблей, как дубиной, машут, коней держат, будто молодожен - девку!
Блюхер выходит из штабной комнаты, идет на плац, берет у комэска коня, пускает его во весь опор, проносится ветром по учебной полосе, все препятствия берет с упреждением в метр, рубит лозу остро, словно бритвой, осаживает коня прямо перед командирами, легко спрыгивает с седла и говорит:
- Научитесь уважать бойца, которого вам предстоит вести в бой. А уважать бойца можно, только научив его воевать лучше, чем противник. Так-то вот, граждане командиры.
ГЕНШТАБ НАРОДНО-РЕВОЛЮЦИОННОЙ АРМИИ
_____________________________________________________________________
Над столом, устланном картами, склонились двое: заместитель начальника оперативного отдела Гржимальский и Блюхер.
- Повторяю, - говорит Василий Константинович, - постепенную концентрацию войск в прифронтовой полосе я считаю нецелесообразной.
- Но Мольтке считал это целесообразным.
- В том случае, если он был уверен в. превосходстве своих сил. А мы уверены в превосходстве сил противника. И поэтому мы двинем на фронт мощный кулак сразу после того, как вся предварительная работа закончится здесь. Понятно?
- Дальнейшее ожидание, Василий Константинович, деморализует войска. Моя жена в свое время ставила спектакли в Офицерском собрании. У них был термин - <передержать> спектакль. Пусть лучше несколько недодержать поможет энтузиазм, напор, горение... Передержка опаснее тем, что опускаются руки.
- Станислав Иванович, фронт - не спектакль, здесь стреляют не из игрушечных пистолетов.
- Любопытная ситуация, - грустно улыбается Гржимальский, - если бы мы, кадровики, решили саботировать, то лучшей позиции, чем ваша, Василий Константинович, не сыщешь. Все вокруг ропщут, ищут измену, считают, что это мы вас удерживаем от немедленных боевых операций...
- Кто именно?
- Увольте от точного ответа, потому что это я считаю доносительством. Поверьте благородному слову: многие.
Блюхер отходит к окну, останавливается, прячет руки за спину, медленно отвечает:
- <Мы ленивы и не любопытны>. Помните Пушкина? Но мы еще склонны невежество прикрывать презрительной усмешкой обожравшегося культурой Фауста. Соскоблите с иного <Азбуку коммунизма> - и перед вами предстанет абсолютно голенький человек. А что касается <многих>, недовольных моей медлительностью, то вы заблуждаетесь. Недовольных в штабе я знаю по фамилиям и знаю, что их недовольство идет от преданности нашим идеалам и оно мне сейчас, если хотите, выгодно. Да, да, это великолепная дезинформация, которая фиксируется во Владивостоке, и она столь правдива, что ей нельзя не верить. Понимаете?
- Вы дьявольский хитрец, Василий Константинович.
- Ну и слава богу. Какие у вас соображения по службе бронепоездов?
- По-видимому, дуэль двух бронесил в конечном итоге решит очень многое. Кто сможет пережать и оттеснить противника по линии железной дороги, тот окажется победителем.
- Какие меры вы считаете необходимыми для этого в стадии подготовительного периода?
- Здесь я предлагаю широкую деятельность...
Блюхер усмехается и, оторвав голову от карт, говорит:
- У индусов есть мудрые слова: <Горе тому народу, правители которого слишком деятельны>. Как бы нам не уподобиться этим правителям, а?
РАЙКОМ КОМСОМОЛА