- И давно?
- Порядочно.
- Странно. Вы когда-нибудь видели, как расстреливают людей?
- Нет.
- А по долгу службы вам никогда не приходилось подписывать ордер на расстрел человека?
- Нет.
- Тогда понятно. Еще вопросы есть?
- Есть.
- Сколько?
- Двенадцать.
- Прибавьте для счастливого числа еще один и задайте их мне после окончания сражения.
Блюхер возвращается в комнату к командирам, оглядывает их всех и медленно говорит:
- Я прошу вас сверить часы.
ОКОПЫ
_____________________________________________________________________
Постышев лежит в снегу, рядом с бойцами, на сорокаградусном морозе. Ревет пронзительный ветер - низкий, змеящийся по снегу, задувающий за воротники и под шапки.
- Спать ему не давайте, - говорит Павел Петрович старику, лежащему подле него, и показывает глазами на молодого бойца. - Во-он, под елочкой, пристроился, сейчас заснет, лицо у него больно тихое.
- Не слушается он меня.
- Может, больной?
- Вроде бы здоровый, жару в нем нет.
Постышев подползает к парню и тормошит его.
- Ты не спи, Илья Муромец, только не спи.
- А мне лето грезится, - отвечает парень.
- А мне, может, осень! - сердится Постышев. - Раскрой глаза!
- От снега их режет, небо черным кажется. А в лете мне речка видится - мелкая-мелкая, дно песчаное, - очень медленно говорит парень, - берега с осокой, плотвичка на пригретых местах хвостиками вывертывает.
- Вот сволочное дело, - говорит Постышев, - и поднять его нельзя, сразу подстрелят. Открой глаза, черт ласковый! Сейчас все в атаку станут, а ты будешь лежать окоченелый.
Дыбится, кряжится впереди Волочаевская сопка - неприметная с виду, опутанная рядами колючей проволоки, ощеренная пушками и пулеметами, поросшая частым лесом, загадочная и молчаливая пока.
Тишина стоит кругом - зимняя, мирная, густая. И когда с красного бронепоезда, который отвоевал железнодорожный путь, а сейчас, медленно похлестывая отработанными парами по снежному откосу, приближается к Волочаевке, свистя и кувыркаясь в воздухе, полетел на белые позиции первый снаряд, и когда он ахнул снежным фонтаном выше сосен, и когда каппелевцы ответили залпом из нескольких десятков орудий, а красные - всеми орудиями бронепоезда, тогда разорвалась тишина, исчезла, полетела в клочья - вверх и в стороны.
Комиссар с <Жана Жореса> лежит в снегу рядом с бойцами.
- Вот я ему и говорю, - продолжает он свой рассказ в короткие промежутки между разрывами снарядов, - не видать тебе всемирного царства свободы, как своей задницы, потому как ты трус и гнида. Он, конечно, в амбицию. А бесспорно то, что амбиция, она с девицей хороша, а не с красным бойцом. <Это, говорит, тебе ее не видать, свободы, оттого что ты под пулю прешь, а я обожду и в царство пройду первым>. На что я ему заключаю: <Дурак, он и в папахе дурак. Без нас, если мы поумираем под белой пулей, царства свободы не будет, а так, княжество какое-нибудь, обгаженное прохиндеями и трусами>. Поднялся я в атаку, а он остался в окопе. Пробежал я пятьдесят метров, а в тот окоп - снаряд, и нет никого в помине.
Блюхер идет в расположение Особого амурского полка, который вместе с 6-м стрелковым полком Захарова продирался через снега вдоль железнодорожного полотна, подтверждая, таким образом, победу бронепоезда.
После, уже к вечеру, когда небо стало светлым и высоким, а звезды от яростного мороза - уменьшились и сделались красными, дрожащими в светлом, ледяном небе, Блюхер отправляется в забайкальскую группу войск Томина, которая была отправлена им в обход волочаевских позиций - по бугорчатому амурскому люду.
Ночью, возле костра, медленно проваливавшегося в сахарный рассыпчатый снег, Блюхер проводит совещание с командирами. Лицо его обуглилось, щеки провалились, заросли по самые глаза колючей серой щетиной, лоб зашелушился от морозного ветра.
- Бить будем с юга, - говорит он. - Там у них еще проволока не до конца натянута. Если брать отсюда, с центра, народу до черта положим, нельзя.
Он расстилает карту на снегу, водит пальцем по хрусткой бумаге, указывая направление ударов. Распоряжения его коротки и сухи.
- Постышев где? - спрашивает он.
- В окопах, - отвечает Гржимальский, - в снегу.
- Ясно. Пошли и мы туда, - говорит Блюхер. - Веселить надо людей, а то заснут, померзнут. Разведчики Особого амурского полка с ротой корейцев пусть сейчас же начинают продвижение вплотную к цепи заграждений. У них халаты - они должны пройти. Все. Расходимся.
Блюхер надвигает на глаза свой заячий треух, запахивает коротенький тулупчик и, забросав костер снегом, первым уходит в ночь - на передовую.
Постышев ползком добирается в отряд моряков, которые выдвинуты почти вплотную к рядам вражеской колючей проволоки.
- Замерзли? - спрашивает Постышев,
- Отогреемся, когда на проволоку.
- Как ее, сволочугу, резать?
- На зуб.
- Раскрошатся зубы, девчата любить не станут.
- Фиксы вставим.
- Заржавеют фиксы, - отвечает Постышев, - и образуется в твоем рту склад металлического лома.
- А вы как к нам добрались, товарищ комиссар?
- Пешком...