Ему не доставляло удовольствия рассказывать мне про это.
- Есть еще другое, что я хочу вам рассказать.
- Что?
- Когда Хенли находился на этом хирургическом конгрессе в Японии, он завязала важные контакты с медицинской службой в новых странах Африки, а также и в Индонезии. Он хвастался теми блестящими предложениями, которые ему были сделаны. Ему предложили руководить госпиталем, самому подобрать состав врачей из числа профессоров университетов и подобрать служащих.
- А почему человеку так хорошо зарабатывающему могло понравиться ехать в Африку?
- Это правда, деньги и все те удовольствия, которые он имеет здесь, там не могли бы иметь место. Но для человека, которому, может быть, пришлось бы быстро удирать отсюда куда-нибудь далеко, перспектива иметь приготовленное хорошее место, должна была очень устраивать.
Он был прав.
- Многие из этих стран, - продолжал он, - не любят Соединенные Штаты Америки. А он превосходный хирург и он не рискует быть выданным.
- Вы ненавидите его?
- Да, - ответил он не колеблясь.
Морисон был умен. Он находился в ситуации, в которой женщина, которую он любил и желал, никогда не смотрела на него иначе, как на славного парня, в жилетку которого она время от времени приходила плакать. Сорт типа, который приглашает девушку к обеду и хлопает ее по руке. И если он дотрагивается до нее, она чувствует, как кожа ее сжимается несмотря на все усилия быть с ним приветливой. И не могло быть разговора о том, чтобы спать с ним. Иногда подобные чувства без взаимности продолжающиеся долгое время кончаются убийством. Иногда покорностью.
А иногда на полпути между обоими. Например, доктор Морисон, устроился так, чтобы обвинить доктора Хенли в исчезновении доктора Лион? Может быть, то была своего рода месть безнадежно влюбленного.
Этот тихий человек, колеблющийся, мало уверенный в себе, производил на него впечатление человека, уверенного в том, что он говорит. Может быть, он специально для меня ведет рассказ таким образом?
Не толкала ли его месть на вранье? Я ничего не мог сказать. Мне нужно было поговорить с другим лицом, которое не имело непосредственных отношений ни с Хенли, ни с доктором Лион. Любой посторонний наблюдатель подходил для меня.
- А что сделала администрация госпиталя по этому делу?
- Ничего, насколько мне известно.
- А с кем бы я мог поговорить?
- Лучше всего вам адресоваться к Берману.
- Берману.
Надо идти теперь напрямик.
- Это директор?
Морисон кивнул головой.
- Пройдите по коридору и сверните направо, в глубину. Подниметесь на этаж. Вы окажетесь в таком большом помещении, как Тадж Махал. Это маленький кабинет Бермана.
Я посмотрел на него. У меня сложилось мнение, что он не любит Бермана. Я быстро узнал почему.
Когда я вошел в кабинет, репецтионистка скрывалась за журналом "Бог".
Она посмотрела на меня поверх своего журнала, открытого на фотографии свадьбы принца и принцессы Кресс фон Крессиринг.
- Да? - сказала она.
Ни "Да, мистер?" или "Добрый день". Я никогда не терял времени на то, чтобы раздражаться грубостью служащих конторы: в этом всегда бывают виноваты наниматели. У меня создалось впечатление, что я не полюблю ее начальника.
- Здравствуйте, - сказал любезно я.
- Да? - повторила она тем же тоном без всякого выражения.
- Здравствуйте.
Я решил быть любезным, нравится ли ей это или нет.
- Скажите, наконец, вы стараетесь прикидываться умным? Я вас спросила, что вам надо.
Хорошо. Она глупа. Еще один плохой пункт в пользу доктора Бермана. Я заявил:
- Скажите доктору Берману, что это по вопросу, который интересует полицию.
Она сразу преобразилась. Еще плохой признак. Она должна была бы спросить мое удостоверение.
- Да, сэр. Я сейчас же уведомлю его, мистер. Теперь, сэры сыпали, как из ведра. Она теперь была сама любезность и объявила мне, что я мог сразу же войти.
- Здравствуйте, - сказал я проходя мимо нее. Она широко раскрыла рот и повторила "здравствуйте" в свою очередь. Она не плохо соображала.
Кабинет Бермана был роскошен и обставлен с большим вкусом. По стенам проходили две гигантские черные линии на белом фоне. Пол был покрыт зеленым ковром, на котором любое пятно резко бы выделялось. Комбинация радио, теле, проигрывателя и микрофона, все щедро отделанное бронзой стояла на специальном столе. Над диваном метра четыре длиной, висела псевдо, модерн люстра. Потолок был задрапирован материей кремового цвета.
При моем появлении он встал. Это был высокий тип, наполненный жиром. На нем был серый костюм от дорого портного. Триста долларов. Он просто обливал его фигуру. Все его слабые стороны были тщательно закамуфлированы: его большой зад, широкие бедра, узкие плечи. Костюм определенно стоил цену, которую за него заплатили.
Он удостоил меня теплым пожатием руки.
- Я очень счастлив видеть вас, сэр, - сказал он.
Я ничего на это не ответил. Инспектор полиции, который приходит поговорить с директором госпиталя, это всегда нехороший признак. К чему же его заявление, что он рад меня видеть? Этот тип был специалистом по крепким и теплым рукопожатиям. Почему? Он больше не не занимался врачеванием. Его роль заключалась в том, чтобы взимать деньги с пациентов. Его роль заключалась в том, чтобы заставить себя любить своими служащими. Но он мне совсем не понравился, но ведь у меня, очень недоверчивый характер, я это знал.
Я показал ему свое удостоверение.
- Нам бы хотелось получить некоторые сведения, - сказал я. - Я из конторы прокурорского надзора.
Это сулило всякие ужасы, жалобы клиентов, поданные на госпиталь и на отдельных лиц, жалобы на неправильную оплату и многое другое.
- Да, - сказал он, - да, да.
Казалось он нервничал и чувствовал себя неуверенно. Безусловно у него был свой маленький рэкет, который он широко использовал. Например: отправить санитарную карету по вызову до самого Вестчестера за сорок долларов за этот путь, десять из них шоферу, а остальные ему в карман.
- Мы получили жалобу на чрезвычайно высокую оплату, - сказал я. - Я могу сесть?