Леди окликнула Бесс Харкнесс, которая, очевидно, гладила панталоны в другой комнате. «Если я окажусь вне досягаемости, — заявила она, — поговорите с Бесс. Она маленькая, светловолосая и носит очки — вы не сможете ее не узнать».
Ну, Бесс Харкнесс проговорила мне в трубку «здравствуйте», но тем дело и кончилось. «La Dame aux Camelias»[88] выгнала ее из комнаты, заперла за ней дверь и продолжила с космической скоростью.
Лэрри Портер вроде бы происходит из старинной семьи с Юга США, хотя воспитывался на Севере и не болтает на каждом шагу о своих предках. Леди ставила на него, когда он играл в теннис на Ривьере. Но больше ничего хорошего я о нем не услышал. Портер оказался неблагодарным негодяем и мошенником, и она устала от его выходок.
«Я наняла лимузин, — сообщила леди, — и скоро мы втроем поедем к моей труппе в театр «Маска». Я хочу, чтобы вы арестовали его там. Но я ничего не стану сообщать мастеру Лэрри. Даже не намекну ему на то, что его ожидает, пока вы не наденете на него наручники». Как будто мне нужны наручники, чтобы арестовать это ничтожество!
Таковы женщины — ничего не поделаешь! Если вы им не угодите, они не проронят ни слова, будут ждать часы или даже дни, а потом закатят вам скандал из-за какой-то ерунды, так что вы в жизни не догадаетесь о настоящей причине и подумаете, что они рехнулись. Разве с вами такого не случалось, мистер Нокс?
— Случалось — один-два раза, — признался Нокс.
— Не то что я защищаю Портера или в чем-то обвиняю леди Северн. Но… останутся ли ее намерения прежними через пару часов? Голос у нее был вдвое более мстительным, чем у моей Фло в самом худшем настроении. Однако обратиться в полицию — серьезный поступок; такое заявление нелегко взять назад. Кроме того, с этой труппой связаны известные люди, и мы не хотим поднимать лишний шум.
«Предположим, мэм, — отозвался я, — вы решите отказаться от своих обвинений. Не будет ли лучше подождать с арестом, пока я не поговорю с вами в театре?» Она ответила, что нет, и упорствовала на этом, как я ни настаивал. — Лейтенант Спинелли сердито засунул книжку в карман. — И это не все! В театре я слышал еще кое-что. Не утверждаю, что дела так уж плохи, — по крайней мере, с арбалетами и другим оружием не должно быть неприятностей. Но ваша жена меня немного беспокоит. А тут еще ума не приложу, что мне делать с джентльменом-жиголо. Двинуть его ногой в челюсть сразу же или дождаться, покуда леди Вир де Вир вспомнит о моем существовании? Ладно, приятель. Пошли смотреть шоу.
Нокс глянул на часы — было десять минут одиннадцатого. Еще пять минут ему было суждено испытать самые различные эмоции.
Когда они вошли в затемненный бельэтаж, лейтенант Спинелли двинулся по крайнему проходу, на полпути свернул влево и уже по центральному проходу приблизился к тому месту, где они недавно видели стоящего Лоренса Портера.
Ориентируясь по огоньку вечной сигареты Бесс Харкнесс, Нокс направился туда, где сидели она и Джуди. Джуди набросилась на него чуть ли не в истерике («Говорю тебе, все в порядке и будет в порядке, если ты оставишь меня в покое!»), и он отступил, опасаясь новых расспросов Спинелли. Мисс Харкнесс зажгла очередную сигарету — пламя спички отразилось в стеклах ее очков. Окинув взглядом зал, Нокс смог увидеть смутные очертания Марджери Вейн, сидящей неподвижно, положив руки на барьер ложи, и напряженно смотрящей на сцену.
Лейтенант Спинелли не нашел Лоренса Портера — Нокс слышал его шаги по проходу. Не желая продолжения беседы, он спустился по лестнице в фойе. Джадсон Лафарж и Конни, также занятые поисками, прошли мимо него, словно пара призраков. Толкнув вращающуюся дверь, Нокс двинулся по проходу партера, где они фехтовали с Бэрри Планкеттом.
Его глаза привыкали к темноте — к тому же здесь было не совсем темно. Так как Эдам Кейли строил «Маску», руководствуясь проектом, по которому соорудили несколько театров в Дублине и Лондоне, многие крайние сиденья были снабжены с внешней стороны миниатюрными лампочками, освещающими пол и помогающими опоздавшим найти свой ряд. Свет исходил и из оркестровой ямы.
Нокс не увидел впереди судью Каннингема. Сев на место в четвертом ряду сзади с левой стороны, он закурил и перенес внимание на сцену.
В первом акте артисты пребывали на высочайшем уровне, играя с подлинным вдохновением. «Маска» не имела вращающейся сцены. Однако смена декораций осуществлялась с поразительной быстротой, сопровождаясь оркестровыми эпизодами, почти столь же частыми, как в опере, что объясняло полубезумное состояние дирижера.
Джульетта появилась в третьей сцепе. С первых же ее слов: «Ну, что еще?» — стало очевидно, что Энн Уинфилд превзойдет саму себя. От нее невозможно было оторвать глаз. «Четырнадцать ей минет на Петров день», — объявила толстая Кормилица. Энн и впрямь выглядела чуть старше четырнадцати, хотя англосаксонские девочки такого возраста редко проявляют подобную пылкость. Ее воздушная красота так пленяла воображение, что слова Бэрри Планкетта: «Она пользуется дурной славой во всех городах на Востоке страны» — казались в высшей степени нелепыми.
Энтони Феррара в роли Ромео выглядел достаточно рельефно, хотя все еще находился в тени Бэрри Планкетта, играющего Меркуцио — язвительного сквернослова, любящего Ромео и безжалостно высмеивающего его. Меркуцио с такой энергией прыгал по сцене, что было трудно представить его убитым в начале третьего акта.
Тем временем звучала музыка, танцоры в доме Капулетти гримасничали в масках из резины и пластмассы, полностью закрывающих лица, но не препятствующих речи.
— Браво! — крикнула Марджери Вейн.
Она громко зааплодировала, когда зажегся свет в конце первого акта. Аплодисменты раздались и позади в зале, но Нокс не обернулся, чтобы разглядеть их источник. Марджери Вейн поднялась в своем серебристом платье, поблескивающем, как ее волосы и плечи, — она чем-то походила на девушку, играющую Джульетту. На круглом столике в ложе «В» стояли стакан и графин с водой, которая уже давно перестала быть ледяной. Мисс Вейн налила полстакана, сделала кокетливый жест в сторону отсутствующей публики и снова села.
Во время краткого перерыва Нокс остался на месте. Он был рад этому, так как с начала второго акта Ромео и Джульетта выдвинулись на передний план.
Несмотря на продолжающиеся грубоватые выходки Меркуцио и Кормилицы, во втором акте весь триумф достался любовникам. Они сыграли сцену на балконе с лирическим экстазом, тронувшим по крайней мере одного зрителя.
Возможно, в Вероне шестнадцатого столетия влюбленные не говорили сами с собой у окон или в садах, чтобы им было удобнее подслушивать монологи друг друга. Но кого из очарованных завораживающим могуществом слов это могло заботить? Во всяком случае, не Ромео и не Нокса.
Браво, Джульетта! Если бы только другая женщина могла…
Короче говоря, Филип Нокс пребывал в романтическом настроении.
Однако конец второго акта с предчувствием бессмысленной трагедии ошибок застал его столь же обеспокоенным, сколь всего несколько минут назад он был загипнотизированным происходящим на сцене.
Марджери Вейн снова начала энергично аплодировать. И снова аплодисменты раздались позади Нокса. На сей раз он обернулся и посмотрел вверх. Аплодировали мисс Харкнесс и, как ни странно, Джуди, склонившись вперед в первом ряду бельэтажа.
Будучи не в силах оставаться на месте, Нокс встал и шагнул в проход. Сходить за кулисы? А почему бы и нет?
«Можете даже отправиться за кулисы, — сказал ему Бэрри Планкетт. — Только…» И он добавил предупреждение, которое следовало запомнить.
В антракте зал был полностью освещен. Оркестр репетировал очередной эпизод — смычки скрипок бегали, словно паучьи лапы. Нокс пробрался по ряду к боковому проходу и направился к железной двери слева от арки авансцены. Он помахал Джуди, которая махнула ему в ответ. Спустя две секунды железная дверь закрылась за ним.
В полной темноте Нокс поднялся по бетонным ступенькам на уровень сцены и оказался в высоком помещении среди призрачных очертаний задников.
Голоса словно доносились ниоткуда. Запах краски и пудры стал более интенсивным — воздух казался наполненным пылинками. Актеры в костюмах сновали туда-сюда, поодиночке или группами, в атмосфере, насыщенной нервным напряжением.
Нокс выглянул из-за кулис. Разобрав келью брата Лоренцо, рабочие устанавливали декорации площади для первой сцены третьего акта, действуя проворно и решительно. В глубине Нокс заметил судью Каннингема, но не стал к нему подходить.
От кулис тянулся большой коридор с бетонным полом и дверьми по обеим сторонам. Стараясь не споткнуться, Нокс двинулся по коридору. Он увидел Ромео, что-то бормотавшего возле огнетушителя, затем леди Капулетти и высокую прическу Кормилицы. В конце коридора оказалась лестница, ведущая наверх. Двери, очевидно, вели в артистические уборные, которые находились и на втором этаже. Нокс не зашел ни в одну из них, хотя в данный момент ими вроде никто не пользовался. Но по пути назад обратил внимание на дверь с надписью «Принадлежности для уборки».
Нокс рассеянно открыл дверь и тотчас же закрыл ее. Возможно, уборщицы и впрямь хранили здесь швабры и ведра, но сейчас помещение использовалось иным образом.
У задней стены, лицом к Ноксу, стояла Джульетта в ее девственно-белом платье и серебряной сетке для волос. Она не заметила его. Наступив одной ногой на пылесос, девушка обнимала за шею молодого человека в золотисто-зеленом наряде, который страстно целовал ее.
Смущенный Нокс поспешил прочь. Он уже почти добрался до ступенек, ведущих вниз к железной двери, когда увидел Бэрри Планкетта, делающего выпады рапирой, направленные на воображаемого противника. Нокс хотел пройти мимо, но Планкетт остановил его:
— Слушайте, старина, что вас беспокоит? Почему вы всех нас игнорируете?
— Вы же сами сказали…
— Я сказал, чтобы вы никого не нервировали. Но я не говорил, чтобы вы не обращали внимания на меня. Ну, как вам зрелище?
— Примите мои поздравления!
— С чем? — осведомился ирландец. — Все еще чертовски сыро, старина. Я поклялся, что мы проведем репетицию без сучка без задоринки, и мы это сделаем. Но Ромео следует подтянуться в третьем акте, иначе… — Он снова рассек шпагой воздух.
— Ромео? Вы шутите! Мне казалось…
— О, не принимайте меня слишком всерьез! Разумеется, Тони совсем не так плох. К тому же эта роль была не по зубам даже самому Оливье.
— А как вам Джульетта? Ее игру вы тоже считаете «сырой»?
— К Джульетте у меня нет особых претензий. Я питаю слабость к малютке Уинфилд. Правда, ей следовало бы воздержаться от… — Планкетт не договорил. — В ваших глазах я читаю еще один вопрос, ученый магистр. Выкладывайте.
— Во время первых двух актов, — начал Нокс, — я чиркал спичками, заглядывал в программку и проверял, кто кого играет. Но одного парня я так и не смог определить, хотя видел его на сцене. На нем зеленый с золотом костюм.
— Это Харри Диливен — он играет графа Париса. У бедняги нет никаких шансов. Капулетти хочет, чтобы он женился на Джульетте, но она его на дух не переносит. Все, что ему удается, — это появиться у гробницы и наткнуться на шпагу Ромео после первого же выпада. — Планкетт прищурился. — У вас есть особая причина для этого вопроса?
— Абсолютно никакой! Как сказал бы лейтенант Спинелли, просто любопытство. Кстати, вам известно, что этот детектив-лейтенант присутствует в театре?