- Давай, - легко согласился он.
Дарья мигом обернулась: постучала внизу какими-то дверцами и явилась с подносом, на котором несла бутылку джина "Гордон", пластмассовую бутыль тоника, стаканы и, видимо, в спешке прихваченную початую пачку печенья. Выпивали на рояле. Отвинтив головку четырехгранной бутылки, Дарья привычно спросила:
- Пропорция?
- Пополам, - предложил Сырцов, и предложение было принято - сначала по полстакана джина, затем тоника до выпуклого мениска. По стакану, значит. Осторожно, боясь расплескать, Дарья подняла свой стакан:
- За упокой души невинно убиенных.
Подчеркнутой торжественности Сырцов не любил. Но куда же денешься? Выпили с русской неуемностью по стакану. До дна. Слегка отдышались, и тут же Дарья соорудила по второму. На этот раз предложил тост Сырцов:
- На брудершафт?
- На кой хрен нам брудершафт, Жора? Еще из стаканов прольем ненароком. Неизвестно как, но мы уже на "ты". А поцеловать тебя я и так поцелую. Дарья потянулась к нему через крышку рояля. Он помог ей: на вытянутой шее подставил щеку, и она поцеловала ее.
- За тебя, Даша.
- За меня так за меня! - бесшабашно поддержала она. Опять осушили по стакану, но на этот раз хоть печеньица пожевали. Она опять потянулась к нему и опять поцеловала. Уже сильно плыла певица Дарья.
- За что? - с ласковой насмешкой спросил Сырцов.
- Ты тупой и неумный, если не понимаешь, что для меня сделал. Ты принес покой. Ты сделал мое горе настоящим. Был ужас оттого, что мой друг убил мою подругу. А теперь другое горе о потерянных друзьях, но оно спокойней. Как же тебе объяснить? Да ни черта ты не можешь понять вообще! Ты толстокожий, равнодушный, бесчувственный и наглый супермен. Высказавшись, она решительно обогнула, на ходу слегка качнувшись, загогулину рояля и, подойдя, обняла его за шею. Пришлось ей высоко поднять руки.- Боже мой, какой же ты здоровенький!
Она замолчала и щекой, ухом прижалась к его груди. Будто врач, прослушивающий легочные хрипы. Где-то у солнечного сплетения он ощутил ее неподатливые маленькие груди, и желание возникло в нем. Он осторожно обеими ладонями сжал ее талию. Ладони сошлись. Нежное и нервное тело было под ними. Нельзя. Нельзя пользоваться неконтролируемой женской распахнуто стью. Нехорошо это. И поэтому - нельзя. Он опустил руки и, положив подбородок на ее макушку, смотрел в окно, усмиряя в себе желание.
Обрезанные по глаза рамою окна, перемещались вдоль забора головы Берты и Константина. Его аккуратный пробор и ее цветастая шаль.
- Берта и Константин возвращаются, - предупредил он.
Дарья оторвала щеку от его груди, откинулась, чтобы увидеть его глаза, увидела и бесстрашно потянулась полуоткрытым ртом. Жаждущими губами она раздвинула его безвольные губы. Вечность продолжался этот поцелуй. Он задохнулся в смертельном нежелании-желании убежать бесовского морока, двумя руками отодвинул ее голову и заговорил, чтобы только оторваться от нее:
- Я видел ваш двойной портрет с Лизой, который нарисовал Даниил.
Она, еще не понимая ничего, механически поправила:
- Написал... - И очнулась. Спросила лихорадочно: - Где? Где?
- Брательник его посмертную выставку в своей галерее устроил. Вы с Лизой Даниилом ощущались как трагически раздваивающееся целое с двумя разными полулицами и тремя глазами в одном алом одеянии.
- Я куплю этот портрет! Я куплю его немедленно! - глухо шептала Дарья.
Внизу усердно топали, оповещая о своем прибытии, Берта и Константин.
- Он не продается.
Она, не снимая ладоней с его плеч, сказала и ни весело, и ни грустно, просто сказала:
- Вот и все, Жора.
- Мы не преждевременно? - громко осведомился снизу Константин.
Но Сырцов не ответил ему, он задал последний вопрос Дарье:
- Почему ты поставила на ее могиле безымянный крест? Ведь, наверное, есть родные и близкие, которые хотели бы знать, где она похоронена? - И крикнул вниз: - Еще пару минут, и мы в вашем распоряжении! - И Дарье: - Как же так, Даша?
- Она сирота, выросшая в краснодарском детском доме. А близких у нее было всего двое: Даниил и я. Осталась одна я. И я знаю, где она похоронена. - Она хотела разозлиться, но не смогла. Только погрустнела. И, чтобы прогнать тоску или забыть про нее, торопливо предложила: - По последней, Жора, да? По маленькой!
Кинулась к роялю, быстро разлила и, заговорщицки сморщась, пальцем поманила Сырцова. Он быстренько подошел, и они быстренько выпили. От спешки попало малость не в то горло, и Сырцов, стараясь, чтоб тихо, закашлялся, Дарья с удовольствием поколотила его по спине и скомандовала:
- Теперь зови их.
- Берта Григорьевна, Константин! Мы ждем вас! - грохнул басом Сырцов.
- Берта переодеваться пошла, - войдя в салон, сообщил Константин и вдруг увидел Дарью, которая стояла посредине, блаженно полуприкрыв глаза, пьяно и виновато улыбаясь, увидел и ахнул: - Мать, да ты в полных кусках!
- Я попрошу! - заплетающимся языком возмутилась Дарья, погрозила пальцем Константину и обрушилась на пуфик, кстати оказавшийся рядом.
Константин кинул проницательный взор на рояль и осведомился у Сырцова:
- Бутылка была полная?
- Вполне, - честно отрапортовал Сырцов.
- Хорошо побеседовали, я бы сказал, замечательно вы тут беседовали, Константин строго посмотрел на Сырцова и строго же предположил: Признавайтесь, как на духу, Георгий: вы напоили девушку с исключительно гнусными намерениями?
- Признаюсь, - серьезно вступил в шутливый разговор Сырцов, но не выдержал тона - начал оправдываться: - Не думал, что она так быстро сломается. Так деловито, можно сказать, умело приступила она к этому процессу.
- Это вы обо мне? - закапризничала Дарья.
- О тебе, голубка, о тебе.
- Вот и великолепно, - разрешила она.
Неслышно прибежала Берта Григорьевна, в момент все поняла и склонилась заботливой курицей над пьяным своим цыпленком.
- Пойдем в постельку, Дашенька. Встанем и тихонечко пойдем.
- В какую такую постельку? - возмутилась Дарья и, бессмысленно махая руками, объявила: - Вон - светло еще! И спать я не собираюсь. А сейчас мы все выпьем за Жору!
- Ты уже выпила за меня, - напомнил Сырцов.
- И еще раз выпьем, - стояла на своем Дарья. Она попыталась подняться с пуфика, но не смогла, чему очень удивилась и захохотала. Отсмеявшись, ни к селу ни к городу спела довольно точно: - То, что было не со мной, помню!
- Понесем, - вздохнул Константин.
- Понесем, - поддержал его Сырцов.