— Приятно познакомиться… брат.
Он восседает на троне Чертогов. Мрачная фигура в густом полумраке. Клетка под алтарем зверски погнута и выворочена с кусками пола. Мелкая каменная крошка. Кровь. На стенах, полу, троне, треснувшем алтарном камне и потолке. Черная кровь демонов.
Их трупы, расчлененные и освежеванные, устилают Чертоги чудовищным ковром, рассыпающимся невесомым прахом едва кто-то дотронется до них.
Если быть честным, Кроули понятия не имел что нужно делать.
Столетия грызни со всем и вся привели к тому, что он уселся на трон Архидемона. Несколько миров смертных под тяжелой дланью, неукротимые легионы адских тварей, готовые разорвать в клочья любого и швырнуть окровавленное тело к подножию трона из черепов, стоящего на вершине его личной башни, с которой открывался отличный вид на выжженные просторы Темного Полигона. И Кроули это вполне себе устраивало. Он не лез в грязные интриги и подковерные игрища демонов своего уровня, а уж тем более вышестоящих по званию. Место под багровым солнцем, истекающим кровью черной магии, уже отвоевано и вряд ли кто посмеет в ближайшие десятилетия позариться на вотчину демона, получившего прозвище Черная Смерть. Зачем лезть дальше по горе костей власти с каждым пройденным сантиметром и с каждой пролитой каплей крови соперников понижая собственные шансы на выживание? Кроули все более чем устраивало, а посему он не пытался преодолеть планку Архидемона, дабы ступить в ряды Истинных.
Кому это вообще нужно?
И вот теперь…
Он особо не углублялся в вопрос перелома позвоночника собственного сознания об колено, дабы высвободить личных демонов, так, чтобы не превратиться в окончательно деградировавшее подобие себя прежнего, пускающая вязкую слюну тень, отблеск, очертания Архидемона, только и способного, что скитаться по мирам, своей чудовищно изорванной аурой вызывая катаклизмы на головы их обитателей. Нет, конечно, всегда оставался вариант с Последней Просьбой. Эдакий Второй Шанс, но для тех кто его не достоин и преодолел черту, отделяющую угодное Четверым от неописуемого и хаотически самоуничтожающегося нечто. Костлявый никогда не отказывает таким просьбам.
Безразличный ко всему и вся взгляд пустых глазниц.
Щелчок пальцев.
Хотя, тут скорее будет более уместно, скрип лишенных даже намека на плоть фаланг пальцев друг об друга.
Тело безумца, попытавшегося откусить кусок, который не способен проглотить, осыпается кучкой пепла, дабы тут же восстать из нее некротической тварью. Смерть сглаживает многие углы жизни. А если это смерть от рук самого воплощения Смерти, по сути, существа, которое ее и придумало, то и сумасшествие тоже. Осколки вдребезги разбитого разума складываются в единое целое, пусть и слегка замутненное измененной призмой мировосприятия. Смерть меняет, во всех смыслах. Должность младшего божества Смерти и Тьмы — это, конечно, звучит неплохо, но все прелести подобного положения можно принять только очутившись в нем, вряд ли кто-то, по крайней мере из полузабытого окружения Кроули, по своей воле променяет разгульную, полную насилия, пьянства и похоти жизнь демона, на спокойное и абсолютно непоколебимое созерцания некротического существа, одним своим видом заставляющего землю умирать на десятки метров вглубь. Такое выберут только после Островов Лишних, пресытившись другими ипсостасями.
Самая первая смерть — то что останется в памяти навсегда. Даже если мозг выжжен до состояния овоща, не понимающего, что за ересь передают в него глазные и слуховые нервы, где-то в глубине подсознания, недостижимом для щупа осознания и анализирования, сияющими потусторонним светом перерождения символами будет выбит этот момент.
Мрак слегка рассеялся, повинуясь воле сидящего на троне.
Он выглядел так же как и Кроули. В свою первую жизнь.
Виктор Сергеевич Смертный.
Основатель одного из филиалов Учения Четверых, закончивший свой жизненный путь на дне безымянной братской могилы где-то на лесополосе, в попытках содрать ржавый налет порочно-лицемерной лжи с разумов своих современников. Как внезапно выяснилось людям, в большинстве своем, было глубоко и безоговорочно плевать на то, в каком дерьме они живут.
Чуть выше среднего роста, черноволосый парень, лет двадцати пяти. Тощая, нескладная и заметно угловатая фигура. Бледноватое лицо, острый подбородок, четко проступающие скулы и белесые рубцы шрамов, пересекающих его лицо. Первый — кривой и неровный, идущий от края носа через губы до конца нижней челюсти. Второй — от обрубка уха до уголка тонких сухих губ. Третий — короткая полоска под правым глазом, заканчивающаяся на середине щеки. И последний — толстая змея ползущая от целого уха вниз, по скуле, челюсти и шее, чтобы, зацепив ключицу слиться с татуировкой на груди в единое целое.
Все нанесены собственноручно — старым охотничьим ножом, раскаленным на подрагивающем пламени газовой конфорки. Четверо не просили об этом, как и их посланники — Кроули сам сделал такой выбор.
Только глаза "двойника" были другими. Пустые провалы глазниц заполненные клубами черного дыма, истекающего кровавыми слезами запекшимися на щеках.
— Я…
Кроули не знал, что именно должно было прозвучать после этого жалкого "я". Слишком неадекватная ситуация даже по его меркам.
Он улыбнулся в ответ. Криво, нервно и натянуто. Прямо, как в той далекой жизни. Димон и Толстый… остальные парни… славные были деньки…
— Не хочу говорить банальности, — Смертный медленно поднялся с трона, — но ты — это я.
Тьма срывалась с кончиков его пальцев.
Пеплом сожженных ведьм, корчащихся в языках огня.
Прахом невинноубитых, до последнего мгновения задающихся одним единственным вопросом — "за что?"
Хрипом повешенного, синеющее лицо, выпученные глаза и вываленный язык. Сломанная шея едва опора исчезла из-под ног. Или же удушение. Медленное, неторопливое, когда окружающий мир исчезает, пожираемый тьмой забвения, пока не останется крошечная точка света. И ей тоже суждено погаснуть.
Страхом обезглавленного, застывшим в глазах истекающей кровью головы, падающей вниз, в рычащую и беснующуюся толпу, собравшуюся у помоста.
Стоном пытаемого, диким, захлебывающимся, истошным, навзрыд.
Воплем заживо похороненного. Ногти ломаемые об крышку гроба. Заканчивающийся воздух. И куча сырой земли, вдавливающая все попытки выбраться обратно в серость смерти.
— А я — это ты.
Тьма взвилась вверх. Нечестивым туманом, жирным дымом погребальных костров. Стены Чертогов пошли складками, сминаясь под незримыми пальцами. Лики пожранных душ, обмякшие, безразличные ко всему и вся, повинуясь воле пленителя повернулись к трону.
Они могли давно уйти, но… не хотели… они давно уже ничего не хотели, еще при жизни.
Сила Кроули окутала их головы, сжирая плоть с черепов. Она затекала в глазницы, растворяя глазные яблоки. С шипением испаряла волосы. Истачивала эмаль зубов. Глодала кости.
Души не кричали, а… улыбались?..
Душу как таковую невозможно уничтожить окончательно, как и ее память о прошлых жизнях, ибо такова воля Четверых и даже они не нарушат это правило. Скорее всего, именно они и смогут это сделать, но тут разговор может скатиться в теологическую тему и извечный вопрос — сможет ли всемогущее существо создать камень, который не сможет поднять, или же оно попросту не хочет этого?
Люди исчезали, оставляя голые черепные коробки, злобно скалящиеся в никуда.
— Темные души?
— Их суррогат.
Трансмутация душ? Да кто это такой?..
А. Да. Точно.
Кроули внезапно понял, что начал улыбаться.
Новые знания.
Новые возможности.
Новые силы.
Будучи Архидемоном ему не составляло особого труда из облака гнева, ужаса, ненависти, боли, крови и смерти, перенесшееся на Темный Полигон после какой-нибудь битвы создать орду демонов или дьяволов. Подобным промышлять начинают даже особо развитые Бароны, пусть и в куда более скромных масштабах. Но души…
У развоплотившихся грешников есть одно занимательное свойство, делающее их предметом многочисленных споров некромантов, биомагов, монстрологов, чернокнижников и химерологов.
Бесы, черти, демоны и дьяволы, выползшие из Личинок Зла или стихийно воссозданные колебаниями пространственно-временного континуума, когда тьма, которой сочатся души смертных прорывает ткань метафизической реальности, — ничто иное, как окончательно оформившийся сгусток психоэнергии. Страх и ненависть, принявшие материальную форму, если так будет угодно. Их тело — псевдоплоть, мясо, которого никогда не существовало в реальном мире, суррогат, тем не менее способный закрепиться в каком-либо мире настолько, что вполне способны убить кого-нибудь или после смерти останется в нем хладным трупом, либо частично развоплотится, обернувшись кучкой холодного пепла.
Темные души же существа сведущие в темных искусствах используют для создания… жизни.
Чудовищной, искривленной, грязной, нечестивой, проклятой, отвратительной и ненавистной по сравнению с оригиналом, но все равно жизни. Душа вселяется в умершее тело где буквально срастется с ним на молекулярном уровне.
Темные помыслы, сама суть греха, пронизывающая органику на недоступном для большей части технических приспособлений уровне, начинает бурлить, вскипая от влияния нового, чужеродного для этой оболочки объекта. Смертного буквально выворачивает наизнанку, являя тому кто вогнал безвольный сгусток зла в тело мертвеца комок пропитанной злом биомассы. По-настоящему живой плоти, которая росла, дышала, питалась и даже мыслила. Идеальная заготовка из которой можно сотворить все что угодно. Органика и неорганика — плевать, для подобного вещества, не внесенного ни в одну химическую таблицу мироздания, просто нет ограничений в спектре безумных измывательств над привычными законами физики.
— Ты думаешь о том же, о чем и я? — Кроули уже не улыбается, он скалится в лицо своей копии, хищно, опасно, полубезумно, кровожадно.
— О да, — почти такая же ухмылка, — нам нужна пушка.
И несколько черепов с треском лопаются отвратительной пародией мыльных пузырей, разбрызгивая во все стороны осколки костей и ошметки полусгнивших мозгов.
Изгрызенные порчей духи улетают куда-то за пределы Личных Чертогов.
Кроули этого не видел, но буквально чувствовал какой-то частью собственного сознания, как разрядом реанимирующего тока они вселяются в ближайший к его бессознательному телу труп — бессердечный, если быть точным. Словно размытая картинка где-то на периферии зрения, на которую наложили вид Чертогов.
Позвоночный столб с хрустом выгибается дугой. Мелкое подрагивание всех групп мышц. Кровь закипает в жилах. Ребра с треском выгибаются внутрь грудной клетки, пронзая окровавленные потроха. Плоть вспухает гнойными пузырями, лезущими друг на друга, дабы спустя секунду взорваться кровавыми брызгами и полупереваренными мышечными волокнами.
Стандартный автомат Калашникова, Четверо поймут какой именно модели, но со штыком. Приклад — остатки черепа, сросшегося с ребрами. Спусковой крючок — искривленный мизинец, облепленный агонизирующим мясом. Патроны — нечестивый сплав плоти и костей. Обойма — две сложенные друг с другом в молитвенном жесте ладони и обрубки предплечий. Штык — заостренный осколок берцовой кости. Дуло — выпрямленная и полая лучевая. Механизм, отправляющий пулю в чье-то тело — переплетение крупных кровеносных сосудов, некоторых частей внутренних органов, истекающих черной магией мышц и бесчисленного множества мелких капилляров, густо опутывающих всю поверхность оружия.
Кроули показалось или он услышал легких шелест смеха Костлявого? Владыка Смерти любил эксперименты своих учеников и некроманты всегда умудрялись позабавить его своими изобретениями.
— Я…
— Считай, что я твое альтер эго, карманная шизофрения, глюк, возведенный в абсолют, — его улыбка вновь стала прежней, — или просто очень хорошим другом, поселившимся в твоем черепе. Когда Истинного демона Темного Полигона начало страшить безумие?
— Истинного… — хмыкнул Кроули.
— Все еще впереди, мой не особо адекватный друг. Зиккураты, храмы, дворцы, легионы — все еще впереди. Мы создадим армию павших, что сомнут букашек, населяющих этот мир и на его руинах мы возведем новый. По своему образу и подобию.
— Серьезно?
— Серьезней некуда, брат. Или ты думал, что фокусы с трупами — это все? Мы названные дети Рогатого и сотворить собственный мирок — это не проблема. Если ты в деле, конечно же.
Он говорил так же, как и Кроули. Когда-то.
Кривоватая полуулыбка, обнажающая несколько зубов. Безумный блеск в глазах.
Как можно не поверить такому очаровашки?
Ну… как говаривал Димон, да помогут его душе Четверо…
— Я за любой кипиш, чувак.
— Тогда пойдем и нагнем этот мир.