— Что, черт возьми, тут происходит? — Стоя посреди кухни, Ян Норланд кричал на мать и меня. Потом швырнул уздечку с порванными поводьями на некрашеный стол из сосновой доски.
— Ян, пожалуйста, не надо на меня кричать, — сказала мама. — Да и потом, в чем, собственно, проблема? Сайентифик выиграл, разве нет?
— Скорее по чистой случайности, чем по справедливости, — ворчливо заметил Ян. — Ему повезло, что поводья порвались до старта, а не после, когда начались скачки.
«Или не повезло», — подумал я.
— Но зачем? — не унимался Ян. — Скажите мне, зачем?
— Что зачем? — спросил я.
— Зачем вы сделали так, чтоб поводья порвались?
— Ты что же, смеешь обвинять меня в том, что это я умышленно испортила поводья? — гневно спросила его мать.
— Да, — ответил он. — Обвиняю. Других объяснений просто нет. Уздечка была новенькая. Несколько дней назад я сам надевал на нее австралийский нахрапник.
— Может, какой-то производственный брак, — предположил я.
Он окинул меня презрительным взглядом.
— Вы что, за идиота меня тут держите?
Я воспринял этот вопрос как чисто риторический, а потому промолчал.
— Если я не получу вразумительных ответов, — сказал он, — то сегодня же вечером уезжаю отсюда навсегда. А поводья прихвачу с собой и в понедельник утром покажу их организаторам скачек. — Он взял поводья со стола.
Может, подумал я, сказать ему, что поводья не являются его собственностью, а потому он не имеет права забирать их?..
— Но зачем? — спросила мать. — Ведь ничего не случилось. Сайентифик выиграл скачки.
— А вы хотели, чтоб он их проиграл, — сказал Ян, и голос его снова поднялся почти до крика.
— Но с чего, скажи на милость, ты взял, что именно мы испортили эти поводья? — с невинным видом спросил я.
Он снова окинул меня взглядом, преисполненным презрения.
— Да потому, что всю неделю вы только и делали, что ошивались возле кладовой, задавали вопросы и все такое. Что еще я должен был думать?
— Ну, знаешь, это просто смешно! — фыркнула мать.
— А как насчет других? — спросил он.
— О чем это ты? — Мать произнесла эти слова с самым беззаботным видом.
— О других лошадях. Фармацевт на прошлой неделе, Орегон за неделю до него. Вы и им тоже помешали выиграть?
— Ну, разумеется, нет! — с деланным негодованием ответила она.
— Почему я должен вам верить?
— Потому, Ян, — командирским тоном ответил я, — что ты должен. — Он резко развернулся ко мне, глаза его горели. Но я проигнорировал этот дерзкий взгляд. — Конечно, ты можешь пойти к властям, если уж так хочется. Но что ты им скажешь? Что подозреваешь своего нанимателя в том, что она сознательно не дает лошадям выигрывать? Но почему? И как? Перерезав поводья? Наверное, не в первый раз за всю историю скачек у лошади рвутся поводья, ты как думаешь?
— Но… — начал было Ян.
— Никаких «но», — резко оборвал его я. — Если хочешь, можешь убираться отсюда прямо сейчас, но я не позволю забирать собственность матери, и ничего ты не возьмешь, даже поводьев!
Я протянул руку ладонью вверх, сложил и распрямил пальцы. Он нехотя передал поводья мне.
— Вот так-то лучше, — сказал я. — А теперь давай попробуем понять друг друга. Лошади моей матери всегда лезли из шкуры, чтоб выиграть, и на конюшнях всегда создавались для этого все условия. И моя мать никогда бы не потерпела здесь сотрудников, которые думают иначе. От них она вправе требовать полной лояльности, и если ты не можешь гарантировать такой лояльности, тогда тебе действительно лучше уйти, прямо сегодня. Я ясно выражаюсь?
Ян смотрел на меня с некоторым недоумением.
— Ну, наверное, — выдавил он. — Но только вы должны обещать мне, что лошади всегда будут нацелены на победу и чтоб таких вот историй больше не было. — Он выразительно покосился на поводья.
— Обещаю, — сказал я. Одно я знал точно: больше никогда не затею эту возню с порчей поводьев. И лошади будут стараться выиграть, даже если их вдруг одолеет неведомая болезнь. — Так я правильно понял, ты остаешься?
— Наверное, — нерешительно протянул он. — Завтра, прямо с утра, решу.
— Ладно, — ответил я. — Тогда увидимся утром.
Взмахом руки я отпустил его, Ян нехотя развернулся и направился к двери. Потом вдруг остановился и сказал:
— Давайте заберу поводья, попробую починить. — И протянул руку.
— Нет, — ответил я и еще крепче сжал в кулаке поводья. — Они останутся здесь.
Он смотрел на меня с кислой миной, затем, наверное, понял, что с такой уликой я не расстанусь никогда. А что тогда он сможет предъявить организаторам без этих поводьев? Хотя, даже на мой взгляд, стежки, которые я подрезал скальпелем и которые порвались прямо перед стартом, выглядели абсолютно идентичными тем, что я оставил нетронутыми.
Должно быть, от внимания Яна не укрылась решимость, с которой я сжимал в руке эти поводья. О том, чтоб вступать со мной в схватку, и речи быть не могло, а потому он наконец осознал, что никуда с ними не пойдет. Но он все никак не уходил.
— Спасибо, Ян, — сухо сказала мать. — Это все.
— Ладно, — ответил он. — Увидимся утром.
Выйдя, он нарочито громко хлопнул дверью. Я подошел к окну и наблюдал за тем, как он шагает по усыпанной гравием дорожке к своему жилищу.
— А он хороший старший конюх? — не оборачиваясь, спросил я.
— Ты это о чем?
— Тебе бы не хотелось терять его?
— Незаменимых людей нет, — надменно ответила она.
Я обернулся.
— Это и к тебе тоже относится?
— Не говори глупостей, — отмахнулась она.
— Я и не говорю.
Обед в субботу прошел в полном мраке. Неужели прошла всего неделя со дня моего приезда в конюшни Каури? Казалось, что целый месяц, не меньше.
Как и прежде, мы все трое уселись на кухне за стол и ели запеканку из мяса, риса и овощей, приготовленную на медленном огне в микроволновке. Я подумал, что в таких случаях можно было бы подать и бифштекс, хотя, если честно, мне было все равно. Да и беседа казалась равно неаппетитной.
— Так что будем теперь делать? — нарушил я мрачное молчание.
— В каком смысле? — спросил отчим.
— Будем сидеть и ждать, пока шантажист не позвонит или не заявится?
— А ты что предлагаешь? — спросила мама.
— Ну, не знаю, — ответил я. — Просто чувствую, пришло время начать контролировать его, другого выхода нет.
Еще какое-то время все молчали.
— Вы расплатились с ним на этой неделе? — спросил я.
— Да, конечно, — сказал отчим.
— А как вы платите?
— Наличными, — ответил он.
— Это понятно. Но как именно вы передаете ему деньги?
— Так же, как всегда.
— Как? — раздраженно спросил я. — Почему ответы из вас приходится вытягивать клещами?
— По почте.
— Значит, есть адрес? — нетерпеливо спросил я.
— Есть. Где-то в Ньюбери.
— А как вы получили этот адрес?
— Он был указан в первом послании с угрозами.
— Когда оно прибыло, это послание?
— В июле прошлого года.
Когда Родерик Уорд погиб в автокатастрофе.
— И адрес этот все тот же, ни разу не менялся? — спросил я.
— Да, — кивнул он. — Каждый четверг я должен положить две тысячи фунтов банкнотами по пятьдесят в плотный конверт и отправить почтой по указанному адресу.
Я вспомнил записку с угрозами, которую нашел на письменном столе матери.
— А что произошло, когда один платеж не поступил вовремя?
— Да я застрял в пробке и не успел в банк снять деньги. Он уже закрылся.
— Но разве нельзя было получить из автомата по кредитной карте?
— Да у меня там оставалось всего двести пятьдесят.
— Можете дать мне этот адрес? — спросил я.
Он поднялся принести его, но тут зазвонил телефон. Все мы дружно взглянули на настенные часы. Ровно девять вечера.
— О господи, — пробормотала мама.
— Давайте я подойду, — сказал я и направился к телефону.
— Нет! — вскрикнула мать и поднялась со своего места. Но было уже поздно.
— Алло? — бросил я в трубку.
Ответом было молчание.
— Алло, — повторил я. — Кто это?
И снова тишина.
— Кто говорит? — спросил я.
В трубке послышался щелчок, потом — частые гудки. Звонивший повесил трубку.
Я вернул свою трубку на место.
— Не слишком разговорчивый попался тип, верно? — улыбнулся я матери.
Она была в бешенстве.
— Зачем ты это сделал?
— Да затем, что этот гад должен усвоить: мы не собираемся плясать под его дудку.
— Конечно. Тебе легко говорить. Не тебя засадят за решетку, — сердито проворчал отчим.
— Нет, — сказал я. — Но думаю, все мы понимаем, что пора перестать платить деньги шантажисту. Надо как-то разобраться с ситуацией по налогам. И прежде всего мне хотелось бы знать: кто он такой, этот шантажист. Надо заставить его совершить ошибку. Хочу, чтоб этот тип высунул голову из-за изгороди хотя бы на секунду, тогда я увижу его.
«А еще лучше, — подумал я, — просто пристрелю».
Тут телефон зазвонил снова.
Мать шагнула к нему, но я успел снять трубку.
— Алло, — сказал я. — Конюшни Каури.
На линии снова царило молчание.
— Конюшни Каури, — повторил я.
— Миссис Каури будьте добры, — прошелестел голос.
— Простите? Нельзя ли погромче? — сказал я. — Я вас не расслышал.
— Миссис Каури, — повторил голос тем же тихим шепотом.
— Извините, — нарочито громко произнес я, — но сейчас она не может подойти к телефону. Что передать?
— Позови миссис Каури, — прошептал голос.
— Нет, — сказал я. — Вам придется говорить со мной.
Снова щелчок. Он повесил трубку.
Тут на меня набросилась мать.
— Томас, — вскричала она, — чтоб больше не смел этого делать! — Она была на грани слез. — Мы должны делать, как он говорит.
— Почему? — спросил я.
— Потому! — Она почти кричала. — Потому что иначе он пошлет весь компромат в налоговую.
— Не пошлет, — уверенно заметил я.
— Откуда тебе знать? — крикнула она. — Вполне может!
— Это вряд ли, — заметил я.
— Надеюсь, ты прав, — мрачно заметил отчим.
— Что он от этого выиграет? Ровным счетом ничего, — сказал я. — Вообще все потеряет.
— Это я все потеряю, — заметила мама.
— Да, — согласился я. — Но ты платишь шантажисту две тысячи в неделю, и он не будет получать этих денег, если донесет на тебя налоговикам. И не откажется от этого прибыльного дела лишь потому, что я не даю ему переговорить с тобой по телефону.
— Но ведь ты делаешь все, чтоб вывести его из себя, — заметил отчим. — Зачем это?
Более двух тысяч лет тому назад таинственный китайский солдат и философ по имени Сунь-цзы[8] написал трактат, ставший учебником войны, его до сих пор изучают в военных академиях. В этой книге под названием «Искусство войны» он утверждал, что воин «должен как следует исхлестать траву, чтоб напугать змею». Он имел в виду, что солдат должен сделать нечто неожиданное, неординарное, чтоб заставить противника выдать себя.
— Да затем, что я хочу знать, кто он такой, — ответил я. — Только узнав, кто мой враг, я могу начать сражаться с ним.
— Не хочу, чтоб ты с ним сражался, — сказала мама.
— Но ведь надо же что-то делать! Мы и без того задержались с подачей налоговых деклараций, и это лишь вопрос времени, когда они обнаружат факт уклонения. Мне нужно узнать врага, нейтрализовать его, вернуть все ваши деньги и документы и уже затем уплатить налоги. И делать это надо быстро.
Снова зазвонил телефон. Я снял трубку.
— Конюшни Каури, слушаю вас.
Молчание.
— Послушай, ты, жалкий уродец, — начал я «хлестать траву». — С миссис Каури говорить тебе не дам. Будешь говорить со мной. Я ее сын, Томас Форсит.
Снова молчание.
— И вот еще что, — добавил я. — В будущем все лошади из наших конюшен будут из шкуры выпрыгивать, лишь бы только выиграть. Если тебе это не нравится, что ж, тем хуже для тебя, козел вонючий. Можешь прийти и потолковать со мной об этом в любое время, лицом к лицу. Ясно тебе?
Я слушал. Еще несколько секунд в трубке стояла тишина, затем раздался щелчок и короткие гудки.
Я только что совершил очень значимый и рискованный тактический ход. Это я первым высунул голову из-за изгороди, открылся врагу, хлестал траву в расчете, что эта проклятая змея струсит и выдаст свое местоположение, с тем чтоб я мог пристрелить ее.
Но, может, это он выстрелит в меня первым?
Воскресенье прошло спокойно, без каких-либо значимых событий, и новых телефонных звонков от шантажиста не последовало. Однако полной уверенности в том, что он не звонил, у меня не было, так как в середине дня пришлось отлучиться из дома.
Мать ответила на мои субботние инициативы, спрятавшись, точно улитка, в раковину, и не выходила из спальни до шести вечера. Позже появилась на кухне только затем, чтоб взять из бара напитки и снова подняться наверх. Потом на кухню зашел Дерек, сделать ей бутерброд на ужин.
Я был уверен в том, что если «шептун» позвонит снова, когда меня не будет дома, мать с ним поговорит и ничего не скажет мне об этом. Возможно, в этом она уподоблялась большинству гражданских, с которыми мне доводилось сталкиваться в Афганистане. Хотя сами мы твердо верили в то, что сражаемся с талибами от имени и во благо афганского народа, сам этот народ так не считал. И старая истина «враг моего врага — мой друг» тут просто не работала. Да, это правда, что большинство простых людей ненавидели талибов, но в глубине души они в равной степени ненавидели и иноземцев, которых прислали сюда воевать.
Вот и я призадумался: может, мать считает меня не меньшим врагом, чем шантажиста?
В воскресенье утром Ян Норланд к нам в дом не заходил, и я из окна кухни наблюдал за тем, как он инструктирует персонал, как надо убирать за лошадьми навоз, кормить и поить их. Судя по всему, подумал я, он решил остаться, по крайней мере на какое-то время. А испорченные поводья будут пока что храниться в запертом багажнике моего автомобиля.
Днем я поехал в Ньюбери и, используя спутниковую навигационную систему, встроенную в мой «Ягуар», отыскал дом, адрес которого дал мне Дерек, тот самый адрес, на который мать с отчимом еженедельно отправляли деньги шантажисту.
— Уж больно близко к нам, — заметил я отчиму. — И наверняка ты ездил посмотреть, куда именно попадают ваши денежки.
— Он не велел, — коротко ответил Дерек.
— И ты его послушался? — недоверчиво спросил я. — Но ведь мог просто проехать мимо, взглянуть одним глазком? Ну, допустим, ночью, а?
— Мы не могли. Мы должны были делать то, что он говорит. — Он был на грани истерики. — Мы так его боялись.
Я верил ему.
— Ну а каким именно образом он дал понять, чтоб вы не смели приезжать и смотреть, куда поступают деньги?
— В записке.
— Где теперь эта записка? — спросил я.
— Я ее выбросил, — ответил отчим. — Я понимаю, что не надо было, но при взгляде на нее мне становилось дурно. Я выбросил все его записки.
Все, кроме одной, которую я нашел на столе матери.
— А когда начались телефонные звонки?
— Ну, когда он начал говорить нам, какая лошадь должна проиграть.
— И когда именно это было?
— Перед самым Рождеством, — ответил он. — Два месяца назад.
В глубине души я не слишком рассчитывал на то, что адрес поможет установить личность шантажиста. И оказался прав.
Дом под номером 46В на Чип-стрит в Ньюбери, оказался заведением, где можно было арендовать почтовые ящики. Там была целая стена этих ящиков, а квартира под номером 116 оказалась вовсе не квартирой или офисом, как можно было предположить, но отдельным серым почтовым ящиком размером шесть на четыре дюйма, висевшим на уровне плеча. По воскресеньям они были закрыты, но даже если б работавшие там люди были на месте, вряд ли они сказали бы мне, кто арендовал ящик под номером 116. Но ничего. Когда я как следует подготовлюсь, полиции не составит труда выяснить это.
Я вернулся домой из Ньюбери через «Уилрайт Армс», таверну в деревне, где очень славно отобедал, заказав ростбиф с гарниром. Я не особенно спешил оказаться в удручающей атмосфере дома. И еще решил, что теперь самое время начать подыскивать себе отдельное жилье — уж лучше поздно, чем никогда.
На следующий день, прямо с раннего утра, я поехал в Оксфорд и припарковал машину в многоэтажном подземном гараже при крупном торговом центре. В центре города было как-то необычно тихо, даже для февральского утра в понедельник. Поднялся страшный порывистый ледяной ветер, он пришел с севера и продумал мое пальтишко насквозь, прошивал, как хорошо заточенный штык курту[9] талиба. Самые разумные люди, очевидно, решили остаться дома, в тепле.
Оксфордский городской суд располагался рядом со зданием Совета графства Оксфордшир, на Нью-роуд, неподалеку от старой тюрьмы. Согласно вывешенному на стене расписанию слушания по интересующему меня делу Родерика Уорда, ныне покойного, значились в списке вторыми.
Ждать на улице было слишком холодно, поэтому я вошел в зал заседаний, уселся в заднем ряду и начал слушать первое дело — о самоубийстве неуравновешенного молодого человека лет двадцати с небольшим, который повесился в доме, где жил с другими студентами. На протяжении всего процесса две девушки, его подружки и соседки, рыдали почти непрерывно и во весь голос. Это они, вернувшись из ночного клуба в два часа, обнаружили раскачивающееся на веревке тело, практически натолкнулись на него в темноте.
Патологоанатом описал причину смерти как удушение путем повешения, полицейский доложил о предсмертной записке, найденной в доме.
Затем взял слово отец молодого человека, коротко рассказал о сыне и его надеждах на будущее, которые не оправдались. То был своеобразный трогательный панегирик, произнесенный с большим достоинством и не меньшей печалью.
Коронер, выслушивающий показания свидетелей, поблагодарил всех, затем официально заявил, что молодой человек ушел из жизни добровольно.
Все присутствующие в зале встали, коронер поклонился нам, мы — ему, а затем он вышел через дверь за трибуной председательствующего. Вся процедура заняла от силы минут двадцать, не больше. Какой-то, как мне показалось, слишком быстрый финал для жизни, длившейся двадцать два года.
Затем начали разбирать дело о смерти Родерика Уорда.
В зале произошла смена участников. Отец молодого человека и его рыдающие подружки вышли вместе с полицейским и патологоанатомом, дававшими свидетельские показания. На смену им явились какие-то мужчины в костюмах, потом зашел еще один, в темно-синем свитере и джинсах, и сел невдалеке от меня.
Я покосился на него, лицо на секунду показалось знакомым, словно я где-то видел его прежде. Но когда он повернулся ко мне анфас, я понял, что не знаю этого человека. Да и он тоже смотрел на меня как на незнакомца.
В зале заседаний не оказалось ни одной женщины, которая могла бы сойти за Стеллу Бичер. Но ведь, с другой стороны, она так и не получила повестки, посланной ей из офиса коронера по адресу Бэнбери-драйв, 26 и уведомляющей, что рассмотрение дела состоится именно сегодня. Я был абсолютно уверен в этом, потому что повестка до сих пор лежала у меня в кармане.
Разбирательство началось с выступления коронера, который изложил суду ряд деталей. Он назвал адрес Родерика Уорда — Оксфорд, Бэнбери-драйв, 26, но даже я знал, что адрес фальшивый. Так зачем сообщать его суду?.. Меня так и подмывало встать и заявить, что они ошибаются, но как тогда объяснить, откуда это мне известно? Стоит только начать, и остановиться уже не будет возможности. Придется изложить суду всю печальную сагу об уклонении от налогов, и об этом немедленно сообщат в Департамент по сборам и таможенным пошлинам. И матери выдвинут обвинение быстрее, чем часовому, застигнутому спящим в карауле.
Затем коронер перешел к рассказу о том, как тело погибшего было опознано его сестрой, миссис Стеллой Бичер, проживающей по тому же адресу. Еще одна ложь. А может, вся эта история с опознанием тоже ложь? И действительно ли тело, найденное в машине, принадлежало Родерику Уорду? Может, кому-то другому? И где теперь Стелла Бичер? Почему ее нет здесь? Вся эта история казалась мне крайне подозрительной, наверное, потому, что я знал: Родерик Уорд сам давно не в ладах с законом. На взгляд любого другого человека, то был заурядный дорожный инцидент с трагическим исходом.
Первым свидетелем выступал полицейский из группы расследования дорожных происшествий Теймз Вэлли Роуд, он описал все обстоятельства происшествия, сопутствующие — именно так он и выразился — кончине Родерика Уорда в ночь на субботу 12 июля.
— Темно-синий «Рено Меган» мистера Уорда следовал по трассе А415 в южном направлении, — заявил он. — Следы шин на траве указывают на то, что водитель не вписался в поворот, вылетел на встречную полосу дороги и ударился о бетонный парапет моста в том месте, где трасса А415 пересекает реку Виндраш. После чего указанное транспортное средство оказалось в реке, где его в понедельник, 13 июля, в восемь утра и обнаружил местный рыбак. Машина лежала на боку и фунтов на шесть или около того выступала над уровнем воды.
Тут коронер остановил его и записал что-то в блокнот.
— Продолжайте, — сказал он после паузы, подняв глаза на полицейского.
— Чуть позже тем же утром транспортное средство извлекли из воды с помощью крана. Было это приблизительно в десять тридцать. Тело покойного было обнаружено в машине, когда ее подняли. Он находился на водительском сиденье и был пристегнут ремнем безопасности. Был немедленно уведомлен офис коронеров, на место происшествия в… — тут он заглянул в записную книжку, — в одиннадцать двадцать восемь прибыл патологоанатом. К этому времени я уже прибыл к месту происшествия и начал расследование.
Полицейский снова сделал паузу, все это время коронер что-то яростно строчил в своем блокноте. Когда он закончил писать, полицейский продолжил:
— Я обследовал указанное транспортное средство как на месте происшествия, так и на нашей испытательной базе в Кидлингтоне. Имелись небольшие повреждения вследствие столкновения с мостом, но во всем остальном машина была в рабочем состоянии, и никаких дефектов тормозной или же рулевой системы обнаружено не было. Ремни безопасности тоже были в порядке, застежки на них открывались и закрывались должным образом, без каких-либо затруднений. На месте происшествия я обследовал бетонный парапет моста, а также следы шин на траве возле дороги. Никаких следов торможения на самом дорожном покрытии обнаружено не было. Из всего этого мной был сделан вывод, что сам по себе удар о бетонную преграду вряд ли был сильным и не мог оказаться фатальным. Было отмечено также, что подушка безопасности сработала, а повреждения, найденные на корпусе автомобиля и бетонной стене, указывали на то, что столкновение произошло при относительно низкой скорости.
Он сделал паузу, отпил глоток воды.
— Исходя из положения и направления отметин на траве, с учетом отсутствия следов торможения на асфальте, мной был сделан вывод, что водитель, очевидно, заснул за рулем и проснулся, только когда машина слетела с дороги на траву. Он резко затормозил, после чего машина врезалась в бетонный парапет на скорости десять-пятнадцать миль в час. Силы столкновения, в общем-то небольшой, хватило на то, чтоб транспортное средство съехало в реку, и повреждения на машине и парапете моста соответствуют всем сделанным мной выводам.
Полицейский умолк, коронер продолжал что-то строчить в блокноте.
— Есть вопросы к офицеру полиции? — коронер поднял голову и обозрел зал.
— Да, сэр, — со своего места поднялся высокий господин в полосатом костюме.
Коронер кивнул ему, сразу было видно: эти двое знакомы.
— Скажите, офицер, — обратился высокий господин к полицейскому, — как по-вашему, жизнь этого человека могла бы быть спасена, если б в месте, где машина сползла в воду, было бы установлено ограждение?
— Да, вполне возможно, — ответил полицейский.
— В таком случае вы должны согласиться со мной, — продолжил «полосатый», — как человек, имеющий огромный опыт в подобных расследованиях, что Совет графства Оксфордшир проявил преступную халатность, не распорядившись установить ограждение в столь опасном месте на дороге, и что именно эта халатность привела к трагической гибели Родерика Уорда.
— Возражаю, — произнес еще один мужчина в деловом костюме. — Адвокат подсказывает свидетелю ответ.
— Спасибо, мистер Симе, — сказал коронер. — Процедура ведения подобных дел мне известна. — И он обернулся к «полосатому костюму». — Мистер Хугленд, я не против, чтобы вы задавали вопросы свидетелям по этому делу, но вам, как и мне, прекрасно известно, что цель данного заседания — определить причины и обстоятельства смерти, а не взваливать вину на третьих лиц.
— Да, сэр, — ответил мистер Хугленд, — но суд вправе определить, являлись ли одной из причин смерти недостатки системы. По мнению моего клиента, систематическая неспособность или нежелание городского совета Оксфордшира обеспечить безопасность водителей и пешеходов на подведомственных дорогах сыграли свою роль в гибели мистера Уорда.
— Спасибо, мистер Хугленд. Мне также хорошо известны права, полномочия и все степени ответственности суда. — Коронер был явно не в восторге, что ему только что прочли эту лекцию. — Однако ваш вопрос офицеру не входит в сферу данного конкретного разбирательства. Мы выясняем причины смерти человека. И на ваш вопрос этот суд никак не может ответить, так что лучше задать его в другом суде, по гражданскому иску местным властям, если таковой будет выдвинут. — Он обернулся к свидетелю. — Я поддерживаю возражение мистера Симса, офицер, вы не обязаны отвечать на вопрос мистера Хугленда.
На лице полицейского читалось явное облегчение.
— Есть еще вопросы к свидетелю?
Мистер Хугленд уселся на свое место. Свою точку зрения он успел высказать.
Меня же так и подмывало вскочить и задать офицеру такой вопрос. Не считает ли он, как опытный следователь, занимающийся разбором дорожных происшествий, что обстоятельства смерти выглядят подозрительно, что человека, который якобы заснул за рулем, потом ударился о парапет и съехал в реку, вполне могли убить?..
Но, разумеется, делать я этого не стал. Сидел себе тихонько в заднем ряду, помалкивал и задавался одним вопросом: откуда это вдруг возникла навязчивая идея, что Родерик Уорд был убит? Какие у меня были доказательства? Никаких. И потом, был ли погибший действительно Родериком Уордом?
— Благодарю вас, офицер, — сказал коронер. — Можете сойти с трибуны, но попрошу оставаться где-нибудь поблизости, на тот случай, если возникнут еще вопросы.
Полицейский сошел с трибуны, его место тотчас занял седовласый лысеющий господин в твидовом костюме и смешных очках, напоминающих половинки луны. Он назвал свое имя: доктор Джеффри Вегас, штатный патологоанатом из больницы имени Джона Рэдклифа в Оксфорде.
— А теперь, доктор Вегас, — сказал коронер, — не могли бы вы рассказать суду, что вам известно о причине смерти мистера Родерика Уорда?
— Конечно, — кивнул доктор и достал какие-то бумаги из внутреннего кармана пиджака. — Утром тринадцатого июля меня попросили прибыть на место дорожного происшествия близ Ньюбридж, где в затонувшем автомобиле было найдено тело. Когда я прибыл, тело все еще находилось в машине, но саму машину уже извлекли из воды, и она стояла у дороги. Я осмотрел тело прямо на месте и подтвердил, что это взрослый мужчина и что он покойник. Ну а затем распорядился перевезти тело в мою лабораторию при больнице Джона Рэдклифа.
— Вы заметили какие-либо внешние повреждения? — спросил коронер.
— На тот момент нет, — ответил патологоанатом. — Поверхность кожи пострадала от погружения в воду, лицо было немного опухшее. Но в машине он сидел скорчившись, и эта поза и условия не позволили произвести более тщательный осмотр.
Да, условия не из приятных, согласился с ним я. Однажды мне пришлось иметь дело с мертвыми талибами, чьи тела пробыли в воде достаточно долго, и опыт этот повторять не хотелось.
— Стало быть, в больнице вы провели посмертное вскрытие?
— Да, — ответил доктор Вегас. — В тот же день я провел стандартную процедуру вскрытия в нашей лаборатории. Полный отчет о ней представлен суду. Я заключил, что смерть наступила в результате асфиксии, то есть удушения, приведшего к церебральной гипоксии — ограничению подачи кислорода в мозг — и, как следствие, к остановке сердца. А асфиксия имела место из-за продолжительного пребывания в воде. Проще говоря, он утонул.
— Вы в этом уверены? — спросил коронер.
— Абсолютно, как был бы уверен на моем месте любой патологоанатом. И в легких, и в желудке присутствовала вода, а это говорит о том, что до погружения в воду покойный был жив.
— Есть ли еще какие обстоятельства, могущие представлять интерес для судебного разбирательства? — спросил коронер, который, как я был уверен, прочел доклад патологоанатома еще перед слушаниями.
— Анализ крови показал, что содержание алкоголя в три раза превышает норму, установленную для водителей. — Он произнес это тоном, явно указывающим на то, что виной аварии и смерти был не кто иной, как сам покойный, а все остальное значения не имеет.
— Что ж, благодарю вас, доктор, — сказал коронер. — Есть у кого вопросы к свидетелю?
Мне захотелось вскочить и спросить, проводил ли врач анализ ДНК с целью убедиться, что тело это действительно принадлежало Родерику Уорду. Ведь в полиции наверняка остался его образчик ДНК, после того как Уорда арестовали за то, что бросил кирпич в окно дома в Хангерфорде. И еще мне хотелось спросить доктора: откуда такая уверенность, что погибший умер именно так, как он описывал? Разве не могли силком напоить этого человека, затем утопить где-то в другом месте, ну а уже после этого посадить в машину, привязать ремнями и столкнуть в реку? Уже мертвого? Почему патологоанатом с такой уверенностью заявляет, что никакое это не убийство? Он вообще рассматривал возможность убийства?
Но, разумеется, я опять этого не сделал. Снова остался молча сидеть на своем месте в заднем ряду, задаваясь вопросом: может, напрасно я ищу в самом факте его смерти нечто подозрительное? Нечто такое, что может помочь решить проблемы матери.
Мистер Хугленд, однако, встал и задал врачу несколько вопросов, но даже он вынужден был признать, что в свете наличия алкоголя в крови дело ясное и ничего тут не выжмешь.
— Доктор Вегас, — начал тем не менее он, — как по вашему мнению, был бы мистер Уорд сейчас жив, если б в этом опасном месте на дороге власти озаботились установить заграждение и машина не упала бы в воду? Были ли у погибшего, к примеру, такие ранения, которые могли бы привести к смерти еще до утопления?
— Еще раз утверждаю, никаких ранений, могущих представлять угрозу для жизни и полученных при столкновении, у мистера Уорда обнаружено не было, — ответил врач. — У него вообще практически не было никаких внешних повреждений, ну, если не считать небольшого ушиба на правом виске. Но он мог получить его, ударившись о раму окна со стороны водительского места во время столкновения с мостом. — Врач обернулся к коронеру. — Такого удара могло оказаться достаточно, чтоб покойный на миг потерял сознание и не понимал, что делает. Но смерть он вызвать никак не мог, недостаточно был сильный. При обследовании мозга покойного я не нашел там никаких повреждений, могущих возникнуть в результате столкновения.
Ответ в силу своей специфической определенности никак не мог удовлетворить мистера Хугленда. И он сделал новый заход.
— Тогда позвольте все же прояснить, доктор Вегас. Вы хотите сказать, что мистер Уорд был бы сейчас жив, если б на том месте стояло ограждение?
— Нет, я не могу этого сказать, — ответил врач. Выпрямился во весь рост и нанес убийственный удар по аргументу мистера Хугленда. — В том состоянии опьянения, в котором пребывал той ночью покойный, ничего определенного утверждать вообще нельзя. Даже если б ему удалось благополучно миновать то опасное место, он бы мог попасть в аварию на другом участке дороги. Погибнуть и, возможно, вызвать гибель других людей.
Коронер, просмотрев записи, сделанные во время заседания, подвел итог и вынес вердикт: смерть мистера Уорда произошла в результате несчастного случая, свою отрицательную роль в этом сыграл и переизбыток алкоголя в крови.
Никто не возражал, не послышалось ни единого протеста, ни одного высказывания, что все это ложь, липа. Никто не верил, что это обычная подстава. Никто, кроме меня. Но, может, я уже превратился в параноика?..
Я поднялся и вышел из зала вслед за мужчиной в темно-синем свитере и джинсах.
— Вы член семьи? — спросил я его.
Он обернулся, и мне снова показалось, что где-то я его уже видел.
— Нет, — ответил он. — А вы?
— Нет.
Он улыбнулся и отвернулся. В профиль меня снова поразило сходство… вот только с кем? Я уже был готов что-то сказать, как вдруг меня осенило. Я понял, кто он такой.
Да, мы ни разу не встречались с этим человеком, но не далее как в прошлую пятницу я говорил с его отцом. Та же форма головы.
Это был Фред Саттон, сержант-детектив, сын старика Саттона, владельца разбитого окна и вставной челюсти.
Фред Саттон вышел из здания суда, а я остался. Мне в общем-то не о чем было говорить с этим человеком, а вот с мистером Хуглендом я бы поговорил с удовольствием.
Я настиг его в вестибюле. Он оказался еще выше, чем в зале суда. Во мне шесть футов роста без малого, а он так и возвышался надо мной.
— Прошу прощения, мистер Хугленд. — Я дотронулся до его плеча. — Только что был на слушаниях и так и не смог понять, чью сторону вы представляли.
Он обернулся, взглянул на меня сверху вниз.
— А вы, собственно, кто такой?
— Просто друг Родерика Уорда, — ответил я. — Подумал, вы действуете в интересах его семьи. Но ни одного из них в зале не было.
Он смотрел на меня секунду-другую, видно решая, стоит говорить со мной или нет.
— Я нанят страховой компанией, — сказал он.
— Вот как, — заметил я. — Стало быть, жизнь Родерика Уорда была застрахована?
— Я этого не говорил, — ответил юрист, но было очевидно, что так оно и есть. Иначе к чему он задавал все эти вопросы во время заседания, пытался взвалить вину на городской совет? Страховые компании готовы на все, лишь бы уклониться от выплат.
И кто же, интересно, подумал я, потенциальный получатель страховых выплат?
— Так, значит, вы довольны вердиктом? — спросил его я.
— Чего-то в этом роде мы и ожидали, — недовольным тоном произнес мистер Хугленд, глядя поверх моего правого плеча.
Что ж, пора сделать свой ход.
— А вы абсолютно уверены, что человек, погибший в машине, был Родериком Уордом?
— Что? — тут он весь обратился в слух.
— Вы уверены, что в машине был Родерик Уорд? — повторил я вопрос.
— Да, конечно. Тело опознала его сестра.
— Да, но где эта самая сестра была сегодня? — заметил я. — Уж не она ли является получателем страховых выплат?
Он уставился на меня.
— Что вы хотите этим сказать?
— Да ничего, — солгал я. — Так, просто любопытно. Если б, к примеру, умер мой брат и мне пришлось бы опознавать его, тогда я непременно посетил бы слушания. — Откуда мистеру Хугленду было знать, что повестка Стелле Бичер от коронера лежит сейчас у меня в кармане?
— Почему вы не сказали этого в суде? — спросил он.
— Да потому, что не являюсь, как принято у них выражаться, «официально заинтересованной стороной», — ответил я. — И выступить мне вряд ли разрешили бы. К тому же присутствовать на заседаниях членам семьи усопшего не обязательно. Да и потом у меня не было доступа к отчету патологоанатома. Насколько я понимаю, он мог бы провести анализ ДНК и сравнить его с анализом Уорда, имеющимся в базе данных.
— Каким образом образчик ДНК мистера Уорда оказался в базе данных? — спросил он.
— Просто потому, что два года назад он был арестован за битье окон, — ответил я. — Так что должен храниться в базе данных полиции.
Мистер Хугленд раскрыл блокнот и что-то в него записал.
— Ваше имя, простите? — спросил он.
— Это так важно?
— Но нельзя же выдвигать подобного рода обвинения огульно и анонимно.
— Я никого не обвиняю, — ответил я. — Просто спросил, уверены ли вы, что в машине был Родерик Уорд.
— Но это и есть обвинение. По меньшей мере, в подлоге.
— Или убийстве, — сказал я.
Он снова уставился на меня во все глаза.
— Вы это серьезно?
— Вполне, — ответил я.
— Но почему?
— Знаете, все как-то слишком просто, — сказал я. — Поздней ночью на сельской дороге практически никакого движения, столкновение на низкой скорости, небольшой синяк на виске, наличие спиртного в крови, машина съезжает в реку там, где не слишком глубоко, пострадавший не делает ни малейшей попытки выбраться из нее. Страховка… Мне продолжать?
— И что же вы собираетесь делать с этой вашей теорией?
— Да ничего, — ответил я. — Это ведь не у меня был клиент, застраховавший свою жизнь на большую сумму.
По лицу было заметно, что его гложут сомнения. Должно быть, задавался вопросом: уж не сумасшедший ли свалился ему на голову?
— Терять вам в любом случае нечего, — заметил я. — Можно, по крайней мере, раздобыть анализ ДНК и выяснить, являлся погибший Родериком Уордом или нет. Возможно, патологоанатом уже сделал это. Так что советую прочесть его отчет.
Он промолчал, задумчиво смотрел в какую-то точку у меня над головой.
— И еще спросите патологоанатома, проверял ли он воду, попавшую в легкие. Может, она вовсе и не из реки.
— А вы, я смотрю, человек подозрительный, — пробормотал мистер Хугленд и посмотрел мне в глаза.
— Барашек Бо Пип[10] в болоте погиб или его украли?
Он рассмеялся.
— Шалтай-Болтай[11] свалился во сне или его столкнули?
— Вот именно, — кивнул я. — Визитка у вас есть?
Он достал визитку из нагрудного кармана пиджака, протянул мне.
— Позвоню вам. — И я направился к выходу.
— Хорошо, — крикнул он мне в спину. — Только обязательно позвоните!
Сунь-цзы — китайский стратег и мыслитель VI века.
Курта — длинная хлопковая рубашка с традиционной вышивкой.
Из народного детского стихотворения «Малышка Бо Пип», впервые опубликовано в 1805 году.
Шалтай-Болтай — персонаж книги Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», перевод С. Маршака.