Ну-с, попросить, чтобы заказали мне пропуск? Зачем? Недостаточно одной оплеухи? Оскорбительной, хлесткой и ясно давшей понять, что не нужен я этой женщине, более того - опасен ее спокойствию и будущему, а мгновения прошлой слабости она устыдилась и твердо его преодолела. Но все-таки я стоял в проходной, смотрел на снующих людей и ждал ее: пусть обменяемся кивками в равнодушном приветствии, или попросту сделаем вид, что не заметили друг друга, или же поздороваемся как ни в чем не бывало, предложу подвезти...
С улицы донесся укоризненный гудок. Заждался Игорь... Я обернулся в сторону машины, и в следующую секунду передо мной мелькнула она, Марина; замешкалась, как бы споткнулась...
- Я... так ждал тебя! - вырвалось у меня и страстно, и с горечью, и с заискиванием.
Улыбнулась. Принужденно и беззащитно. И вдруг, как в лихорадке, почудилось, что ничего не кончено, а только начинается, и счастье вот, рядом, ну же...
- Марина. - Я коснулся тонких пальцев ее. - Изгнать - твое право, но...
- А что остается делать? - Улыбка превратилась в стылую усмешку. Она высвободила руку. - Начать все... сначала? Для этого надо любить. А что было у нас? Приключеньице, основанное на минутных симпатиях. Я про себя, но и того достаточно... в смысле невозможности полного счастья. ..Меня одолевают раздраженность и скука.
- Тебе куда ехать? - перебиваю. - Если домой - подвезу. Влезаем в машину. Тут доходит, что Игорь...
- А, вы же знакомы! - заявляю с натужной иронией. - Кстати, - развязно хлопаю Игоря по плечу, туго обтянутому нейлоновой курточкой, - всемогущий человек. Пользуйся моментом, Марина, и если надо - проси чего пожелаешь. Решение всех проблем. Житейских, имею в виду.
Тот заметно мрачнеет. Чего-то я такое... Переборщил, кажется. Но продолжаю с той же фамильярной сатирой в голосе:
- Давай-ка, Игоречек, жми на педали. Отвезем кинозвезду, куда ей заблагорассу...
Он неторопливо оборачивается. Глаза его округлены внимательным созерцанием моего лица и напряженно пусты.
- Слушайте, - роняет он сквозь стиснутые зубы, - поэты и актеры... Я хоть убог в сравнений с сиятельностью и широтой ваших интеллектов, но я не вещь. Не продаюсь и навроде гаечного ключа не используюсь. Так что... Пожалуйста, освободите салон. Вы, - брови его сдвигаются в сторону Марины, - не забудьте сумочку. Ты же, друг Вова, - номерочек.
- На прощание, Игорь, - отзывается Марина, - хочу заметить: вы излишне прямолинейны. Это ваше самое сильное качество и самая слабая сторона. Она вызывает... ироническое уважение.
После она забирает сумку, я - номерочек, и в подавленном состоянии мы освобождаем салон. Я что-то цежу, морща лоб, типа: псих он, Игорь, дурак, обидчивый, вообще - пустяки, не бери в голову, но ответом мне служит утомленный вздох и презрение в суженных глазах, выискивающих в потоке машин такси.
Вот и такси, но составить компанию мне не удается: она с треском захлопывает дверь, кратко бросая вылупившемуся на ее лицо шоферу:
- Вперед!
Стою, тупо изучая цифры и буквы на своем номерном знаке. Краска на буквах и цифрах облупилась и вспучилась от ржавчины. Надо обжечь, зачистить, обезжирить и покрасить вновь - так Игорь поучал час назад...
Еще такси. Сесть в него опять-таки не удается: из-за спины выпрыгивает проворный гражданин в темных очках, в европейской кепке с блинчиком пуговки на макушке и вмиг оккупирует машину. Я вижу его щеку, сведенную в злорадной ухмылке, и неожиданно узнаю в нем режиссера.
Наблюдал, значит, за сценой, подонок...
Снова такси, но тут вспоминается, что бумажник забыт дома, я располагаю какими-то копейками, и потому ничего не остается, как тащиться на остановку автобуса.
Игорь - сволочь. Маринка - стерва. Я - идиот.
МАРИНА ОСИПОВА
Вернулся муж с огромным чемоданом.
Радость встречи, изучение заграничного содержимого чемодана, восторг перед обновками, во взаимоотношениях - согласие и уступчивость, ночь - как брачная, короче - разлуки имеют большое и полезное значение, они - спасательный круг в штилях и штормах топящего нас семейного быта.
Неделю жили как молодожены. Затем - началось!
Пришел со спектакля. Побродил по квартире, поиграл желваками, высказался относительно пыли на серванте и на телевизоре.
- Яблочки вот, - угодничала я, стараясь не нарываться. - Весь день по магазинам...
Брезгливо взял яблоко. Надкусил, перекосился и хамски бросил на скатерть:
- Тьфу, деревянные какие-то...
Заставляю себя оставаться терпимой и благожелательной. Дергаю плечом, беру яблоко за хвостик, несу в кухню.
- Ужинать будешь? - вопрошаю бесстрастно. - Что приготовить?
- То же, что и своим любовникам... Володе этому...
- Что-что? - присаживаюсь в кресло, морща лоб в недоуменной сосредоточенности.
- Ты передо мной не играй... в невинность помыслов и восприятий! подскакивает он. - Такие доказательства, что...
Страх. Панический. Но мысли отстраненно ясны... Откуда? Режиссер...
- Постой, - говорю хладнокровно. - Откуда информация - знаю. Знай и ты. Режиссер этот лип ко мне, как оса к арбузу. И чтобы избежать этого лиха, пришлось...
- Пришлось! - подтверждается саркастически.
- Да надоели они все... - произношу с непринужденной досадой. - У одного не выгорело, решил выместить неудачу, приписав все другому. А другой тоже хорош. Измучил. Преследование какое-то. Еле отшила. Ну неужели ты не знаешь эту публику? - продолжаю с обреченной укоризной. - Злобные, завистливые пауки с патологической страстью к интригам и сплетням. И неужели думаешь, что я настолько не уважаю себя и тебя... Я же женщина! - уже кричу со слезами. - Ты усвистел в свою заграницу, а мне - крутись! Отбивайся. А потом выслушивай от тебя... Конечно, попробуй тут поверить! Наставила рога и ломает оскорбленную добродетель! - Меня трясет от обиды.
Давно заметила, что лучший способ разубедить кого-либо в сомнениях относительно себя, если нет реальных аргументов, - высказать эти сомнения самой.
- Значит, ничего не было? - презрительно говорит он. - А как же...
- Да послушай ты! - отмахиваюсь яростно и рассказываю, как избегала ухаживаний режиссера, строя глазки дурачку сценаристу, возомнившему, в свою очередь, черт знает что и тоже в итоге схлопотавшему плюху.
Муж впадает в безысходное, молчаливое неверие, но истинное неверие сломано. Спать ложимся теснясь к разным краям кровати, разобиженные, но в душе примиренные.
А разве я лгала ему? Ну... если самую малость. Ведь то, что было, бредовый сон, я сама осудила себя и... неужели этого мало? Неужели нет прощения?
Ладно. Утро вечера... Утром останется лишь тень обиды. Поверит! Я поверила, и он поверит. Интересно, кстати, как он там... гастролировал.
- Интересно, кстати, как ты там... - говорю сердито. - Еще неизвестно, к кому надо предъявлять претензии в плане супружеской верности!
- Да уж! - доносится сонно и сдавленно. А в самом деле... Он-то как? Ну да если и было у него что, тогда квиты. Но не было, наверное... Спать!
Проснулся среди ночи, задыхаясь, в поту, изнемогая от кошмарного сна, отступив, оставившего ошеломленность чувств и вязко застрявший в глотке комок ужаса, хрипом рвущийся наружу. Сел, отдышался, растер грудь, унимая испуганно колотившее в ребра сердце.
В новой моей квартире стояла гулкая, необжитая тишина, пахло свежими обоями и олифой. Поправив одеяло, сползшее с плеча Ирины, натянул на голое тело свитер, прошел на кухню. Уселся в полумраке серенького рассвета, блекло высветлившего такой же серенький пластик новенького, вчера приобретенного кухонного гарнитура. Сидел, тяжело соображая нудно звеневшей головой: как быть? Как избавиться от вгрызшейся в меня клещом мании преследования, когда за каждым звонком в дверь чудится милиция, обыск, и сразу всплывает в памяти "Волга" с фальшивым номером кузова, увесистый пакет с долларами и рублями, бестолково перекладываемый из гаража в подкладку старой шубы, из подкладки - в угол под ванной...
Родители, анализируя мое процветание, все настойчивее пророчествовали об обязательном возмездии закона, Ирина тоже подозревала нечистое и, хотя помалкивала, безропотная душа, про себя огорчалась ежеминутно. А я был захвачен инерцией. Но сейчас, сгорбленно сидя на кухне, думал, что пора кончать с нервным образом жизни, источившим все мои силы. А ведь как я мечтал и об этих деньгах, и о престижной машине, и о всякого рода барахле... Да, с мечтами надо поосторожнее, иногда они сбываются.