Утром на работу не пошел: все равно увольняться. Разогрел оставленный женушкой завтрак, затем отыскал в барахле медную коробку, переложил в нее финансы, оставив сто долларов на "Березку" и тысячу рубликов на проблемы текущего бытия, запаял крышку тщательнейшим образом и покатил за город, в лес.
Пронеслись в оконце новостройки окраины, зона отдыха с мутным озерцом и деревянными, крашенными под мухоморы грибками, зарябило мелколесье, проплыли увязающие в придорожной топи замшелые болотные сосенки, пригорок с картофельным полем, далекая деревенька, забытый богом трактор - один из тех, что нередко встречаются на обочинах российско-советских дорог...
Притормозил. Места были знакомые, до армии не раз приезжал сюда развеяться - на лоне, так сказать. Вышел на лужок, узрев привычный ориентир прошлых пикников - здоровенный дуплистый дуб с узловато струящимися к земле жилами вековой коры. Постоял, глубоко, как и любой горожанин, дыша воздухом, настоянным на хвое, травах и мхах. Сентябрь. Редкие листики на оголенных осинах, трепещущие в прощально-теплой синеве неба, обреченная тишина осеннего леса. Надо же, скоро зима. А как лето прошмыгнуло, и не заметил в подвале конторы и в яме гаража. А может... уехать куда-нибудь и жить в глуши, в лесу? Без затей, без сутолоки... Нет. Я дитя большого города. И во мне вирусы этого города. Выделяют вирусы токсины, отравляют меня, привыкшего к такому хроническому отравлению, и стоит ли излечиваться от своей болезни, когда столько антител накопилось? Это те, кто из леса в город попадает, бегут обратно, больные, оглушенные, подавленные, не приемлющие нашей привычной хвори, а мы без нее не можем, как курильщики без табака.
Я расчехлил пехотную лопатку, подцепил пласт дерна, сунул под него коробку. Потоптался, затрамбовывая почву и пугливо оглядываясь... Ну-с, часть грехов захоронили. Может, и "Волгу" на четвертой передаче в болото спровадить? Жалко...
Теперь куда? К Михаилу рано. Прикинул, какая на мне одежка, - сойду за иностранца? - и покатил в "Березку".
Вошел в чистенький, сверкающим всем иностранным магазинчик, побродил меж стеллажей, заставленных блоками с сигаретами, взял три разных; прихватил пузырек бренди...
Дуриком, на смеси ломаного родного языка и относительно чистыми вставками языка неродного, объяснился с кассиршей, сунул в карман шестьдесят долларов сдачи и, довольный, что не прицепились всякого рода особисты, надзирающие за содержимым кошельков советских людей, вышел.
На улице возле меня возник парень - плечистый, сноровистый, с загорелым лицом, в яркой спортивной куртке. Складной зонтик висел у него на боку, как пистолет, изогнутой своей ручкой просунутый в петлю для ремня.
- Рашн иконами... интересуемся? - с конспиративной хрипотцой зашептал он. Так. Коллега.
- Сожалею, корешок, нет, - усмехнулся я, глядя на растерянное его лицо и узнавая это лицо... Тот, в свою очередь, признавал меня... Старый клиент. То ли крыло я ему красил, то ли дверь... Владелец "Запорожца" древней модели. Осторожно живет, правильно.
- Чего тут пасешься-то? - спросил я недружелюбно.
- "Капуста" нужна, - ответил он, явно теряя ко мне интерес.
- "Грины"... Две тысячи возьмешь? - спросил я с иронией.
- Конечно! - неожиданно согласился он. - Один к четырем. Только тогда так. Денег подзайму - и сегодня же здесь, у метро. Выход к стадиону. В семь часов. Я на своем клопе подъеду - увидишь. Откатимся в сторону и махнем... Чтоб не замели увалютки-то...
Я обрадовался. Действительно, обменять часть опасных деньжат, чтобы на пару лет рублей хватило, и - завершить эпопею. Вернее, затихнуть на эти самые пару лет. Михаила попрошу подстраховать процедуру обмена. В последний раз, скажу... В лес, правда, придется тащиться, покой клада тревожить, но ничего.
- Если кидалово готовишь - лучше забудь, - предупредил я фарцовщика. Или готовь табличку "Инвалид" на стекло своего тарантаса.
- Да ты чего?.. Тебя же все Сокольники знают! - возмутился он. - Я себе не враг...
"Во как! - размышлял я, усаживаясь в машину. - Оказывается, за неполный год приобрел я авторитет не только среди цивильных барыг, но и уголовных. Чем не карьера?"
На минутку решил заглянуть к Олегу. Дать деньги на выкуп бренных останков. Вообще я тут его зауважал: пить он бросил, кропал свои картинки, готовился к выставке...
- Кто? - спросили за дверью бдительно.
- Я, - дал я конкретный ответ.
Дверь опасливо, на малюсенькую щелочку приоткрылась, и в ней показалось чье-то лицо без щек.
- Олег... - сказал я, как начало пароля.
Щелочка мало-помалу расширилась. Передо мной стояла девчонка лет пятнадцати: худенькая, остроносенькая, веснушчатая и чем-то испуганная.
- Я сестра, - торопливо, словно оправдываясь, пояснила она писклявым голосом. - У нас несчастье. Вы... друг Олега? А... он йогой занимался. Поза трупа. Ну, расслабление мышц, нирвана...
- Птичка в небе? - севшим голосом спросил я, припомнив.
- Да. И он не мог сесть... Летал... и не мог, разбился.
- К-как разбился?
- Ну... психологически. Утром увезли. В больницу.
Доигрался, дурак! Дальнейшие пояснения я не слушал. Известие произвело на меня впечатление ошеломляющее, и, выбитый из колеи, расстроенный вконец, я покатил на работу к Михаилу. Там сообщили, что сегодня тот в отгуле - покупает машину. Ох, не вовремя... Поехал к нему домой. По пути, на шоссе, тоскуя в компании самого себя, решил несколько отвлечься, подсадив "голосовавшую" на обочине девицу.
- Но у меня только рубль! - веско предупредила она. Однако, услышав, что денег не требуется, приятно изумилась и впорхнула в салон.
На ней была самодельная макси-юбка из грубого псевдоджинсового материала с тремя разноречивыми иностранными нашлепками и жутко розовая кофта с бисером белых пуговиц.
Травленные до лимонной желтизны волосы, мышиного цвета пробор, напудренное личико и белые десны, обнажавшиеся при улыбке.
- "Волга" все-таки машина спокойная, - рассуждала девица умудренно. - У меня у дяди "Волга". Зеленая. Нет, как... цвет морской волны, во. А "Жигули", знаете, ужас, такие шустрики и вечно бьются! Я сегодня, когда в город за продуктами ехала, так один прямо на глазах... Смотрите - вот!
Я скосил глаза, узрев матовую россыпь битого стекла на шоссе.
- Утром! Прямо на глазах! - кудахтала она возбужденно. - Кошмар просто. В такой грузовик с бетонными плитами...
- Ладно, - оборвал я ее, неотвязно размышляя об Олеге. - Сейчас и мы в грузовик...
Поначалу она вроде как и обиделась, удивленная моей резкостью, поскольку, вероятно, полагала, что неотразима как внешне, так и суждениями своими, свидетельствовавшими о недюжинном интеллекте, однако, вспомнив, что едет с филантропом, переключилась на тему погоды. Хотя, когда я пошел на обгон по встречной полосе, все же заметила:
- Вы, кстати, тоже как-то рискованно ездите...
- Не бойтесь, - откликнулся я, - мне не жаждется снова попасть на больничную койку...
- Вы были в аварии? - спросила она участливо. - Поранились?
- Да нет, я в психиатрической лежал...
- Ой, остановите вот здесь, я как-то забылась...
Где высадил это чудо, я забыл уже через минуту. Дверь Мишкиной новой квартиры открыла крыса его благоверная. В махровом халате, с полотенцем на голове, вся зареванная, пунцово вспухшая лицом... видимо, был скандал. Вперилась в меня безумным взглядом заплывших глаз с животной какой-то ненавистью.
- Можно? - осведомился я галантным тоном. Она открыла рот, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Потом провела рукой у горла, и глаза ее, расширившись, сверкнули так, что мне стало не по себе.
- Входи, - сказала сиплым, нехорошим басом.
- Где Миша?
Улыбнулась, застыв лицом. Качнула игриво бедрами. И, раздирая рот, закричала, вцепившись в меня:
- Там, где и тебе желаю, гад поганый! На том свете! Говорила, не будет вам ничего... Деньги, иконы... Вот и кокнулся! - Она подбежала к буфету, выдернула ящик, грохнув его на ковер, выхватила оттуда розово-белый, карамельный ворох червонцев и, бросив себе под ноги, начала топтать их, дергаясь и всхлипывая в истерике. Халат ее расстегнулся, открыв нескладное, тощее тело... Дальше пошли какие-то кликушеские вопли о грехах и воздаянии за них, санкционированном свыше.