-- А как реагирует на такую постановку дела основная масса ваших рабочих и средний персонал? И попутно еще один вопрос: насколько уязвима созданная вами модель айсберга -- или это целиком зависит от покровительства власть имущих пайщи-ков и одариваемых чиновников?
Артур Александрович на минуту задумался, а Ашот впервые за вечер подал голос:
-- Вот такие они, прокуроры, все им вынь да положь -- расскажи обо всем сразу... -- и, довольный собой, рассмеялся.
Рассмеялся и Шубарин. И Амирхан Даутович мог бы принять сказанное за шутку, если бы опять боковым зрением не зацепил в зеркальце холодный взгляд темных навыкате глаз.
-- Жесткие вопросы, да, но если бы я вступал в дело, наверняка задавал бы их в такой же четкой и ясной форме. -- Японец похлопал Ашота по плечу, то ли одобряя шутку, то ли предупреждая: мол, не лезь не в свое дело.
Прокурор лишний раз отметил про себя неод-нозначность поступков и жестов Шубарина.
Артур Александрович тем временем продолжал:
-- Насчет рабочих... Вы, я думаю, зря преуве-личиваете их социальную активность. Для них важны заработок, хорошие условия труда и справедливое отношение. Эти основополагающие, на мой взгляд, факторы мы стараемся обеспечить максимально, и, отладив это триединство, я меньше всего думаю о социальной стороне вопроса и всяческой словесной демагогии, в которой мы скоро утонем. Я твердо знаю одно: без внимания к человеку и хорошей оплаты его труда рассчитывать на успех бесполезно. К тому же, я говорил, мы не берем с улицы -- в этом краю, где избыток рабочей силы, можно по-зволить себе выбор. А потом, что они могут знать? Им я подобных лекций не читаю, а структура создана таким образом, что вряд ли и инженеру понятна картина целиком. Все раздроблено и, уж поверьте, не для утайки, а для эффективности: кроят, положим, в нескольких местах, шьют в десятках других мест, реализуют в сотнях населенных пунктов.
Да и куда им, рабочим, пойти, если что-то у нас не устраивает? Где выбор? На такой кирпичный завод, где работали вы? Где ни заработка, ни по-рядка? Я пожинаю плоды не своих усилий: людей приучили помалкивать, не высовываться; мол, есть начальство -- оно о вас и думает. И мы своих ра-бочих пока устраиваем, но, если возникнет какое-то недовольство, мы тут же его устраним -- думаю, что разумный компромисс всегда возможен.
Каждый год одна, а то и две группы наших рабочих едут по путевкам, как представители самой передовой организации в области, за границу, в социалистические страны. И страны эти я подбираю с учетом специфики труда -к своим коллегам, зна-чит, с возможностью позаимствовать опыт.
Скорняки наши ездили в Югославию, обувщи-ки -- в Чехословакию, занятые пошивом одежды и трикотажники -- в Венгрию и Польшу, и везде, по предварительному согласованию, у людей была воз-можность побывать на интересующих нас предпри-ятиях. Не было случая, чтобы они не привезли десятки предложений, которые мы тут же, без про-волочек, использовали в производстве. Бывает, что, сложившись, они покупают там какую-нибудь но-вейшую швейную машинку, о существовании кото-рой мы и не догадывались, а она, оказывается, в десять раз ускоряет и улучшает процесс. А то на-купят целые чемоданы особо прочных ниток, ко-торых у нас днем с огнем не сыскать, или десятки коробок иголок "зингеровских" и кучу запчастей; привозят коробками какие-нибудь заклепки, писто-ны, кнопочки, все, что может пойти в дело и улучшить нашу продукцию. Мы, конечно, компенсируем затраты не скупясь, поощряем подобное отношение к делу -- нас это радует. Некоторые рабочие вместо отдыха и развлечений, бывает, не один день про-падают в цехах, чтобы научиться необычному для себя раскрою или иному технологическому процессу, и все это потому, что мы платим за конечный результат всего коллектива, и им не все равно, реализуется их продукция или нет, нам об этом им напоминать не надо, это всегда отражается на зарплате. И я пытаюсь свои отношения с людьми строить на интересе, а не диктате.
Конфликты, конечно же, бывают и с рабочими, но не на такой основе, как вы предполагаете. Чаще разногласия случаются в верхах, в отношениях с пайщиками, но и тут мы всегда готовы пойти на разумный компромисс. Тех, кто хочет выйти из игры, мы не держим, возвращаем пай, тем более что желающих войти в долю хоть пруд пруди, да и не всякого мы берем -- просто денежный вклад нас теперь мало интересует. Но если конфликт ста-новится неконтролируемым, может нанести ущерб делу, тут уж на все приходится идти. В крайнем случае обращаюсь к Ашоту и его друзьям, -- бес-страстно заключил Шубарин.
-- И помогает? -- поинтересовался бывший про-курор.
-- Мы ведь не уговорами занимаемся, -- зло за-смеялся Ашот.
-- Но это вынужденная, крайняя мера, как я сказал, -- поторопился вступить в разговор Артур Александрович, наверное, чтобы Ашот не сболтнул чего лишнего.
-- А что касается второго вопроса -- об уязви-мости айсберга и насколько я завишу от покрови-телей-пайщиков, я бы ответил так: что-то добыть, что-то организовать, произвести, продать, даже с большой выгодой, это, на мой взгляд, талант мел-кого махинатора, цель которого -- заработать, ну, скажем, сто тысяч, двести, на большее при таких жизненных устремлениях не потянешь. Давно, когда я уже имел четкую модель своего айсберга, я про-читал интересную статью о японском судострое-нии -- это одна из древнейших и одна из наиболее современных отраслей человеческой деятельности. Здесь ныне сфокусировались все достижения науки и техники. Японцы строят в принципе непотопля-емые суда. Раньше достаточно было пробоины, и корабль шел ко дну. Теперь же редко какой удар может оказаться для корабля роковым, страдает только его часть, остальные отсеки, неповрежденные, держат судно на плаву. Больше того, из соседних отсеков можно успешно устранить аварию, если не возникла паника.
Еще не ведая о специфике судостроения, я создал примерно такую же модель непотопляемого айсбер-га. Полную картину знают, кроме меня, двое: глав-ный бухгалтер и главный экономист, можно сказать, мы денно и нощно стоим на вахте. Но вряд ли кто принимает их за членов мозгового треста, да и мне нет резона выпячивать их роль. Даже пайщики уверены, что все сосредоточено у меня в руках, хотя некоторые думают, что ответственность со мной разделяет Икрам Махмудович.
За людей, составляющих мозговой трест, я не тревожусь и доверяю им как самому себе. Нет, не потому, что запугал их или они чем-то намертво завязаны... Просто они люди умные и знают, что айсберг непотопляем. При любой неудаче, провале страдает только какой-то участок, в конце концов, ответственность за это всегда можно принять, у кого не бывает упущений. Притом существуют раз-работанные нами, как на случай пожара, варианты отступления из огня -- без паники. И как на япон-ском корабле, в момент удара автоматически под-ключаются соседние отсеки и начинают тушить по-жар, дабы не пропало и свое добро. Только моя модель дает мне уверенность и силу, а не покро-вители-пайщики. Хотя их помощь нельзя недооце-нивать. Раньше, в пору становления, мне нужны были деньги, теперь особой надобности в них нет, колесо закрутилось, да и сырье дают под залог. Теперь нам нужны вкладчики на должностях: одни -- добывающие дефицитное сырье и оборудование, дру-гие -гарантирующие свободную, без помех, реали-зацию, третьи -- выступающие в роли "пожарных". Вкусив выгоду, они теперь сами ищут контактов со мной. Видели, что творилось на свадьбе? Каждый торопился засвидетельствовать свое почтение, попа-сться на глаза.
Артур Александрович сделал паузу и, обернув-шись, посмотрел на Амирхана Даутовича, словно приглашая его задать следующий вопрос. Азларханов моментально воспользовался этой возможностью, хотя вдали уже поблескивали огни пригородных кишлаков. Важно было удержать Шубарина в состоянии при-ятного возбуждения, расположенности к разговору; конечно, Ликург понимал, что ему еще предстоит оценить эти откровения, степень их искренности, правдивости, соответствия фактам.
-- И все-таки вы развернулись не только оттого, что взяли в долг пятьдесят тысяч у влиятельного человека, получили его покровительство? Наверное, были и объективные причины для вашего быстрого роста? Я понял так, что вы не только удваивали капитал, но и удваивали, утраивали мощности про-изводства?
Артур Александрович, явно пребывавший в хо-рошем расположении духа, рассмеялся:
-- Амирхан Даутович, если бы я не располагал подробнейшим досье на вас, я бы подумал, что вы состояли в доле у себя в области у артельщиков, как называют нас в народе. У меня такое впечат-ление, что вы знаете ответы на все ваши вопросы. Но я шучу, ведь догадываться одно, а получить подтверждение своим мыслям, прогнозам у человека компетентного -- совершенно другое. Не так ли?
-- Вполне резонно, -- согласился прокурор. -- По-черпнув информацию из нашей беседы, меньше буду отвлекать вас потом, когда займусь бумагами. В принципе я уже понял, что от меня требуется. -- И он откинулся на спинку сиденья, предоставляя слово Шубарину.
-- Да, вы правы, наличие денег и воли мало что решает в нашем деле -должны созреть объек-тивные экономические предпосылки. Конечно, взяв на очередное удвоение капитал первого человека в области, я получил, так сказать, режим наибольшего благоприятствования в торговле. Но все это благо-приятствование по отношению ко мне и к моему делу не стоили бы и гроша ломаного, если б рынок оказался насыщен товарами. Я и сам не однажды мучился этим вопросом, да и сейчас порой заду-мываюсь. Как могло так случиться, что наш рынок планомерно, из года в год все меньше и меньше насыщался товарами?
А знаете, Икрам Махмудович, не мудрствуя лу-каво, объясняет это так: мол, есть люди поумнее нас с тобой, которые несут в Госплан, Госснаб, Внешторг, Минторг деньги чемоданами или сум-ками и говорят: это не закупать, это не производить, этим не торговать, -- вот и создается дефицит, на-пряженка, а этот вакуум, мол, заполняем мы с тобой.
Я отвечаю ему: в том-то и загвоздка, что никто никуда ничего не несет, никто на них не давит, не стоит у них за спиной Ашот с друзьями, а они тем не менее с каждым годом наращивают в стране де-фицит. Тогда Икрам тут же предлагает вторую вер-сию -- он вообще скор на решения, имейте в виду. Он говорит: если за это еще и ничего не берут, значит, наверху сидят или дураки, или враги. Ви-дите, какую он выстраивает логику. Я, конечно, не разделяю ни первой его версии, ни второй, но и логики, здравого смысла в таком планировании и производстве не вижу.
Вот вам первая причина нашего подъема -- на-личие дефицита на широкий круг товаров. Вторая причина, которую я бы отметил, на мой взгляд, даже важнее первой. Это стоимость изделия, нет, не того, что производим мы, а того товара, что имеется в государственной торговле.
Сапоги меньше ста рублей уже не стоят -- это, заметьте, цена на сапоги из искусственной кожи. Дубленка импортная тянет на тысячу, а наши, се-мипалатинские, казанские, на которые еще больший спрос, -- по шестьсот рублей. Босоножки -- два шну-рочка и ремешочек -- пятьдесят рублей... да так все, на что ни глянь. Мужские рубашки дошли уже до двадцати рублей, а шапка из искусственного меха сравнялась по ценам шестидесятого года с ондат-ровой, копейка в копейку, головой ручаюсь. Шуба из искусственного меха тянет на три средние зар-платы, а мужской кожаный пиджак из лайки, а проще из козлинки -мы шьем их тоже -- так на все пять.
Поэтому ценообразование для нас не проблема, есть ориентиры. Мы, конечно, не прыгаем выше государственных, но и не отстаем, что называется, дышим в затылок. Честно говоря, радуемся каждому повышению, а наверху вроде кто-то специально, как по Икраму Махмудовичу, прислушивается к нашему желанию и радует нас все чаще и чаще -- у нас даже есть люди, следящие за розничными ценами в торговле. Если откровенно, то только цены и на-толкнули меня на создание своего айсберга. Глядя на ту или иную вещь, я сразу определял ее стоимость и приходил в трепет при мысли о той прибыли, которую мог заполучить, организуй ее производство. Я даже знал приблизительно, во сколько обойдется ее выпуск. Не посчитайте за бахвальство, просто это моя стихия, у меня такой дар, талант. Никакому капиталисту такие прибыли и не снятся, но опять же такую ситуацию в экономике и ценообразовании создал не я -- я только пожинаю плоды.
Да, главной побудительной причиной, толкнув-шей меня на деловую активность, на желание по-стоянно расширять, множить производство, послу-жила государственная стоимость товаров ширпотреба и тенденция ее постоянного увеличения -- это как на духу.
Не будь таких манящих перспектив, сулящих необычные прибыли, я бы, наверное, так и остался где-нибудь на производстве, ну имел бы, конечно, свои две-три тысячи в месяц, потому что человек с деловой хваткой в сфере материального произ-водства, куда ни глянь, может найти бесхозные день-ги, только пошевели мозгами.
Ну посудите сами, был бы смысл налаживать обув-ное дело, если б сапоги стоили шестьдесят -- шесть-десят пять рублей, а босоножки двадцать пять -трид-цать -- да такое в голову никому не придет, как го-ворится, овчинка выделки не стоит.
Кстати, об овчинке -- она у нас дороже ясоновского золотого руна. Мы даем кассобу за баранью шкуру пять рублей -- это вдвое больше, чем платит государство. Так он и сдает ее нам в таком состо-янии, в каком она нам нужна. И мы каждого из них научили, как обрабатывать ее, как хранить, снаб-дили и химикатами первичной обработки свежей шкуры. На дубленку в среднем уходит от восьми до десяти шкур, ну как тут удержишься от соблазна наладить производство, если мы продаем их почти по пятьсот рублей.
Артур Александрович сделал паузу, переводил дух после длинного монолога. Азларханов молчал, ожи-дая продолжения.
-- На всякий случай, я хочу предварить один ваш вопрос, Амирхан Даутович, который вы, быть может, по своей тактичности и не задаете, но он витает в воздухе, и уж лучше я вам отвечу на него. Это, мне кажется, более всего необходимо перед тем, как вы приступите к делам...
Сегодня вы уже слышали обо мне: гангстер, аку-ла, спрут. Вам, много лет отдавшему правопорядку, наверное, кажется: вот они, которые тянут нашу экономику назад, грабят народ, покупают должно-стных лиц, способствуют организованной преступ-ности. Нелегко отмахнуться от справедливых на пер-вый взгляд обвинений, но в том-то и дело, что мы не причина, мы следствие, мы возникли здесь по-настоящему лет семь-восемь назад, когда созрели все предпосылки для нашей деятельности; о неко-торых мы уже говорили, к некоторым еще вернемся. Если мы зло, то мы родились из зла и питаемся злом вокруг нас. Но давайте взглянем на проблему с другой стороны...
Наносим ли мы вред народному хозяйству? Это как посмотреть. Когда я только начинал, меня часто мучили угрызения совести: иногда я перехватывал фонды того или иного предприятия. Я ведь знал, что фабрики эти будет лихорадить, будет у них срываться план. Но я знал и то, что в беде их не оставят, а уж рабочие тем более не останутся без зарплаты, неважно, работали они там или нет. Я не знаю случая, чтобы на каком-то заводе или строй-ке, тем более в научно-исследовательском институте, фактически не работавшем по тем или иным при-чинам, не выплатили зарплату. Без зарплаты могли остаться лишь мои рабочие, это уж точно -- нам не из чего покрывать убытки, дотаций и субсидий нам никто не дает.
Но когда я, став депутатом, работал в планово-бюджетной комиссии и получил доступ к инфор-мации, я ужаснулся тому, что при дефиците на многие товары ими забиты все какие только есть склады в области, и хранение их обходится в мил-лионы рублей. Каждый год я участвую в комиссиях, которые подписывают к списанию и уничтожению десятки тысяч пар обуви, одежды, всего и не пе-речесть, тысячи наименований всякого добра идет в костер. И теперь мои сожаления уже о другом: жаль, не могу использовать чужие фонды еще боль-ше -- все равно у них многое пойдет либо в огонь, либо на свалку. Когда распределяют местное сырье, нам выделяют в первую очередь, и не только потому, что я влияю на распределение, а потому что знают: заберу я -- и оно будет пущено в дело, и момен-тально в казну поступят деньги... У вас наверняка возник вопрос: можем ли мы быть альтернативой официальной экономике?
-- Да, да, я как раз хотел об этом спросить, -- оживился прокурор.
-- Отвечу без колебаний -- нет и еще раз нет. Буду откровенен, наша продукция все же рассчитана на тех, кто слаще морковки не едал. Ни я сам, ни другие пайщики артельную продукцию не покупают. Хотя должен оговориться, дубленку я ношу только нашей фирмы и не поменяю ее ни на канадскую, ни на французскую. Но таких дубленок у нас шьют мало, в среднем одну на семьдесят -- восемьдесят, и распределяю их я сам -- это мой личный фонд. Кроме того, каждый сентябрь наш заведующий скорняжным цехом Яков Наумович Гольдберг командируется в Москву снимать мерки с должностных лиц и их домочадцев -этим людям мы обязаны фондами, де-фицитным сырьем, первоочередными поставками. А отвозит готовое Икрам Махмудович или я сам. Да, кстати, зима не за горами, нужно, чтобы Яков На-умович снял мерку и с вас -- в январе мы с вами обязательно должны быть в Москве.
Дубленка -- пока единственная стоящая вещь из того, что мы производим, да и то лучшее не стоит на потоке, а шьется специально в мизерных коли-чествах, для избранных.
Мы держимся только на фоне товаров гостор-говли, которые не отличаются ни качеством, ни моделями, опять же по пословице: на безрыбье и рак рыба. Главный наш потребитель -- самая неискушенная часть покупателей, которых, к нашему удивлению, оказалось много. Их привлекает в пер-вую очередь внешний вид товара -- мы ведь зачастую имитируем какое-нибудь импортное изделие, пыта-емся, несмотря на авторское право фирмы, копи-ровать его один к одному. И такое жалкое подобие платья "от Кардена" или сапог "Саламандра" идет нарасхват.
Мои друзья шутили, когда я собирался в тури-стическую поездку во Францию и Западную Гер-манию: мол, они позвонят в "Адидас" или самому Кардену, и меня там четвертуют за то, что я нещадно эксплуатирую название этих фирм на своих пошлых изделиях. Как ни крути, а "Адидасу" я обязан по-ловиной своих прибылей -- на что только мы не шлепаем этот волшебный трилистник.
Ну ладно, я понимаю, когда покупают настоящее изделие "Адидас" -добротное, нарядное, модное; я же ставлю только знак, словесное обозначение -- и метут все подряд -- магия, гипноз, волшебство, иначе назвать не могу. Вот бы нашей промышленности найти свой такой волшебный трилистник...
Конечно, мы могли бы хвалиться, что все же одеваем и обуваем людей, найти оправдание своему существованию, если бы теневая экономика не оп-лачивалась простыми людьми, не лежала бременем у них на плечах, но от этого факта никуда не уйдешь -- мы вычищаем и без того скудные ко-шельки. Это мой личный и, думаю, безжалостный, социальный анализ.
Я уверен, как только в официальной экономике начнутся радикальные перемены, мы исчезнем тут же, так же незаметно, как и появились. А пока в такой благоприятно сложившейся обстановке как же нам не появиться и не процветать? Если один про-курор у нас в пайщиках сидит, наподобие Хаитова, не знает, то ли дать нам пинка под зад, то ли продолжать потихоньку щипать Ахрарова, третий, простите за откровенность, вроде вас, то ли жил словно в другом мире, не ведая, что творится вокруг, либо руки у вас были связаны. Я не знаю в округе ни одного руководителя -- хозяйственного или партийного, к которому мы бы искали ходы и не нашли. Ни один не попытался пресечь наши дела или хотя бы послать нас куда-нибудь подальше. Я ведь и Ашота не создал, а взял уже готовым. Так что тут, как ни крути, я не сеял, а пожинал плоды общей обстановки, сложившейся в крае. Ничто не произрастет на пустом месте, из зла рождается зло, и теперь, чтобы защитить себя, свои интересы, я вынужден прибегать к помощи телохранителя и даже юриста... Вот, пожалуй, из этого триединства -- де-фицита, стоимости и сложившейся обстановки все-дозволенности -- на мой взгляд, возникла и процве-тает теневая экономика.
-- Как на академической лекции, уложились се-кунда в секунду, -подытожил Амирхан Даутович, потому что они въезжали во двор гостиницы.
-- Я нужен буду вам? -- прервал свое долгое мол-чание Ашот, обращаясь к хозяину.
-- Пожалуй, нет, понадобишься -- позвоню. Встре-тимся утром, как обычно. -- И они распрощались с Ашотом.