-- Тяжелый у вас хлеб, -- прервал Амирхан Даутович посланника Бекходжаевых, -- и я честно хочу предупредить: если наши пути пересекутся, а они пересекутся рано или поздно, я приложу максимум усилий, чтобы вы никогда больше не жили среди нормальных людей, вы крайне опасный человек, настолько опасный, что у нас даже статьи для таких нет.
Незнакомец поправил галстук и, улыбаясь, от-ветил:
-- Я на вашу милость никогда и не рассчитывал и отдаю себе отчет, что мы с вами враги, настоящие враги и стоим по разные стороны баррикад, как у вас говорится. Но ваша убежденность, вера мне нра-вятся, как это ни парадоксально, особенно, наверное, на ваш взгляд... Знаете, критерии человеческих от-ношений ныне настолько размыты, что настоящих врагов не осталось, наверное, только вы и я, товарищ прокурор, теперь, правда, уже бывший, поэтому да-вайте будем уважать друг друга. И, заканчивая нашу беседу, я хочу заручиться вашим честным словом, что вы отныне не будете настаивать на пересмотре дела по убийству вашей жены.
-- Это тоже ваша идея? -- спросил язвительно Амирхан Даутович.
-- Да, моя, и она намного благоразумнее, чем те, на которых настаивают другие, назовем их "ра-дикалами".
-- И каковы же планы ваших "радикалов"?
-- А вот этого я вам сказать не могу -- чужие секреты. Но уверяю вас, жестокие планы -- они пу-гают даже меня. Будьте благоразумны, прокурор, и примите мои условия. Вам сегодня не выиграть схватку, -- слишком неравные силы, и моральные и материальные, время на стороне Бекходжаевых. К тому же каждый ваш ход мы можем рассчитать наперед, или, точнее, рассчитали еще полгода назад и, как видите, до сих пор ни разу не ошиблись. Мы имели фору в полгода и, поверьте, не сидели сложа руки. Наши действия для вас непредсказуемы, как непредсказуемы и силы, что мы можем ввести по ходу дела. Ваши тетради оказывают нам бесценную помощь -- слишком уж большому количеству уважаемых ныне людей выгодно лишить вас поста и дискредитировать.
Да и на что вы можете рассчитывать? У вас есть один-единственный шанс, или, точнее, единственный человек, на чью помощь и свидетельство вы можете рассчитывать. Тут вы нас немного опередили, успели перевести его в Ташкент, а жаль: у полковника Иргашева в отношении Джураева был интересный план, не успели реализовать, иначе не было бы сейчас у вас и этого шанса. Не скрою, мы проделали огромную работу и установили того, кто помог Джураеву так быстро задержать убийц. Установили и человека, с кем встречался капитан после суда. На них можете не рассчитывать, их и запугали и задобрили одно-временно, припомнили им их собственные грешки, не получившие огласки в свое время. Если они до суда отказывались вам помочь, то теперь тем более. С Джураевым несколько посложнее -- его не запуга-ешь и не купишь. Вам, наверное, известно, что од-нажды он задержал человека в бегах, у которого денег с собой было гораздо больше, чем в этом "дипломате". Задержанный просил в обмен на эти деньги отпустить его, но Джураев отказался.
Амирхан Даутович помнил этот случай не из-за денег, а потому что Джураев задержал особо опас-ного рецидивиста, на чьей совести было три убий-ства.
-- Так вот... Джураев... А что, собственно, Джу-раев? Работа сыщика -опасная работа, и в ней вся-кое может случиться, вы это хорошо знаете, про-курор. Больше всего милиция теряет людей в уго-ловном розыске. Нам известны радиопозывные и рабочая частота его рации в машине. Ну, например, капитан, поздно вечером возвращаясь домой, про-езжает мимо одного особняка, где частенько соби-раются люди, чьи фотографии он бережно хранит в нагрудном кармане, и вряд ли, учитывая его храб-рость и благородство, он избежит искушения встре-титься с ними. Он не станет осторожничать -- ведь там будут люди, за которыми он давно охотится. Но у нас есть возможность предупредить и тех, кто в особняке.
-- И пусть выживет более удачливый?
-- Нет. Капитан не выживет, потому что в су-матохе, если надо будет, его пристрелит тот, кто будет страховать эту трогательную встречу. А по-скольку там без выстрелов не обойдется, он погибнет честно, на боевом посту, и смерть его ни у кого не вызовет подозрений.
Я логично рассуждаю, прокурор? У этого плана есть несколько страховочных вариантов; такому от-чаянному человеку, как Джураев, несложно органи-зовать встречу с пулей или ножом в темном пе-реулке или подъезде. И последнее. Предугадываю, вы скажете: есть Азат Худайкулов, и, может, в нем заговорит совесть и он расскажет начистоту, как все было? Не расскажет. Потому что на снисхож-дение суда ему рассчитывать не приходится, а прав-да для прокурора его не волнует, его волнует его жизнь, когда он выйдет на свободу, а она целиком зависит от Бекходжаевых, как и жизнь его больной матери.
К тому же он не капитан Джураев и тревоги у нас не вызывает. Если надо будет, чтобы он замолчал навсегда, для полной гарантии, то он замолчит, будьте уверены. Он как раз работает на строительстве высотного дома, в третью смену, и ходит как сонная муха, того и гляди -- сам улетит в монтажный проем.
Наверное, беседа затягивалась, и гость нервно глянул на свои часы.
-- Теперь, надеюсь, и вы понимаете, в обмен на что я прошу вашего честного слова.
Амирхан Даутович сидел, понурив голову: он поверил сразу в этот иезуитский план клана -- они хотели получить его молчание в обмен на две жизни, а в том, что они, спасая свои шкуры, не остановятся ни перед чем, прокурор не сомневался. Как ни па-радоксально, оставалось только радоваться, что "ра-дикалы" в группировке не одержали верх, и эти люди оставались живы до сих пор.
У Амирхана Даутовича перед глазами встала семья Джураевых, его двое маленьких детей. Вспом-нился и сам Эркин, надежный и верный товарищ. Нет, какие бы цели ни преследовал Амирхан Дау-тович, он не мог сейчас собственной рукой подпи-сать ему смертный приговор, как не мог рисковать и жизнью Азата Худайкулова, которому только не-давно исполнилось восемнадцать лет.
Мысль прокурора работала лихорадочно, искала хоть какой-то просвет в тупике, но выходило, что загнали его основательно -- не шевельнуться.
"Давать честное слово этому подонку, значит, стать перед ними на колени, признать их право-ту..." -- в отчаянии рассуждал Амирхан Даутович, не замечая, что гость уже нервничает и торопится.
И вдруг посланник Бекходжаевых, словно про-читав его мысли, сказал:
-- Кажется, я допустил какую-то бестактность, требуя от вас дать честное слово, извините, я не буду настаивать на такой форме решения вопроса. Сделаем так. Я оставлю вас одного, взвесьте мои предложения и свои шансы. Ровно через полчаса, если вы приняли наши условия, включите в зале свет. Если нет, Бог вам в помощь -- дальше события будут контролироваться "радикалами".
-- Вы числите себя в "либералах"? -- еще нашел силы для иронии прокурор.
-- Представьте себе, да. И ваше счастье, что с вами говорят не они. -И гость, подхватив "дипло-мат", быстро выскользнул из кабинета.
Когда он проходил бетонной дорожкой вдоль лет-ней веранды, Амирхан Даутович ясно уловил шаги еще двух человек.
Прокурор еще долго сидел, понурив голову, не находя в себе сил встать и что-то предпринять, потом он неожиданно вскочил и бросился к теле-фону. Поднял трубку одного, второго -- телефоны не работали.
И впервые за долгую ночь чувство страха ох-ватило его. Ведь у них могли быть варианты куда короче и надежнее...
Он прокручивал в памяти долгий разговор с ночным гостем, и порою казалось, что это сцены из детектива, причем детектива зарубежного; на-столько все было нереально для нашей жизни, что поведай Амирхан Даутович кому-нибудь об этом разговоре, вряд ли его рассказ приняли бы всерьез. Но в том-то и ужас, что все было всерьез, -- прокурор знал это. И знание не облегчало душу, он понимал: в том, что страшные люди, подобные ночному гостю, полковнику Иргашеву, прокурору Исмаилову и Бекходжаевым, здравствуют и считают себя хозяевами положения, есть и его прямая вина.
Но долго рассуждать ему о своей вине не при-шлось: раздался слабый звук автомобильной сире-ны -- с улицы напоминали, что время, отпущенное ему, истекло.
Амирхан Даутович тяжело поднялся, шатаясь, прошел в зал и на секунду включил огни.
В ответ клаксоны двух машин сыграли радостный марш и, разрывая ночную тишину, "гости" резко рванули по сонной Лахути.
8
С этой ночи, накануне Первомая, жизнь Амирхана Даутовича круто изменилась. Лишился он и должности, и получил суровое взыскание по пар-тийной линии. Но подкосила его не тяжесть и несправедливость наказания, подкосила его откровен-ность и уверенность ночного посланника Бекходжаевых, открытие для себя неконтролируемого участка жизни. Выходило, что он все эти годы жил в ка-ком-то изолированном и надуманном мире, а в жизни меж тем процветали слои, пласты ее, которые были неведомы ему даже как человеку, не то что прокурору. Куда его не допускали. А ведь он-то считал, что прочно стоит на земле и смотрит на жизнь глазами реалиста; выходит, действительность оказалась куда реальнее, многозначнее и мрачнее, чем он себе представлял. Спроси его кто до гибели Ларисы, знает ли он жизнь своей области, конт-ролирует ли ее полностью, Амирхан Даутович, на-верное, обиделся бы. Теперь он понимал: его знания были неполными, а точнее -- в основном бумажны-ми, телефонными, газетными, победные бумаги, рапорты застили ему саму жизнь. И даже останься Амирхан Даутович на своем прежнем посту, он все равно почувствовал бы свою надломленность -- пе-реход из веры в неверие никогда не проходит бес-следно для людей честных.
Оставили его работать в прокуратуре на долж-ности, с которой он некогда начинал в этом здании. Осенью он попал в больницу с нервным расстрой-ством и пробыл там более двух месяцев.
-- Вы потеряли какие-то жизненно важные для себя ориентиры... -говорил Амирхану Даутовичу ле-чащий врач.
И хотя пожилой врач считал, что нервное рас-стройство бывшего областного прокурора связано только с его личной трагедией и неожиданными последствиями после нее, диагноз он поставил точ-но. Но Амирхан Даутович, соглашаясь с доктором и признавая его диагноз, все же до конца откро-венным с ним не был.
А расстройство, видимо, началось из-за того, что в стенах прокуратуры ему стал повсюду чудиться подвох: казалось, здесь идет какая-то двойная жизнь. Тайный пласт по-прежнему оставался скрытым от него, а открытый не внушал доверия. Он уже не мог, как прежде, с верой выслушивать на заседаниях своих коллег; за каждым выступлением пытался най-ти подтекст, понять, что стоит за их словами: ко-рысть, скрытый расчет или все же интересы спра-ведливости, закона. Раньше он не обращал внима-ния, когда шушукались по углам, -- мало ли у людей личных забот. Не задевало его внимания, и кто наведывается в прокуратуру и с кем общается. Те-перь же ему казалось, что вся работа бывшего в его подчинении аппарата состоит из каких-то тай-ных встреч, шушуканий не только по углам, но и за закрытыми дверями.
Еще год назад он вряд ли обращал особое вни-мание на то, с кем дружат его коллеги, подчиненные. Теперь же он замечал, что многие из них на дру-жеской ноге с завмагами, директорами, и люди эти, которым, по расхожему мнению, следовало бы за версту обходить здание прокуратуры, не таясь заезжали сюда на собственных машинах за своими приятелями, уверенно держались в коридорах. Рань-ше Амирхану Даутовичу как-то не бросалось в глаза, что даже у самых молодых сотрудников прокуратуры есть собственные "Жигули". И хотя он получал в три раза больше, чем владельцы личных машин, они с Ларисой едва сводили концы с концами. Правда, немалую толику средств тратили они на коллекцию, на альбомы и книги. Но все равно о "Жигулях" и не помышляли, хотя машина Ларисе в ее разъездной работе была просто необходима.
А приглашения на свадьбы и иные частые тор-жества? Почему так настойчиво зазывались работ-ники прокуратуры и к кому? И этих связей никто не таил, даже с гордостью рассказывали наутро, что были у того-то или того-то, и какие роскошные столы были накрыты на пятьсот человек, и какие щедрые подарки им там преподнесли, якобы по национальному обычаю. А ведь хлебосольный хо-зяин, так восхищавший коллег, был всего лишь заведующим складом с зарплатой в сто двадцать рублей.
Когда бывший областной прокурор попытался завести разговор о профессиональной этике работ-ника правосудия, его подняли на смех:
-- Ах, вот как вы заговорили, сменив кабинет? Что же вы вчера молчали, когда сидели этажом выше?..
Как бы ни противилась его душа тому, чтобы подозревать своих коллег, но ведь кто-то же помогал Иргашеву вскрывать сейф, рыться в его бумагах. Кто-то помогал отыскать в давно прошедших днях даты, когда он посещал Сардобский район. Возмож-но, кто-то из ближайших коллег консультировал как юрист неправедное дело Бекходжаевых, помог ускорить суд, свести концы с концами. Оттого его нервы были натянуты до предела. И в одном из нелицеприятных разговоров с коллегами он сорвал-ся, в результате чего и очутился в психоневроло-гической больнице.
Корпуса больницы, бывшей когда-то военным госпиталем, возводились давно, одновременно со зданием, где ныне располагался обком партии, и оттого здание окружал ухоженный парк, предусмот-рительно разбитый не то архитекторами, не то пер-вым медицинским персоналом. Окна палаты Амирхана Даутовича выходили на дубовую аллею, и мо-гучие дубы уже роняли желуди, с сухим треском падавшие на асфальт садовых дорожек. Лежал он в одноместной палате, светлой, с высоким потолком и большим окном. Палата нравилась Амирхану Даутовичу -- она действовала на него успокаивающе. Старые мастера строили не только добротно и на века, но и наверняка знали какие-то особые секреты, чтобы храм получился как храм, театр как театр, а госпиталь как госпиталь.
-- Мне кажется, даже стены здесь дышат мило-сердием, -- сказал Азларханов главному врачу боль-ницы. Наверное, он знал, что говорил, потому что в последний год достаточно имел дела с больницами.
Главврач Зоя Алексеевна Ковалева, хорошо знав-шая Ларису и даже бывавшая в свое время у них в доме, по-женски участливо отнеслась к Амирхану Даутовичу. Он был окружен заботой и вниманием -- оттого и одноместная палата, которая ныне по рангу вроде и не была ему положена. Больница отличалась строгим режимом, но у Амирхана Даутовича уже через две недели наладился свой распорядок. Осень в тот год выдалась без дождей, теплой, и он подолгу гулял в парке; старые дубы, мирно ронявшие желуди, действовали на него успокаивающе. Тем летом как раз вышло новое двухтомное издание "Опытов" Монтеня в серии "Литературные памятники", и прокурор подолгу просиживал наедине с книгой где-нибудь в беседке -- укромных уголков в парке было много, и он не переставал удивляться, отыскивая их почти на каждой прогулке.
Наверное, в больнице Амирхан Даутович задер-жался бы не более трех-четырех недель, если бы главный врач случайно не узнала, что уже готово решение отобрать у Азларханова коттедж на Лахути. Еще одна неожиданная крутая перемена в жизни могла непредсказуемо повлиять на психику ее боль-ного, и Ковалева постаралась продержать его в сте-нах больницы подольше. Зная, что вопрос с кот-теджем решен окончательно, она исподволь готовила Амирхана Даутовича к мысли, что ему нужна ма-ленькая, уютная квартира, наподобие его палаты, где он будет чувствовать себя увереннее. Настойчиво внушаемая врачом мысль сделала свое дело -- Амир-хан Даутович вполне искренне стал соглашаться, что ему действительно нужно отказаться от дома на Лахути. Впрочем, для него важнее было другое: слишком многое напоминало там ему о Ларисе.
Жалея Амирхана Даутовича, щадя его здоровье и психику, а главное -самолюбие, главврач угово-рила его написать заявление о том, что он добровольно отказывается от коттеджа, и пообещала, пока он лечится, через горисполком подыскать ему не-обходимое жилье; она уже знала, где определили прокурору однокомнатную квартиру. Когда Азларханов написал заявление-отказ от коттеджа на Лахути, сам по себе встал вопрос: как же быть с коллекцией Ларисы Павловны?
Амирхан Даутович вполне резонно заметил, что отныне собрание жены для него существует только в альбомах и каталогах, с которыми он не намерен расставаться, а саму коллекцию, которую ташкент-ские эксперты оценили в сто пятьдесят тысяч, готов безвозмездно передать местному краеведческому му-зею, где начинала свою работу Лариса Павловна.
Но вот с передачей коллекции музею вышла заминка... Прокурора попросили не указывать в дар-ственной, которая заверяется юридически у нота-риуса, стоимость коллекции в сто пятьдесят тысяч, иначе музею придется брать на баланс такую ог-ромную сумму.