- Значит, ее смерть...
- Означает для него почти миллион только по страховке, потому что оговорка о смерти от несчастного случая осталась в силе. Плюс все ее имущество, которое он получит в наследство. На круг, считай, полтора миллиона.
- Господи!
- Все верно.
- Господи Боже мой!
- Вот именно. У него были для этого и возможности, и мотив, и случай представился, и еще он бессердечная скотина, можешь мне поверить, и все равно я не смог найти ни единой улики, чтобы предъявить этому гаду хоть какое-нибудь обвинение. - Он на мгновение прикрыл глаза, потом посмотрел на меня. -Можно я тебя кое о чем спрошу?
- Конечно.
- Ты когда-нибудь чистишь зубы той ниткой?
- Чего?
- Ну, ты же сказал, что у тебя в аптечке только аспирин и нитка - зубы чистить. Ты когда-нибудь этой ниткой зубы чистишь?
- Ах, вот что, - сказал я. - Когда о ней вспоминаю. Меня зубной врач уговорил ее купить.
- Меня тоже, только я ей никогда не пользуюсь.
- Да и я тоже, по совести говоря. Значит, нам их надолго хватит.
- Точно, - согласился он. - На всю эту сучью жизнь.
4
В тот вечер я встретился с Элейн Мардел у входа в театр на Сорок Второй, западнее Девятой авеню. На ней были джинсы в обтяжку, сапоги с квадратными носами и черная кожаная мотоциклетная куртка с карманами на молниях. Я сказал, что она выглядит потрясающе.
- Не знаю, - ответила она. - Я хотела, чтобы не было похоже на то, что носят на Бродвее, только, кажется, перестаралась.
Места нам достались хорошие, прямо перед сценой; правда, театр оказался крохотный, и плохих мест там просто не могло быть. Не помню названия пьесы, но речь шла о бездомных, и автор был против. Один из актеров, Харли Зиглер, регулярно посещал группу "А. А.", которая собиралась по вечерам в церкви Апостола Павла, в двух кварталах от моего отеля. В пьесе он играл пропойцу, живущего в картонной упаковочной коробке. Исполнение было очень убедительное.
Еще бы: всего несколько лет назад он и в самом деле так жил.
Когда спектакль кончился, мы прошли за кулисы, чтобы поздравить Харли, и там я встретил еще с полдюжины людей, с которыми был знаком по таким собраниям. Они пригласили нас выпить с ними кофе. Но вместо этого мы прошли по Девятой авеню десяток кварталов до "Парижской зелени" - ресторана, который нам обоим нравился. Я заказал филе меч-рыбы, а Элейн - макароны с острым зеленым соусом.
- Как интересно, - сказал я. - Для гетеросексуальной вегетарианки на тебе что-то многовато шкур надето.
- Это как раз одно из тех маленьких противоречий, в которых и состоит секрет моего очарования.
- А я-то все голову ломал, в чем он состоит.
- Теперь знаешь.
- Теперь знаю. Здесь, в этом самом квартале, несколько месяцев назад убили одну женщину. Они с мужем напоролись на грабителей, которые обчищали квартиру этажом ниже, и дело кончилось тем, что ее изнасиловали и убили.
- Помню такую историю.
- Так вот, сейчас я занимаюсь этим делом. Меня нанял вчера ее брат - он считает, что с ней разделался муж. А у той пары, чью квартиру грабили, - у их соседей этажом ниже, еврея-адвоката в отставке и его жены, с кучей денег, - не взяли никаких мехов. И знаешь почему?
- Она все их носила на себе, что ли?
- Как бы не так. Она активистка движения за права животных.
- Ах, вот оно что! Ну и молодец.
- Наверное. Интересно, ходит она в кожаных туфлях или нет.
- Возможно, и ходит. Кому какое дело? - Она наклонилась вперед. Послушай, тогда надо и от хлеба отказаться, потому что, когда его пекут, погибают дрожжи. Тогда нельзя лечиться антибиотиками - какое мы имеем право убивать микробов? Ладно, она носит кожу и не носит мехов. И что из этого?
- Ну, знаешь...
- К тому же, - добавила она, - кожа всегда выглядит аккуратно, а мех лезет.
- С этим не поспоришь.
- То-то. Так убил ее муж или нет?
- Не знаю. Сегодня я побывал около их дома. Покажу потом, это по пути, если пойду тебя провожать. Может, чутье тебе что-нибудь подскажет и ты раскроешь дело, пройдя мимо места преступления.
- А тебе чутье ничего не подсказало?
- Нет. У него было полтора миллиона поводов ее убить.
- Полтора миллиона?
- Долларов, - пояснил я. - Страховка и ее имущество.
Я рассказал ей про Терменов и про то, что узнал от Джо Деркина и от Лаймена Уорринера, и под конец добавил:
- Не представляю себе, что я могу сделать такого, чего уже не сделала полиция. Разве что попробовать что-нибудь разнюхать. Обойти дома, поговорить с людьми. Хорошо бы узнать, не было ли у него романа, только Деркин, конечно, поинтересовался этим в первую очередь и ничего такого не обнаружил.
- А может, у него роман с каким-нибудь мальчиком?
- Мой клиент тоже так думает, но голубым обычно кажется, что весь мир голубой.
- А мы с тобой знаем, что на самом деле он мрачного черного цвета.
- Угу. Хочешь, завтра вечером съездим в Маспет?
- Это зачем? Убедиться, что мир черный и мрачный? Самое подходящее место, хотя мне не следовало бы так говорить, потому что я там, кажется, ни разу не была. А что там такое?
Я объяснил ей, и она сказала: