Квартира у нее собственная. Несколько лет назад дом распродавали по частям, и она ее выкупила. У нее есть еще довольно много недвижимости двухквартирные и многоквартирные дома в Куинсе и в других районах, которые сдаются внаем. Есть у нее и кое-какие другие вложения, и она, вероятно, могла бы прилично жить на доходы от них, если бы захотела бросить свою профессию. Но она не хочет - пока.
Она девушка по вызову. Мы познакомились много лет назад, когда я еще работал в полиции, носил в бумажнике золотой полицейский значок, имел дом, жену и детей в Сайоссете - это за Куинсом, далеко на Лонг-Айленде, так что из окна Элейн его не видно. Мы с ней сошлись, по-моему, из-за того, что обоим нам чего-то не хватало, - наверное, если заглянуть поглубже, люди всегда, или почти всегда, сходятся именно из-за этого.
Мы немного помогали друг другу. Я делал для нее то, что может сделать полицейский для девушки ее профессии, - отвадил одного настырного сутенера, вселил страх Божий в пьяного клиента, вздумавшего буянить, а когда другой клиент имел наглость помереть прямо у нее в постели, оттащил труп в такое место, чтобы это не повредило ни его, ни ее репутации. Я делал для нее то, что может делать полицейский, а она делала для меня то, что может делать девушка по вызову, и это продолжалось на удивление долго, потому что мы и в самом деле друг другу нравились.
Потом я ушел из полиции и сдал свой золотой значок. Примерно в это же время я лишился дома, жены и детей. Мы с Элейн виделись редко. Может быть, мы вообще потеряли бы друг друга из вида, если бы кто-нибудь из нас куда-нибудь переехал, но мы по-прежнему жили рядом. Я все больше и больше пил, но, попав несколько раз в больницу на детоксикацию, решил с этим кончать.
Я прожил так года два - не пил день, потом еще день, и так день за днем, а тут вдруг у Элейн всплыла одна история, связанная с ее прошлым. И как раз стой частью ее прошлого, которая была у нас с ней общей, и эта история касалась не только ее, а нас обоих. Она снова нас сблизила, хотя трудно сказать, что это означает. Элейн, безусловно, была мне очень близким другом. Кроме того, из всех людей, с которыми я виделся более или менее часто, она была единственной, с кем у меня было общее прошлое, - уже по одному этому она стала важной частью моей жизни.
К тому же я спал с ней раза два-три в неделю, а что это для нас значит и к чему может привести, даже не задумывался. Когда я поговорил об этом с Джимом Фейбером, моим наставником в "А. А.", он сказал, что и тут надо так же - день, потом еще день, и так день за днем. В "А. А." нетрудно прослыть мудрецом - достаточно только постоянно давать вот такие советы.
Швейцар позвонил снизу ей в квартиру и указал мне на лифт. Элейн ждала меня в дверях - волосы стянуты в хвост, ярко-розовые велосипедные брюки в обтяжку ниже колен, лимонно-зеленая блузка без рукавов с расстегнутым воротом. В ушах у нее болтались громадные золотые кольца, а на лице было ровно столько косметики, чтобы выглядеть чуть-чуть шлюховатой, - это был точно рассчитанный эффект, которого она добивалась только тогда, когда сама того хотела.
- Вот видишь? Все-таки красота у тебя - от природы, - сказал я.
- Рада, что вы это заметили, мистер.
- И что мне особенно нравится - этот отпечаток чистоты и невинности.
Вслед за ней я вошел в квартиру, и она взяла у меня кассету.
- "Грязная дюжина", - прочла она. - Это и есть тот фильм, который тебе непременно надо посмотреть сегодня?
- Так мне сказали.
- Это где Ли Марвин* против нацистов? Та самая "Грязная дюжина"? Сказал бы раньше, и я бы тебе весь сюжет рассказала по телефону. Я посмотрела его сразу, как только он вышел, а потом не знаю сколько раз по телевизору. Там все они - Ли Марвин, Телли Савалас, Чарльз Бронсон, Эрнест Боргнайн и этот, как его, - он еще играл в "MASH"...**
- Алан Олда?
- Нет, в фильме "MASH". He Эллиот Гулд, а другой... Дональд Сазерленд.
* Здесь и далее упоминаются известные американские киноактеры.
** "MASH" - название антивоенной комедии Р.Р.Олтмена, вышедшей в 1980 г. (аббревиатура, означающая "передвижной военный госпиталь").
- Верно. И Трини Лопес.
- Да, про Трини Лопеса я и забыла. Его убивают сразу после того, как они приземляются на парашютах.
- Не порти мне удовольствие.
- Очень остроумно. Там еще Роберт Райан, верно? И Роберт Уэббер, он недавно умер, такой был хороший актер.
- Я знаю, что Роберт Райан умер.
- Роберт Райан умер много лет назад. Они оба умерли - оба Роберта. Значит, ты уже видел этот фильм, да? Конечно, видел, все его видели.
- Много раз.
- Тогда зачем тебе смотреть его снова? По какому-нибудь делу?
Я и сам этого не знал. Прежде чем отдать мне кассету, Уилл убедился, что я детектив.
- Возможно, - сказал я.
- Ничего себе дело. Хотела бы я, чтобы мне платили за то, чтобы смотреть старые фильмы.
- Да? А я хотел бы, чтобы мне платили за то, чтобы трахаться.
- Неплохо сказано. Только смотри, как бы не сбылось. Ты в самом деле хочешь смотреть или это у тебя пистолет в кармане?
- Что-что?
- Это Мэй Уэст так говорила. Не обращай внимания. Мне можно посмотреть с тобой или я тебе помешаю?
- Пожалуйста, смотри, - сказал я. - Только я не знаю, что мы увидим.
- "Грязную дюжину", n'est-ce pas?* Разве на этикетке не написано? - Она хлопнула себя по лбу - точь-в-точь Коломбо в исполнении Питера Фалька, который только сейчас понял нечто очевидное. - А, фальшивые этикетки! Опять расследуешь дело о присвоении торговой марки, да?
* Не правда ли? (фр.).
Когда-то я работал по найму на одно сыскное агентство, вылавливал уличных торговцев, которые продавали всякое тряпье под Бэтмена - майки, шапочки и прочую ерунду. Платили неплохо, но работа была гнусная - гоняться за приезжими из Дакара или Карачи, которые понятия не имели, что делают что-то незаконное, - и мне она не нравилась.
- Не думаю, - ответил я.
- Ну, нарушение авторских прав. Кто-то скопировал упаковку и теперь торгует пиратскими копиями. Правильно?
- Не думаю, - повторил я. - Но все равно гадай дальше. Только угадала ты или нет, я скажу не раньше, чем просмотрю кассету.
- Ах, вот что, - сказала она. - Так какого черта, давай смотреть.
Сначала все было в точности так, как написано на этикетке. Прошли вступительные титры, потом Ли Марвин принялся обходить тюремные камеры. Нас познакомили с двенадцатью американскими солдатами, из которых нужно было набрать грязную дюжину, - с убийцами, насильниками и прочими подонками, приговоренными к смертной казни.
- На мой неискушенный взгляд, - заметила Элейн, - это очень похоже на тот фильм, который я помню.
Это продолжалось минут десять, и я уже начал думать, не болен ли Уилл чем-нибудь еще помимо алкоголизма и токсикомании. Но потом изображение на экране вдруг исчезло прямо посреди эпизода, и звук тоже оборвался. Секунд десять экран оставался пустым, а потом на нем появился стройный юноша с открытым мальчишеским лицом, на вид - уроженец Среднего Запада. Чисто выбритый, со светло-каштановыми волосами, гладко причесанными на пробор. И совершенно обнаженный, если не считать канареечно-желтого полотенца на бедрах.
Его запястья и лодыжки были прикованы цепями к металлической раме в виде буквы "X", наклоненной под углом градусов в шестьдесят к полу. Обе ноги юноши чуть выше колена и обе руки чуть выше локтя были еще перехвачены кожаными манжетами, а вокруг талии был надет такой же кожаный пояс, уходивший под желтое полотенце. Все это, видимо, надежно удерживало его на месте.
Казалось, он не испытывал никакого особого неудобства и неуверенно улыбался.
- Эта штука уже снимает? - спросил он. - Эй, я должен что-нибудь говорить или что?
Мужской голос за кадром велел ему заткнуться. Юноша раскрыл рот, потом снова закрыл. Теперь я разглядел, что он совсем еще мальчик и не столько хорошо выбрит, сколько безбород. Несмотря на высокий рост, он выглядел лет на шестнадцать. Грудь у него была безволосая, и только под мышками торчали светлые кустики.
Камера по-прежнему была направлена на него. В кадре появилась женщина. Примерно такого же роста, как юноша, она казалась выше, потому что стояла прямо, а он был распростерт на крестовидной раме. Лицо ее закрывала маска вроде той, что носил Одинокий Ковбой,* только из черной кожи. Как и весь остальной ее костюм - черные кожаные брюки в обтяжку с разрезом в паху и черные перчатки до локтя. Она была в черных туфлях на высоких шпильках с серебряной отделкой, и больше ничего на ней не было. Выше пояса она была обнажена, и видно было, как напряглись соски ее маленьких грудей ярко-красные, такого же цвета, как и чувственные губы. Я подумал, что они, скорее всего, подкрашены той же губной помадой.