- Я один раз попробовал.
- И что, не понравилось?
Он покосился на меня.
- Еще как понравилось. Клянусь Богом, это было замечательно! Я был с девчонкой, и она все не давала мне покоя, чтобы я попробовал. А уж потом я ей не дал покоя, можешь мне поверить. Никогда в жизни не чувствовал себя так замечательно! Как будто лучше меня никого на свете нет и мне ничего не стоит взять да и решить все мировые проблемы. Только сначала мне захотелось еще немного кокаина - знаешь, как это бывает? Ну и когда я очухался, дело шло к вечеру, кокаин весь кончился, мы с девицей дотрахались до полного обалдения, и она ластилась ко мне, как кошка, и все говорила, что знает, где достать еще. "Одевайся, - сказал я ей, - пойди и купи себе еще, если хочешь, только сюда не приноси, потому что я его видеть больше не желаю, да и тебя тоже". Она не могла понять, в чем дело, но выяснять не стала. Деньги, правда, взяла. Взять деньги они никогда не забывают.
Я подумал про Деркина и про стодолларовую бумажку, которую ему дал. "Не надо бы мне ее у тебя брать", - сказал он. Но обратно не вернул.
- Больше я к кокаину не притрагивался, - продолжал Мик. - И знаешь почему? Уж слишком мне было тогда хорошо. Я не желаю, чтобы мне было так хорошо. - Он взмахнул в воздухе бутылкой. - Вот от этого мне хорошо в самый раз. А когда еще лучше - так это безнравственно. Хуже того, дьявольски опасно. Ненавижу зелье. Ненавижу этих богатых мерзавцев с их нефритовыми табакерками, и золотыми ложечками, и серебряными соломинками. Ненавижу тех, кто курит зелье в подворотнях. Господи Боже мой, ты только посмотри, что из-за этого делается в городе! Сегодня вечером по телевизору выступал какой-то полицейский, так он сказал, что надо запирать дверцы, когда едешь на такси. Потому что, когда машина остановится на красный свет, могут залезть в нее и тебя ограбить. Представляешь себе?
- И чем дальше, тем хуже.
- Верно, - сказал он и отхлебнул виски. Я смотрел, как он смаковал его, прежде чем проглотить. Вкус двенадцатилетнего виски "JJ&S" был мне хорошо знаком. Я обычно пил его с Билли Киганом много лет назад, когда тот работал барменом у Джимми. Я и сейчас ощущал его вкус, но почему-то это воспоминание не пробудило во мне желания выпить - той пугающей тяги, что спала где-то глубоко внутри меня.
В такие вечера выпить мне хотелось меньше всего. Я пытался объяснить это Джиму Фейберу, который по вполне понятным причинам сомневался, что я поступаю разумно, просиживая долгие ночи в баре и глядя, как пьет кто-то другой. Самое лучшее оправдание, какое я мог придумать, состояло в том, что Баллу пьет за нас обоих, что виски, которое течет ему в глотку, утоляет мою жажду так же, как и его, а я при этом остаюсь трезвым.
- Вчера вечером я снова был в Куинсе, - сказал он.
- Уж не в Маспете ли?
- Нет, не в Маспете. Совсем в другой части. В Джамейке. Представляешь себе, где это?
- Довольно туманно.
- Едешь от станции "Гранд-Сентрал" по Паркуэй, а потом сворачиваешь на Утопию. Тот дом, что мы искали, стоит на маленькой улице, которая отходит от Кройдон-роуд. Не могу тебе сказать, как этот район выглядит: когда мы туда приехали, уже совсем стемнело. Нас было трое, и Энди за рулем. Он отличный водитель, я тебе говорил?
- Говорил.
- Они нас ждали, только не думали, что у нас будут пистолеты. Испанцы, откуда-то из Южной Америки. Мужчина, его жена и ее мать. Они торговали зельем - продавали кокаин на килограммы. Мы спросили его, где деньги. Денег нет, говорит. Кокаин есть на продажу, а денег нет. Но я-то знал, что в доме есть деньги. Накануне они продали большую партию, и часть денег еще оставалась у них.
- Откуда ты знал?
- От парня, который дал мне адрес и объяснил, как вломиться в дверь. Ну, я отвел мужчину в спальню и попробовал его убедить. В основном руками. А он, подонок, стоял на своем. И тут один из моих парней вваливается с младенцем. "Выкладывай деньги, - говорит он ему, - не то я этому засранцу сопливому глотку перережу". А младенец орет вовсю. Его никто не трогал, ты же понимаешь, он просто проголодался или просился к матери. Знаешь, как это бывает у маленьких.
- Ну и что дальше?
- Ты не поверишь - этот отец, можно сказать, нас послал куда подальше. "Не думаю, что вы это сделаете", - говорит и глядит мне прямо в глаза. "Ты прав, - сказал я, - детишек я не убиваю". И велел своему парню отнести младенца к матери и сказать ей, чтобы поменяла ему пеленки или дала соску, лишь бы не орал. - Мик откинулся на спинку стула. - А потом я взял этого папашу, посадил в кресло, а сам вышел и вернулся в отцовском фартуке. Один из моих ребят - Том, ты его знаешь, он обычно после обеда работает в баре...
- Да.
- Том приставил ему к голове пистолет, а у меня в руках был большой топор для рубки мяса, тоже отцовский. Я подошел к ночному столику и трахнул по нему разок на пробу, так что столик разлетелся в щепки. Потом взял этого типа за руку, повыше кисти, прижал к подлокотнику кресла, а другой рукой занес топор. "Так вот, подонок ты поганый, - говорю, - где твои деньги? Может, ты и теперь не думаешь, что я тебе твою вонючую руку сейчас оттяпаю?"
При воспоминании об этом Мик удовлетворенно улыбнулся.
- Деньги были в прачечной, в вентиляционной трубе сушилки. Мы могли бы перевернуть весь дом вверх дном и все равно бы ничего не нашли. А тут мы сразу смотались, и Энди благополучно доставил нас домой. Я бы там заблудился, но он знает все закоулки.
Я встал и зашел за стойку, чтобы налить себе еще чашку кофе. Когда я вернулся к столику, Мик задумчиво смотрел в сторону. Я сел и стал ждать, когда кофе остынет. Некоторое время мы молчали. Потом он сказал:
- Мы их всех оставили в живых - всех, кто был в доме. Не знаю, может, и не стоило.
- Они не стали бы вызывать полицию.
- Конечно, нет, а связей у них маловато, не думаю, чтобы они смогли с нами поквитаться. И кокаин мы им оставили. Десять кило его нашли спрессованного в чушки вроде маленьких футбольных мячей. "Оставляю тебе твой кокаин, - сказал я, - и оставляю вас в живых. Только если ты когда-нибудь попробуешь со мной поквитаться, я приду снова. И на мне будет вот это, - я показал на фартук, - и при мне будет вот это, - я показал на топор, - и я оттяпаю тебе руки и ноги и все остальное, что только захочу". Я бы, конечно, ничего такого не сделал, а просто убил бы его, и все тут. Только торговцу наркотиком мало пригрозить, что его убьешь, - этим его не напугаешь. Каждый из них знает, что рано или поздно кто-нибудь его прикончит. А вот если сказать, что оставишь его без кое-каких частей тела, - это производит впечатление.
Он налил себе и выпил.
- Я не хотел его убивать, - сказал он, - потому что тогда пришлось бы убить и жену, и старуху. Ребенка я бы оставил, потому что ребенок не может тебя опознать на очной ставке, но какая жизнь будет у него потом? И без того она у него несладкая, с таким-то папашей. Потому что смотри, как он раскусил наш блеф. "Не думаю, что вы это сделаете". Этому сукину сыну было все равно, убью я ребенка или нет. Давай, мол, убивай, я всегда могу нового сделать. А вот когда он представил себе, как его поганая рука будет валяться на полу, тут уж упираться перестал.
Немного погодя он сказал:
- Иногда приходится их убивать. Кто-нибудь кидается к двери, и его надо завалить, а потом ничего не остается, как прикончить остальных. А иногда знаешь, что они этого так не оставят, и надо выбирать - или перебить их до последнего, или всю жизнь ходить и оглядываться. Тогда надо раскидать везде зелье. Растолочь в порошок, посыпать им трупы, затоптать в ковер. Это выглядит так, будто торговцы сами друг друга перебили. Чтобы раскрыть такое убийство, полиция из кожи вон лезть не станет.
- А ты никогда не забираешь зелье с собой?
- Нет, - ответил он. - Конечно, теряю на этом большие деньги, но мне наплевать. Денег оно стоит кучу. И не надо торговать в розницу, всегда можно продать кому-нибудь оптом. Не так уж трудно найти покупателя.
- Думаю, что нетрудно.
- Но я не желаю иметь с этим дела и не буду работать с человеком, который может им попользоваться или станет им торговать. За тот кокаин, что я оставил вчера вечером, я получил бы больше, чем вытащил наличных из вентиляции. Там было только восемьдесят тысяч. - Он поднял стопку, но снова поставил ее на столик. - А должно было быть больше. Я знаю, что в этом сучьем доме обязательно есть еще один тайник, но, чтобы до него добраться, мне все-таки пришлось бы оттяпать руку этому гаду. А значит, потом прикончить его и всех остальных тоже перебить. А потом позвонить в полицию и сказать, что в таком-то доме на такой-то улице плачет ребенок.
- Лучше уж взять восемьдесят тысяч.
- И я так подумал, - сказал он. - Но надо еще отстегнуть четыре тысячи тому парню, который сказал нам, где их найти и как вломиться в дверь. Это называется доля наводчика. Пять процентов, и я не удивлюсь, если он подумает, что мы взяли больше, а его накололи. Четыре тысячи ему, хорошие деньги за ночную работу Тому, и Энди, и четвертому парню, ты его не знаешь. И после всего этого мне остается меньше, чем я заплатил, чтобы отмазать Энди за тот грабеж. -Он горестно покачал головой. - У меня постоянно нет денег. Не могу понять, как это получается.
Я рассказал ему кое-что про Ричарда Термена, и про его покойную жену, и про человека, которого мы видели на боксе в Маспете. И показал портрет.
- Очень похож, - сказал он. - Неужели тот, кто это нарисовал, никогда не видел этого человека? Вот не подумал бы, что такое можно сделать.
Я спрятал портрет, и он спросил:
- Ты веришь в ад?
- По-моему, нет.
- Тебе повезло. А я вот верю. Верю, что там уже и для меня готово местечко - кресло у самого огня.
- Ты в самом деле в это веришь, Мик?
- Не знаю, как насчет огня или чертенят с вилами. Но я верю, что каждого что-то ждет после смерти, и, если при жизни ты был дурной человек, тебя не ждет ничего хорошего. А я не святой.
- Нет.
- Я убиваю людей. Я делаю это только по необходимости, но я веду такую жизнь, что приходится это делать. - Он пристально посмотрел на меня. - И я не имею ничего против того, чтобы убивать. Бывает, что я от этого получаю удовольствие. Понимаешь?
- Да.