Трезвитесь, бодрствуйте, потому что
противник ваш диавол ходит,
как рыкающий лев, ища, кого поглотить.
— Васильев!
— Я!
— Васюков!
— Я!
— Вудерман!
— Я!
— Зайцев!
— Я!
— Забелин!
— Я!
— Заречин! — Майор Синюков, начальник оперчасти одной из исправительных зон под Красноярском, недовольно оторвался от списка вечерней поверки. — Заречин, мать твою! Уснул?!
— Я! — Мои мысли прервал грубый толчок в спину.
На улице почти стемнело, дул морозный зимний ветер, с неба сыпалась снежная крупа. Декабрь… По календарю зима только началась, но здесь — в суровом сибирском крае — она уже вовсю вступила в свои права. Руки давно закоченели, но я не чувствовал этого. Все мысли были поглощены предстоящим событием, которое должно случиться завтра. Завтра, наконец, приедет она — любимая Катя! Как же я обидел тебя, милая! Что же на меня нашло?! Как теперь с тобой объясниться, как смотреть в глаза? Чем закончится это наше свидание? В прошлый раз, в СИЗО, нам так и не удалось поговорить: мы сидели разделенные стеклянной перегородкой, а вокруг было еще пять пар встречающихся — таких же как мы. Люди что-то кричали в трубки, хотя лучше было слышно непосредственно сквозь стекло, а мы только смотрели друг другу в глаза. Сколько это длилось? Я не помню. Помню только невероятную боль, изливавшуюся из глаз любимой. Она долго не плакала, крепилась, а потом все же разрыдалась и убежала. Ни одно подходящее слово не пришло тогда в мою голову — было стыдно и больно. Что же я натворил!
Это случилось в июле. Какая муха меня тогда укусила? Этот роковой выстрел. Погиб человек. Да, у меня натурально засвербело в одном месте — Отелло недоделанный! Хотя… Справедливости ради должен признать, что все началось существенно раньше. Я не смогу назвать конкретную дату или событие. Да и не в них дело. Проблема как всегда внутри нас. Через пару лет после свадьбы началось остывание наших отношений. Первая же зримая размолвка произошла… Да, точно! Это было в тот длительный визит на Кипр…
Мы прилетели на Кипр 27 апреля 2001 года в пятницу. Пасху отпраздновали почти две недели назад, позади Великий Пост, а впереди чудесный отдых, который будет длиться почти полтора месяца: нам удалось соединить законные выходные на майские праздники со своими отпусками. Правда после праздников все равно придется немного поработать в дистанционном режиме, но это мелочи. Вечно занятый Соколов смог прилететь всего на пять дней, отец пропадал в Швейцарии, так что к нашим услугам была та самая вилла, в которой мы замечательно провели медовый месяц.
— Дениска, давай завтра съездим в Киккос[2]?
— Мы же были там уже и не один раз!
— Там так хорошо! Ну я тебя умоляю! — Жена присела рядом на диван и, обняв за шею, нежно поцеловала меня в щеку. — Поехали, а?
— Катюль, да ну его! Может, завтра поваляемся у бассейна, после обеда поспим, а вечерком в Лимассол на дискотеку?
— Солнышко, ты же знаешь, я так не люблю эти дискотеки, да и постный день завтра — среда.
— Слушай! Сколько можно?! Только пост закончился, мы на отдыхе, а ты все со своими постными днями. Заколебало уже это все! — Я грубо скинул руку жены и, налив себе порцию джина с тоником, стремительно вышел на улицу к бассейну.
Да… Период неофитства, последовавший за моим чудесным обращением к Богу, был очень недолог — два, максимум два с половиной года… Тогда я постился и молился с удовольствием — это был счастливейший период и в моей личной, и в нашей совместной — семейной жизни. Наши с Катей сердца в прямом смысле бились в унисон. За это время я приобрел достаточно богословских знаний благодаря самообразованию и активному участию в православных интернет-форумах. Но со временем вера моя начала охладевать. Посты давались с трудом и не приносили былой радости. Длинные службы в храме тоже начали откровенно утомлять. Я старался найти оправдания для смягчения поста, а на церковные службы мы стали приезжать как можно позже, а уезжать как можно раньше. Забросил я и участие в форуме. Катю все это очень тяготило. Она, казалось, наоборот всей душой стремилась вперед, а я… Я придумал для нее обидное прозвище «Пестимея». Ну помните? Из фильма «Вечный зов». Катюшу это сильно ранило, но найти компромисс нам так и не удалось.
Вот и сегодня за завтраком. Я намазал сливочным маслом круассан и предложил его Кате.
— Сегодня же постный день, спасибо, я не буду.
— Дорогая, тебе нимб еще не жмет?! — Немотивированная злоба все чаще охватывала меня.
— Ну зачем ты так? — На меня смотрели округлившиеся от удивления глаза. — Я же тебя не осуждаю. Кушай на здоровье, просто я не буду.
— Ну да! Ты у нас святая, а я грешник. Блин! Сколько можно так жить?! То нельзя, это нельзя, то не съешь, это не выпей. Надоело!
— Милый, ну что ты разошелся? Пост сугубо индивидуальное дело. Это личный подвиг. Ты на меня-то чего взъелся? Хочешь свалить свои проблемы на мои плечи? Только я не священник: исповедей не принимаю и совесть не облегчаю, — в ее взгляде сверкнули колючие искорки.
— Ну понятно! Ты у нас верная овца Господня, а я, стало быть, из рода козлищ!
— Твои слова, Денис, твои слова, — жена смотрела совершенно серьезно.
Я выбежал в гостиную, налил себе джина с тоником и вышел наружу. В этот визит на Кипр впервые в жизни я наплевал на железный принцип — не пить спиртного, по крайней мере, до обеда.
С Катей мы вскоре помирились, но потом опять… Сдался ей этот Киккос!
Все кончилось тем, что мы все же поехали на дискотеку. Катя сидела со стаканом свежевыжатого апельсинового сока, забравшись с ногами на мягкий угловой диван. Я напился так, что не смог не то что вести машину, но и передвигаться без посторонней помощи. На утро сильно болела голова, а Катя со мной не разговаривала.
К вечеру лед между нами почти растаял, мы собирались на банкет, посвященный юбилею фирмы, построившей нашу виллу. Гуляли в одном из пафосских отелей. За столом мы оказались рядом с Майклом, который здорово помог мне в тот памятный визит, когда я скрывался на Кипре, от киллера и родного российского правосудия. Майкл разговорился с Катей и с большим удивлением узнал, что супруга моя специалист в области дизайна жилых помещений.
— Катя! Вы тот человек, который нам нужен! Нужен как воздух.
— А в чем дело? — искренне удивилась жена.
— Понимаете, у нас сейчас срывается один очень выгодный заказ — клиент попался слишком привередливый. Это супружеская пара из Москвы. В бытовых вопросах у них рулит жена. Они купили солидный участок, мы спроектировали огромный дом, договорились о цене. Всех все устраивает. Осталась «мелочь» — сделать дизайн-проект интерьера. Никогда мы еще не сталкивались с такой проблемой — супругу банкира все не устраивает! Дошло до того, что они собрались обращаться в другую строительную компанию. Катенька! Может, вы попробуете с ними поработать?
— Но, Майкл, мы сюда приехали отдохнуть, мне не хочется бросать своего супруга, я даже не знаю…
— Не торопитесь. Давайте вы с Денисом спокойно все обсудите, а я к вам завтра подъеду. Гонорар может быть очень приличным.
— Хорошо мы подумаем.
Банкет прошел весело, было несколько знакомых соотечественников, постоянно или наездами проживавших на солнечном острове в домах или квартирах, построенных компанией. Вернувшись домой в отличном настроении, мы не стали говорить о делах, отложив разговор до утра. За завтраком Катя начала первой.
— Дениска, что ты думаешь по поводу предложения Майкла? — Ее глаза горели. Мне так хорошо был знаком этот блеск в предвкушении интересной работы.
— Ты загорелась?
— Да, очень хочется взяться за это дело. Понимаешь, в Москве я работаю на правах подмастерья, старшего помощника младшего дворника, а здесь серьезная и самостоятельная работа. Я приложу все силы, чтобы ущемить тебя не слишком сильно! — Глаза любимой девушки смотрели ласково просительно.
— Котенок! Ну как я могу тебе отказать?! Дерзай!
— Ты прелесть! — Катя вмиг оказалась у меня на коленях, крепко обнимая руками за шею. — Гонорар пополам!
— Договорились!
Кате и вправду удалось сделать заказ так, что это не сильно отразилось на нашем отдыхе. Правда, ей приходилось вставать рано утром, чтобы «урвать» несколько часов. Через три недели все было готово. Заказчики были в восторге. Мы выпили с ними шампанского у нас дома, и после их ухода на журнальном столике остался пухлый конверт с долларами США. Сумма гонорара поразила не только Катю, но и меня. На следующий день приехал Майкл и сделал очень заманчивое предложение. Оказалось, что компания, где трудился Майкл, традиционно обслуживала большое количество клиентов из России. И проблема дизайна помещений встает регулярно. Учитывая солидные суммы, которые люди тратят на покупку земли и строительство дома, гонорары по дизайну могут быть внушительными и регулярными. От нас требовалось одно: перебраться на Кипр и жить здесь, если не постоянно, то большую часть времени в году.
Откровенно говоря, мы с Катюшей еще со времени медового месяца влюбились в эту страну. Здесь было тихо и спокойно, плюс замечательный климат, продукты питания высочайшего качества и радушные киприоты. Регулярно мы заводили разговор на тему: «а что, если и правда, как-нибудь сюда перебраться…» Но до сих пор у нас не было для этого никаких реальных предпосылок. Теперь пришлось задуматься основательно.
Странно, но чем больше я думал на эту тему, тем больше портилось настроение. В истинных причинах не хотелось признаваться даже самому себе. Развязка наступила через неделю.
— Дениска, все же что ты думаешь насчет предложения Майкла? — Мы только что вернулись в дом, позагорав и вдоволь наплававшись в бассейне. Журнальный столик украсили запотевшие кружки с пивом и очищенная вяленая корюшка, которую мы традиционно берем с собой из Москвы.
— Ты сможешь здесь жить одна без меня? — сразу напрягся я.
— Ну что ты! У меня и мыслей таких нет. Какая же это семья, когда муж и жена живут отдельно.
— А как тогда?
— Солнышко, ты не нервничай, я же ни на чем не настаиваю, просто меня очень привлекает это предложение. Понимаешь, это настоящее счастье — заниматься любимой работой, получая за это кучу денег, и живя в любимом месте с любимым человеком.
— Ну да, любимого человека ты поставила на последнее место, — окончательно надулся я.
— Дорогой, что с тобой? — супруга искренне недоумевала. — Может, отложим этот разговор?
— Ну уж нет, давай его закончим раз и навсегда! — Меня понесло. — Интересно получается! Как только тебе один раз удалось заработать солидные деньги, такие, что я и за месяц не зарабатываю, так сразу твое отношение к нашему взаимному положению в семье изменилось.
— Постой, я же ничего не тре…
— Не перебивай! — резко оборвал я жену на полуслове. — Так вот. Получается, что моя работа уже не в счет?! Я только сформировал отдел — фактически это мое собственное дело. Ты знаешь, сколько сил я вложил в это?! Цифровая полиграфия на сегодня очень перспективный бизнес, конкуренция почти нулевая. И что, я должен все это бросить? Что ты молчишь?
— Не хочу тебя перебивать. А то ты такой грозный мачо, еще в нос двинешь! — Катя тоже потеряла терпение. — Я так поняла, что ты закончил? Можно теперь и жене слово молвить? Ну слушай! А с чего ты взял, что я на тебя наплевала?! Я как раз и хотела обсудить с тобой, возможен ли наш переезд сюда так, чтобы ты смог руководить своим бизнесом дистанционно. В конце концов ты можешь с какой-то периодичностью летать в Москву. Ты только представь, как будет здорово, как мы…
— Как, как ты себе это представляешь?! — Повысил я голос.
— Не ори, пожалуйста, зрителей все равно нет! Ты же сам говорил, что нашел очень толкового зама, что он разбирается во всем и вполне может потянуть руководство всем проектом. Твои слова?
— Мои, но… — я лихорадочно соображал, не зная, что и возразить. — Значит, ты предлагаешь мне бросить в Москве все и жить здесь в качестве твоей прислуги? Талантливая Катя Заречина — гордость кипрского дизайна интерьеров и ее подкаблучно-прислужливый супруг! Слушай, а может иначе решить проблему?! Может, все же в нашей семье я буду зарабатывать деньги, тем более что это у меня неплохо получается. И не один раз, а регулярно! А ты бы занялась прямыми женскими обязанностями: убирать дом, кормить мужа, рожать и воспитывать детей!
Это был подлый удар. Удар наотмашь. Да, мы уже три года безуспешно пытались зачать ребенка. Особенно остро этот вопрос начал волновать нас год назад. Мы оба обследовались. Врачи единодушны — никаких медицинских препятствий к зачатию мы не имеем. Вот тогда-то Катя и начала по совету своего духовника — о. Кирилла — больше поститься и молиться, ездить по святым местам. Я поначалу согласился, но потом начал всем этим тяготиться. Почему-то, несмотря на заверения врачей, Катя винила именно себя в том, что до сих пор детский смех не зазвучал в нашем доме. Сколько раз я ее успокаивал по этому поводу, а теперь вот ударил по самому больному.
— Какая же ты свинья, Денис Григорьевич, — сказал я себе под нос. За столом я сидел один. Катя в слезах убежала в спальню. Чувствуя на душе гнусный осадок, я отправился попытаться успокоить супругу.
— Катюша, Котенок, — нежно гладил я любимую по вздрагивающей спине. — Я, это, ну свинья я, прости засранца.
— Ты понимаешь, что поступил подло! — Катя резко села на кровати, сбросив мою руку. — Это не мужской поступок!
— Ну а что, я разве мужик?! — ее ответный удар достиг цели. — Бедная ты бедная, вышла замуж за бабу, ну извини. — Я спустился в гостиную и воспользовался излюбленным в последнее время способом решения проблем — набулькал себе изрядную порцию джина с тоником.
Через полчаса спустилась Катя. Она уже успокоилась.
— Денис, я не хочу здесь оставаться, полетели в Москву, — ее голос был холоден.
— Как скажешь, дорогая…
Через два дня мы вернулись в дождливую Москву. Жизнь вошла в привычную колею. Мы помирились, но, как оказалось, та размолвка оставила неизгладимый след в наших отношениях. Что-то очень важное сломалось внутри нашей семьи. Мы перешагнули через рубеж, который нельзя было преступать…
До храма я добрался только месяца через три после возвращения в Москву. Подготовившись к Причастию, я пришел на Исповедь к отцу Николаю. Он встретил меня радушно.
— Здравствуй Дионисий! Давненько тебя не видел!
— Да, батюшка, простите свое нерадивое чадо. Лень матушка вперед меня родилась.
Внимательно выслушав мою Исповедь, священник начал разговор.
— Денис, меня очень беспокоит то, что происходит в вашей семье. Видишь ли, я совершенно уверен в том, что вы с Катей просто созданы друг для друга. Никаких, поверь мне, никаких реальных проблем, которые бы могли разрушить вашу семью, нет и быть не может! Все проблемы исходят из ваших голов!
— Бестолковых, — вставил я.
— Рад, что ты это понимаешь, — улыбнулся священник. — Вы оба поддаетесь мыслям, которые вкладывают вам в голову ваши персональные бесы-«кураторы».
— Батюшка, мне как-то не очень во все это верится.
— И это говоришь мне ты?! Ты, которому Господь столько открыл?! — Священник был в неподдельном искреннем изумлении. — Ну вспомни историю моего тезки — сатаниста Коли!
— Да нет, батюшка, я не то чтобы не верю, но мне кажется, что это как-то все далеко, нереально.
— Ничего подобного! Все это в высшей степени реально. Если ты попытаешься разобрать любую вашу с женой ссору, то вспомнишь, как удачно в кавычках и исключительно в нужный момент тебе в голову приходит нужное в кавычках же слово — наиболее обидное для твоей второй половины. Ты вспомнишь, как вдруг совершенно немотивированно тебя захлестывает злоба и ненависть к жене, а потом ты даже не можешь самому себе объяснить, что же произошло, и чего ты так на нее взъелся. Это орудует бес, Денис. Но с тебя это ответственности не снимает, поскольку ты должен тренироваться контролировать мысли в своей голове, немедленно выкидывая все, что сеет злобу и разрушение. Вам с Катей надо научиться главному — искусству разговаривать и договариваться. Любую проблему люди могут обсудить спокойно, высказав свои претензии и недовольства. После этого нужно попытаться достигнуть компромисса: хорошо, тебе во мне не нравится это, я согласен следить за собой и больше так не поступать, но в свою очередь мне в тебе не нравится это. Схема простая. Простая на первый взгляд. И еще, Денис. Давай-ка будем завязывать со спиртным. Это путь к деградации и погибели. Ты сам-то это понимаешь?
— Понимаю, батюшка.
— Что думаешь делать?
— А что вы мне посоветуете?
— Я-то посоветую, вот только согласишься ли ты с моим советом?
— Да, батюшка, постараюсь.
— Ну хорошо, давай для начала откажемся совсем от крепких спиртных напитков. Ты вполне можешь себе позволить хорошие сухие вина, это и для здоровья будет гораздо полезнее. Ограничивайся двумя бокалами сухого вина по праздникам. Договорились?
— Договорились, батюшка!
После Исповеди и Причастия стало намного легче, появилось реальное стремление изменить свою жизнь. Реальное, но недолгое. Уже вечером мы с Катюшей решили отметить «возвращение блудного сына», имея в виду мое Причастие, в ходе чего я, выпив вина, закончил трапезу граппой, допив оставшиеся граммов 200 крепкого напитка.
Дальше наша семейная жизнь была похожа на тление кучи осенних листьев: огонь то разгорался местами, то потухал, оставляя черные проплешины, источающие холодный вонючий дым. Договариваться мы так и не научились. Катя почему-то всегда считала себя правой в любой ситуации. Она ждала от меня извинений, но никогда не делала это первой. Меня с некоторых пор начало от этого трясти, и разговаривать — мирно и спокойно — было решительно невозможно. Выход у меня был стандартный и проверенный — стакан. Более того, я стал очень раздражительным и вспыльчивым, это заметили и коллеги по работе. Всё вместе это никак не способствовало гармонии в семейных отношениях. Катя все чаще с какой-то маниакальной настойчивостью говорила о ребенке, пытаясь подвигнуть меня на сугубые аскетические труды. Мне же это было совершенно по барабану. Тогда супруга замкнулась, решив поститься самостоятельно. Ее пост предполагал не только воздержание от определенного рода пищи, но и отказ на длительные периоды от супружеских отношений. Я пытался говорить на эту тему, вразумлять, уговаривать. Ссылался на апостола Павла: «не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а [потом] опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим»[3], объясняя, что одно из ключевых слов здесь «по согласию». Не имеет права жена самовольно возлагать пост на своего супруга. Но все было тщетно. Это и добило окончательно наши уже весьма шаткие семейные отношения.
Она появилась в моей жизни неожиданно, подобно вихрю, а лучше сказать смерчу — властному и разрушительному, сметающему все на своем пути. Она уничтожила, или честнее сказать, дорушила сами основы моей жизни. Даша, Дашутка… Я и не ведал в тот день, сколько сюрпризов принесет мне эта женщина.
Шел 2005 год. Это был замечательный теплый июльский вечер. У нашего директора Сереги случился день рождения, который по традиции отмечали трудовым коллективом в офисе. Около одиннадцати вечера, изрядно навеселе, я вышел из офиса и отправился пешком по Чистым прудам. Домой я не торопился — это уже вошло в печальную традицию, хотелось просто пройтись, подышать свежим воздухом после прокуренного офиса и поглазеть на молоденьких девушек. Позже, прокручивая в памяти те роковые события, я признался себе, что мысленно был готов к произошедшему в тот день жизненному повороту: мой взгляд на женщин изменился, я как бы оценивал их, представляя рядом с собой в постели…
Она сразу привлекла мое внимание: точеная худенькая фигурка, дорогое летнее платье кремового цвета и длинные густые золотистые волосы, струящиеся по плечам. Какие-то давно забытые воспоминания стали настойчиво рваться из темных глубин подсознания. С ней рядом шел молодой парень. Со стороны они походили на парочку влюбленных. Я невольно устремился вслед, минимально сократив расстояние. Вдруг девушка резко остановилась и, развернувшись лицом к своему спутнику, толкнула его ладошкой в грудь.
— Слышь ты, герой-любовник! Ты так и будешь кормить даму гадким мороженым и протухшими анекдотами?! — Парень остолбенел, не в силах вымолвить ни слова. — Чего уставился?! Мы ужинать сегодня будем? Мы пить будем? Или ты предлагаешь всю ночь шляться по столичным подворотням?
— Дашенька, но я не понял, мы же вроде нормально разговаривали, мы же это…, только познакомились. Ну я не думал, что ты есть хочешь, давай пойдем к метро, там отличные пирожки, ну и погуляем еще, погода-то какая замечательная…
— Чего?! Пирожки у метро?! А потом уединиться с тобой в вонючем подъезде?!
Парень густо покраснел, а через пару секунд развернулся и зашагал прочь. Метров через десять он остановился, резко развернулся и крикнул:
— Ну ты и сука!
— Иди, иди, кавалер недоделанный. Тоже мне, герой: ни члена, ни кошелька! — Последняя фраза уже была сказана тихо, почти про себя. Незнакомка развернулась лицом ко мне, а я так и смотрел на нее, стоя как вкопанный, не в силах пошевельнуться. Это была она! Прекрасная Аленка! Нет, нет! Не Елена Зарубина, которой сейчас должно быть за тридцать. Это была та самая Аленка, которая в сильной злобе уходила из общежития в далеком 91-м. Да, я тогда был похож на этого несчастного парня, прилюдно опозоренного. Разве достоин я был тогда ТАКОЙ женщины! Вот и получил свою рыбоподобную Катю — вечно холодную, вечно молящуюся и постящуюся и всем все прощающую. Все и всем, кроме своего единственного мужа. Но теперь я своего не упущу! Нет! Это судьба!
Девушка тем временем слегка успокоилась и с интересом смотрела прямо мне в глаза.
— Какой забавный симпатичный папик! — сказала она наконец. — Любовь с первого взгляда? — На губах незнакомки играла ироничная улыбка.
Я медленно подошел к ней и, ни слова не говоря, положил ей свою левую руку на талию, а правую на грудь и поцеловал прямо в губы — горячо и страстно. Девушка замерла лишь на секунду, но затем ответила не менее страстно. Рука незнакомки легла мне на грудь, затем медленно начала опускаться, остановилась в районе брючного ремня и скользнула вниз. Такой пытки я уже вынести не смог, резко отстранившись от девушки. На меня с восхищением смотрели два огромных глаза небесно голубого цвета.
— Какой ты классный! — только и смогла вымолвить незнакомка. — Меня зовут Даша.
— Денис, — ответил я хриплым голосом. — Друзья зовут меня Дэнис.
— О’кей Дэнис! — Улыбнулась Даша. — У тебя есть какие-нибудь идеи на сегодняшний вечер?
— Все мои идеи вот в этой очаровательной головке, — я положил девушке ладонь на затылок.
— Блин! Как приятно встретить настоящего мужика! А то практически у всех мысли о вечере тоже сосредотачиваются в головке, только в другой, — последовал грубый смешок, а я просто-таки расхохотался. Какой тонкий юмор был у моей новой знакомой! — Поехали в First, а?
— Куда?
— Это клуб, открылся сравнительно недавно. Классное место, но там фэйс-контроль суровый. Меня лишь однажды пустили с одним миллионером, а так обычно дают от ворот поворот без объяснения причин.
— Давай попробуем. Попытка не пытка, не получится, поедем в другой клуб — в чем проблема, милая?! В принципе, ни один клуб не достоин принять в свои вонючие стены такого ангела, как ты!
В благодарность за комплимент Даша нежно поцеловала меня в щеку, у меня натурально вырастали крылья за спиной.
— Кажется, приключения наконец-то начинаются, — сказала Даша, когда мы разместились на заднем сиденье такси. — У меня праздник сегодня.
— Какой же?
— Я официально зачислена в студентки МГИМО. Сегодня увидела свою фамилию в списках.
— Поздравляю! Оказывается, встречаются на земле девушки одновременно умные и красивые. Мне сильно повезло, я нашел одну из них! Кстати, Даша, ты школу в этом году закончила?
— А что, выгляжу старше, да?
— Нет что ты! Просто возраст цветка можно оценить, когда он растет или уже увядает. В период буйного цветения возраст роли не играет, и говорить о нем бессмысленно.
— Надо же, какой изысканный комплимент! Спасибо Дэнис. В свою очередь вынуждена признаться, что нечасто встретишь мужика с деньгами и при этом не слишком наглого, не слишком робкого, не жирного, не лысого, да еще и умного.
— Спасибо за комплимент, но свой кошелек я, кажется, еще не демонстрировал, — я действительно немного удивился.
— Да брось ты. То по тебе не видно. Вот эти скромные на вид часики, — прохладная рука мягко обхватила мое левое запястье, — кажется «Rado»? — Улыбнувшись, я кивнул. — Угу, и стоят они не меньше двух с половиной тысяч американских рублей. Так что под бедного тебе закосить не удастся, — закончила Даша с победной улыбкой.
— А ты неплохо разбираешься в часах. Наверное, не только в них? — я обнял новую знакомую за плечо, заглянув в глаза.
— Это точно. Особенно хорошо мне удается разбираться в мужиках, — шепотом закончила она и прильнула к моим губам.
Вдруг неожиданно, сквозь сладкую пелену поцелуя донеслись до меня строки в исполнении солиста группы Ария.
— Сделайте погромче, пожалуйста! — Обратился я к водителю, оторвавшись от Даши.
Ворвались в салон автомобиля строки, находящие самый живой отклик в моем сердце. Припев мы с Кипеловым исполняли вместе:
— Я свободен, словно птица в небесах, я свободен, я забыл, что значит страх, я свободен, с диким ветром наравне, я свободен, наяву, а не во сне! Да, Дашенька, я свободен, СВОБОДЕН!!! — закричал я.
Повинуясь какому-то безумному, нахлынувшему вмиг порыву, я сорвал с пальца свое обручальное кольцо и бросил его на пол. «Эти кольца, освященные только что на Престоле — там, где незримо Своей Плотью и Кровью присутствует Сам Господь Иисус Христос — да будут символом вашего единства — телесного и духовного до скончания ваших дней», — лицо отца Николая, венчавшего нас, всплыло перед глазами с такой отчетливостью, что я зажмурился и резко покачал головой из стороны в сторону. — Пошел ты, знаешь куда! — Сказал я вслух.
— Это ты мне? — раздался будто из другого мира голос Даши.
— Нет, милая, это меня образы прошлого одолевают.
— Ты с колечком-то не поторопился? Мне ведь, откровенно говоря, по фигу женат ты или нет, с кольцом или без.
— Нет, Дашенька, это надо мне, понимаешь?
— Да чего же не понять, измаялся мужик. Ну ничего, я тебя полечу, — на голову легла мягкая ладошка, а перед лицом раскрылось бездонное море голубых глаз.
Мы вышли из такси на противоположной от клуба стороне и отправились к центральному входу. Дорогу нам перегородила припарковавшаяся на зарезервированном месте новенькая BMW 5-й серии. Распахнулась водительская дверь, и наружу вышел Мишка Дорошин.
— Миша, ты ли это?! — остолбенел я.
— Дэнис! Привет, дорогой! — Сразу узнал меня давний университетский приятель. — Ты здесь какими судьбами?
— Да вот с дамой решили вечерок скоротать. Кстати, познакомьтесь. Даша, моя знакомая. Михаил — давний университетский друг.
— Очень приятно, — улыбнулась Даша.
— Очень приятно. Вы, Дашенька, уверен, сегодня станете самым ярким украшением нашего клуба.
— Постой, Миша, ты имеешь какое-то отношение к First?
— Да, я один из его соучредителей. Так что пойдемте скорее внутрь, чего-нибудь выпьем!
Миновав охрану, мы отправились в зону для VIP-гостей. Мигом явился официант, и мы сделали заказ. Михаил выпил с нами рюмку коньяку и ретировался, сославшись на дела.
— И где же обучалось будущее российского бизнеса? Искренне горю от любопытства. — поинтересовалась Даша, как только он ушел.
— Физфак МГУ.
— Да ты шутишь? — искренне изумилась девушка. — А как связаны бизнес и физика?
— Ну, думаю, ты догадываешься, сколько наше государство платит физикам? — она кивнула, ухмыльнувшись. — Вот. У нас училось немало людей с большими амбициями. Кто-то сегодня делает неплохую карьеру ученого, но за границей, кто-то осваивает финансовую ниву здесь в России.
— Забавно, забавно.
— Кстати, мы отвлеклись! У тебя же сегодня праздник. Выпьем же за будущее отечественной дипломатии! — поднял я рюмку с водкой.
— Спасибо, Дэнис. Я правда очень рада, просто груз с плеч упал. Удалось поступить на бесплатное отделение, большая удача. Маман обещала в этом случае купить машину, так что скоро обзаведусь колесами.
— Ты живешь с родителями?
— Нет, меня воспитывали бабушка с дедушкой, но последний год я живу в квартире, подаренной мамой — надоели их постоянные нравоучения. А у мамы своя жизнь. Она у меня, понимаешь, птица свободная. Ну не будем о ней. Расскажи о себе лучше.
— Ты знаешь, много интересного рассказать не смогу. Тружусь начальником отдела в рекламном агентстве. Бизнес идет неплохо. Сегодня вот праздновали день рождения директора. У нас офис на Чистых Прудах, где я тебя и встретил. Женат… Был до сегодняшнего дня — повисла пауза.
— А с женой чего? Кстати, Дэнис, если не хочешь, можем не трогать эту тему, но если тебе лучше выговориться, то давай, я вполне спокойна по этому поводу.
— Да, пожалуй, что выговориться надо. Понимаешь, мне кажется, что семьи-то у нас нет уже давно. Мы стали чужими друг другу, в постели вместе не спим, тем для разговора общих нет. Мы читаем разные книги и смотрим разные фильмы. Вернее сказать, что я смотрю и читаю, а жена нет. Все мои друзья — это мои друзья, а у жены практически нет своего круга общения.
— Она у тебя монашка что ли?
— Угу, почти. Мы, понимаешь ли, верующие… Ну по крайней мере были. То есть я был, а жена все молится и постится.
— У-у-у-у-у, как сурово! — посерьезнела Даша. — Так ты хочешь сказать, что она тебе не давала, а ты и бабу себе не завел?
— Ага.
— Ни фига себе! Да ты с ума сошел! Да как так жить можно? Я вот уверена, что «ни дня без оргазма» — очень неплохое жизненное кредо. И сколько все это у вас продолжается?
Мой мобильный ожил первыми аккордами пятой симфонии Бетховена. Это была жена. Раньше, когда она звонила, играла музыка из бардовской песни «Милая моя, солнышко лесное…». Но это уже в прошлом. Сегодня жена звонит, как судьба, нежданно и навязчиво стучащаяся в дверь.
— Да, — хмуро ответил я.
— Дениска, ты где?
— В Караганде! Ты забыла, что сегодня мы празднуем Серегин день рождения?
— Чего грубишь-то? Я просто звоню узнать, во сколько тебя ждать.
— Ложись спать, я приеду поздно, — не дожидаясь ответа, я прервал связь.
— Так о чем мы? — спохватился я после долгой паузы. Даша не успела и рта открыть, как телефон ожил вновь. Я сбросил вызов и выключил звук. — Так, о чем…
— Я спросила, долго у вас с женой дипломатические отношения?
— А, ну да, года полтора. Ну год точно.
— Дэнис, знаешь что, ну его в баню этот клуб. Поехали ко мне, а? — удивительно, но при всей откровенности этого приглашения в ее глазах не было пошлости или вульгарности. Взгляд Даши был искренне ласковым.
— Поехали, — одним махом решил я для себя последнее сомнение.
Вместе с официантом подошел Миша. Дэнис, уже уходите?
— Да, Миша, у нас на эту ночь очень большие и разнообразные, — Даша сделала здесь ударение, — планы.
— Понимаю, понимаю. И завидую! — улыбнулся приятель. — Рад был встрече, пока! — мы тепло попрощались и вышли на улицу.
У входа в клуб караулили несколько такси, так что уже через минуту мы лихо мчались по пустынным московским улицам. Проснулся мобильный, коротким виброзвонком сообщая о получении СМС-ки. Жена все никак не могла успокоиться: «Денис, милый, я чувствую, с тобой что-то происходит. Где ты? Я очень волнуюсь». Я неторопясь, испытывая удовольствие от каждого нажатия на кнопки, набрал: «Пошла ты на …». Отправив сообщение, я вдруг вспомнил, что за все семь лет супружеской жизни ни разу не употребил нецензурное слово в общении с супругой. «Ну и фиг с ней», — посетила голову злорадная мысль. Машина остановилась у подъезда сталинского дома, расположенного рядом со станцией метро «Кутузовская». «Да-да, магазин „Молоко“, телефон-автомат… Это было как будто в прошлой жизни», — невольно вспомнил я события семилетней давности.
— Дашуня, может чего к столу купить?
— Не надо, у меня все есть, пошли.
Мы поднялись на седьмой этаж и вошли в просторную двухкомнатную квартиру. В жилище была сделана основательная перепланировка и солидный качественный ремонт. Внушительных размеров гостиная, объединенная с кухней, немного приподнятой на подсвечиваемом снизу подиуме. Огромный совмещенный санузел с джакузи и роскошная спальня. Интерьер был выдержан в стиле хай-тек — металл, стекло, однотонные краски, галоген.
— Дэнис, свари кофейку, а я в ванную, — Даша скрылась в спальне. Пока я рылся в шкафах, хозяйка квартиры выпорхнула из комнаты. Из одежды на ней были только весьма символические трусики. В руках Даша держала шелковый халат. Я остолбенел от такого зрелища, однако даже самые откровенные вещи получались у Даши естественно. Странно, но я не чувствовал большой разницы в возрасте между нами — было легко и свободно. «Ну, Катя… Что скажешь? Куда мне засунуть твои теории о едином теле семьи, об ужасе измен и прочую чушь? Мне сейчас легко и свободно, я спокойно вспоминаю о тебе и с нетерпением ожидаю то, что сейчас должно произойти. Мне хорошо, совесть моя молчит. Я жалею лишь об одном, что очень долго оттягивал этот момент, я так соскучился по виду практически обнаженной любимой женщины, которая появляется на кухне, когда я варю кофе!», — эти мысли крутились в голове подобно патефонной пластинке, пока я хозяйничал у плиты. Стеклянный журнальный столик украсили две крошечные чашечки с дымящимся напитком.
Неожиданно навязчивый поток мыслей резко прервался. В полной тишине в голове появилась тихая, но отчетливая мысль: «Еще не поздно. Есть последняя возможность все изменить. Это просто — встать и уйти, аккуратно прикрыв за собой дверь», — и опять звенящая тишина. Я растерялся. Конечно, я уже не был тем неопытным молодым человеком, стоящим перед открытым холодильником с бутылкой водки в руке, в голове которого «общались» два человека: один требовал все же выпить водки в период подготовки к Причастию, другой — тихий и скромный — советовал от этого воздержаться. Да, конечно, я понимал откуда эта мысль.
— Нет, я не уйду, — тихо, в голос ответил я. «Пластинка» закрутилась в голове вновь.
Даша выпорхнула из ванной в шикарном шелковом гарнитуре, ничего не скрывавшем, откровенном и зовущем. Она присела ко мне на колени, обняла за шею и поцеловала. Страсть накрыла меня с головой, и мы упали на огромный мохнатый белый ковер, покрывавший большую часть гостиной.
— Даша, моя Даша, как мне хорошо с тобой, — шептал я любимой на ухо, когда все закончилось. Я нежно прижимал ее обнаженное тело к себе. — Я давно уже не испытывал ничего подобного, поверь!
— Да, Дэнис, верю. Мы с тобой, поди, всех соседей разбудили, еще кто-нибудь милицию вызовет, — усмехнулась Даша. — Ты знаешь, на полу лежать все же немного неудобно. Я бы все-таки выпила кофе, а ты, если хочешь, можешь сходить в душ. Там на вешалке найдешь мужской халат, бери смело.
Я поднялся и стал собирать свою раскиданную одежду.
— Да оставь ты это, я приберу.
— Хорошо, — я оставил в руках только белье.
— А трусы-то тебе зачем в душе, чудо?! — Даша расхохоталась. — Оставляй все и иди!
Я рассмеялся в ответ, но на душе весело не было. Что же за гадкая вещь жизнь?! Ну почему, когда, кажется, что вот это и есть самый счастливый момент жизни, обязательно присутствует какая-то непонятная грусть-тоска? Отчего-то вспомнилась жена. Зачем?! «Да оставь ты меня!» — Мысленно умолял я, забираясь под упругие струи душа. Из ванной я вышел облаченный в легкий мужской халат. Прохладный полупрозрачный шелк приятно холодил обнаженное тело. Даша, устроившись на диване, раскладывала на журнальном столике какие-то предметы.
— Чего готовим? — Присел я радом, поцеловав Дашу в щеку.
— Готовлю дорогу в сказку. — На столике расположилось овальное зеркало в серебряной оправе, рядом лежали две серебряные трубочки, кредитная карта и вычурная табакерка. — Ну что, приступим? — Загадочно улыбнулась Даша.
Она открыла табакерку и высыпала горстку белого порошка на зеркальную поверхность. Затем золотой «Визой» ловко сформировала четыре «дорожки» и сунула мне в руку одну из трубок.
— Первым будешь?
— А что это? — вопрос был риторическим, я все прекрасно понял. Ни разу в жизни я не употреблял наркотиков и искренне считал, что сия проблема людей моего возраста уже не беспокоит. Однако же… Вот оно. Мне реально предлагают «нюхнуть» кокаин, а я не вижу резонов отказываться.
— Ты, что, ни разу не нюхал кокс? — Даша была похожа на ребенка, которого взрослый попытался нагло обмануть.
— Откровенно говоря, нет, — я слегка покраснел.
— Ну и отлично! Делай как я! — Даша вставила узкий конец серебряной трубки в правую ноздрю, зажав при этом левую, и лихо вдохнула первую дорожку. Другой ноздрей она вдохнула вторую. — Ну, давайте джентльмен, не отставайте от дамы, — продолжила она с блаженной улыбкой на лице.
Я вдохнул две оставшиеся дорожки. Нос начало щипать, а вслед за этим мощный скрытый заряд счастья разорвался внутри. В сто раз прекрасней стало все — и эта изумительная квартира, а главное улыбающаяся Дашутка, сидящая напротив! Мысли опережали возможность говорить, сдержать этот поток радости, рвавшийся изнутри, было невозможно:
— Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость, — самозабвенно декламировал я, — Как же там, как же дальше, а да, это, это, вот! — Иною кажется мне Русь, иными — кладбища и хаты. Прозрачно я смотрю вокруг и вижу, там ли, здесь ли, где-то ль, что ты одна, сестра и друг, могла быть спутницей поэта. Что я одной тебе бы мог, воспитываясь в постоянстве, пропеть о сумерках дорог и уходящем… — в эту длинную паузу я постарался сделать загадочное лицо, — христианстве[4]! — комнату наполнило наше дружное громкое ржание.
— Ну иди же ко мне, милый, иди ко мне!
Все опять случилось на мохнатом ковре гостиной, потом мы перебрались в спальню. Черное постельное белье, хитрая подсветка помещения и зеркальный потолок создавали ощущение нереальности и сказочности происходящего. Мы периодически добавляли «волшебного» порошка сначала, вдыхая его через серебряные трубочки, а потом просто — втирая мизинцем в десны. Сколько продолжалось это безумие, я не знаю, но в какой-то момент, при наплыве очередной волны наслаждения, сконцентрированной внизу живота и готовящейся вырваться ошеломляющим вихрем наружу, я закричал:
— Да, Аленка! Да! Да! Да!
Даша отдышалась и легла рядом.
— Денис, твою жену зовут Лена?
— Нет, ее зовут Катя, а почему ты спрашиваешь?
— Ты только что назвал меня Аленкой.
— Да? — смутился я. — Прости, наверное случайно вырвалось.
— Нет проблем. А кто она?
— Первая любовь.
— Расскажешь?
— А тебе интересно?
— Ну так… В общем да, — улыбнулась Даша.
— Ну… Познакомились мы в поезде, когда я ехал из Питера в Москву поступать в Университет. Потом долго не виделись. Встретились снова через несколько лет, был бурный роман, а потом она от меня ушла к моему приятелю. — Даша усмехнулась.
— Как всегда. А что потом?
— Потом она решила убить своего мужа, а свалить все на меня, но я чудом выкрутился. Чудом… — что-то больно кольнуло в груди. Даша неожиданно вскочила с кровати.
— Погоди, а муж этой Лены не банкир, случайно?
— Ага, мой одногруппник, а что?
— Ё моё! Так ты, случаем, не мой папашка?! Фамилия твоей Лены — Зарубина? — Даша резко побледнела.
— К-к-как? — только и смог вымолвить я. — Так ты Дарья Зарубина? Блин… Погоди, ты когда родилась-то?
— В 89-м, зимой.
— Ну слава Богу! — у меня отлегло от сердца. — Мы с твоей мамой познакомились в 87-м летом, но тогда между нами ничего не случилось, а потом встретились снова уже в 91-м.
— Ух… Ну спасибо, успокоил. А вообще классно! Вот маман ошарашу, рассказав про тебя!
— Даш, не надо, а? — меня бросило в пот. — Это будет слишком.
— Что, боишься? — Даша откровенно веселилась. — Не переживай, маман до меня дела нет, хорошо хоть денег дает, квартиру вот эту подарила, да мне больше и не надо. Главное, что в мою жизнь не лезет.
— А как у нее сейчас дела?
— Погоди-ка, дядя, да ты еще не забыл мою мамочку что ли?
— Нет, Даша, мне просто любопытно.
— Ладно, ладно. Тогда ей удалось выпутаться. Кто-то неожиданно умер, кто-то замолчал по собственной инициативе. Дело в отношении нее прекратили, и она вступила в законное владение банком. Продолжила заниматься и наркотиками.
— Ты и об этом в курсе? — удивился я.
— В курсе! А откуда, ты думаешь, я беру такой классный кокс? — потрясла она в воздухе серебряной коробочкой. — Кстати, у нас еще много билетов в сказку. Может продолжим? — Прохладная ладошка легла мне на грудь.
— Даша, погоди, так ты покупаешь наркотики у матери?!
— Ну не у нее, конечно, у ее компаньонов в этом бизнесе. Мама и сама не прочь немного поторчать, а я что — лысая? Для меня главное, что качество гарантировано, и все совершенно безопасно. Так что не боись! После кризиса 98-го года банк, конечно, сильно сдал позиции, которые так и не вернул, но маман хватает. Слушай, я сейчас обижусь, ты про меня совсем забыл! Хочешь, покажу, откуда еще можно начать «волшебную дорогу», — откровенная улыбка не портила лица девушки.
— Ой, ты хочешь совсем уморить старого мужчину! — усмехнулся я в ответ.
— О! Ты не стар, ты супер стар! — мы оба рассмеялись.
Я проснулся, когда солнце было почти в зените. Часы на мобильном показывали половину двенадцатого дня. В голове было слегка туманно, но все же не настолько тяжело, как это часто бывало после бессонной ночи. Гораздо хуже было на душе. Я в полной мере ощутил всю истину поговорки о скребущихся кошках. Идеи о том, что сейчас делать, в голове отсутствовали. Даши рядом не было, из-за двери раздавалось позвякивание посуды и шум льющейся воды. Первым делом я позвонил в агентство и, узнав, что верный зам Саша на рабочем месте и со всем справляется, предупредил, что сегодня на работу не приду.
Накинув халат, я вышел в гостиную. Даша готовила завтрак. Я подошел и, нежно обняв ее за талию, поцеловал в щеку.
— Неужели это для меня?
— Для нас. А что тебя так удивило?
— Я уж и не помню, когда в последний раз кто-то готовил мне завтрак.
— Правда что ли? — Даша опешила. — А что жена?
— Ну у нас вроде как было принято, что завтрак готовлю я. Так что…
— Ну ни фига себе! Не накормить утром мужика, который так самоотверженно трудился в постели! Это же какой стервой надо быть! Слушай, а может, она у тебя фригидная или вообще лесбиянка?
— Даш, не порти настроение, давай лучше о чем-нибудь веселом поговорим, а?
— Ну, как хочешь. Наливай себе сок — апельсиновый, я только что выжала, — показала она на запотевший графин, наполовину заполненный соком, на поверхности плавали кубики льда.
— Я лучше умоюсь сначала, лады?
— Давай, только недолго, уже почти все готово. Да, в шкафчике рядом с раковиной найдешь запечатанные зубные щетки — бери любую.
Быстро приняв душ, я вышел из ванной. Журнальный столик в гостиной был уже накрыт. Его украсили дымящийся омлет, поджаренные тосты, мясная нарезка, сыры, фруктовый салат, круассаны и много баночек с джемами.
— Какое великолепие, — только и смог вымолвить я.
— Да ладно тебе, обычный завтрак. Ты чай или кофе?
— Давай чай. С бергамотом есть?
— Обижаешь! — В конце стол украсила запотевшая бутылка шампанского и два тонких высоких фужера. — У нас сегодня завтрак праздничный? — лукаво улыбнулась Даша. — Джентльмен откроет бутылочку?
Взяв бутылку в руки, я оценил вкус хозяйки дома — это было итальянское просеко. С «Советским» шампанским я распрощался уже давно, а французский брют был на мой вкус слишком сухим. Просеко же было выше всяческих похвал. Я наполнил бокалы:
— Дашутка, за тебя и за наше знакомство!
— За знакомство! — мы чокнулись и почти залпом осушили бокалы.
— Какой кайф! — вырвалось у меня.
— А то! Ты давай, налегай на еду, а то все остынет.
— Слушай, Даш, а что это за необычные тосты, я таких не пробовал? — удивился я, продегустировав румяный кусочек хлеба, нежный и вкусный.
— О, это моя бабушка готовила такие гренки. Одно яйцо смешиваешь с несколькими столовыми ложками молока, чуть-чуть солишь, добавляешь немного сахара и кладешь в эту смесь белый хлеб. Не размачивая слишком сильно, быстренько выкладываешь на средне разогретую сковороду, смазанную сливочным маслом. Как одна сторона поджарилась, переворачиваешь на другую, закрываешь крышкой и убавляешь огонь. Готово!
— Восхитительно! — похвалил я хозяйку, покрасневшую от удовольствия.
— Ты сегодня что собираешься делать? — спросил я, когда мы утолили голод и не торопясь потягивали чай.
— Хотела заняться шоппингом. Видишь ли, у меня путевка в Турцию, улетаю через три дня. Надо немного обновить летний гардероб.
— Через три дня? — растерялся я. — А как же мы?
— А что мы? — Даша искренне не понимала причину моего недоумения.
— Ну в смысле, я бы не хотел с тобой расставаться вот так сразу.
— Слушай, Дэнис. Давай мы с тобой договоримся. Вот все эти вздохи, заламывания рук, сцены ревности и прочее дерьмо не для меня. Встретились, познакомились, замечательно покувыркались в постели — чего еще надо? Замуж я не собираюсь, поскольку еще ребенок, не наигралась пока, — Даша пошленько ухмыльнулась, — а лишних проблем мне не надо. Получится — пообщаемся с тобой еще, нет — найдешь себе другую. Таких Даш в Москве — пруд пруди. Я рада, что показала тебе, как можно и нужно жить. Хоть за это мог бы быть благодарен.
— Спасибо, — уныло произнес я. — Так у тебя какие-то планы на вечер есть?
— На вечер есть, а вот день могла бы провести с тобой, — Даша пересела ко мне на диван и обняла за шею. — Выступишь спонсором, а? — я ничего не успел ответить, мои губы закрыл жаркий поцелуй и мы опять повалились на пушистый белый ковер…
Часов до шести вечера мы бродили по лабиринтам огромного торгового центра, переходя из одного роскошного бутика в другой. У Даши был отменный вкус, но она, кажется, абсолютно не обращала внимания на ценники примеряемой одежды. Моя кредитная карта имела лимит в пять тысяч долларов, но его едва хватило, чтобы удовлетворить аппетиты юной знакомой. С каждой купленной вещью она радовалась как ребенок, нежно обнимая меня. Я же испытывал двойственное чувство: да, мне нравилась Даша, с сильной внутренней дрожью я вспоминал о сегодняшней ночи, но было какое-то не вполне понятное тяжелое чувство в груди, да и девушка оставалась для меня загадкой…
Обратно мы поехали на такси. Тихой трелью ожил мобильный телефон.
— Алло?
— Добрий вечер. Мог бы я по-говори-ить с … как это… ах вот! С Дэнисом Заречьиным? — раздался в трубке голос с сильным акцентом.
— Да, добрый вечер, слушаю вас. Может быть вам удобнее разговаривать по-английски? — спохватился я.
— Нет, нет, чтьо ви! Или мой русский так плёх?
— Нет, я вас прекрасно понимаю.
— Да, так вот… Я хотель уточни-ить, тот ли это Дэнис, которий семь лет назад, выкущаль все запас спиртное гостиница Националь, избиль всех сотрудник клуб на Новий Арбат и потом сильно пачкаль машин частний извозчик? — при этих словах я сильно напрягся. «Что бы это могло значить?» — пронеслось в голове.
— Кто вы, и что вам надо? — мой голос мгновенно похолодел.
— Ну я же спросиль?
— Я не собираюсь обсуждать эту тему! — отрезал я и прервал разговор. Через полминуты телефон зазвонил вновь, определился тот же незнакомый номер, что и в прошлый раз.
— Ты чего ко мне пристал, урод?! — Закричал я в трубку, не дав собеседнику сказать и слова. — Пошел ты…
— Дэнис, Дэнис… Как тебя прятать и от бандитов спасать, так «Стас, дорогой, помоги», а как все закончилось, так и забыл старого друга? Не стыдно?!
— Стас! Ты?! Ну разыграл! Ты где?!
— Я в Москве, Дэнис.
— Отлично, где мы встретимся?!
— Сегодня не смогу. Я только из Шереметьево, прилетел на симпозиум, чтобы сделать доклад. Завтра утром мое выступление, а ближе к вечеру самолет. Мы сможем увидеться только завтра в обед, если, конечно, ты не слишком занят и сможешь уделить время несчастному макароннику.
— Стас! О чем разговор! Где и во сколько?!
— Сможешь подъехать к Президент отелю в половине второго?
— Не вопрос! А связаться с тобой можно по этому телефону?
— Да, это мой итальянский номер. По нему меня можно и в Италии найти. Ну, Дэн, до завтра?
— До завтра, Стас!
— Давний приятель? — поинтересовалась Даша.
— Да, Стас Смилянский. Во многом благодаря ему я выпутался из той гнусной истории семь лет назад. Он вот уже пять лет трудится в университете Генуи в Италии. Все это время мы лишь обменивались письмами по электронной почте. И тут такая радость — увидеть заморского жителя живьем!
Таксист высадил Дашу, нагруженную фирменными пакетами и коробками, на Кутузовском. Девушка решительно отказалась отвечать на мои вопросы относительно ее сегодняшних планов на вечер, а также отвергла предложение проводить ее до квартиры. Частник повез меня дальше — на Фрунзенскую. На душе стало совсем плохо. Как теперь появиться перед женой, что ей сказать, что отвечать на ее вопросы? Былая решимость уйти от жены куда-то делась. Вопросы типа «а кому я нужен?» и «а куда я пойду?» оставались без ответа. Да и невозможно было вот так разом вычеркнуть все семь лет нашей совместной жизни, ведь было в ней хорошее, много хорошего…
С сильным внутренним напряжением я открыл входную дверь. Жена стояла в спальне перед иконами, держа молитвослов в руках.
— О, Пистимея на молитве! — оригинально пошутил я.
Катя, ни слова не говоря, закрыла дверь в комнату перед моим носом.
— Ну и фиг с тобой, — пробормотал я.
Холодильник бережно хранил для меня почти полную бутылку джина «Бифитер» и достаточно тоника. Смешав коктейль, я переоделся и устроился в гостиной перед телевизором, включив «МузТВ». На экране в рэперском экстазе кривлялись незнакомые негры, когда в комнату вошла жена.
— Денис, тебе не кажется, что нам надо поговорить? — голос ее был на удивление спокоен.
— Валяй, — я отключил звук. Движение темнокожих тел на экране стало напоминать жуткую шаманскую пляску.
— Ты изменил мне этой ночью? — Катя смотрела мне прямо в глаза.
— Да. Я тебе изменил. И получил от этого громадное удовольствие, — голос мой слегка дрожал. Я понимал, что сейчас, в этот самый момент происходит что-то непоправимое.
— И ты считаешь это нормальным?
— Да. Я не могу жить без физической близости с женщиной, извини. А у нас с тобой ничего не было последние года полтора.
— Десять месяцев.
— Что? — не расслышал я последнюю фразу, сказанную очень тихо.
— Десять месяцев, — повторила Катя. — Ты в последний раз вспомнил, что твоя жена еще и женщина — молодая, заметь, женщина ровно десять месяцев назад. Больше ты об этом не вспоминал.
— Ты хочешь сказать, что это я виноват?!
— А кто, Денис?
— Чего?! — почти закричал я. — Ты же сама постоянно постишься, регулярно меня отфутболивая!
— Денис, не передергивай. Да, я стараюсь воздерживаться от супружеских отношений в постные дни и еще немного сверх того, что положено, но ты же знаешь, ради чего я это…
— А мне надоело! — грубо перебил я жену. — Понимаешь? НАДОЕЛО! Надоело получать отказ в грубой форме, когда ты просто берешь и отпихиваешь мою руку.
— Ну это же неправда, — глаза жены округлились. — Впрочем, это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Что ты намерен делать сейчас?
— А ничего! Просто жить. Жить так, как мне нравится.
— Но ты же должен понимать, что семьи у нас в таком случае не будет.
— Ага. Я это понимаю.
— Ну, спасибо хоть за то, что не стал юлить и изворачиваться. Я все же надеялась, что билет мне придется сдать. Оказалось, напрасно.
— Какой билет?
— Завтра я улетаю на Кипр. Майкл подтвердил, что его предложение по работе остается в силе. Знаешь, — повисла напряженная пауза, — я все же надеюсь, что ты одумаешься. Знай, несмотря ни на что, я дорожу нашей семьей, я буду за тебя молиться.
— Угу, помолись, чтобы у меня потенция увеличилась. Это очень актуально в сложившихся обстоятельствах.
— Денис, что с тобой? Как ты можешь?! Ты… — голос жены предательски задрожал, глаза наполнились слезами, и она убежала в спальню.
Изрядно выпив, вечером я забылся глубоким сном, но уже часа в три ночи проснулся словно от толчка. Все тело сотрясала крупная дрожь: такого сексуального возбуждения я не испытывал никогда ранее. Мне нужна была Даша. Я хотел ее каждой клеточкой своего тела. Понимая, что делаю глупость, я схватил телефон и набрал Дашин номер. Мне никто не ответил. Я набрал номер снова. После третьего сигнала раздались прерывистые гудки. Следующие мои попытки связаться с Дашей пресекал голос бездушного автомата: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Голова горела огнем, было невозможно ни лежать, ни сидеть. Я отправился в ванную и влез под холодный душ. Одевшись, я осушил полный стакан виски. Стало немного легче. Уснуть удалось только на рассвете. Около десяти утра я проснулся с сильной головной болью. Жена уже уехала в аэропорт. Первым делом я набрал номер Даши. Она ответила не сразу.
— Алло, — сонный голос был явно недоволен.
— Дашутка! Что ты со мной сделала? Я спать не могу без тебя!
— Дэнис, ты что ли?
— Ага!
— Что, столбняк замучил?
Я рассмеялся в ответ.
— Даш, мы сегодня увидимся?
— Вечером вряд ли. Знаешь, я сегодня буду мотаться по делам, но в обед заскочу домой, подъезжай ко мне часикам к двум. Сможешь?
— Договорились! — Я сходил в душ, с аппетитом позавтракал и поехал на работу. «Жизнь одинокого холостяка явно имеет свои преимущества», — подумал я тогда, совершенно не представляя, что это будет последний день, проведенный мною на свободе…
У себя в офисе я находился формально, поскольку все мысли были в небольшой уютной квартирке на Кутузовском в обществе очаровательной блондинки. Кое-как промаявшись до половины второго, я поехал к Даше.
Я ехал в такси, когда зазвонил мобильник.
— Алло, — ответил я недовольно. Разве кто-то имел право отрывать меня от мыслей о самой прекрасной девушке на свете?!
— Дэн, ты где? Ты не забыл, что мы договаривались встретиться? — это был Стас. Кровь прилила мне к лицу.
— Стас, прости засранца! Я, понимаешь, тут… Короче, в двух словах не объяснишь… Ну ты понимаешь…
— Дэн, с тобой все в порядке?
— Да, все отлично, просто обстоятельства…
— Так ты не сможешь приехать?
— Нет, Стас, не смогу, извини.
— Очень жаль, — сник собеседник. — Ну смотри… Я свободен до четырех, так что…
— Да, да, Стас, конечно, обязательно! Ну ты давай, звони, если что!
Я уже рассчитался с водителем и быстрой походкой входил в подъезд.
— Сюрприз! — раздалось из-за открывающейся входной двери, и Даша предстала передо мной в костюме Евы, притворно стыдливо прикрываясь ладошкой.
Все было еще более страстно, чем в прошлый раз. Через час мы лежали на широкой кровати в спальне, поставив между собой маленький поднос с кофейными чашками и легкой закуской.
— Ну как тебя встретила жена? — ехидно поинтересовалась Даша.
— Нормально. Я ей все рассказал, она собралась и уехала. Улетела на Кипр. Сегодня.
— Класс. Так ты теперь свободный мужчина. Нравится ощущать себя в новом качестве?
— Еще как! Даш, а почему я к тебе не могу сегодня ночью приехать? Или приезжай ты ко мне?
— Дэнис, мы, кажется, с тобой договорились: никакой ревности, обязательств и прочего. Так?
— Так, но…
— Вот и давай не будем трепать друг другу нервы. Свободные отношения двух свободных людей.
— Даша, а ты меня любишь? — вырвался неожиданный вопрос. Даша расхохоталась.
— Ну, а как же. Да и ты меня, смотрю, тоже, — прохладная ладошка легла мне на живот…
Домой я приехал около пяти. Делать было решительно нечего, и я решил почитать купленный недавно детектив. Часам к девяти я приготовил ужин, поел, основательно «заправившись» любимым коктейлем, и к полуночи забылся беспокойным сном сильно нетрезвого человека.
В эту ночь все повторилось вновь, только с новой силой. Тело горело огнем, невероятное сексуальное возбуждение накатывало волнами. Ничто и никто мне не был нужен, кроме Даши. Ради того, чтобы ощутить ее обнаженное тело в своих объятиях, я готов был пожертвовать всем — буквально всем на свете. Руки лихорадочно набрали ее номер.
— Алло, — ответил бодрый игривый голос. — Дэнис, это опять ты?
— Дашуня, милая, я не могу без тебя. Можно я приеду прямо сейчас?
— Да ты с ума сошел. Слушай, Дэнис, ты меня уже заколебал со своим столбняком. Могу тебе предложить номер телефона классной конторы. Там девочки по вызову — очень приличные, поверь. Либо воспользуйся старым проверенным способом. Напомнить каким? — Даша рассмеялась.
— Дашунь, мне нужна только ты, я не м…
— Дашенька, ты где там пропала, я соскучился и сгораю от нетерпения, — раздался в трубке, в отдалении голос немолодого мужчины.
— Кто у тебя, с кем ты? — голос мой внезапно охрип. Трубка ответила гробовой тишиной — разговор прервался. Я попытался набрать номер снова, но Даша отключила телефон.
Далее я действовал, находясь во власти какого-то темного чувства, накрывшего меня с головой. Наспех одевшись, я выскочил на улицу и поспешил к машине. Ключей от машины в кармане не оказалось. Ну и ладно, поймаю извозчика. С этой мыслью я побежал к Комсомольскому проспекту. Путь до Кутузовского занял не более пятнадцати минут. Дорогу в подъезд мне преградила металлическая дверь с кодовым замком. Звонить в домофон было бессмысленно, равно как и ждать, пока кто-то выйдет из подъезда или войдет внутрь — часы показывали половину четвертого ночи.
Посмотрев на табличку с номерами квартир этого подъезда, я набрал на домофоне двузначное число. Пошел вызов. Через минуту заспанный голос ответил:
— Кто там?
— Милиция, откройте дверь. Нас интересуют ваши соседи двумя этажами выше, они не отве…
— Вот им и звоните, — прервали меня на полуслове и положили трубку.
Я набрал номер соседней квартиры. Никто не ответил. В подъезд я попал с пятой попытки. Мне ответил тихий старческий голос. Бабушка поверила моей легенде и безропотно открыла дверь. Не пользуясь лифтом, я вихрем взлетел на седьмой этаж и утопил кнопку звонка.
— Кто там? — это была Даша.
— Даша, это я, Денис, открой, нам надо поговорить!
— Ё-мое! Да ты обалдел! Езжай домой, завтра поговорим.
— Открывай, стерва! — я несколько раз громко ударил ногой в дверь. — А то сейчас разбужу всех соседей!
— Хорошо, хорошо, не ори, — дверь открылась. — Что тебе надо? — Даша стояла на пороге, преграждая мне вход в квартиру.
— Кто у тебя? Что это за мужчина?
— Тебя это не касается. Езжай домой немедленно. Иначе мы больше никогда с тобой не увидимся. Я все тебе объяснила в первый день нашего знакомства.
— Я не уйду отсюда, пока не узнаю, что этот мужик делает в твоей квартире, — я грубо оттолкнул Дашу и ринулся внутрь. — Где он? — громко сказал я, стоя в гостиной и озираясь по сторонам.
— Вы меня ищите, молодой человек? — мужчина лет пятидесяти стоял в дверях, ведущей в спальню. Он был среднего роста, подтянутый. Лицо, которое вполне можно назвать красивым, было спокойно, но властный колючий взгляд карих глаз немного охладил мой пыл.
— Это моя девушка! — выпалил я. — Что вы здесь делаете?
— Это ваша жена?
— Нет, но…, - осекся я.
— Вы давно знакомы?
— Мы знакомы третий день, но…
Дашин гость откровенно рассмеялся.
— Дашенька, какая прелесть! — незнакомца, похоже, всерьез забавляла эта ситуация. — Молодой человек, вы все же уже не юноша. Пора научиться контролировать свои поступки. Давайте не будем устраивать ненужных сцен. Отправляйтесь восвояси, а завтра и решите все проблемы ваших непростых взаимоотношений, — он опять ухмыльнулся. — А то прямо Шекспир у нас здесь получается.
— Нет, дядя, это ты сейчас соберешься и уйдешь отсюда, — сказал я, стараясь придать своему лицу самое грозное выражение, на которое был способен, и медленно двинулся в сторону соперника.
— Ух, ни дать ни взять Отелло! Твою мать, такой вечер испоганил, гаденыш! — мужчина выхватил из правого кармана халата небольшой револьвер и взвел курок. Даша тихо ахнула, прикрыв рот рукой, мы же застыли друг напротив друга. — Считаю до трех, — незнакомец и не думал шутить, — первый выстрел в воздух, а второй сразу тебе в лоб. Не забывай, что ты ворвался в чужую квартиру, сынок.
— Нет, не надо, Кирилл! — Даша кинулась к незнакомцу и схватила его за руку, держащую револьвер.
— Дарья, уйди! — Кирилл попытался высвободить руку, но Даша повисла на ней всем телом. На какой-то момент незнакомец потерял меня из поля зрения. Я бросился вперед и вывернул руку Дашиного любовника, в которой был зажат пистолет. Раздался выстрел. Дашин любовник медленно оседал на пол. Пуля вошла ему в правый глаз. Я стоял в полном оцепенении, зажав в руке злополучный револьвер. Звенящую тишину разорвал женский крик.
«Ну что, герой, счастье твое оказалось совсем недолгим», — иронично-грустно прозвучала в голове отчетливая мысль.
Даша убежала в спальню. Я положил пистолет на барную стойку и налил в стакан виски. В голове был полный сумбур, мысли наталкивались одна на другую. Вспомнилась Катя, которая сейчас, наверное, мирно спала в уютной спальне на средиземноморской вилле, вспомнился отец, Соколов. Стоп! Александр Иванович! Заместитель главного прокурора России — это тот человек, который лучше всего сможет помочь в данной ситуации. Я достал из кармана мобильный и нашел номер давнего друга.
— Алло. Денис, что случилось? — ответил Соколов взволнованным голосом. — Что-то с Катей?
— Нет, Александр Иванович. Со мной. Я человека убил.
— Господи, помилуй! Где ты сейчас?
— На Кутузовском, в одной квартире.
— Так, сейчас мы прервемся. Я одеваюсь и еду к тебе, перезвоню из машины.
Мой телефон ожил через пять минут.
— Да, Александр Иванович.
— Давай теперь по порядку: что за квартира, адрес, кого ты убил и при каких обстоятельствах. Быстро, четко, ясно. Слушаю.
От одного голоса Соколова я почувствовал себя увереннее.
— Я у своей м-м-м-м… знакомой, — Соколов тактично не стал ничего уточнять, и я продиктовал адрес. — Убит ее любовник. У нас вышла ссора. Ну, в общем я его застал ночью в этой квартире, приревновал и потребовал отсюда убираться, а он вытащил пистолет. Потом возникла потасовка, пистолет случайно выстрелил, пуля попала ему в глаз. Вот и все, собственно.
— Я правильно понял, что ты приехал ночью в квартиру, а он уже был там?
— Да, именно так.
— Тебя, поди, и пускать не хотели.
— Да, я слегка поскандалил…
— Ты трезв?
— Был почти трезв, но вот сейчас налил себе виски для успокоения.
— Придурок! Блин, какой же ты придурок! — такого от Соколова в свой адрес я никак не ожидал услышать. — Прекрати немедленно!
— Хорошо.
— Кто погибший?
— Не знаю.
— Так узнай, твою мать! — рявкнул Александр Иванович.
Даша сидела на кровати в спальне, мерно раскачиваясь вперед-назад. Ее взгляд был прикован к какой-то точке на противоположной стене. Из-за закрытых губ слышался тихий утробный стон.
— Александр Иванович, хозяйка квартиры в прострации. Думаю, я ничего не смогу сейчас выяснить.
— Ладно, не суть. Я уже подъезжаю. Впусти меня.
Через пару минут зазвонил домофон. Я нажал на кнопку, открывающую дверь подъезда, и распахнул дверь в квартиру. Соколов взбежал по лестнице. Он был одет в элегантный летний костюм кремового цвета, на лице не было и следа недавнего сна. Он прошел в спальню, на секунду остановившись рядом с трупом, и вернулся, держа в руках солидную корочку красного цвета.
— Скверные дела, Денис. Ты убил депутата Московской Областной Думы.
— Александр Иванович, но почему я убил?! Я же пытался у него пистолет из руки вырвать, а он сам нажал на курок. Это просто несчастный случай!
— Денис, Денис. Ты как был ребенком, так им и остался. Несчастный случай — это то, что ты при живой жене оказался в квартире любовницы и грохнул здесь своего соперника! В этот раз ты попал конкретно. Думаю, на Кипре отсидеться не получится. Так! Насколько я понял, милицию пока никто не вызвал. Хорошо. Соколов набрал номер, представился, сообщил суть случившегося и продиктовал наш адрес.
Минут через пять, в ходе которых я кратко описал все произошедшее в этой квартире, раздался звонок в дверь.
— Что-то они слишком быстро, — пробормотал Александр Иванович, открывая входную дверь. В квартиру, подобно разъяренной фурии, вбежала Аленка — Елена Зарубина — и остолбенела, глядя на меня:
— Ты?! Вы?! — перевела она взгляд на Соколова. — Что здесь происходит? Где моя дочь?!
— При чем тут ваша дочь? Что вы-то здесь делаете?! — Александр Иванович был изумлен не меньше. — Денис, я ничего не понимаю! Что она здесь делает?! — он почти кричал.
— Ну, я, это… В общем, Даша, с которой я, это… ну познакомился, ее дочь. Аленка, она в спальне сейчас, — перевел я взгляд на Лену.
— Это абзац! — только и смог вымолвить Соколов.
— О Боже! — Зарубина увидела труп. — Кирилл Семенович, как же это?
— Вы знакомы с убитым?
— Это не важно, — Лена попыталась пройти в спальню, но Александр Иванович успел схватить ее за руку. — Куда? Садитесь вот здесь в уголок, — показал он на одно из кресел, — и сидите тихонечко, пока очередь не дойдет до вас.
— По какому праву вы здесь командуете? — Аленка почти кричала.
— По праву представителя органов власти, находящегося на месте убийства! — отрезал Соколов.
В квартиру позвонили снова. Заместитель прокурора резко встал и открыл дверь, в которую стремительно вошли пятеро мужчин. Они сухо поприветствовали друг друга. Трое сразу занялись делом. С двумя другими Соколов отошел в сторону. Через минуту Александр Иванович представил мне одного из пришедших:
— Денис, это Виктор Александрович Колосов, следователь прокуратуры. Он будет вести твое дело. С ним можешь быть откровенен, как со мной, он на твоей стороне и постарается сделать все, что возможно в данной ситуации. — Я молча кивнул. — Сейчас ты расскажешь Виктору Александровичу все как было и подпишешь свое объяснение. Все ясно? — я опять кивнул. — Отлично, садитесь вот здесь за барной стойкой.
Я описал следователю произошедшие события, он все записал, задав несколько уточняющих вопросов. После этого, читая текст, я заметил, что там были некоторые неточности, на которые и указал Виктору Александровичу.
— Да, все верно. Так надо. Подписывайте.
Я повиновался.
— Александр Иванович, мы закончили, — обратился следователь к Соколову. Тот подошел к нам в сопровождении другого мужчины среднего роста с характерным колючим взглядом представителя касты оперов.
— Сергей, — обратился он к нему, — вот наш горемыка-подследственный. Объяснения он дал, думаю, его лучше увезти побыстрее от греха подальше. Вдруг у убиенного депутата оперативно отыщутся солидные заступники. Нам здесь еще какого-нибудь ФСБ не хватало.
— Иваныч, не вопрос. Куда везти?
— Может, к вам на Петровку в ИВС[5]?
— Можно, но долго держать там не фонтан, сам понимаешь.
— Ну, на сутки можешь поместить в одиночку?
— Без проблем.
— Так, Денис, — наконец вспомнили обо мне, — ты поедешь с Сергеем Викторовичем. На свободе тебя сейчас оставить никак нельзя. Более того, лучше тебе посидеть у нас, чтобы не забрали в другое ведомство. Я к тебе приеду, как только смогу. Разговаривать ты можешь либо со мной, либо с Колосовым, либо с Сергеем Викторовичем. Со всеми другими ты нем как рыба. Понял? — я молча кивнул. — Все. Езжайте с Богом!
В этом было что-то фантастическое. Вот так легко, как-то буднично Соколов отправил меня в тюрьму. Я решительно не понимал, что происходит. В один миг все рухнуло, в один миг! «В первый ли раз такое с тобой происходит?» — проснулся робкий внутренний голос. Да уж. Эти мысли рвались наружу, но я всеми силами старался запихнуть их обратно. Да, я прекрасно понимал, в чем причина моих бед. Как и тогда, семь лет назад, моя жизнь круто изменилась ради того, чтобы я сделал что-то главное. Да, определенно я стал жить не так, как надо. Но что делать? Проблема в том, что я уже другой человек. Да, тогда я только открывал для себя Бога, я с удивлением видел, что молитва приносит свои плоды, замечал явные чудеса, происходящие в жизни. Сегодня я знаю и то, что нельзя быть христианином наполовину. Невозможно по четным дням помнить о Боге, а по нечетным жить так, как хочет тело. Любая настоящая любовь жертвенна, а любовь к Богу — особенно. Но я не хочу нести свой крест. Я устал от тех обязанностей, которые должен исполнять христианин. Устал! Устал от ограничений, от необходимости жить по заповедям, а не так, как хочется. Я смотрю на своих сослуживцев: абсолютно неверующих и живущих при этом легко и свободно. Что же делать? Да, тогда, в тот тяжелый период мне помогала молитва, но как обратиться к Богу сейчас? Как?! Я почти физически ощущал стену между собой и Господом. Нет, я не достоин, я Его предал, я не могу взывать к Нему, увы… Будь что будет. В конце концов, я получаю то, что заслужил! С такими мыслями я и пересек черту, отделяющую свободный мир от «места заключения» — автомобиль въехал на территорию здания на Петровке. Мой спутник за всю дорогу не проронил ни слова. Молча мы покинули салон автомобиля, шли по каким-то коридорам, пока я не оказался в камере.
— Не волнуйся, здесь тебя никто не тронет, — сказал Сергей Викторович на прощание, и тяжелая металлическая дверь, громко лязгнув, отрезала меня от мира свободных людей.
Сильно болела голова, я ощущал дикую усталость, но сон не приходил. Стоило только закрыть глаза, как передо мной вставало лицо убитого с развороченной пулей глазницей. «А ведь ты убил человека!» — вертелась в голове мысль. Ее невозможно было прогнать, она вместе с навязчивым видением изматывала меня все сильнее. В какой-то момент я завыл в голос и стал биться головой об стену. Физическая боль слегка отвлекла от боли душевной. Это длилось недолго. Скоро все началось снова.
Солнце уже поднялось. Косые лучи пробивались сквозь толстую решетку, падая на грязный серый пол. За дверью слышался какой-то шум, он медленно приближался к моей камере, пока не открылось квадратное окно в двери, и хмурый молчаливый человек в бело-сером халате поставил алюминиевую кружку с лежащим на ней куском хлеба и миску с каким-то варевом. Настал и мой черед познакомиться с тюремной баландой. Есть ее было решительно невозможно.
— Наверное, пока невозможно, — иронично произнес я. Не зная здешних порядков, я на всякий случай вылил баланду в «очко» в углу камеры и вымыл миску, после чего снова забрался на кровать, медленно жуя казавшийся совершенно безвкусным хлеб.
Мне показалось, что прошло несколько дней, перед тем как дверь камеры отворилась. На пороге стоял Соколов. Он внимательно посмотрел на меня.
— Денис, так нельзя. Что с тобой? Чего ты так раскис? — давний друг присел рядом на кровать.
— Что со мной? Да так, ничего. Сегодня ночью я убил человека, а сейчас вот сижу в камере. Все прекрасно. Вот сейчас вы меня еще порадуете чем-нибудь. Я прав? — я, наконец, посмотрел Соколову в глаза. Тот быстро отвел взгляд. — Ну вот видите, прав!
— Денис, в любой ситуации нельзя раскисать. Тебе придется бороться, а для этого нужны силы.
— Бороться с кем? Все мои беды закономерны и справедливы. Я получаю то, что заслужил. Так что против рожна лучше не переть.
— Прекрасно, что ты это понимаешь. Тогда тем более не стоит унывать. Наказание, какое бы оно ни было, не может быть бесконечным. Наша же задача, чтобы ты не получил лишнего. Понимаешь?
— И это говорит мне заместитель Генерального Прокурора России?
— Да, Денис, именно так. Я же не виноват, что, решив совершить первое в своей жизни убийство, ты выбрал депутата?
— Ну да, юмор в стиле места, где мы находимся, — усмехнулся я.
— Ладно, Денис, давай соберись, и я расскажу тебе новости, — я молча кивнул. — Как я и предполагал, депутатский корпус встал на уши и требует крови. Твоей, естественно. К счастью, удалось свести дело к бытовухе, коей оно и является, а то горячие головы пытались из тебя чуть ли не киллера сделать.
— Блин, да что у меня за планида такая! Второй раз на те же грабли! — стукнул я в сердцах кулаком по коленке.
— Ну, Денис, ты явно преувеличиваешь. В прошлый раз на горизонте еще и бандиты мелькали. Здесь все проще. Слава Богу, что убиенный не депутат Думы Государственной, а то бы сидел ты сейчас в Лефортово. Так-то. Ну ладно, идем дальше. Пока для тебя все складывается неплохо. Даша Зарубина дала выгодные тебе показания. По сути она рассказала все как есть: ты воспылал ревностью, прискакал выяснить отношения, а тут ее второй любовник. Но вот твоя бывшая знакомая Леночка, похоже, решила взять реванш. Там история такая. Дочка, так сказать, общалась с пожилым джентльменом, который помогал банку мамаши. Как сказал бы классик: «O temporal o mores!» — я поморщился словно от зубной боли. — Угу, о твоем удивительном умении выбирать баб мы поговорим отдельно. Так вот, пока Даша не собирается тебя топить, у них с Еленой даже маленький конфликт получился. Видимо, молодой девушке не очень-то хотелось общаться с немолодым депутатом. Однако вполне вероятно, что мамаше удастся надавить на дочь. И если та изменит свои показания, то тебе придется туго. Постараемся, чтобы этого не произошло.
— Что мне светит, Александр Иванович?
— Врать не буду, Денис. В сложившихся обстоятельствах, если ты получишь условный срок — это будет чудо. Для тебя самая подходящая статья — это превышение пределов необходимой обороны, до двух лет. Возможно, еще причинение смерти по неосторожности — 109-я, до трех лет. Главное, отмазать тебя от статьи об умышленном убийстве, которую сейчас раскручивают защитники депутата. Конечно, им очень трудно будет это сделать, ведь вы не были знакомы. Но многое здесь зависит от показаний Даши.
— Понятно. Александр Иванович, как там отец, уже в курсе?
— Ага. Я ему позвонил утром, сообщил. Он уже летит в Москву. Кстати, завтра утром переведем тебя в Бутырку.
— Что?! — я не мог поверить своим ушам. — Зачем?
— Так, милый мой, подследственному, коим ты сейчас являешься, положено сидеть в СИЗО. А лучше Бутырки на сегодняшний день ничего предложить не смогу. Ты не волнуйся, там есть неплохие камеры, где сидят по двое — трое, в основном, по экономическим статьям. Нормальные люди, никакой уголовщины. В камере телевизор, холодильник и прочие блага цивилизации. А здесь в одиночке ты гикнешься. Ладно, Денис, мне пора. Один тридцатипятилетний оболтус задал проблем, — Соколов наконец улыбнулся. — Кстати, как тебе баланда?
— Охренеть какой деликатес. Всю жизнь мечтал попробовать! — огрызнулся я.
— О! Вот это уже неплохо. Злость лучше апатии. Да, так я тебе поесть принес, — только сейчас я обратил внимание на объемный целлофановый пакет, принесенный Александром Ивановичем. — Ты жене не хочешь позвонить? — лицо Соколова вмиг посерьезнело.
— Лучше дайте телефон на работу позвонить.
Соколов молча протянул свой мобильник. В очередной раз я «порадовал» директора нашего агентства.
— Дэнис, ну как же так? Зная тебя, поражаешься вдвойне. Что за злой рок висит над тобой?
— Ох, Серега, как говорится в известном фильме, «кабаки и бабы доведут до цугундера» — это про меня. Вы там без меня справитесь?
— Да куда мы денемся? Ты, кстати, неплохо все организовал, зам у тебя толковый, так что отдыхай. Тебе помощь нужна?
— Пока нет. Мне помогает Зам. Генерального Прокурора России.
— Шутишь?
— Серьезно.
— И что, ты хочешь сказать, что с такой крышей ты еще не на свободе?
— Ну… Я, видишь ли, случайно убил депутата Областной Думы.
В ответ последовало многоэтажное ругательство.
— Дэн, прости, но больше мне сказать нечего.
— Ага, мне тоже. Ладно, Серега, пока. Постараюсь держать тебя в курсе моих дел.
— И все же, почему ты не хочешь поговорить с женой? — не унимался Соколов, пряча телефон в карман.
— Ох, не сыпьте соль на рану! Что я ей скажу? Катенька, дорогая, я тут замочил любовника своей любовницы, а теперь сижу в тюрьме? И что потом? Если она плюнет на меня и не приедет, что будет вполне справедливо, мне будет хуже вдвойне. Если же она прилетит и придет ко мне на свидание, то будет хуже втройне. Как ей в глаза смотреть? Да и не разобрался я еще до конца в своей личной жизни. Многое надо обдумать.
— Ну по крайней мере времени для этого у тебя будет вагон.
— Вы издеваетесь?
— Ничуть. Из любой ситуации надо стремиться извлечь пользу. Ты же понимаешь, что наказаний без вины не бывает. Кстати, там в пакете найдешь молитвослов. Ты это занятие, поди, уже давно подзабыл?
— Откуда вы знаете?
— Денис, об этом нетрудно догадаться, судя по тому, что ты творишь в своей жизни.
— Да уж… Знаете, не нужен он мне пока, — я кивнул на молитвослов, который Соколов держал в руке. — Не могу я молиться, понимаете? Не могу!
— Вот это ты зря, — Соколов враз посерьезнел. — Ты пойми, без молитвы в такой ситуации у тебя шансов почти никаких. И я не смогу тебе помочь! Денис, опомнись!
— Александр Иванович, не терзайте душу, а?
— Хорошо, дело твое, но молитвослов возьми. И вот еще, — протянул Соколов крошечный пластиковый флакончик, — это Крещенская вода. Договорились?
— Я молча кивнул и спрятал все во внутренний карман ветровки.
Мы обнялись на прощание, и я опять остался в одиночестве. Домашняя еда, заботливо приготовленная супругой Соколова, слегка приподняла настроение.
«Ну что, Денис Григорьевич, нравится? Как тебе „вольная жизнь свободного мужчины“? — губы тронула кривая усмешка. — Ох, ну какой же ты баран!»
Соколов пешком отправился в Прокуратуру. Через полчаса его ожидал разговор с непосредственным начальником — Генеральным Прокурором. Он понимал, что разговор будет не из приятных. Эту беседу нельзя проиграть, иначе судьба Дениса будет в высшей степени незавидной. Отношения с Генеральным откровенно не складывались последние пару лет. Александр Иванович догадывался, что его просто хотят выжить — в кресле заместителя главный прокурор страны хотел видеть более покладистого человека. Соколов не пытался всеми силами удержаться на своей должности. Напротив, он часто спрашивал себя, зачем ему все это надо? Уйдя на «вольные хлеба», он мог без труда найти спокойную работу, которая приносила бы гораздо больше денег. Нет, ни деньги и ни грозная «корочка» удерживали его. Соколов не работал, он служил, ощущая себя частью системы. Он не мог сдаться и уйти, оставив подчиненных на произвол судьбы, бросив дело, которому отдал лучшие годы своей жизни. Это было бы неправильно, несправедливо, неразумно. Неразумно с точки зрения общего дела, а не его собственного кармана и положения.
Александр Иванович не торопился. По Успенскому переулку он вышел на Малую Дмитровку, где стоит дивный храм Рождества Пресвятой Богородицы в Путинках. По уже устоявшейся привычке Соколов всегда старался перед важным делом или разговором зайти в церковь и попросить помощи Божией. Через пять минут он бодро шагал в сторону Прокуратуры.
— Здравствуйте, Семен Аркадьевич, — с улыбкой поздоровался Соколов.
— А, Александр Иванович, добрый день, проходите, присаживайтесь, — Генеральный был серьезен и деловит, он не стал утруждать себя, оставшись сидеть в любимом кресле. Соколов сел за длинный стол, образующий со столом хозяина кабинета букву Т. — Что интересного расскажете? — начал начальник издалека.
— А вам, наверное, скучно, Семен Аркадьевич? Вы позвали меня, чтобы я вас развлек?
— Я бы не советовал вам грубить, Соколов!
— А я бы очень хотел, чтобы наши отношения были деловыми. Я, поверьте, очень занят, и у меня нет никакого желания ходить здесь вокруг да около. Вы вызвали меня, извольте сообщить по какому вопросу, — улыбка вмиг сошла с лица Александра Ивановича.
— Ах вы заняты! Ну конечно, опять оказалась в беде ваша священная корова. Ой, пардон, дойная корова. Так? Александр Иванович?
Соколов молча смотрел в глаза начальнику.
— Что молчите? Или не понимаете о чем речь? Так я вам освежу память. Речь идет о Заречине и об убийстве депутата. Что, в первый раз вам удалось отмазать киллера от заслуженного наказания, хотите провернуть дело вновь?
Соколов в голос рассмеялся.
— Ой, ой! Вы меня уморить решили, Семен Аркадьевич?! Денис Заречин — профессиональный киллер! С таким подходом мы за полгода искореним всю нашу преступность!
— Хватит разыгрывать здесь цирк! — рявкнул Генеральный. — Извольте объяснить ваш пристальный интерес к этому делу!
— А что здесь объяснять? Убит депутат Областной Думы. Разве вам этого мало?
— Вы хотите сказать, что не знакомы с обвиняемым в убийстве?
— Нет, я не собираюсь этого скрывать. Да, мы давно знакомы, но я не вижу в этом никаких препятствий, чтобы держать это дело на контроле. Хочу вас информировать, что дело веду, естественно, не я, а следователь Колосов. Кстати, один из лучших специалистов.
— Это я понимаю. Вы решили обеспечить домиком на Кипре и вашего друга Колосова?
— Что за грязные намеки?! — повысил голос Соколов.
— Ой, только не надо изображать из себя невинную овечку. Значит так! Все материалы вы передадите другому следователю, фамилию я назову позже, и будете держаться от этого дела как можно дальше. Вам все понятно?!
— Ну что же, вы сами начали разговор в таком тоне. Первое — по поводу недвижимости на Кипре. Если вы хотите как-то связать ту виллу Заречина-старшего, на которой я иногда бываю, со мной, то, скажу откровенно, замучаетесь это делать. Я же в свою очередь могу назвать вам очень интересные адреса, — Соколов вынул из внутреннего кармана пиджака электронную записную книжку и через несколько секунд зачитывал информацию. — С какой страны начнем? Ну конечно! Вы предпочитаете Штаты. Итак. Флорида, Коралловая бухта, вилла Пасадена. Адрес зачитать? — Генеральный прокурор стал похож на краба, брошенного в кипяток: лицо мгновенно покраснело, а глаза, казалось, сейчас выпадут на стол. — Не будем зачитывать, я понял, — Александр Иванович удовлетворенно кивнул. — Идем дальше. Лондон. Ну понимаю, какой же порядочный человек не имеет недвижимости в этом оазисе первоклассного образования! Итак, что у нас здесь? Квартирка. Скромная такая, на пять спаленок всего. Ну, скромность украшает государственного служащего. У вас, кажется, сын? Скоро школу заканчивает в Москве. Думаете, учить его где — в Кембридже или Оксфорде? Только там ведь дорого все стоит. Надо деньги приличные на счету иметь. Ох! А вот и счет есть у нас. Банк Halifax, номер продиктовать? — на хозяина кабинета было больно смотреть. Всем своим видом он демонстрировал, что Александр Иванович уже достиг своей цели. — Это ошибка, Семен Аркадьевич, непростительная ошибка оформлять такую недвижимость и банковские счета на своих родственников. Я понимаю, вы типичное дитя совка. Доверять каким-то там трастовым компаниям очень сложно. Особенно когда речь идет об огромных суммах. Но я ведь тоже не лыком шит. Ну, оборотень в кресле, что делать будем?
— Что вы от меня хотите?
— Да, собственно, ничего. Мы работаем, как и прежде. Я буду спокойно заниматься своим делом, а вы перестанете лезть в те вопросы, которые находятся полностью в моей компетенции. Например, дело Заречина. Договорились?
Генеральный тяжело дышал. Его взгляд горел так, что казалось, Соколов должен был вспыхнуть как свечка.
— Ваше молчание я расцениваю, как согласие. Мудрое решение. Всего хорошего, Семен Аркадьевич.
У двери кабинета Соколов обернулся:
- Мой вам совет: выпейте чего-нибудь от давления. И, если хотите жить спокойно, перестаньте брать взятки.
Александр Иванович вышел из кабинета и обратился к секретарше начальника:
— Люсенька, шефу что-то нехорошо, отнесите ему лекарство, пожалуйста.
Соколов шел к своему кабинету. На душе было противно. Он собрал компромат на своего начальника не от хорошей жизни: понимал, что рано или поздно придется защищаться. Более всего Соколов боялся ситуации, когда его попытаются заставить сделать какую-нибудь подлость. Сегодня информация пригодилась. Хотя Александр Иванович понимал, что шеф этого не простит никогда. Да, пока руки у него связаны, но с таким положением он не смирится ни за что. Надо теперь быть во сто крат осторожнее. Но сначала попытаться как-то прикрыть злополучное дело.
— Ох, засранец! — пробормотал Соколов, вспомнив о Денисе Заречине.
До своего кабинета зам генерального дойти не успел. В кармане мелодичной трелью ожил мобильник. Звонил Заречин-старший.
— Добрый день, Гриша.
— Саша, привет. Я у «Дядюшки Гиляя». Подойдешь?
— Буду через 15 минут.
Невеселой выдалась трапеза двух давних друзей. Отец Дениса был искренне уверен в том, что проблему удастся решить быстро, и Денис выйдет на свободу. Соколову пришлось разрушить его надежду. Григорий Александрович сильно сдал: под глазами легли темные круги, лицо осунулось, казалось, что он стал ниже ростом. Александр Иванович как мог, старался его утешить. Разговор явно не клеился. На следующий день Дениса планировалось перевести в Бутырку. От одного названия СИЗО Заречину стало нехорошо, и он полез в карман за валидолом.
— Неужели ничего нельзя сделать? — в который раз произнес Григорий Александрович, когда они вышли из ресторана и собрались прощаться. В его голосе отчетливо слышалось недоверие.
— Гриша, у тебя есть основания мне не верить? Ты прекрасно знаешь, что Денис для меня как сын.
— Саша, я тебе верю. Просто, насколько я понял, ты, говоря о возможности помощи моему сыну, оперируешь исключительно законными методами. Может, нам имеет смысл рассмотреть иные возможности?
— Да, Гриша, я всегда старался действовать в рамках закона. Но сейчас, поверь, я буквально иду по краю. Более того, это дело контролируется Генеральным Прокурором. Я не стал тебе говорить, но, видно, придется. Дело в том, что сегодня перед нашей встречей мне пришлось прибегнуть к натуральному шантажу своего непосредственного начальника. Сам понимаешь, какие теперь могут быть для меня последствия. Так что в этой ситуации в первую очередь ради Дениса нельзя преступать закон. Этого только и ждут, чтобы передать дело послушному следователю, который раскрутит парня на умышленное убийство. Ты этого хочешь?
— Саша, прости. Конечно, я не имею права тебе не верить. Прости, просто такая ситуация, что…
— Перестань. И не рви себе душу. Он, в конце концов, взрослый мужик. Прорвемся.
Следующая ночь также прошла без сна. Раньше я был уверен в том, что в тюрьме наверняка лучше всего сидеть в одиночке. Оказалось, что это просто кошмар, особенно в отсутствии каких бы то ни было средств развлечения: ни по телефону позвонить, ни музыку послушать, ни напиться! Однако острее всего ощущалось желание поговорить — хоть с кем-нибудь. Днем я очень обрадовался визиту к следователю. Допрос не занял много времени. Я подписал свои показания, после чего Виктор Александрович предъявил мне обвинение в превышении пределов допустимой обороны и постановление о заключении меня под стражу. Следователь постарался меня успокоить, сообщив, что пока никаких новых неприятностей не произошло. Вернувшись в камеру, я обнаружил стоящую на нарах объемную спортивную сумку. Сверху лежало письмо. Это было послание от отца. Он, как мог, старался меня утешить и подбодрить, но я ощутил, что и ему было очень муторно. В сумке лежали вещи. Мои вещи! Я сразу вспомнил свою квартиру, представил шкаф с аккуратно разложенной одеждой. Это было словно в другой — прошлой жизни… Я снова ощутил страшное одиночество. Идеально было бы забыться глубоким сном, но и это было невозможно.
Утром следующего дня, измученный и невыспавшийся, я очнулся от краткого забытья. С лязгом открылась дверь в камеру.
— Заречин, с вещами на выход!
Тяжело вздохнув, я вышел в тюремный коридор. Внутри, в районе солнечного сплетения, поселился ледяной комок. Неизвестность… Что может быть хуже?
Поплутав по московским улицам, машина въехала в мрачный двор. Меня повели по гулким хмурым коридорам. Сегодня я вспоминаю все происходившее тогда, как во сне. Отпечатки пальцев, флюорография, душ, личный досмотр и страшного вида толстенная многоразовая игла, которой некое человекообразное существо — женщина, судя по форме, взяло у меня кровь из вены. Наконец, все формальности были закончены, и меня вновь повели. Сердце сжималось все сильнее — впереди ожидает камера. Как меня там встретят, что будет дальше? Иногда накатывала такая паника, что просто хотелось выть.
Очередной лестничный пролет, очередной поворот за угол… Я уже окончательно запутался, следуя по тюремному лабиринту. Следующий коридор неожиданно оказался чище и светлее всех предыдущих. Здесь даже пахло иначе.
— Стоять! Лицом к стене! — скомандовал конвойный и загремел связкой ключей.
Дверь камеры со скрипом отворилась.
— Принимайте сидельца, — обратился конвойный к обитателям камеры.
Сглотнув комок в горле, я шагнул внутрь. За спиной с лязгом закрылась тяжелая металлическая дверь.
Представшая перед глазами картина запечатлелась в памяти настолько отчетливо, словно мой мозг сделал в тот момент качественное цветное фото. Стены, выкрашенные светло-серой масляной красной, темный пол неопределенного цвета. Два довольно больших окна с толстыми прутьями решетки. В камере было светло и чисто. Под окнами — три кровати. Одна из них явно ожидала меня, словно ежась голой панцирной сеткой. Слева от входа на простенькой тумбе стоял небольшой телевизор, а в дальнем углу белел металлическими боками холодильник. Рядом — журнальный столик и одно кресло. В нем вальяжно развалился один из моих сокамерников. Это был мужчина лет пятидесяти, слегка полноватый, почти совсем лысый. Остатки волос тронула благородная седина. Незнакомец был одет в новенький спортивный костюм. Мое появление оторвало его от чтения «Ведомостей». Он сложил газету и изучающе смотрел на меня.
Второй сиделец был моложе. Мы вполне могли быть ровесниками. Высокий, подтянутый, с короткой стрижкой. Все мое внимание сразу сосредоточилось на его глазах — серых и холодных. Резким движением отложив в сторону книгу, он стремительно соскочил с кровати и вразвалку подошел ко мне.
— Ну чё! Здороваться не учили?
— Добрый день, — мой голос предательски дрогнул.
— Думаешь, для тебя он будет добрым? — осклабился парень. — Матвеич, гляди, к нам очередного оптимиста прислали, — обратился он к своему товарищу, который в ответ лишь поморщился. — Ну что, парень, ты готов скрасить жизнь двум сидельцам?
— Каким образом? — кажется, начали реализовываться мои самые худшие опасения.
— Как каким? Неужто не догадываешься?
— Это беспредел. За что? — я был близок к панике, сердце бешено колотилось.
— О! Да ты у нас, оказывается, грамотный, и, типа, в понятиях разбираешься. А мы вот с Матвеичем беспредельщики. И что?
— Юра, оставь парня, на нем вон лица нет. Имей совесть! Любая шутка имеет свои границы, — подал голос мужчина, сидящий в кресле.
— Ну вот всегда так! Только решишь кого-нибудь безобидно разыграть, как Матвеич весь кайф обломает! — на лице недавнего противника сияла беззлобная радушная улыбка. — Ты не обижайся на нас, парень. Тут ведь от безделья с ума сойдешь. Расслабься, проходи, вот твои нары, — указал он мне на свободную кровать.
С громким вздохом облегчения я бросил скатанный в рулон матрас на голую панцирную сетку.
— Давай знакомиться, брателло. Меня зовут Юрий. Статья 188, часть первая. Очень надеюсь, что первая, — Юрий с улыбкой протянул руку.
— Денис. Денис Заречин. 107-я.
— Ух ты! Так ты у нас серьезный парень! Кого замочил?
— Депутата Московской Областной Думы.
Второй мой сокамерник при этих словах резко отложил газету.
— Интересно, молодой человек, очень интересно, и кто же этот несчастный? Да, простите, забыл представиться, Лев Матвеевич.
— Его зовут Кирилл Семенович Левин.
— Допрыгался, сука! — мой новый знакомый с искренней злорадной улыбкой грохнул кулаком о журнальный столик так, что тот покачнулся на хлипких ножках. — Денис, получается, что я ваш должник! Вы избавили меня от реализации планов мести этому человеку.
— Правда? Лев Матвеевич, а как вы с ним связаны?
— Это долгая история. Но попал я сюда по его милости. Попался как последний лох! Понимаете, я искренне поверил этому человеку, а оказалось, — в камере повисла длинная пауза. — Оказалось, что он соблазнил мою дочь, которой не было еще и семнадцати. Когда же я заявил ему, что прекращаю все совместные дела, то он просто посадил меня сюда. Так вот.
— Ну что же, — сказал я, присаживаясь на свою кровать, — в таком случае его смерть весьма характерна. Он погиб в квартире своей любовницы. Я, понимаете ли, решил устроить сцену ревности, он достал пушку, случилась потасовка, в которой он сам и нажал на курок. Пуля вошла ему в глаз.
— Ухарь! — подал голос Юрий, лежащий на своей кровати.
— Юрий, а что означает ваша статья? — спросил я.
— Слушай, Дэн, давай на ты, не могу терпеть этого выканья. А статья моя означает контрабанду. У нас фирмочка небольшая по поставкам продуктов питания. Вот мы и…
Речь Юрия прервало демонстративное покашливание Льва Матвеевича. Юрий тут же спохватился.
— Да, вот, короче, там все и приключилось.
— Ну, Денис, у вас из всех нас самая легкая статья, как это ни парадоксально.
— Это если меня не разведут на умышленное убийство, а то и еще похуже — исполнение заказа.
— Ну, молодой человек, если уж вы попали в такую камеру, то, надо думать, покровители у вас есть. Хотя, не скрою, дело у вас скверное. Ну да ничего. Вот, позвольте вас угостить.
Лев Матвеевич достал из своей тумбочки бутылку коньяка и рюмку.
— Не откажетесь?
— Спасибо, будет очень кстати. А вы не будете?
— Нет, я воздержусь, а Юра у нас на диете, — мой собеседник лукаво ухмыльнулся.
— Да, Дэн, я в завязке. В полной. Так что пей смело!
— Ваше здоровье, — коньяк приятно обжег пищевод, опустившись теплым шариком в желудок.
— Может, еще одну?
— Достаточно, огромное вам спасибо!
— Благодарю. Здесь принято говорить «благодарю», привыкай, Дэнис.
Мои друзья по несчастью вернулись к своим занятиям, а я начал обживать новую территорию.
Удивительно, насколько важным в жизни оказывается человеческое общение. Весь вечер мы проболтали с Юрой, который оказался забавным парнем. Он знал бесчисленное количество анекдотов и рассказывал их с невероятным артистизмом. Видимо, Лев Матвеевич не был благодарным слушателем, и все нерастраченное за месяц Юрино красноречие излилось на меня. Не помню, когда в последнее время я столько смеялся. Грустные мысли немного отступили и последующая ночь прошла гораздо легче. Мне удалось немного поспать.
На следующий день состоялось свидание с адвокатом, Дмитрием Петровичем. Я видел его однажды на корпоративной вечеринке, устроенной одним из папиных деловых партнеров. Это был грамотный специалист. Он не поведал ничего нового, лишь внимательно выслушал мой рассказ, задав несколько уточняющих вопросов. В камеру я вернулся с сумкой, набитой продуктами, но больше всего меня порадовал мобильный телефон. Теперь я имел связь. Юра и Лев Матвеевич в свою очередь обрадовались пополненному запасу нашего холодильника.
Ближе к вечеру я решил что-нибудь почитать, одолжив у сокамерников прочитанные ими книги и добавив к ним свои — переданные отцом. Когда рука коснулась молитвослова, меня словно ударило током. «Да ну его, все и так вроде идет нормально, а молиться я не хочу, не могу, да и не удобно здесь это делать при людях», — эта мысль, неожиданно пришедшая в голову, была слишком агрессивной. Такая настойчивость помысла была мне хорошо знакома, но я отогнал от себя тревожные мысли. Вот опять уже в который раз в своей жизни я поступил подобно страусу, спрятав голову в песок. Беда не заставила себя долго ждать…
Светлана Леонидовна уютно устроилась за угловым столиком в ирландском пабе аэропорта Шереметьево-2. Регистрация на рейс Москва-Милан и паспортный контроль были позади. Она уже совершила небольшой шоппинг в Duty Free и наслаждалась этими чудесными мгновениями перед посадкой на борт самолета, неспешно потягивая любимый ирландский кофе. В баре было на удивление малолюдно, и наша героиня погрузилась в сладкие грезы, в которых она путешествовала по изумительным миланским бутикам. Пожалуй, более ничто в жизни не приносило ей столько удовольствия, разве что это волшебное ожидание полета за границу, полета все равно куда, лишь бы подальше от этой грязной, некультурной страны, от этого хмурого вечно серого города и от этой опостылевшей жизни и давно надоевшей работы. Дело, которому раньше она отдавала всю себя, постепенно наскучило настолько, что пребывание на работе превратилось в тяжкую повинность. Как назло, в последнее время на работе дела стали идти все хуже, все больше внимания требовалось от Светланы Леонидовны, все большее раздражение вызывали часы, проведенные в офисе. Она еще не догадывалась, что вернется в Москву уже совсем другим человеком, для которого все прежние проблемы просто перестанут существовать.
В свои сорок семь лет Светлана Леонидовна выглядела максимум на тридцать пять. Подруги откровенно завидовали ей — современная свободная деловая женщина, получающая около полумиллиона долларов чистого годового дохода, который приносила ей сеть ювелирных магазинов. Они с завистью смотрели на череду ее регулярно сменявшихся любовников — молодых смазливых жеребцов, одним своим взглядом заставлявших подруг учащенно дышать. Светлана Леонидовна не переубеждала своих знакомых — пусть думают, что у нее все прекрасно. На самом деле ее не устраивало практически все в ее жизни, в том числе эти смазливые мальчики, лихо расходовавшие ее кровно заработанные деньги.
Скука… Именно она изматывала Светлану. Было время, когда жизнь кипела, переливаясь через край. Строительство нового бизнеса, отчаянные схватки с чиновниками, бандитами, конкурентами. Это был настоящий азарт! Светлана доказала всем, а в первую очередь самой себе, что она лучшая, избранная, она по-настоящему достойна того блестящего положения, которого добилась сама. Однако прошли годы, и все вокруг сильно изменилось. Уровень благосостояния Светланы Леонидовны на фоне новоявленных представителей столичной бизнес-элиты уже не был даже выше среднего. Многочисленные жены и подружки олигархов были не только значительно богаче, но и существенно моложе Светланы. Да, они получили свои деньги без труда, но кого из окружающих это волновало? Они были молоды, красивы, успешны и богаты. Перед ними преклонялись, им посвящали песни, их книги издавали огромными тиражами. Светлана Леонидовна же оказалась на обочине, из избранной стала посредственностью. Заграница для нее так и не стала вторым домом, вот и приходилось довольствоваться краткими наездами за покупками, а в промежутках между ними страдать от российской серости.
И еще раздражала Светлану дочь, которую воспитала умершая недавно бабушка. Дочь раздражала прежде всего своей ненормальностью. Она не просила денег, как другие дети состоятельных родителей, жила самостоятельно, но постоянно лезла со своим показным вниманием, донимала телефонными звонками, притворной заботой о самочувствии, делах и прочем. Неожиданно ожил лежащий на столике мобильный. «Легка на помине», — скривилась Светлана Леонидовна, отвечая на звонок.
— Алло.
— Мамочка привет. Ты как? Кажется, ты собиралась лететь в Италию?
— Да, дочь, собиралась. Вот сижу в аэропорту, скоро посадка.
— У тебя все в порядке? Что-то голос какой-то невеселый.
— Все в порядке. Просто ты отвлекла меня от приятных мечтаний о миланском шоппинге.
— Мамочка, ты не исправима! Ну ладно, счастливого пути, ангела-хранителя в дорогу!
— Нашла чего пожелать. Ты же знаешь, что я не верю твоим попам.
— Мам, ну чего ты злишься, а? — дочь была явно обескуражена. — Я же от чистого сердца.
— Ладно, мне пора идти, пока. — Светлана Леонидовна резко нажала на кнопку и со стуком положила телефон на столик. — Блин, как же она достала меня со своим православием. А все бабка! Вбила ребенку в голову всякую чушь!
В это время объявили посадку на миланский рейс, и женщина не спеша отправилась к выходу.
Неделя в Милане пролетела как один день, и уставшая, но счастливая Светлана Леонидовна аккуратно вела арендованную Audi A6 на север Италии в сторону горного озера Лаго де Гарда. Там ей предстояло провести в полной тишине и покое еще три дня перед возвращением в Москву, наслаждаясь чистым воздухом и дивными видами живописного курорта. Кроме того, бизнес-леди привлекало в этом месте полное отсутствие «совков» — именно так и никак иначе называла она своих соотечественников.
Разместившись в просторном двухкомнатном номере небольшого семейного отеля, построенного на берегу озера, Светлана Леонидовна занялась очередной примеркой купленных нарядов. В этом увлекательном занятии прошло время до ужина. Она выбрала наиболее подходящие времени года и ситуации обновки и надела их, предварительно аккуратно сняв ценники — потом их предстояло вернуть на место, чтобы в аэропорту не было проблем с возвратом налогов.
Довольная собой Светлана Леонидовна грациозно опустилась в кресло за угловым столиком гостиничного ресторана. Отсюда открывался великолепный вид на озеро и сказочный горный склон, так что дама заранее бронировала именно этот столик на все дни своего пребывания в отеле.
Этот мужчина резко выделялся среди остальных посетителей ресторана. Внимание привлекал надетый сверху льняной балахон странного покроя, но главное не в этом. Поражали глаза незнакомца — светлые, водянистые, слегка голубоватые, казалось смотрящие сквозь человека. От этого взгляда пробирало холодом. Мужчина был немолод, ему врядли можно дать менее пятидесяти лет. Голову покрывала копна кудрявых седых волос. Движения незнакомца были выверены и неторопливы, от всего его облика исходила внутренняя сила и уверенность. Этот человек так привлек внимание Светланы Леонидовны, что она непрестанно украдкой бросала на него взгляды. Тот в свою очередь будто этого не замечал, лишь один раз взглянув на одинокую незнакомку и заставив ее на время оцепенеть.
Сделав заказ и отложив меню в сторону, незнакомец, наконец, обратил внимание на бизнес-леди. Он радушно улыбнулся ей и слегка склонил голову. Светлана Леонидовна улыбнулась в ответ. Мужчина грациозно поднялся и не спеша направился к ее столику. Сердце дамы учащенно забилось. Она пыталась как-то упорядочить свои мысли: «Что случилось, почему этот мужик произвел на меня такое впечатление? Я не испытываю к нему никаких сексуальных чувств — мне никогда не нравились пожилые джентльмены. Почему же я так взволнована?» Мужчина тем временем подошел к столику Светланы Леонидовны и, улыбнувшись, произнес по-русски:
— Добрый вечер, мадам. Могу ли я пригласить вас за свой столик? Не откажите одинокому путешественнику в смиренной просьбе скрасить трапезу.
— С удовольствием, но может лучше вы пересядете ко мне? С этого столика самый лучший вид на озеро, — Светлана слегка заикалась, чего с ней уже давно не бывало.
— Ваше желание закон, — незнакомец грациозно опустился в кресло напротив. — Да, вы правы, вид отсюда просто изумительный. Будем знакомиться? Меня зовут Радош.
— Светлана.
— Светлана, — медленно повторил имя Радош, словно пробуя его на вкус. — Чудесное имя. Светлана… Оно вам очень идет. От вас словно исходит свет. Впервые встречаю женщину со столь высокой энергетикой. Уверен, люди привыкли вам подчиняться и наверняка испытывают от этого удовольствие.
— Наверное, — смутилась женщина. — По крайней мене у меня пока не было проблем с управлением коллективом. У вас тоже красивое и, главное, необычное имя. — Светлана Леонидовна только сейчас осознала, что совершенно не удивлена встрече с соотечественником в столь экзотическом месте.
— Да, конечно, это мое новое имя, в паспорте стоит другое, но я его стараюсь вспоминать тогда, когда это необходимо. Радош — это духовное имя, и именно так зовут меня все близкие люди.
В это время принесли закуски, и собеседники приступили к трапезе. Радош с аппетитом поглощал устриц, запивая их белым вином.
— Светлана, вы напрасно пренебрегаете морепродуктами. Они здесь просто замечательные. И, кроме пользы для тела, очень важны для души. Особенно устрицы. Конечно, питание не главное. Важнее всего находиться в духовной гармонии с миром и людьми.
— Радош, вы много говорите о духовности. Вы имеете в виду конкретную религию?
— Ой, мне бы не хотелось превращать столь чудесный ужин в проповедь, — улыбнулся мужчина. — Вы из Москвы?
— Да, а вы?
— Я бываю в Москве иногда.
— Радош, и все же, я чувствую, что вы не простой человек. По всей видимости вы исповедаете какую-то необычную религию. Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство?
— Ну что же… Если говорить коротко, то важна не столько конкретная религия, сколько сам метод — метод очищения и духовного обновления, а религию можно исповедовать любую. Вот вы, уверен, интересовались духовной стороной жизни человека.
— Да, конечно. Я последователь «великих учителей».
— О, да! Елена Петровна Блаватская достигла всех возможных человеку вершин духовного развития. Мне кажется, ей просто не было позволено открыть некоторые вещи. Она, сказав «А», не стала говорить «Б», которое ей, конечно, было известно, я в этом уверен абсолютно. Мы живем в удивительное время, когда всем истинным последователям «великих учителей» открывается тайное мистическое учение зоилогия, ранее доступное лишь единицам.
— Я не ослышалась, вы говорите о зоологии?
— Нет, это просто похожие слова, — улыбнулся Радош. — Я говорю о зоилогии — науке о жизни человека, о ее правильном устроении, исправлении и кардинальном сущностном улучшении.
— Как интересно! — глаза Светланы Леонидовны блестели, она совсем забыла о еде — нетронутая порция ризотто с маленькими каракатицами безнадежно остывала, стоя перед ней на столе.
— Я рад, что не ошибся в вас! С первого взгляда я понял, что передо мной великий человек, способный достичь невероятных вершин духовного совершенствования. За вас, Светлана, — Радош поднял бокал вина.
Светлана одним махом осушила свой бокал. Она откровенно растерялась. Впервые в жизни женщина встретила человека, которому смогла бы довериться полностью. Она так соскучилась по крепкому мужскому плечу. Можно сказать, что Светлана Леонидовна и не знала, как чувствуешь себя за спиной сильного мужчины. Удивительно, но у нее по-прежнему отсутствовали какие бы то ни было сексуальные чувства к новому знакомому. Скорее она представляла его отцом или наставником. Да! Наставник в данной ситуации было самым подходящим словом. Привыкшая командовать и повелевать она уже не могла сопротивляться Радошу, доверившись ему полностью, безоглядно. И произошло это не более чем за час…
— Но что это за наука, и где с ней можно познакомиться? — Светлана Леонидовна нарушила длинную паузу, повисшую за столом.
— О! Это великая наука. Впервые упоминания о ней ученые нашли в древнейших египетских манускриптах, датированных тысячелетиями до нашей эры. Уверен, что все египетские фараоны были талантливыми зоилогами. Однако все ученые, которые прикоснулись к этой тайне, погибли при загадочных обстоятельствах, унося великие знания в могилу. И в этом нам открывается истина! Тайна зоилогии не может быть открыта кому попало, ее достойны только избранные. Все великие люди человечества — пророк Магомет, Будда, Христос — были связаны с зоилогией в высшей степени посвящения. И, как я уже сказал, сегодня эта наука возрождается. Перед вами один из избранных, через которого действует провидение, сообщая достойным сокрытое знание.
Светлана Леонидовна слушала, не отрываясь от водянистых колючих глаз собеседника. Время от времени у нее пересыхало во рту, и она подливала в свой бокал белого вина.
— Суть же зоилогии на первый взгляд проста, — продолжал тем временем загадочный собеседник. — В ходе многочисленных реинкарнаций душа обрастает огромным количеством негативных ощущений, возникающих в тот момент, когда человеку причиняют зло. Эти ощущения — циклоиды, в дальнейшем начинают притягивать аналогичное зло. В средние века у вас на базарной площади украли кошелек, и на вас это событие произвело сильное отрицательное впечатление. Родился циклоид. В следующей жизни где-нибудь в революционной Франции вы лишились уже всего движимого имущества, будучи ограбленной разбойниками во время бегства из Парижа. И затем вас — русскую аристократку — большевики высылают из страны, конфисковав все имущество. И так далее до бесконечности. Циклоид растет, он ненасытен, в каждом новом воплощении он только умножает и умножает зло! А теперь представьте себе, что подобных циклоидов у одного человека могут быть тысячи! — над столом повисла пауза.
— Так вот оно в чем дело! — Светлана обхватила голову руками. — Все оказывается до неприличия просто! Вот откуда берутся наши горести и несчастья! Но как же избавиться от циклоида?
— А вот для этого и существует зоилогия. Ядро учения — методика ликвидации человеческих циклоидов. Здесь необходим контролер — специально обученный специалист, который начинает работать с вновь избранным. Избранный должен последовательно припоминать все негативные события своей жизни, когда кто-то причинял ему зло. Контролер же помогает сделать так, чтобы это событие стерлось из памяти. Как только это происходит, циклоид уничтожен. Раз за разом, сеанс за сеансом избранный продвигается к самому началу своей жизни, перемещаясь в период внутриутробного развития и далее — в свои предыдущие воплощения.
— Но это невероятно! Как же можно вспомнить себя в утробе матери?!
— Элементарно. В этом оказывает помощь контролер.
— Насколько я поняла это очень длительный процесс? — слегка опешила Светлана.
— Как вам сказать… Во-первых, все зависит от одаренности избранного. Во-вторых, важна цель, которую он ставит перед собой. Если речь идет о банальном улучшении качества жизни, развития памяти и творческих способностей, ликвидации проблем общения с окружающими и т. п., то достаточно избавиться от циклоидов, связанных с последней реинкарнацией человека, начиная с внутриутробного развития. В этом случае жизнь человека станет совершенной, но душа не застрахована от того, что в следующих воплощениях реализуются приобретенные ранее циклоиды, которые не проявились в этой жизни. Такой сокращенный курс может быть пройден за срок от одного до трех лет. А вот если человек хочет родиться совершенным в следующих воплощениях, став элитой общества, нужно потрудиться поосновательнее. Я вас не утомил, Светлана? — Радош мило улыбнулся, но взгляд его по-прежнему оставался колючим.
— Нет, что вы! Я чувствую, что в ваших словах кроется глубочайшая истина! Скажите, а могу я стать избранной?
— В вас есть много битого стекла, — задумчиво начал Радош, — но есть и свой алмаз. Ищите же его[6]! И, если найдете, то вы станете не просто избранной… Я это понял, впервые взглянув в ваши глаза. В любом случае, сегодня звезды приняли вашу душу в свои объятия. Я рад за вас! Искренне поздравляю! — Радош поднялся из-за стола, подошел к Светлане и, галантно склонившись, поцеловал ее руку. Светлана в очередной раз покраснела, ее взгляд блуждал, а на губах казалось навечно поселилась блаженная улыбка.
— Но когда я смогу начать занятия, и кто будет моим контролером?
— Контроллинг мы можем начать в Москве. Вы когда возвращаетесь в столицу?
— Через три дня.
— Вот и отлично. Завтра после обеда я уеду отсюда, но оставлю с вами одного из двух своих помощников. Вам не сложно будет оплатить его проживание и питание?
— Нет, конечно!
— Здорово. Тогда вы проведете эти три дня с пользой для дела, выполнив подготовительный цикл. Он рассчитан на неделю, но для вас эта задача вполне выполнима максимум за два-три дня. Так что по приезде в Москву мы сможем начать контроллинг. Первые — самые ответственные занятия — я лично буду вашим контролером.
— Спасибо, Радош! Я постараюсь оправдать ваше доверие!
— Я в этом не сомневаюсь, Светлана! — мужчина встал, и не сказав более ни слова, ушел. Какая-то неясная мысль кольнула Светлану, когда официант принес счет за их совместный с Радошем ужин, но она решительно отбросила ее. Она избранная!
Следующие три дня Светлана Леонидовна была счастлива как никогда. Главное, что она жила в предвкушении начала новой жизни, наполненной глубоким смыслом. Она всегда знала, что является особенным человеком. И вот настал момент истины! Скоро, совсем скоро она приобщиться к когорте избранных, она прикоснется к древнему тайному знанию и поднимется над серыми людьми, окружающими ее в повседневной жизни. Ее временный наставник Триш был галантен, предупредителен и очень немногословен. На все вопросы Светланы относительно учения, которое ей предстояло постичь, он отвечал одно: смертельно опасно узнать тайну раньше положенного времени, надо положиться на волю Радоша. Ее полностью удовлетворили такие ответы, она умела ждать. Ее жизнь наконец-то приобрела смысл. Она готовилась к началу контроллинга. Это было не просто. Триш постоянно давал ей разнообразные задания. Один день Светлана «раскачивала» свою память. С этой целью она ходила по улицам и подсчитывала количество встреченных ею людей — отдельно блондинов, брюнетов и шатенов. Ей приходилось держать в памяти три постоянно увеличивающихся числа. Вечером совершенно изможденная она сообщила Тришу результат и удостоилась восторженной похвалы. Оказалось, что еще ни разу избранный не смог с первого раза преодолеть барьер в триста человек, а у Светланы Леонидовны результат перевалил за тысячу. Более того, она сообщила Тришу четвертую цифру — количество людей, встреченных ею более одного раза. Она была счастлива! Такой интересной ее жизнь еще не была никогда! На следующий день задание было еще сложнее: она ходила по улицам и пыталась сопоставить увиденные предметы с конкретными воспоминаниями из своей жизни. Это могла быть самая простая ассоциация: берег моря и воспоминание о поездке в пионерский лагерь в Крым. При этом важно было вспомнить год, месяц и максимально точно название места, где происходило событие. Но более ценились сложные ассоциации. Например, Светлана увидела камень причудливой формы и вспомнила поездку на картошку в студенческие времена, где она нашла корнеплод очень похожей формы. Вечером она просто валилась с ног, а голова сильно кружилась. Триш внимательно слушал ее рассказ более часа, делая какие-то пометки в своем блокноте. В конце он искренне восторгался способностями Светланы в самых возвышенных тонах. Ученица была на вершине блаженства!
Светлана Леонидовна окунулась в занятия с головой. Вся ее прошлая жизнь, включая работу и подруг, казалась абсолютно лишенной смысла. Звонили заместитель с работы, дочь, подруги, но женщина просто не брала трубку. Она не видела в этих разговорах ровным счетом никакого смысла.
Наконец настал день возвращения в Москву. Светлана была словно в горячке: руки ее подрагивали, а щеки горели огнем. В аэропорт она поехала одна — Триш улетал позже из другого города. Впервые в жизни возвращение в Москву не было столь тягостным: здесь Светлану ожидала встреча с самым загадочным человеком на земле! Потянулись томительные часы ожидания звонка Радоша.
Он позвонил на следующий день, когда Светлана Леонидовна заканчивала рабочее совещание в своем офисе. Услышав в трубке голос Радоша, она резко встала из-за стола и приказала всем покинуть ее кабинет. Сотрудники недоуменно пожимали плечами, выходя из помещения. Дождавшись, пока закроется дверь, Светлана нетерпеливо ответила вновь.
— Добрый вечер, Светлана, — голос Радоша был спокоен, слова он произносил неторопливо, делая частые паузы. — Триш сообщил мне результаты ваших занятий. Скажу откровенно, я поражен. Вы оказались намного талантливее, чем я ожидал. Поздравляю, вас без всякого сомнения ожидает великое будущее.
Кровь резко прилила к лицу Светланы Леонидовны. Ей хотелось прыгать, танцевать, кричать во все горло от счастья.
— Спасибо, Радош, спасибо за такую высокую оценку моих скромных способностей, — сдержанно ответила Светлана Леонидовна.
— Нам пора начинать контроллинг. Вы готовы?
— Я мечтаю об этом больше всего на свете и полностью отдаю себя в ваше распоряжение.
— Хорошо. Тогда начнем с завтрашнего дня. В десять утра вам удобно?
— Да, безусловно. Куда мне подъехать?
— Видите ли, Светлана, контроллинг лучше проводить в знакомой, домашней обстановке. Идеально это делать в спальне избранного. В вашем случае это будет удобно?
— Да, конечно. Записывайте адрес.
Светлана попрощалась с Радошем и отправилась домой. Она уже не могла думать ни о чем, кроме предстоящего завтра события.
Это была ночь кошмаров. Светлана Леонидовна встала в семь утра совершенно разбитой. Кое-как она промаялась до десяти…
Радош оказался пунктуальным — дверной звонок ожил в 10.02. Дрожащие руки с трудом повернули ручку замка. Радош был серьезен.
— Доброе утро.
— Доброе утро, Радош! Может быть, хотите кофе? — Светлана Леонидовна натянуто улыбалась, не зная точно, как себя вести.
— Нет, у нас много дел. Где ваша спальня?
— Вот здесь, проходите.
Войдя в спальню, Радош быстро огляделся и сел на пуфик у трюмо, Светлане приказал сесть на край кровати.
— Так, теперь поставьте ступни вместе, колени сомкните, руки положите на колени, выпрямите спину. Начинаем подготовительное упражнение — вы смотрите мне в глаза и не моргаете, дышите глубоко, размеренно через нос. Начали.
Светлана Леонидовна старалась изо всех сил, но начало резать глаза и она моргнула.
— Так, начинаем сначала, — властно произнес Радош.
Женщина потеряла счет времени, в глазах расплывались оранжевые круги, в ушах зашумело, спальня начала покачиваться.
— Закончили! — откуда-то издалека раздался голос Радоша. — Закройте глаза. — Светлана Леонидовна повиновалась. — Теперь откройте, — она медленно приходила в себя. — Ну что же, впервые улыбнулся Радош, — поздравляю! На это упражнение у некоторых избранных уходит месяц кропотливого труда, а мы потратили всего полчаса. Хотите передохнуть или продолжим?
— Не будем терять времени, я не собираюсь прохлаждаться, — Светлана Леонидовна была полна решимости.
— Отлично. Итак, примите прежнюю позу и закройте глаза. Начинайте вспоминать все, что оставило глубокий след в вашей душе, начиная с последнего времени, и двигайтесь назад в прошлое.
— Бывшая лучшая подруга увела у меня очередного любовника. Она сделала это нарочно, чтобы меня позлить. Знала, зараза, насколько приглянулся мне тот мальчик.
— Вы уже были близки с тем любовником?
— Да.
— Какие виды секса вы практиковали?
Светлана Леонидовна резко покраснела и открыла глаза. Взгляд Радоша был похотливо-масляным, он раз за разом облизывал влажные губы.
— Но, простите, какое это имеет отношение…
— Я забыл вас предупредить, Светлана, любое прекословие с вашей стороны исключено. Или вы исполняете мои требования и отвечаете на вопросы, или мы расстаемся. Я ухожу, до свидания, — Радош резко поднялся и направился к выходу.
Светлана мгновенно опомнилась. Она бросилась следом и упала на колени перед гостем.
— Умоляю, Радош, более этого не повторится. Умоляю, не уходите! Умоляю!
— Хорошо, но давайте договоримся: это было в первый и последний раз.
— Обещаю!
— Итак, — продолжал Радош, когда они со Светланой вернулись в спальню, — начнем сначала. Расскажите подробнее о своих сексуальных отношениях с тем самым любовником. Кстати, как его имя и фамилия? Светлана открыла глаза и чуть было не воспротивилась снова, но вовремя спохватилась.
— Илья. Илья Раков.
— Хорошо, слушаю дальше.
Женщина в крайнем смущении подробно вспоминала свои бурные сексуальные похождения с молодым любовником.
— Достаточно! — прервал ее властный голос наставника. — Теперь вы должны максимально точно припомнить ту ситуацию, когда вы узнали об измене любовника со своей лучшей подругой. Постарайтесь пережить ее заново. Итак, рассказывайте.
— Плохо, Светлана, очень плохо! — вынес Радош вердикт после первой попытки. — Я сказал, что вспоминать надо с максимальными подробностями. Давайте еще раз.
— Плохо! — вторая попытка также не удовлетворила наставника. Еще раз.
Светлана, вся мокрая от пота, раз за разом переживала ту ужасную сцену. Ей удалось вспомнить даже расцветку постельного белья, которым была застелена кровать в спальне Ильи, когда Светлана застала его вместе с обнаженной подругой. Сколько продолжалась эта пытка она уже не помнила. В конце концов, Светлана начала истерически хохотать, не в силах сдержать себя.
— Стоп! Циклоид уничтожен! Поздравляю вас, Светлана! Можете открыть глаза.
Спальня слегка покачивалась, женщина никак не могла сфокусировать взгляд на улыбающемся лице Радоша. Во рту у нее пересохло.
— Я очень хочу пить. Вы не хотите чаю?
— Не откажусь.
Хозяйка квартиры проводила гостя в кухню. Взглянув на настенные часы, она замерла. Шел третий час дня… Выпив чай в полной тишине, Радош и Светлана вернулись в спальню и продолжили занятия. Светлана делала успехи. Все меньшее количество раз ей было необходимо переживать ту или иную ситуацию, чтобы Радош резко произнес: «Стоп! Циклоид уничтожен!»
В какой-то момент Светлана ощутила удивительную легкость. Казалось, полностью исчез груз проблем, постоянно лежащий на плечах, в голове была звенящая пустота и сладкое благоухающее счастье вошло в нее, наполняя каждую клеточку организма. Теплые волны накрыли ее с головой, унося в сказочную страну радости и удовольствия.
Светлана лежала на полу. На ее лице застыла блаженная улыбка, а руки еще продолжали конвульсивно подрагивать. Радош грациозно поднялся с пуфика, подошел к своей ученице и брезгливо запахнул ей халат.
— Поплыла, девочка, поплыла… — лицо мужчины исказила ироничная усмешка. Он вытащил из кармана крошечный цифровой диктофон, остановил запись, и убрал чудо техники обратно.
Радош отправился на кухню, снял трубку домашнего телефона и, достав из кармана записную книжку, набрал номер.
Елена Зарубина сидела в своем роскошном служебном кабинете. Она пребывала в скверном расположении духа. Слишком много навалилось на нее за последние несколько дней. И главное, конечно, убийство Кирилла, совершенное бывшим любовником Денисом. Она даже не могла точно определиться, что же больше ее бесило — сам факт убийства очень нужного человека или то, что это сделал этот подонок. Да… Дениса она ненавидела. Ненавидела люто. Это чувство немного угасло за прошедшие несколько лет. Тогда жена преуспевающего банкира оказалась в СИЗО на грязных нарах в компании отвратительных теток. Камера часто снилась ей по ночам, и Елена просыпалась в холодном поту, понимая, что уже не сможет более уснуть. И все это, по ее мнению, произошло по вине Заречина. Богатая леди в своих неудачах привыкла винить кого угодно, только не себя. Она совсем «забыла», что сама организовала убийство собственного мужа, а свалить его пыталась на ни в чем не повинного Дениса. Это было неважно. Важно то, что Денис выкрутился, а она попалась! Вспоминая ту встречу в квартире дочери — встречу с Заречиным и с этим гнусным следователем Соколовым — Елена невольно сжимала кулаки. Неожиданно резко зазвонил мобильный телефон. Номер оказался незнакомым. «Наверное, кто-то ошибся», — подумала она и взяла трубку.
— Госпожа Зарубина, рад вас слышать, — Елена отшатнулась от аппарата, словно в руке у нее оказалась ядовитая змея. Она была совершенно не готова к этому разговору.
— Да, здравствуйте господин Святославский, — Зарубина быстро взяла себя в руки, ее голос даже не дрогнул.
— Леночка, я рад, что вы меня узнали. Не беспокойтесь, я не отниму у вас много времени, мне только хотелось узнать ваше решение.
— Видите ли, Родион, мне, откровенно говоря, сейчас не до вас. Может, отложим этот разговор?
— Понимаю, понимаю, — собеседник явно веселился, — конечно вам не до меня — один из прикрывающих ваш бизнес трагически погиб, со старой «крышей» тоже не все в порядке. Конечно, вам не до меня.
— Надо же! Как быстро до вас доходят новости! Несчастье случилось этой ночью…
— Да, я на самом деле неплохо информирован. Но суть не в этом. В этой ситуации я никак не могу выпустить вас из рук. И, боюсь, те условия, которые я предлагал вам в прошлый раз, с учетом вновь открывшихся обстоятельств, мне придется изменить.
— Что?
— Да, да, Леночка, вы не ослышались. Я предлагал вам 50, но теперь только 30, только 30. И, поверьте, это исключительно из искреннего уважения к вам.
— Ну, знаете! Я и на прежних условиях не собиралась с вами работать, а тут…
— Леночка, прошу прощения, но, боюсь, времени на раздумья уже не осталось. Вам придется принять решение, а я в соответствии с ними сделаю необходимые шаги.
— Это угроза?
— Хватит крутить жопой, стерва! — неожиданно резко рявкнул Радош.
— Вы забываетесь, — опешила Елена. — Вы все же говорите с дамой, извольте выбирать выражения!
— С дамой?! — трубка зашлась заливистым смехом. — Ой, насмешила! Ты, выскочка партийно-коммунячья, дамой никогда не была и не будешь. Все твое положение обеспечил тебе твой покойный муж, которого ты сама и заказала! Ты думаешь, я не знаю?! Так что сиди молча и посапывай в две дырочки. А я жду ответа! И терпение мое не безгранично!
— Пошел вон, мерзкий ублюдок! — Заречина в сердцах бросила мобильник в противоположную стену.
С ироничной улыбкой Радош пошарил в шкафах на кухне и налил себе виски. Пригубив напиток, он набрал номер снова.
— Да, — раздался в трубке уже спокойный голос Елены.
— Вот так-то лучше. Так что делать будем, Леночка?
— Я прошу у вас время подумать.
— Сколько?
— Две недели.
— Десять дней. Но это в последний раз!
Придя в себя, Светлана долго не могла понять, где находится. Спальня была пуста, а из кухни доносилась громкая музыка. Это был совершенно нетипичный для этого жилища тяжелый металл. Хозяйка поднялась и неуверенной походкой отправилась в кухню. Радош сидел за столом и пил виски из широкого стакана с толстым дном. Его тело раскачивалось в такт композиции, рвущейся из динамиков музыкального центра. Увидев Светлану, он улыбнулся и выключил музыку.
— Контролер теряет очень много сил, приходится восполнять их различными экзотическими способами, а некоторые композиции тяжелого металла несут в себе огромный энергетический заряд. Как себя чувствуете, Светлана?
— Словно заново родилась, — на ее лице сияла счастливая улыбка.
— То-то еще будет! Ну, вы отдыхайте, а мне пора. — Радош неторопливо поднялся из-за стола и направился в коридор, Светлана Леонидовна поспешила следом.
— Радош, когда мы увидимся снова?
— Это зависит от вас, Светлана.
— Для меня начатое сегодня дело — самое главное в жизни.
— Тогда до завтра, — за Радошем закрылась дверь.
Душа Светланы пела! Она словно вернулась в раннее детство. Даже походка стала легкой, слегка подпрыгивающей. Все испортил звонок заместителя.
— Светлана Леонидовна, добрый вечер. С вами все в порядке?
— Женя, тебе чего надо? — Светлана была вне себя от этой наглости. Надо же — нарушить такое волшебное уединение!
— В смысле? Вы сегодня не приехали на работу, а телефон весь день молчит.
— Я должна отчитываться перед тобой?! Ты ничего не перепутал, мальчик?!
— Светлана Леонидовна, не забывайтесь, я ваш подчиненный, но и только! Вы меня с кем-то перепутали, — в голосе зама зазвучал металл.
— Хватит! — рявкнула бизнес-леди. — Говори чего надо и проваливай!
— В таком тоне я разговаривать не желаю. Всего хорошего.
— Вот урод! — Светлана Леонидовна швырнула телефон на диван. — Блин, звонит неизвестно зачем, портит настроение и кладет трубку. Урод!
Светлане так и не удалось вернуть хорошее настроение. В расстройстве она выпила бокал вина и легла спать.
На следующее утро Радош оказался столь же пунктуальным.
— Доброе утро, Светлана! Как настроение, как самочувствие?
— Прекрасно. Было. Было, пока не позвонил этот козел — мой зам. Чего хотел, я так и не поняла, но хорошего настроения у меня как не бывало.
— Ничего удивительного, Светлана. Ваш зам типичный случай энергопотребляющей личности.
— В смысле?
— Да очень просто! Их, к счастью, меньшинство, но они есть. Люди, живущие энергией, высосанной из других. Они не могут ничего сами создавать. Это, вообще говоря, и не люди. От них по-хорошему надо избавляться, и делать это активно. Но, к сожалению, закон этого не позволяет. Так и паразитируют они на нас. Если такая ЭПЛ получает в руки власть, то она активно притягивает себе подобных. В коллективе начинают возникать проблемы.
— Точно! — хлопнула себя по лбу Светлана. — Ну точно же! Вот в ком корень наших проблем. Что же теперь делать?
— Да всех бы бед, Светлана. Надо его банально уволить.
— Ага, а на его место кого? У меня пока нет подходящей кандидатуры человека, который бы смог на себя взвалить всю руководящую работу.
— Могу предложить Триша, вы с ним знакомы.
— А он имеет опыт управления коммерческим предприятием?
— Не смешите меня, Светлана! Триш прошел путь полного очищения, его способности многократно превышают возможности любого даже самого талантливого человека на земле. Так что не волнуйтесь.
— Я не против. Но как выявить другие ЭПЛ в коллективе?
— Я могу вам помочь. Достаточно собрать весь коллектив и обеспечить возможность побеседовать тэт-а-тэт с каждым. Много времени это не займет.
— Радош, очень кстати я вспомнила о деньгах. Наверняка ваши услуги стоят денег.
— Да, вы правы. Наши курсы платные. Однако у вас случай особый. Само провидение указало на вас, и я не уверен, что могу…, - мужчина замялся.
— Радош, послушайте, но ведь я имею право сделать пожертвование.
— Да, конечно, это ваше право, — расплылся Радош.
— Вот и хорошо, — Светлана протянула ему конверт, в котором была пухлая пачка стодолларовых банкнот.
Всего на мгновение конверт задержался в руке Радоша, скрывшись словно по волшебству под традиционным длинным балахоном.
— Давайте завтра с утра и решим ваши проблемы на работе, — тон его был деловым. — А теперь начнем занятия.
Время пролетело столь же быстро, как и накануне. Очнувшись, Светлана опять услышала звуки тяжелого металла из кухни. Сидевший за столом Радош широко улыбался.
— Светлана, должен вас искренне поздравить! За два занятия мы с вами сделали то, на что у других уходит год! Вы очистились от всех циклоидов, связанных с вашим нынешним воплощением. Это просто невероятно! Думаю, очень скоро вы сможете приобщиться к избранным.
— Но вы же говорили, что я уже избранная?
— О да, конечно! Я имею в виду малый круг самых избранных, допущенных к великой тайне нашей организации.
— А… Как это?
— Всему свое время, Светлана, всему свое время. Не торопите события, и вы все узнаете.
— Хорошо.
Радош направился к входной двери.
— До завтра, Светлана, встретимся в десять утра в вашем офисе.
Проводив наставника, Светлана позвонила своему заму и приказала завтра утром в центральном офисе собрать всех руководящих сотрудников предприятия. Разговор был коротким и сухим.
Следующее утро оказалось под стать настроению — хмурое небо изливало на грешную землю потоки воды. Светлана ненавидела любые выяснения отношений с сотрудниками, и тем более ей тяжело давались увольнения ближайших подчиненных. Женя проработал у нее более пяти лет. Это был способный, грамотный и исполнительный работник. Ни разу он не подвел своего начальника. «Надо же, как он искусно маскировался!» — не выходила мысль из ее головы.
Светлана приехала в офис в девять утра и тут же вызвала к себе в кабинет Евгения. Через пять минут раздался стук в дверь.
— Входите!
— Разрешите, Светлана Леонидовна?
— Проходите, Евгений… э-э-э-э… Дмитриевич.
— Надо же! Вы помните мое отчество?! Чем же знаменателен сегодняшний день, что вы употребили его, обращаясь ко мне? — казалось, что зам был совершенно спокоен.
— Евгений Дмитриевич, наш разговор будет краток. Я вызвала вас сообщить, что вы уволены с сегодняшнего числа. Все дела прошу сдать Синицину. Все, что я могу для вас сделать, так это выплатить выходное пособие в размере месячного оклада. Всего хорошего!
— И это все?
— К сожалению, больших денег вы не заслужили.
— Я не о деньгах. Вы не объяснили мне причины столь спешного увольнения.
— И не объясню. Вы свободны.
Евгений пожал плечами и, резко развернувшись, вышел из кабинета.
Светлана Леонидовна облегченно вздохнула и сняла трубку телефона.
— Павел, доброе утро. К вам сейчас подойдет Женя, примете у него все дела. Да, да… В связи с тем, что он уволен. Нет! Я сказала, нет! Комментариев не будет. Выполняйте!
Вскоре ожил селектор.
— Светлана Леонидовна, к вам посетители. Господа Радош и Триш.
— Да, Леночка, немедленно пропусти.
— Доброе утро, Светлана Леонидовна! — Радош вошел в кабинет грациозной походкой и приветствовал хозяйку кабинета с неизменной улыбкой на лице. Триш более походил на его тень: он будто старался спрятаться за спину наставника.
— Доброе утро Радош, доброе утро Триш. Может быть, кофе?
— Нет, сначала дело.
— Хорошо. Как нам лучше организовать ваше общение с сотрудниками?
— Светлана, когда вы намерены уволить своего зама?
— Я это уже сделала.
— Прекрасно! — искренне обрадовался Радош. — Тогда мы можем организовать знакомство нового зама с коллективом. Я тоже буду присутствовать при беседе. Меня можно представить внештатным психологом компании.
— Тогда начнем, — Светлана поднялась из кресла, — пойдемте в комнату для переговоров, там вам будет удобно. Кстати, под какими именами мне представить вас коллективу? — Светлана внутренне съежилась, представив, что у нее в компании появятся сотрудники с именами Триш и Радош.
— Вот, пожалуйста, — Радош протянул ей визитку, которая гласила: «Родион Георгиевич Святославский» и номер телефона. Аналогичной была и карточка Триша. Его звали Александр Евгеньевич Морозов.
Разместив гостей в переговорной, Светлана Леонидовна дала задание секретарю приглашать туда сотрудников по одному, объясняя, что произошло и знакомя их с новым начальником. Сама же она заперлась в своем кабинете. Ей было очень неуютно. Она чувствовала, что сегодня в ее офисе происходит очень странная вещь. И происходит она по ее инициативе. Однако ослушаться Радоша означало разорвать с ним всякие отношения, а это было решительно невозможно. Светлана уже привыкла к мысли, что она избранная из избранных, она особенная, ее ждет совершенно необычная, невероятная судьба.
Время тянулось томительно медленно. Директор, устроившись в глубоком кресле, пила кофе и, почти не моргая, смотрела в окно. Работать она не могла, мысли в голове отказывались подчиняться. Около трех позвонил коммерческий директор Синицын. Он был самым старшим сотрудником компании — недавно торжественно отпраздновали его пятидесятилетие.
— Светлана, нам надо поговорить. Я зайду?
— Заходите, — Светлана Леонидовна тяжело вздохнула. Она прекрасно понимала, о чем пойдет речь, но отказать Синицыну не могла.
— Светлана, что происходит?! — Павел Семенович был искренне взволнован.
— Павел, что Вы имеете в виду?
— Все! Увольнение Жени, этих типов в переговорной. Вы знаете, о чем меня спрашивал этот психолог?
— О чем же?
— Снились ли мне гомосексуальные контакты и испытывал ли я при этом оргазм. А еще ему было очень интересно, какую позу мы с женой более всего предпочитаем в наших интимных отношениях. Это, по-вашему, нормально?
— Ну так… Он же психолог.
— Светлана, опомнитесь! Вам не стыдно будет смотреть в глаза сотрудникам после такой моральной экзекуции?! Какое право этот тип имеет лезть в душу к людям?!
— Павел! Вы забываетесь! Этого человека привела я! Нам необходимо оздоровить климат в коллективе. Нам нужна свежая струя! Или вы забыли, что у нас упал рост продаж?!
— Что?! Что вы сказали?! У нас упал рост, слышите, рост продаж, а не сами продажи. И это на фоне того, что у конкурентов падают именно продажи. Вы в своем уме?! Да лучше, чем у нас, дела не идут ни у кого из аналогичных российских компаний.
— Вот-вот! Российских! Я хочу быть самой лучшей, понимаете!
— А-а-а-а… Лавры Де Бирс не дают покоя?
— А почему бы и нет!
— Да… Разговор бессмысленный. Ну, надеюсь, у вас это временно, — Синицын, не попрощавшись, покинул кабинет, а Светлана продолжила разглядывание пейзажа за окном.
Около пяти пришли Триш с Радошем.
— Ну, вот теперь я бы выпил кофейку, да и от коньячка бы не отказался! — наставник радостно потирал руки.
— Радош, не томите, говорите скорее, каков ваш вердикт? — умоляюще произнесла Светлана, дав распоряжение секретарю накрыть стол.
— Все в порядке. Коллектив у вас, в целом, хороший. Я выявил всего семь ЭПЛ, которых нужно немедленно уволить. Вот список.
Светлана Леонидовна бросила взгляд на квадратный листок и с облегчением вздохнула: фамилия Синицын там отсутствовала. С удивлением она обнаружила в списке Аллочку Ковалеву — молодого, но очень талантливого эксперта по драгоценным камням. Ее острый глаз спас компанию от убытков на сотни тысяч, если не на миллионы долларов. Алла была на шестом месяце беременности, а два месяца назад ее бросил муж.
— А что Ковалева? Вы уверены, что она… Ну это… ЭПЛ?
— Светлана, позволю себе заметить, что я никогда не утверждаю того, в чем до конца не уверен. В данном списке представлены энергопотребляющие личности, которые однозначно мешают нормальному развитию компании. Впрочем, вы можете продолжить управление организацией без моей помощи, как это делали ранее. Я не смею на чем-то настаивать, — Радош слегка подался вперед, словно собираясь встать.
— Нет, нет! Что вы! Я очень ценю вашу помощь и, конечно, исполню ваши рекомендации. — торопливо сказала Светлана Леонидовна.
— Вот и славно. Да, у меня есть серьезные сомнения по поводу еще одного сотрудника. Это ваш коммерческий директор Синицын.
— Павел? А что с ним? — ее голос дрогнул.
— Понимаете, иногда ЭПЛ удачно маскируются, и их трудно распознать. Синицын — темная лошадка, и к нему надо как следует присмотреться. Ну да ладно, это дело времени.
Радош пробыл недолго. Через полчаса он откланялся, пообещав завтра в десять утра быть у Светланы дома. Триш же в сопровождении директора отправился в свой новый кабинет. Светлана Леонидовна вызвала начальника охраны, а также все высшее руководство компании и официально представила им нового зама. Вернувшись в свой кабинет, она пригласила секретаря и продиктовала ей текст приказа об увольнении семи сотрудников. Даже у абсолютно флегматичной Леночки глаза округлились в пол-лица. Светлана воздержалась от комментариев, подписала распечатанный приказ и уехала домой. У нее были более важные дела, а фирма теперь находилась в надежных руках. В этом она не сомневалась…
Елена Зарубина стояла на крыльце скромного деревенского дома и нервно давила на кнопку звонка. С бабой Дусей Елена познакомилась вскоре после выхода из СИЗО в таком далеком 1998-м. Зарубина не могла себе объяснить, почему, каждый раз приезжая к этой пожилой женщине в подмосковную Баковку, она испытывает сильное душевное волнение — тягостное и мрачное. Однако бабушка реально помогала решать конкретные проблемы, и визиты к ней становились все чаще. Вот и теперь, когда проблемы сыпались одна за другой, Елена отправилась по знакомому адресу, предварительно позвонив по телефону.
Дверь наконец открылась, на пороге стояла хозяйка дома — сухонькая сгорбленная старушка с очень недружелюбным колючим взглядом. Ни слова не говоря, она отправилась вглубь дома, шаркая рваными тапками, скорее всего, подаренными ей в день совершеннолетия. Елена прикрыла входную дверь и отправилась следом. Приемная бабы Дуси представляла собой небольшую гостиную, в центре которой стоял большой круглый стол. Баба Дуся традиционно расположилась на крохотном диванчике в углу, а гостья — в глубоком кресле напротив. На столе лежали Крест с Распятием, Евангелие, старинная икона, а также стояла горящая свеча.
— Слухаю тебя, — прошамкала бабушка беззубым ртом, сверля посетительницу колючим взглядом.
— Проблемы у меня, баба Дуся. Даже и не знаю, что делать…
— Это понятно, что проблемы. Сюды, милая, без проблем никто не приходит. Вижу, что со здоровьем все в порядке. Ну-ка, ну-ка… — бабушка прищурила глазки: — Ну понятно, лихие люди покоя не дают.
У Елены между лопаток пробежал холодок. Каждый раз бабка каким-то неведомым образом открывала ей то, что никак не могла знать.
— Да, баба Дуся, наехали на меня бандиты. Даже и не знаю, что теперь будет?
— Ну, это дело поправимое, — хозяйка кряхтя слезла с диванчика, подошла к столу и взяла Евангелие в позолоченной металлической оправе, украшенной драгоценными камнями.
— Баба Дуся, все хотела спросить вас, откуда такая красивая вещь?
— Это из церквы, милая, из церквы. Родитель мой, значить, покойный, в этих краях руководил изъятием церковных ценностей. Вот, значить, и взял себе. Говорил, что притянула его к себе ента книга. Она в церкве на столе их главном лежала[7]. Поп местный все сокрушался, что папка мой ее берет. Не знал, беднай, что не о том ему сокрушаться-то надоть было, — губы старушки исказила кривая усмешка, — папка мой его — попа ентого — егойным шарфом, который они всегда в церкви носють, и удавил[8], — бабушка зашлась старческим смехом, похожим на скрип несмазанного колеса телеги. — Вот так, а книжка-то дома осталась, вот теперь людям служит. Ну-ка, подь сюда! — Елена подошла к бабе Дусе и опустилась на колени. Старушка открыла две металлические скобки и протянула Евангелие гостье. — Открывай! — Зарубина наугад открыла книгу. — Таперяча тычь пальцем! — Елена указала пальцем на строку, начинавшуюся с какой-то цифры. — Ну вот, а таперяча читай!
Елена взглянула на старославянский шрифт и растерялась.
— Ну чего?! Не могёшь? И чаму вас в школах-то учють! Слухай! — бабка начала читать по слогам, запинаясь: — В том же дому пребывайте, ядуще и пиюще яже суть у них: достоин бо есть делатель мзды своея. Не преходите из дому в дом. И воньже аще град входите, и приемлют вы, ядите предлагаемое вам. И исцелите недужныя, иже суть в нем, и глаголите им: приближися на вы Царствие Божие[9].
— И что? — Елена выглядела растерянной. — Я ничего не поняла.
— А чего тут не понять-то?! — баба Дуся начинала сердиться. — Все у тебя будет хорошо!
— Вы уверены? — спросила Елена с явным сомнением.
— А как же?! — Изумилась старушка. — Вот жа здеся пишуть, гляди сама: «в дому том оставайся» — поняла? Останется работа твоя с тобой. А вот здеся: «делатель достоин мзды» — ну награды то-есть! И денюжки твои с тобой останутся. А вот ищо: «и если придете в город какой — примут вас» — глядитко! В других городах ищо работать начнешь!
«А почему бы и нет? — подумала Елена. — Этот красноярский лох хочет Москву покорить, но, если я его обую, то вполне могу его бизнес к своему пристегнуть!»
— Ну спасибо, баба Дуся, вот успокоили!
— Ну дык, для того здеся Богом и поставлена, шоб людям помогать! — старушка просто светилась от гордости. Казалось, даже ее колючий взгляд неведомым образом потеплел. — Ты, милая, вот еще что сделай. Ты в церкву-то давно ходила?
— Вот еще! Чего мне там делать?
— Ну это ты зря, милая, зря! Попам, конечно, верить нельзя и слушать их не след! Но вот сходить в церкву-то, да съесть там, что попы раздают, можно и нужно.
— Что съесть? — искренне изумилась Елена.
— Ой, ну откуда вас таких непутевых ко мне присылають! Ну Причастие съесть! Каждое воскресенье утром в церквах служба идеть, ну и всем это дают в ложке. Так ты тоже подойди, как все, и тебе дадут. Ты только попов, чего они говорят, не слушай, а сделай, как я тебе говорю. И не сомневайся, пользу получишь!
— Как, вот так просто прийти и…
— Да! Утречком встань, чайку попей и иди. Не пожалеешь! Тока смотри, чтобы тебя не распознали, юбку надень длинную, платок на голову, да морду не крась!
— Спасибо, баба Дуся, огромное спасибо! — оставив на столе пухлый конверт, Зарубина с облегчением покинула дом колдуньи.
В ближайшее воскресенье Елена проснулась в легком волнении. Она понимала, что ничего страшного в церкви с ней произойти не может, но все равно нервничала. Легко позавтракав и одевшись, как велела баба Дуся, Зарубина поехала на Воробьевы горы. Эту церквушку она помнила еще по похоронам своего мужа.
В храме было многолюдно. Елена нашла свободное местечко слева недалеко от входа и встала, незаметно оглядываясь. По соседству расположилось молодое семейство: мама, папа и трое маленьких детей. «Плодятся, как морские свинки, — с неприязнью подумала Зарубина. — Сначала нарожают нищету, а потом требуют, чтобы государство их кормило! Ну да ладно… Мне ведь в банке тоже кому-то полы мыть надо», — от этой «светлой» мысли она даже заулыбалась.
— Простите, — шепотом обратилась Елена к молодой маме.
— Да-да? — с улыбкой ответила та.
— Вы не подскажете, скоро ли будет Причастие?
— Уже скоро, минут через пятнадцать.
— А это будет э-э-э-э…
— Вот там, в центральном приделе, — показала женщина рукой.
— Спасибо вам огромное! «А одета-то, одета! Кошмар! Морду, поди, сроду толком не чистила — вся в прыщах, в угрях — одним словом православная!» — Елена «благодарно» улыбнулась.
Как и сказала эта молодая мамаша, через пятнадцать минут вышел пожилой священник с Чашей в руках. Он прочитал молитву, а потом обратился к собравшимся:
— Братья и сестры, напоминаю вам, что дети старше семи лет и взрослые могут причащаться только после Исповеди, получив на это благословение священника. Взрослые причащаются строго натощак.
— Угу, знаем, ученые, — с сарказмом прошептала Елена. Несколько минут она внимательно присматривалась, как подходят люди к Чаше, как держат руки и что говорят. Уяснив для себя эту нехитрую последовательность действий, Зарубина наконец встала вместе с другими причастниками, медленно продвигаясь к священнику. Казалось, что никаких сюрпризов быть не может: один за другим верующие подходили к Чаше, называли свое имя и причащались без лишних вопросов. Наконец подошла очередь Елены.
— Елена, — тихо сказала она и широко открыла рот.
Батюшка уже собрался причастить Елену, но неожиданно остановился и спросил:
— А вы исповедовались?
— Да, конечно, — не моргнув глазом соврала Зарубина.
Священник снова взялся за лжицу, но остановился вновь.
— Позовите о. Илию, — обратился он к одному из двух алтарников, помогавших ему причащать верующих. Из алтаря вышел молодой священник и подошел к пожилому.
— Отец Илия, вы исповедовали сегодня вот эту даму? — кивнул батюшка на Елену.
— Нет, отец Михаил.
— Вы обманули меня, Елена?
— Послушайте, давайте закончим этот цирк! — Зарубина покраснела до корней волос. Она широким жестом извлекла из сумочки стодолларовую банкноту и протянула священнику. — Вот возьмите, дайте мне это, — показала она пальцем на Чашу, — и я уйду. О’кей?
— Отойдите в сторонку и подождите меня минут пятнадцать, хорошо? — Елене показалось, что тон батюшки был заговорщицким. Она безропотно отошла в сторону и встала в углу. У нее не было ровным счетом никаких сомнений, что она получит просимое. «Жаль сотки! Этому попу и тысячи рублей бы хватило за глаза. Ну, уж если обещала…»
Священник освободился только через полчаса. Он подошел к Елене, извинился за опоздание и пригласил следовать за ним. Батюшка с Еленой вышли на улицу и, пройдя через открытую калитку, оказались во дворе храма.
— Погода сегодня замечательная, — батюшка шумно втянул носом воздух, — присядем на скамейку? — Елена молча села и, раскрыв сумку, вытащила купюру.
— Вот возьмите, дайте мне то, что обещали, и закончим на этом. У меня мало времени.
— Вы это серьезно? — опешил священник. — Я то подумал, что вы так оригинально шутите.
— Так вы издеваетесь надо мной?! — Зарубина не привыкла, чтобы над ней надсмехались. Она вскочила со скамейки и направилась к калитке.
— От меня вы можете убежать, но вот как убежать от себя, Елена? — услышав эти простые слова, сказанные совершенно спокойным тоном, Зарубина словно натолкнулась на невидимую преграду. Весь пыл, все внутреннее возмущение ушли в одно мгновение, и Елена вдруг ощутила себя уставшей женщиной, взвалившей на свои хрупкие плечи серьезные мужские проблемы. Она молча вернулась и села на скамейку, подперев подбородок кулаками.
— Меня зовут Михаил, священник Михаил, — как ни в чем не бывало продолжил священник.
— Что вам от меня надо? — тихо спросила Елена.
— Мне? От вас? — отец Михаил искренне округлил глаза. — Мне кажется это вы пришли ко мне. Это вы решили совершить самоубийство таким вот оригинальным способом.
— Самоубийство?! О чем вы?! Ничего подобного я делать не собиралась!
— Ну как же. А причаститься «за компанию» — без подготовки и без должного благоговения, без малейшего понимания, что вы принимаете в себя и для чего? Это, Елена, и есть самое настоящее духовное самоубийство. С такими вещами не шутят. Это вам, небось, какая-нибудь бабка насоветовала?
— Откуда вы узнали? — Елена густо покраснела.
— А вы думаете, вы у меня такая первая? Если бы вы знали, сколько людей вот так с огнем играет.
— Да ладно вам! С огнем… Вам-то что? Ну взяли бы у меня деньги да причастили — что, неужто деньги не нужны?
— Это вы, Леночка, наверное, анекдотов про алчных попов наслушались, да желтых газетенок начитались. Вы думаете, мне жалко вас причастить? Или, может, считаете, что это вот у нас — священников — принцип такой? Да мы о вас — людях неразумных — беспокоимся, чтобы своими руками вас не убить! А деньги… А какими деньгами можно измерить весь мир? Вы понимаете, что в этой самой лжице, которую я вкладываю в рот причащающимся, находится Тот, Кто и создал весь этот мир?! Как оценить Солнце?! Как?! Вы понимаете, что это не шутки?! — голос священника стал грозным, и Елена невольно поежилась.
— Ну и что по-вашему надо делать?
— В смысле?
— Ну как надо причащаться правильно?
— Для начала надо решить для себя вопрос, ЗАЧЕМ причащаться. Все остальные вопросы — следуют потом.
— Ну мне сказали, чтобы было все у меня хорошо, что это полезно, что жизнь сложится лучше.
— Понятно, магия в чистом виде! Повесил камушек на шею — и никто тебя не убьет, приколотил подкову на дверь — и дом не сгорит. Только, кто бы подсчитал, сколько таких подков расплавилось в огне пожарищ! Поймите, Елена, Причастие — великое благо для человека! Да, оно может дать и исцеление от болезней, и исправление жизни, но только — поймите — только в том случае, если человек понимает, что причащается он истинного Тела и Крови Господней. Если человек верит во Христа, почитая Его Богом и создателем мира и человека. И мало того, что к Чаше надо приступать с верой, к этому еще надо должным образом готовиться!
— А что надо делать?
— Во-первых, надо поститься как минимум три дня. Постом не едят скоромной пищи — мясных и молочных продуктов, а также воздерживаются от увеселений и супружеских отношений. Перед Причастием необходимо очистить душу в Таинстве Исповеди, покаявшись во всех совершенных грехах.
— Я никогда не смогу этого сделать! Никогда!
— Что именно является для вас неодолимой преградой?
— Я никогда не буду в чем-то каяться! Это моя жизнь, я делаю то, что считаю нужным, и никто мне не указ.
— Даже Бог?!
— А при чем здесь Бог?
— Как при чем? Но ведь Бог дал людям указания, что в жизни делать нужно, а что является грехом — недопустимым деянием. Надеюсь, вы слышали о заповедях?
— Слышала, слышала… Я не могу этого принять. Я не могу жить так, как предписывают ваши заповеди. По мне, так лучше вообще не жить, чем так.
— Ну что поделаешь, это ваш выбор. Но в этом случае вы должны понимать, что идете против Бога. И приходить в храм с такой жизненной позицией… просто не имеет смысла.
— Да, наверное вы правы, — Зарубина сидела согнувшись, задумчиво глядя перед собой.
— Елена, скажите, какие проблемы привели вас к той самой бабке? — священник говорил очень тихо.
— Проблемы у меня на работе. Бандиты наехали, а крыша моя… — Зарубина глубоко вздохнула, — крыша потекла.
— Но ведь сейчас не начало 90-х. Обращайтесь в милицию, если, конечно, ваш бизнес законный.
— Угу, если…
— Но, Елена, незаконный бизнес чаще всего является греховным! Бросайте его! Отдавайте тем, кто хочет забрать!
— После стольких лет трудов? Нет, отец Михаил.
— Но эти деньги не принесут счастья!
— Знаете, батюшка, спасибо за этот разговор. Я поняла главное — ваш Бог — это не мой Бог. Я никогда не смогу жить так, как Он предписывает. Я не хочу так жить! И не буду! И, вы правы, здесь — в церкви — делать мне абсолютно нечего. Прощайте!
Елена резко встала и направилась к калитке. Пожилой протоиерей с грустью провожал ее взглядом.
— Спаси тебя Господи, наставь и вразуми, — священник, тяжело вздохнув, перекрестил женщину.
— Нет, батюшка, нет! Не буду я жить по-твоему! — Елена ехала в машине и тихо бубнила себе под нос. Водитель и охранник делали вид, что ничего не замечают. — Пусть так живут эти придурки, только и способные, что плодить нищих ублюдков. А я буду жить так, как сама этого хочу! И я причащусь, слышишь, причащусь несмотря ни на что! Я сделаю это в следующее же воскресенье в другом храме. Я сделаю это тебе на зло!
Зарубина не догадывалась, что в следующее воскресенье она действительно будет в церкви, только вот причаститься уже не сможет…
Следующий день принес новый сюрприз. Вечером Радош сообщил, что успехи Светланы превзошли все мыслимые ожидания. Наставник уходил в приподнятом настроении, предупредив, что теперь ни в коем случае нельзя прерывать занятия ни на один день. Только за ним закрылась дверь, как зазвонил мобильный телефон. Нет, он не просто зазвонил! Это был вой милицейской сирены. На этот звонок нельзя было не ответить — звонил человек, который за немалые деньги прикрывал фирму Светланы вот уже более пятнадцати лет. Это был серьезный человек, который не привык, что его игнорируют.
— Здравствуйте Сергей Владимирович! Очень рада вас слышать.
— Добрый вечер Светлана Леонидовна. У вас все в порядке?
— Да, а к чему такой вопрос?
— До меня дошли тревожные слухи.
— Слухи о чем?
— О положении дел в вашей фирме.
— И кто же это постарался?
— Так ли это важно?
— Для меня важно! — Светлана начинала нервничать. — Насколько я помню, с вами общалась я лично, и никто из замов не был посвящен в круг обсуждаемых нами вопросов!
— Светлана Леонидовна, мы же не дети. Вы должны понимать, что благополучие вашей компании касается и меня. Так что же у вас происходит?
— Ничего особенного, — женщина с трудом взяла себя в руки. — Просто я реализую давно назревшие кадровые перестановки.
— А откуда взялся этот психолог?
— Мне посоветовала его одна моя знакомая — бизнес-вумен. Он ей очень помог в свое время.
— Понятно. А вы в курсе, что ваш новый зам уволил сегодня Синицына?
— Что? Нет. Хотя… Это его дело.
— Светлана Леонидовна, вы разве не понимаете, что подобное решение не в его компетенции?
— Я дала ему такую власть.
— Понятно. Давайте сделаем так. Нам просто необходимо встретиться и поговорить. Много времени у вас я не отниму. Вы не против разделить со мной ланч?
— Сергей Владимирович, я завтра не смогу.
— Хорошо, давайте послезавтра.
— И послезавтра не смогу. Я… э-э-э-э-э… Я прохожу сейчас курс медицинских процедур, который нельзя прерывать. Так что…
— Светлана Леонидовна! — в голосе собеседника зазвучал металл. — Не надо со мной играть! Нам НАДО встретиться. Извольте выбрать время и сообщить мне. До свидания!
Светлана не мигая смотрела перед собой, держа молчащую трубку возле уха. Она думала о том, что у нее, по всей видимости, начинаются серьезные проблемы.
— Эта мысль слишком тяжелая, чтобы обдумывать ее сегодня, — вслух проговорила Светлана. — Утро вечера мудренее…
Проблема решилась неожиданно. Утром пришел Радош и сразу поинтересовался причиной унылого настроения Светланы Леонидовны.
— И это все? — искренне изумился Радош, внимательно выслушав свою ученицу.
— Ох, вы человек Божий и не представляете себе силу той организации, которую представляет этот человек.
— Светлана, Светлана, — с улыбкой укоризненно покачал головой наставник. — Неужели вы думаете, что мы тут играем в игрушки, проводя наши занятия? Мы получаем огромную силу и могущество, позволяющие решать самые разнообразные проблемы. Прошу вас дать мне координаты этого человека, и можете о нем забыть навсегда.
Светлана с недоверием написала на листе бумаги координаты Сергея Владимировича и протянула его Радошу. Тот не глядя спрятал его в карман.
— Да, кстати, у вас очень эффективное предприятие. После выявления ЭПЛ ваша компания будет работать гораздо лучше. Триш обещал мне существенно улучшить экономические показатели. Не исключаю, что не за горами выход на международную арену.
— Что?! — Светлана не могла поверить своим ушам. — Это моя мечта!
— Все в наших руках! — Святославский улыбнулся. — Ну-с… Начнем контроллинг?
— Начнем!
Занятия продолжались каждый день, невзирая на выходные дни, так что Светлана Леонидовна более ни о чем не могла думать. Однажды ее озарила мысль о том, что Сергей Владимирович так больше и не позвонил. Она не могла поверить, что проблема решена окончательно. После долгих раздумий Светлана все же решилась и набрала его номер. Мужчина ответил сразу.
— Здравствуйте, Светлана Леонидовна. Чем обязан?
— Сергей Владимирович, у меня к вам всего один вопрос. Я правильно поняла, что наши деловые отношения закончены, и я вам более ничего не должна?
— Абсолютно верно, Светлана Леонидовна. Желаю вам удачи. Уверен, что только невероятная удача может спасти вас в вашем положении, — собеседник отключился.
— Вот это да! — с восхищением произнесла Светлана, так и держа трубку возле уха. — Вот это сила!
К несчастью, Светлана Леонидовна получила в свое время только гуманитарное образование. Она не отдавала себе отчет в том, что сила, являясь векторной величиной, обладает не только количественной характеристикой, но и направлением действия. Ей еще предстоит в полной мере ощутить на себе действие этой силы…
Светлана входила в свой кабинет. У нее было странное ощущение, будто она была в гостях, а не в своем собственном офисе. Вокруг было много новых сотрудников. Это были странные молчаливые люди с каким-то отсутствующим оловянным взглядом. Прежние работники как-то поникли, разговаривали тихо, постоянно оглядываясь вокруг. Вчера Радош сообщил, что основной подготовительный курс окончен. Светлану ждет инициация, к которой ее подготовит Триш. Не успела она сесть за свой рабочий стол, как зазвонил телефон.
— Светлана Леонидовна, это Триш. Мы можем начать занятия?
— Да, конечно, вы придете ко мне?
— Уже иду.
Сегодня Радош проснулся после полудня. В окно его спальни ярко светило сибирское солнце. Он вернулся в свою Красноярскую резиденцию вчера поздно вечером. Дом был построен на высоком берегу Енисея, а из гостиной открывался потрясающий вид на реку. Плотно позавтракав, Радош вышел в просторную гостиную, где его уже ждал соратник, компаньон и одновременно шеф службы безопасности Гиля. Бывший зэк, чье настоящее имя было Николай Ильич Загоруйко, вальяжно развалился в глубоком мягком кресле, потягивая бурбон из широкого стакана с толстым дном. Сказать, что Загоруйко был невысокого роста значило сильно погрешить против истины. До 16 лет Гиля страдал от своего роста, нося презрительную кличку «Коротышка». Все изменилось когда юноша понял, что чуда ждать нечего: его рост принципиально не изменится, а жить в таком униженном положении он решительно не желает. Через год уже никто в школе не называл его обидным прозвищем не только в лицо, но даже за глаза. В свои 45 лет Гиля был абсолютно лыс, его телосложение трудно было назвать атлетическим, однако победить Загоруйко в рукопашной схватке было практически невозможно. Он был чрезвычайно ловок и жилист, а невысокий рост позволял ему мгновенно перемещаться, изматывая противника.
— Здорово, Родя! — с традиционной сальной улыбкой приветствовал Радоша компаньон.
— Привет, Гиля, привет. Клава у себя? — речь шла о глухонемой домработнице. Из всего обслуживающего персонала только Клава имела право входа на закрытую территорию дома, где располагались спальни компаньонов, их кабинеты, кухня, гостиная и еще несколько комнат.
— Не, один хрен! Все одно ничего не услышит, а если услышит, то не скажет! — Гиля зашелся в громком смехе.
— Береженого Бог бережет, — Радош закрыл дверь на замок. — Кстати, я думал, ты приготовишь сюрприз к моему приезду, а тут пусто… Никакого развлечения.
— Слушай, Родя. Ну объясни ты мне, чем тебя не устраивает постоянная девка? Вот есть у нас Оленька с Валенькой — всегда под боком. Почему тебе постоянно нужны новые бабы?
— А смысл? Сознание этих двух уже расширено. Я же призван освящать и очищать. Понимаешь, — взгляд Радоша стал похотливым, — когда сестра ничего не умеет, она совершенно ничего не знает, стесняется, путается, смущается, а ты ее… — Родион подошел к окну и тихо продекламировал:
— Чего, чего? — Гиля откровенно издевался, — какие Мамик и Узра?
— Вамик и Азра! Господи, с кем приходится общаться!? Гиля, ты что Унсури не читал? А о Гете что-нибудь слышал?
— Ну, усрури я делаю каждый день, с этим проблем нет, а про Гете что-то слышал. Художник такой, да?
Радош сморщился, словно наступил ногой в дерьмо.
— Да ладно, ну было я, быдло и есть. А ты кто?! Ты вон постоянно в новых бабах нуждаешься, возвышенный наш! — Гиля начинал выходить из себя.
— Хватит! — рявкнул Радош. — Уж кто бы меня лечил?! Ты сам-то как развлекаешься?
— Ну ладно, ладно! Мир, дружба, жвачка! Забыли! Что до вчера, так я думал ты на следующий день приедешь, ну и отправил очередную партию «верных дочерей» в «Зодиак». Тут, понимаешь, наш губернатор принимал высоких гостей из Москвы, ну и попросил обеспечить свежий контингент, так я решил, что это важнее, — Радош снисходительно улыбнулся и, налив коньяк в пузатый бокал, устроился в кресле напротив.
— Другой разговор, Гиля, другой разговор. За это хвалю. Съемка удалась?
— Еще какая! Там такие люди, ты упадешь! Картинки — одна пикантнее другой!
— Я потом посмотрю.
— Ну, а у тебя как? Что там за баба такая объявилась, что ты лично решил ее обработать?
— Там такая тема, что, знаешь, можно и самому поработать. Пол-лимона баксов годового дохода от налаженного бизнеса, — Загоруйко только присвистнул. — Но это далеко не все. Бизнес-то знаешь какой?
— Не томи!
— Сеть ювелирных магазинов!
— Ё-моё! — только и смог вымолвить Гиля. — Так это мы скупаем рыжье[10] с приисков наших соседей за три копейки, делаем из него цацки, оформляем через друзей в администрации бумаги и реализуем через свою сеть как фирменный товар… Родя, ты гений!
Радош дернулся, его лицо словно окаменело, глаза приобрели оловянную мутность, и он, глядя в никуда, начал вещать.
— Гений… Гений в мире ничто. Я, я пришел, чтобы сделать прямыми пути его… Пути Господа! Я слышу тебя, слышу! Я слышу Господа! — глаза гуру наполнились слезами, он резко поднялся из кресла. — Слышу! Ты здесь! Я твой раб, раб, раб… — Радош медленно опустился в кресло и закрыл глаза. Через минуту напротив Гили сидел прежний партнер по их оригинальному бизнесу. Такое иногда бывало с Родионом: вот так ни с того ни с сего он вдруг словно уходил в иную реальность. Гиля несколько раз пытался спросить, что же с ним происходит в такие моменты, но Радош уходил от ответа. В этот раз Загоруйко сделал очередную попытку.
— Родя, может расскажешь, что с тобой происходит? Очень любопытно.
— Это приходит он… — Радош был задумчив, он говорил тихим голосом — почти шепотом.
— Кто, он?
— Бог, тот бог, который и руководит через меня нашей организацией.
— Слушай, Родя, давай обойдемся без этой фигни! Ты сейчас не перед нашими лохами выступаешь.
— Эх, Гиля, Гиля… Столько лет со мной, а до сих пор остался атеистом до мозга костей. Неужели ты не понимаешь, что духовный мир существует?
— Да не верю я в это! Понимаешь? Не верю!
— Живи, как знаешь, но в этом случае говорить с тобой бесполезно.
— Ну будет тебе, Родя! Рассказывай. Ты слышишь голос?
— Да, я слышу голос бога, который разговаривает со мной. Я избранный, я единственный на всей земле, кому он открывает истину.
— И давно это у тебя?
— Относительно недавно. Это произошло в последнюю мою встречу с учителем, земля ему пухом…
— Интересно, ты никогда о нем не рассказывал.
В гостиной повисла длинная пауза.
— Его звали Варгот, — начал Радош задумчиво. — Мы были почти ровесниками. Это произошло в Ленинграде в конце восьмидесятых. Этот человек обладал огромной силой.
— Спортсмен?
— Ой! — скривился Радош. — Какой спортсмен?! Он был великим магом. Многому научил и меня. Я смог подчинять себе людей, иногда читал их мысли. Но учитель не успел сделать главного — инициировать меня в своей «церкви».
— В какой еще «церкви»?
— В сатанинской.
Гиля отвернулся в сторону и скорчил рожу, выпучив глаза. Его явно забавлял этот разговор, но Радош, казалось, ушел в себя и не замечал ироничной реакции собеседника.
— Я тогда работал в оборонке на почтовом ящике, и меня срочно перевели на другое предприятие — сюда, в Красноярск.
— И с тех пор ты его не видел?
— Да, пока мы не встретились в 98-м. Это произошло в Кадашевске — Богом забытом городишке на севере России. Я был там в командировке. Это судьба, Гиля. Я встретил учителя. Варготу было совсем плохо. Он так и не признался мне, что с ним произошло, но он был в федеральном розыске, совершенно подавленный. Я пришел в его жилище… Такой убогой квартиры я не видел никогда в жизни! Пол был заставлен пустыми бутылками из-под спиртного и завален папиросными окурками. Пахло мочой и какой-то кислятиной. Из всей мебели в комнате была лишь огромная кровать и старый черно-белый телевизор, стоящий на пустом ящике из-под помидор. Одежда была просто свалена в углу. Варгот зарыдал у меня на плече. Мы просто сидели на кровати, и я гладил его по голове. А потом пришел он…
Кулаки Радоша сжались, а губы задрожали.
— Я не знаю его настоящего имени, но все звали его Карлик, он работал на стройке. Амбал невероятных размеров, обладал огромной физической силой, да к тому же был сексуальным садистом. Они с Варготом были любовниками, и мне даже трудно себе представить, что пришлось пережить учителю.
— Так он тебя приревновал?!
— Да, Гиля, да. Я даже ничего не успел объяснить. Он избивал нас целую вечность, а потом связал, заткнул рты своими грязными носками и бросил на пол. Сам же лег на кровать и стал смотреть свой любимый сериал про Бивиса и Бадхеда. Мы с Варготом лежали на грязном вонючем полу, трясясь от страха, а эта свинья ржала во всю глотку, поглощая чипсы с пивом, громко рыгая и портя воздух. А потом мультфильм закончился…
Радош налил себе коньяк — почти полный бокал, и выпил все одним махом. На его глаза навернулись слезы.
— Мне повезло. Меня Карлик оставил на потом, начав с Варгота. Он развел прямо на полу маленький костер и положил туда огромный железный лом. А когда лом нагрелся… — Родион не мог более говорить, его тело сотрясали рыдания. — Милиция приехала поздно. Спасти успели только меня. Мне часто снится эта сцена, и тогда я просыпаюсь с отчетливым ощущением запаха сгоревшей человеческой плоти.
— Родя, но ведь ты говорил, что твой учитель обладал большой силой. Как же так получилось, что он не смог противостоять какому-то быдловатому подонку?
— Для меня это тоже загадка. Варгот просто не успел мне всего рассказать. Он что-то говорил про нового наставника, который живет в его теле и издевается над ним, про какое-то искупление, но я ничего не понял. Вот, — Радош расправил плечи — будто стряхнул с себя тяжкий груз, — а способности мои после смерти учителя увеличились. С тех пор я иногда слышу голос бога, который, кстати, приказал мне создать нашу с тобой организацию.
— Ладно, Родя, хватит о грустном, — собеседнику Радоша было явно не по себе от услышанного. — Давай я тебе расскажу, что нового на нашем гениальном производстве.
— Вот это дело! — тряхнул Радош седыми кудряшками, словно отбрасывая навязчивые образы прошлого.
— План перевыполняем в лучших традициях развитого социализма, а продажи растут в лучших традициях развитого капитализма, — Загоруйко опять громко загоготал.
— Хорошо, очень хорошо.
— Наконец-то ввели в действие новый цех. Уже сейчас количество производимой продукции увеличилось вдвое. Так что очень скоро реально встанет проблема сбыта. Более того, в новом цеху вентиляция получше. Так что, надеюсь, наши «верные дочери и сыновья» не будут дохнуть как мухи, а успеют поработать подольше.
— Понятно. А со сбытом нам поможет наша новая «избранная из избранных» из Москвы — «дурочка Светочка», — Радош в голос засмеялся. — Кстати, я тебе первоклассное развлечение привез! Я же сам занимался с ней контроллингом. Запасись памперсами, когда станешь слушать рассказ этой потасканной сладострастницы о своих сексуальных похождениях с молодыми парнями, — Радоша передернуло от воспоминания об общении со Светланой Леонидовной.
— Эти твои записи я очень люблю, но как эта дама может помочь с увеличением продаж?
— У меня есть большие планы в отношении Новосибирска. Я, кажется, нащупал подход к одному из хозяев города. Он, уверен, будет не прочь регулярно отдыхать в нашем «Зодиаке»: только мы сможем предоставить ему возможность удовлетворять достаточно экзотические сексуальные потребности.
— Опять пидор! — Гилю откровенно передернуло. — Слушай, Родя, что за новая черта времени? Чем крупнее государственный деятель, тем более извращен он в своих сексуальных потребностях?
— Да уж… Только там не просто пидор… Ну да ладно, у нас контингент в «Зодиаке» разнообразный, а привяжем мы его крепко. Вот под этой крышей и будет трудиться наша Светлана свет Леонидовна, но об этом пока рано говорить, — Радош, пригубил коньяк и закусил солеными орешками. — Так, что там у нас с новыми братьями и сестрами?
— Ожидаем, Родя, ожидаем новую группу «спасенных избранных, идущих к свету» буквально на днях. Наш Питерский филиал старается вовсю.
— Славно, славно. Дождемся жаждущих спасения, «очистим» их от «скверны мира» — и в Москву. Ты, Гиля, поедешь со мной, будем «посвящать в истину» нашу Светочку. Но это не главное. Надо будет навестить одну несговорчивую дамочку, которая никак не хочет с нами работать.
— Ребят моих взять?
— Обязательно! Ты же знаешь, в столице группа ОМОНа всегда в моем распоряжении, но есть работа особого рода…
Гиля привел ее, когда Радош заканчивал просмотр очередного «шедевра» от своего любимого режиссера Тинто Брасса. Девушка была воплощением юности и невинности. Ей скорее всего еще не было восемнадцати. Все изгибы стройного тела легко угадывались под тончайшей шелковой рубашкой, надетой на голое тело. Огненно-рыжие слегка волнистые волосы свободно ниспадали на плечи. Она встала посреди гостиной и замерла, опустив взгляд в пол. Радош выключил телевизор и не спеша поднялся из кресла.
— Подойди ко мне, жаждущая света! — сказал он властно. Девушка повиновалась.
— Ты пришла познать истину и обрести свободу, и ты получишь желаемое! — продолжал Радош торжественно. — Ибо я тот, кто ведет людей к свету. Но свет не может войти в того, кто погряз во грехах. И я спрашиваю тебя, дочь моя, знала ли ты мужчин?
Лицо гостьи резко окрасилось в тон ее волос. Она молча кивнула.
— Тогда я очищу тебя, дочь моя! Я очищу ту скверну, которую ты приняла в плоть свою. Иди же за мной, иди верное чадо…
Девушка покорно отправилась за Радошем в спальню.
Минут через пять Клава принесла поднос с кофе и легкими закусками. Гиля выключил кондиционер и открыл окно — солнце клонилось к закату, и с реки дул освежающий ветерок. Мужчина успел лишь налить себе чашку кофе, как дверь в спальню Радоша распахнулась и оттуда с громким рыданием выскочила гостья. Она бросилась к двери в коридор, но та была заперта на ключ. Девушка в нерешительности повернулась, затравленно озираясь по сторонам. Она старалась прикрыть свою наготу атласной простыней.
— Гиля, приведи эту суку ко мне, будь другом, — раздался из спальни недовольный голос Радоша.
Компаньон нехотя отставил так и нетронутую чашку с кофе и начал медленно подниматься из кресла.
— Нет! — закричала незнакомка. — Не приближайтесь ко мне.
— Цыпа, ты бы не кобенилась, а? Давай лучше по-хорошему, — Гиля медленно приближался к пленнице. И девушка решилась. Ногой она толкнула журнальный столик в сторону преследователя, так что Гиля вынужден был отскочить, а сама бросилась в открытое окно.
— Твою мать! — Загоруйко опустился в кресло, поглаживая виски руками. — Родя, ты опять не смог удержать бабу?!
— Да вроде все нормально шло, — в дверях спальни появился Радош, на котором была лишь цепочка с причудливым медальоном. — Вот ведь гадство! Какая классная задница из рук ускользнула! Чего ты расселся?! Пойди распорядись, чтобы ее поймали, помыли и привели ко мне снова.
— Угу, бегу и тапочки теряю. Там уже труп лежит, Родя!
— Да брось! Второй этаж, а она здоровая девка.
— Родя, она в окно рыбкой сиганула.
— Не может быть, — Радош направился к открытому окну.
— Погоди, Родя, давай поспорим, — Гиля улыбался, в его глазах светились озорные огоньки.
— На что? — Радош остановился посреди гостиной.
— На бутылку!
— Идет! Я тебе виски, а ты мне коньяк!
Мужчины подошли к окну. Девушка лежала внизу без движения. Ее голова неестественно вывернулась, а остекленевший взгляд был устремлен в небо.
Радош долго смотрел на безжизненное тело. Ему вспомнилась его первая любовь. Ее звали Вера. Это было в пятом классе. Родион каждое утро выходил из дома на полчаса раньше и караулил одноклассницу около дома. Затем он как будто случайно встречал ее и предлагал поднести портфель. У Веры были такие же огненно-рыжие волосы…
Не отрывая взгляд от погибшей девушки, Радош начал читать стихи:
— О! Опять Урсула?
— Гейне, идиот!
— Ясно дело, что этот Гейне идиот! — Гиля громко заржал. — Ты, Родя, не увиливай! Кто выиграл?
— Ты, — грустно произнес Радош.
— То-то и оно! Кстати, тебе еще мамашу «скоропостижно очищенной» успокаивать надо.
— Какую еще мамашу?!
— Да девка эта с мамашей сюда приехала. Иначе наотрез отказывалась.
— Гиля, сколько раз тебе говорить, нечего их сюда семьями возить!
— Родя, ну у тебя же свербело в одном месте! Я вынужден был уступить, чтобы не устраивать скандала раньше времени. Они же еще не до конца обработанные были. Вернее, мамаша уже в кондиции, а вот дочка…
— Ясно. Ладно, ты иди труп пристраивай, а я пойду возвещу о свершившемся чуде.
— А сто баксов?
— Опять?
— Родя, ну ты же расценки Михалыча знаешь. Сотка за труп.
— Слушай, если бы он столько не пил, то уже на наших жмурах смог бы дом в Ницце купить.
— Да уж… Местное кладбище лучше не раскапывать, — Загоруйко спрятал стодолларовую купюру в карман и вышел в коридор, Радош отправился следом.
— О великий Радош, пророк Всевышнего и учитель наш, спаси меня и помилуй! — кинулась мать погибшей несколько минут назад девушки к вошедшему в полуподвальное помещение наставнику. Несчастная упала на колени и склонилась в подобострастном поклоне.
— Встань! Встань, мать, стяжавшая у Бога прощение! — Радош говорил громким торжественным голосом. — Через дочь твою спасен весь ваш род — все жившие ранее до третьего колена и все, кто будет жить после вас — до седьмого!
— Как же это?! — заплаканные глаза матери светились счастьем. — Галенька, моя Галенька, я всегда в нее верила, всегда верила.
— Дочь твоя, получив очищение, вознеслась на небо ко господу, по святой воле его! Она призвана к великому служению пребывать телесно в чертогах царских!
— Да как же это? — женщина была полностью обескуражена. — Умерла моя Галенька? Умерла девочка?! — мать была близка к истерике.
— Не умерла она, мать, не умерла, но телесно взята на небо. Жди, и явится тебе дочь, явится в одежде царской с дарами несметными! Скоро это будет, уже скоро! Радуйтесь все, ибо сегодня явлено чудо, каких не было уже 525 лет!
С облегчением Радош покинул подвал, распорядившись на ходу, чтобы к нему позвали Оленьку и Валеньку, а через час подали ужин.
Светлана Леонидовна мучилась от бессонницы уже третью ночь подряд. Она забывалась в каком-то тяжком полуобморочном состоянии на считанные минуты и приходила в себя, дрожа всем телом от сильного озноба. Утром она ехала в офис, где ни на кого не обращала внимание. Ее целью были занятия с Тришем, проходившие в собственном кабинете. Светлана плохо соображала, что от нее просят и что ей приходится делать, но старалась изо всех сил, и Триш ее постоянно хвалил.
На сегодня было назначено «посвящение в истину». Вот уже не менее получаса они ехали куда-то в салоне служебного Nissan Maxima. Триш отпустил водителя и сам сел за руль. Светлане он завязал глаза, объяснив это тем, что до окончательного посвящения избранный не должен видеть здания, где происходят собрания братьев и сестер. Наконец машина остановилась, и женщина, осторожно ступая, вошла в помещение. Триш заботливо поддерживал ее под руку. Светлану усадили в кресло и сняли повязку. Она сидела в комнате без окон. Единственное кресло стояло посередине. На центральной стене располагалось световое панно, на котором был изображен Радош в полный рост. Наставник был одет в странного вида разноцветный балахон. Перед панно стоял подсвечник с семью погашенными свечами. Триш молча вышел, закрыв дверь на ключ.
Светлана не могла точно сказать, сколько времени она находилась в томительном ожидании — может быть пять минут, а может десять часов. Наконец, из скрытых динамиков полилась странная музыка. Под аккомпанемент какого-то струнного музыкального инструмента звучал мужской голос, произносивший невнятное бормотание и слабо различимые наборы звуков. Темп музыки и ее громкость то усиливались, то плавно ослабевали. Светлана начала невольно раскачиваться в такт мелодии.
Вдруг все семь свечей вспыхнули сами собой, панно с изображением наставника плавно отъехало в сторону, и в комнату торжественно вошел Радош. Из динамиков зазвучал торжественный баритон:
— Пророк господень и его благовеститель Радош! На колени!
Светлана бухнулась на пол, склонив голову вниз. Радош грациозно опустился в кресло и приказал.
— Избранная Господом, повернись ко мне.
Светлана повиновалась. Она стояла на коленях, распрямив спину и глядя Радошу, торжественно восседавшему в кресле, прямо в глаза.
— О, избранная из избранных, очистившая душу и посвященная Владыке! Готова ли ты познать истину?! Готова ли ты принести клятву верности своему господину — рабу Господа?!
— Готова.
— Готова, господин! — поправил ее Радош.
— Готова, господин! — в смущении повторила Светлана.
— Готова ли ты пройти испытание нестяжанием и строгим постом, живя в общине вместе с братьями и сестрами по вере?
— Готова, Господин!
— Тогда слушай истину! Слушай внимательно, ибо не многие на земле сподобились этого великого знания! Великий Господь родил Сына, Который регулярно воплощается на земле ради спасения людей. Его цель — райская жизни на земле для всех людей, когда не будет болезней, голода и несчастий. Все могло быть сделано две тысячи лет назад, когда Сын воплотился в Своем очередном воплощении — Иисусе Христе, но миссия оказалась неудачной. Всему виной Его ученики, извратившие божественное учение в своих корыстных целях. Они стремились властвовать на земле, они создали свою церковь, они отвергли учение о реинкарнации, они запретили сексуальную свободу, они отдали себя в услужение власть имущим ради земной славы и богатств. И теперь спасение людей находится в опасности. Всему виной мерзкие христиане, расплодившиеся по всей земле. Эта зловредная секта заманивает в свои сети все новые и новые заблудшие души, лишая людей знания истины, а весь мир — райского блаженства. Сегодня Господь предпринял самую последнюю попытку спасти мир! Сын Божий снова воплотился на земле в Своей последней реинкарнации, но пребывает здесь тайно. Господь избрал пророка и благовестителя Сына — великого Радоша, через которого и сообщается человечеству голос истины! Великий Радош — последняя надежда людей! Великий Радош — единственный путь ко спасению и благоденствию! Каждый, кто поклонится Радошу, как пророку Единого Бога, будет спасен вовеки. Все мы — избранные из избранных, на которых указал перст Божий — члены великой и единственной истинной церкви Бога — «Церкви Сына Царствующей». Вступая в это царство Бога на земле и давая клятву, скрепленную кровью и огнем, мы должны отринуть все земное! Мы должны отказаться от всего имущества в пользу нашей Церкви. Все свое время, все мысли, каждое дыхание мы должны отдавать Господу нашему через послушание великому Радошу! Слово Радоша — непререкаемый закон, несомненная истина, нерушимый столп правды! — в комнате повисла оглушающая тишина. Светлана по-прежнему стояла на коленах, ее тело била крупная дрожь, а по щекам текли слезы: тушь не выдержала, прочертив до самого подбородка отчетливые черные дорожки. Тем временем Радош поднялся и подошел к семисвечнику. В полной тишине раздался его громкий голос, заставив Светлану вздрогнуть:
— Готова ли ты, избранная из избранных, стать частью Церкви Сына Царствующей? Готова ли ты подписать свои обеты кровью и огнем?! Готова ли ты посвятить всю свою жизнь служению Господу нашему и Владыке?!
— Да, мой господин! Я готова, готова! — глаза Светланы горели огнем, голос ее срывался.
— Это твое решение! Подойди ко мне!
Светлана повиновалась. Радош достал из под балахона лист желтоватого пергамента, на котором от руки витиеватым почерком был написан текст.
— Читай, избранная из избранных! — Радош торжественно протянул пергамент Светлане.
Я, избранная из избранных, прошедшая очищение и призванная служить Господу и единственному пророку его Великому Радошу, становлюсь частью единственной истинной церкви Господа Моего и единственного пророка Его Великого Радоша — «Церкви Сына Царствующей». Я делаю это добровольно, ради Господа моего и единственного пророка Его — Великого Радоша. Ради великой цели — установления рая на всей земле для всех людей — которую ставит передо мной Господь мой и единственный пророк Его Великий Радош, я отрекаюсь:
— от моего имени Светлана;
— от моих родителей;
— от всего моего движимого и недвижимого имущества, завещая его на исполнение воли Господа моего и единственного пророка Его Великого Радоша;
— от любой земной веры, религии, философии и иных убеждений, кроме учения Господа моего, явленного через единственного пророка Его Великого Радоша;
— от Христа и Церкви Его;
— от дочери моей — гнусной христианки;
— от своей воли, отдав ее в руки Господа моего и единственного пророка Его Великого Радоша.
Да пребудет со мной Господь!
Калиока.
— Все ли тебе понятно, избранная из избранных?
— Да, мой господин.
— Готова ли ты скрепить этот документ кровью и огнем?
— Готова, мой господин!
— Будь по-твоему!
Радош вынул из семисвечника небольшой нож с коротким обоюдоострым лезвием и сделал на ладони правой руки Светланы глубокий надрез. Женщина слегка поморщилась.
— Теперь наложи свою руку разрезом на нижнюю часть пергамента.
Светлана повиновалась. На листе осталась широкая кровавая полоса.
— Теперь ты должна держать руку над центральной свечой, пока кровь не свернется. — командовал Радош.
Светлана закусила нижнюю губу до крови — так ей было больно, но она терпела, пока ладонь не покрыл грубый ожог.
— Поздравляю тебя, сестра! Да будет имя твое до скончания века — Калиока!
Светлана Леонидовна рухнула на пол в беспамятстве.
Она пришла в себя в соседней комнате. Ее заботливо посадили в широкое глубокое кресло, перед которым стоял небольшой журнальный столик. Напротив расположились четверо мужчин: Радош, Гиля, Триш и незнакомец в круглых очках и потертом вельветовом пиджачке. Весь его вид напоминал классический образ «канцелярской крысы», а непрестанно бегающие глаза создавали впечатление, будто каждую секунду своей жизни он занимается чем-то неприличным или противозаконным.
— Итак, Калиока, — торжественно начал Радош, когда Светлана окончательно пришла в себя. — Теперь ты должна подтвердить искренность своих намерений, избавившись от тяжести груза мирских соблазнов.
Триш подал наставнику папку, из которой тот достал пачку документов — это были пакет учредительных документов компании, свидетельство о собственности на квартиру и документы на два личных автомобиля новообращенной.
— Но как они оказались у вас? — Светлана, сразу узнав документы, была в искреннем изумлении. — Они же лежали в моем личном сейфе?
— Калиока! Неужели ты не поняла, что для Господа не существует преград?
— Да, я понимаю, но…
— Мы можем начать, или клятва твоя была тщетной?! — в голосе Радоша зазвучали стальные нотки.
— О да, мой господин!
— Хорошо. Приступайте Лазарь Соломонович, — кивнул наставник незнакомцу. — Нотариус подготовил все необходимые документы.
Светлана подписывала не глядя, и вскоре дело было кончено.
— А теперь, Калиока, поклянись, что избавилась ты от всего груза бренного мира, терзающего души страждущих! — Радош встал со стула, и его примеру последовали все остальные.
— Клянусь! — торжественно подтвердила Светлана.
— Ты ни о чем не забыла, Калиока?
— Нет, мой господин!
— Да-а-а-а-а… Похоже, твоя решимость полна лукавства!
— К-к-к-как? О ч-ч-чем вы?
— А дача в Барвихе?! Где документы на нее?! Решила оставить на черный день?!
— Но, мой господин, я думала, вы знаете об этом?
— Я знаю все! Говори!
— Да, у меня есть, то есть была дача, но я оформила ее на свою дочь.
— На гнусную христианку! Как ты могла?!
— О мой господин! — Светлана бросилась к ногам Радоша. — Так получилось, я же не знала, что это как-то помешает. Понимаете, я не хотела чем-то быть ей обязанной, она не жила в нашей квартире, ну вот я и оформила, чтобы она уже более ни на что не претендовала. Да, конечно, это была ошибка, но…
— Хватит! Закроем тему. Ты ни в чем не виновата, Калиока. Я проверил твою честность, и ты выдержала последний экзамен. Отправляйся же навстречу Господу, иди дорогой светлой и лучистой. Я помню о тебе, — Радош собрал документы в папку, и они с Гилей покинули помещение.
— Госпожа Зарубина, добрый день! — Радош, сидя на заднем сиденье служебного автомобиля Светланы Леонидовны, улыбался, держа в руке мобильный телефон.
— Добрый день, господин Святославский. Рада вас слышать, — неожиданно голос Елены оказался уверенным и бодрым.
— Судя по голосу, вам удалось принять окончательное решение. Я прав?
— Да, Родион, вы совершенно правы.
— С радостью выслушаю ваш ответ.
— Не думаю, чтобы он вас обрадовал, хотя… Короче, так! Я, безусловно, отказываюсь от вашего предложения, считая его грабительским и абсолютно для меня неприемлемым. И в свою очередь делаю вам встречное предложение. Не я отдаю вам свой бизнес за 30 %, а вы мне свой, но только за 15 %. И, поверьте, эти самые 15 % при моем участии со временем станут существенно больше, чем те 100 %, которые вы имеете сейчас.
— Ну что же, это ваше окончательное решение?
— Да, это мое окончательное решение.
— Вы отдаете себе отчет в том, что больше разговоров не будет?
— Да, отдаю, и хватит мне угрожать.
— Ну что же, прощайте, Леночка, прощайте, — Радош откинул телефон в сторону, и улыбка словно по мановению волшебной палочки исчезла с его лица. — Мерзавка! Она еще смеет предлагать мне такое!
— Родя, тебе предложили взять кого-то замуж?
— Гиля, хватит! Мне не до шуток. Ты убьешь эту суку!
— Для тебя все что угодно.
— Вот ее координаты, — Радош протянул Загоруйко бумажный пакет. — Мне все равно как ты это сделаешь, но пока она ходит по земле, я не смогу нормально спать, — он посмотрел на часы. — И давай, Гиля, в аэропорт. Не могу я видеть этот гнилой город. Полечу домой, а ты доделаешь все дела.
— Слушаюсь, шеф!
Калиока уже вторые сутки ехала в плацкартном вагоне поезда Москва-Красноярск. Она путешествовала в компании других сестер, ставших избранными членами «Церкви Сына Царствующей». Светлане досталась боковая верхняя полка, однако ее, привыкшую путешествовать исключительно в салоне безнес-класса, это удивительным образом не волновало. Калиока была счастлива. Буквально каждая секунда ее жизни теперь была занята. Вместе с сестрами они уединялись в тамбуре на молитву, читали книги великого Радоша, и даже ночью, сквозь сон, ее мозг впитывал «истину», которую вещал учитель через крошечные наушники от дешевого плеера, подаренного Тришем после ее посвящения. О! Она никогда в жизни не получала более ценного подарка, чем эта пластмассовая коробочка тайваньского производства вместе с набором кассет, где был запечатлен голос великого пророка.
Калиока… Теперь ее звали именно так. Но изменилось не только имя, не только образ жизни несчастной женщины, но даже ее мысли и чувства. Казалось, она уже никогда не вспомнит свое настоящее имя — Светлана Леонидовна. Светлана Леонидовна Озерова…
Елена Зарубина выходила из подъезда в приподнятом расположении духа. За прошедшие пару дней проблемы стали реально рассасываться. Елена вздохнула свободно и уже строила наполеоновские планы по расширению своего бизнеса на восток. Ранее она никогда об этом не думала. «Спасибо бабе Дусе! Вот где мудрость! Надо будет отправить ей еще деньжат!» — подумала она, садясь в салон служебного автомобиля.
«Пучеглазый» Мерседес важно выруливал на проезжую часть, миновав арку большого сталинского дома. Никто не обратил внимания на скромную старенькую шестерку, припаркованную рядом. Елена не услышала выстрелов. Сначала она увидела, как странно дернулась голова водителя, и красный фонтанчик брызнул на охранника. А потом тонированное стекло рядом с ней неожиданно покрылось сеткой трещин, расходящихся от небольшой дырки ровной округлой формы. Свет померк, и Елена Зарубина уже не увидела, как в ее любимый Мерседес, потерявший управление, на полном ходу врезался огромный груженый бетонными блоками грузовик.
Шестерка сорвалась с места и понеслась в сторону области. Уже через полчаса ее найдут сотрудники милиции в нескольких кварталах от дома Зарубиной. Естественно, салон ее будет пуст. Только два автомата Калашникова, пахнущие порохом, будут валяться на покрытом гильзами полу.
В ближайшее воскресенье отец Михаил — настоятель храма на Воробьевых горах — выходя из церкви после службы, обратил внимание на тело молодой женщины, которое привезли для отпевания. Пуля попала Елене в голову и прошла навылет, но специалисты из бюро похоронных услуг сделали свое дело на совесть, и священник узнал недавнюю посетительницу. Постояв пару минут у гроба, отец Михаил уступил место священнику Илье, начинавшему чин отпевания, а сам вышел на улицу. Присев на скамейку во дворе, батюшка тяжело вздохнул и украдкой смахнул непрошеную слезу…
Катя Заречина — в девичестве Озерова — сидела в глубоком мягком кресле в холле пятизвездочного отеля Coral Beach. Именно здесь назначил ей встречу Майкл, который должен был прийти не один. Богатый клиент из России строил солидную виллу и был заинтересован в эксклюзивном дизайне интерьера. Еще в Москве Катя договорилась со своей начальницей, с которой у них сложились дружеские отношения, об отпуске без содержания за свой счет: заказов в агентстве в это время года было совсем мало. В этот период девушке предстояло определиться, где она будет жить и работать.
Катя чувствовала себя не в своей тарелке. Она не привыкла ездить куда бы то ни было без Дениса. Мысли о муже, о его подлой измене сразу вызывали жгучую боль, но и не думать, не вспоминать о нем она не могла. Катя любила Дениса, несмотря ни на что. За прошедшие годы он стал для нее самым близким человеком, который сейчас словно отрывался по живому, оставляя мучительно болящую кровавую рану. Ожил мобильный телефон, и Катя, решив, что это звонит опаздывающий Майкл, не глядя на определитель, ответила.
— Алло!
— Катя, доброе утро, — в трубке раздался голос ее свекра — Григория Александровича. Его траурный тон не предвещал ничего хорошего. — Хотя, добрым его врядли назовешь.
— Здравствуйте, Григорий Александрович, что случилось?
— Это я хотел бы знать, что случилось, — свекр неожиданно резко повысил тон. — Что у вас, мать вашу, вообще происходит, а?!
— Это вопрос не ко мне, — голос Кати вмиг похолодел. — Думаю, Денис лучше меня расскажет вам о своих холостяцких похождениях.
— Ох… Катенька, ты не сердись на меня, я вообще ничего не понимаю, вот и срываюсь. Прости. А у Дениса я ничего спросить пока не могу. В тюрьме он.
— Где?! — Катя почти закричала. Проходящий мимо портье вздрогнул и с удивлением обернулся.
— В тюрьме, Катя, в тюрьме. Он убил человека. Случайно. Я подробностей пока не знаю — звонил Соколов, но он был хмур и сказал, что дело сложное и пока ни за что нельзя ручаться.
— Григорий Александрович, вы сейчас где?
— Я в Питере в аэропорту. Через полчаса мой рейс на Москву. А ты где?
— Я на Кипре, в Пафосе. Постараюсь вылететь… — Катя посмотрела на настенные часы. Они показывали 9.40 утра. В этот день в Москву был только рейс «Аэрофлота», вылетавший из Ларнаки. Регистрация начиналась в двенадцать с небольшим, до аэропорта ехать не более двух часов… — Успею! Постараюсь вылететь сегодня, если будет хотя бы одно местечко. Все, Григорий Александрович, до встречи в Москве, — Катя поспешно забрала лежащие на журнальном столике вещи и бросилась к выходу.
— Доброе утро, Катенька, прошу прощения за опоздание! — в отель входил Майкл в сопровождении мужчины крупного телосложения. Угрожающее впечатление от внешнего вида незнакомца усугублялось абсолютно лысым черепом, сидящем на короткой толстой шее. Катя остановилась, подбирая слова извинений. — Вот познакомьтесь, Владимир Николаевич, наш клиент.
— Да можно просто Владимир — незнакомец смущенно улыбнулся, протягивая огромную ладонь, на тыльной стороне которой красовалась татуировка «Вован». Вообще казалось, что больше половины площади тела «Вована» была синей от «нательной живописи», а сам незнакомец будто стеснялся своего устрашающего вида. — Рад познакомиться!
— Мне тоже очень приятно, только… Понимаете, я прошу прощения, но мне нужно срочно в аэропорт. У меня беда. Надо лететь в Москву.
— Катя, что случилось? — вмиг посерьезнел Майкл.
— Да, Катенька, вы давай уж поделитесь, может, я смогу чем помочь?
— Да нет, вряд ли. Мой муж попал в тюрьму, а вот за что и при каких обстоятельства — пока не знаю.
— Это скверно, — Владимир инстинктивно провел ладонью по бритому черепу. — Надо прокуратуру зарядить, адвоката найти. Я, Катя, смог бы вам помочь…
— Владимир, спасибо, — прервала девушка собеседника, — только нам уже помогают.
— Может, уровень моей помощи будет покруче? — собеседник криво ухмыльнулся.
— Ну не знаю. Мужу помогает заместитель Генпрокурора России.
— Соколов? — лицо Владимира резко вытянулось.
— Да, а вы его знаете?
— Еще бы! Это правильный мент. Тогда я за вас спокоен.
— Ладно, я побежала! Простите еще раз.
— Думаю, с такой крышей она скоро вернется, — сказал обладатель колоритной татуировки «Вован», глядя в спину убегающей Катерине. — Иваныч дело знает туго. Ну а мы с тобой, Мишаня, чего? По пиву?! — огромная ладонь легла Майклу на плечо.
— Ой, Володя, пожалейте мою печень!
— Да будет тебе! Пошли, пошли, а потом обсудим еще план летней веранды — я там поставлю холодильничек с пивком, чтобы из бассейна в дом каждый раз не бегать. Вот братаны оценят!
Самолет, летевший рейсом Ларнака — Москва, плавно заходил на посадку. Кате чудом удалось попасть на борт — видимо, кто-то из пассажиров опоздал на рейс. Еще в воздухе она решила, что в первую очередь сделает, приземлившись в Москве — отправится в Данилов монастырь в своему духовнику о. Кириллу. Катя корила себя самыми последними словами, что не сделала этого еще до отлета на Кипр. Она была настолько убита поведением Дениса, что даже не подумала о том, что в подобной ситуации надо в первую очередь обратиться к Богу и попросить духовного совета у священника.
Беспрепятственно пройдя паспортный контроль, Катя через зеленый коридор вышла в зал прилета Шереметьево-2. Сотрудник аэропорта с фирменным бэджем на груди предлагал услуги такси. Конечно, Катерина понимала, что здесь такси будет стоить баснословных денег, но сил, а, главное, времени добираться до города на общественном транспорте у нее не было.
— Куда едем, красавица? — весело спросил водитель. Парню было не больше 25–28 лет.
— Пожалуйста, в Даниловский монастырь.
— Любой каприз за ваши деньги! — машина тронулась с места. — Только зачем же так сразу — в монастырь! Такая хорошенькая девушка…
— Давайте не будем! — отрезала Катя.
— Ладно, ладно. Только скажите, это монастырь-то женский?
— Нет. Мужской.
— Ну тогда мне все понятно! — зашелся смехом водитель. — Это дело другое! Это дело понятное!
Катя вся кипела от злости, но ответить ничего не могла. Она всегда терялась перед таким вопиющим и наглым хамством. Мало того что негодяй срубит с нее огромные деньги за рядовую поездку, так еще и издевается. Трудно сказать, какие слова были более оскорбительными — сказанные в свой собственный адрес или в адрес таксиста. Водитель же явно оказался на своем любимом коньке и пытался «развлечь» пассажирку всю дорогу вплоть до главных монастырских ворот. С огромным облегчением Катя расплатилась с молодым хамом и почти бегом направилась вглубь монастыря. Вечернее богослужение еще не закончилось, и девушка рассчитывала найти о. Кирилла в церкви. Но ее ждало очередное разочарование: иеромонах был в отъезде. Кате сказали, что из паломнической поездки он вернется не ранее, чем через неделю.
Вот и знакомый до боли подъезд, вот дверь квартиры, в которой случились самые лучшие, самые яркие мгновения жизни — Катя в этом не сомневалась. В сильном волнении она вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. Много бы отдала она сейчас за то, чтобы ее встретил Денис! Встретил с веселой улыбкой на лице: «Привет, Котенок! Ужинать будешь?» Это все было в прошлой жизни. Вспыхнул свет в прихожей. Катя разулась и прошла в гостиную. Кровь прилила к вискам. На полу лежала скомканная одежда мужа. Катерина живо представила себе в какой ситуации еще совсем недавно эта одежда, наверное, вот так же валялась на полу. Всепоглощающая ревность накрыла ее с головой. Она подцепила ногой пиджак, отшвырнула его на диван и захлопнула дверь в комнату.
Катя устроилась на кухне. Слезы катились по ее щекам, а дрожащие руки держали стакан с минералкой. Постепенно успокаиваясь, девушка вспоминала эпизоды их с Денисом совместной жизни. Вспоминалось только хорошее. Вот кабинет Соколова. Как же смешно тогда выглядел Денис! Катя невольно улыбнулась. Вот первая поездка на Кипр, чудесный дом в Коралловой бухте. Немного успокоившись, Катя переоделась, налила себе чаю и позвонила Григорию Александровичу. К сожалению, пока не было никаких вестей. Свекор, насколько мог мягко, изложил невестке обстоятельства совершенного Денисом преступления и сообщил, что, возможно, завтра несчастному арестанту уже можно будет позвонить по телефону.
— Григорий Александрович, а вы не могли бы мне дать номер телефона о. Николая, который служит в Одинцово? — эта мысль пришла Кате в голову совершенно неожиданно.
— Конечно, подожди секундочку, — Заречин-старший продиктовал номер, и они распрощались.
Часы показывали начало одиннадцатого вечера. Если звонить священнику сегодня, то делать это надо прямо сейчас. Тяжело вздохнув, Катя набрала номер.
— Алло.
— Батюшка, благословите! — Катя немного заикалась от волнения.
— Бог благословит!
— Батюшка, это Катя, Катя Заречина, супруга Дениса. Вы меня помните?
— Как не помнить, Катенька! Рад вас слышать! Как мое нерадивое чадо? Это я Дениса имею в виду, — батюшка был явно не в курсе тех бед, что обрушились на семью Заречиных.
— Отец Николай, а вы, наверное, еще не в курсе…
— Не в курсе чего? — священник вмиг насторожился. — Что у вас стряслось?
— Простите, я думала, что Григорий Александрович или Александр Иванович вам уже все рассказали… Хотя. Я сама сначала ускакала на Кипр — бестолочь, а уж потом вспомнила о своем духовнике.
— Катя, не томите! Что у вас стряслось?!
Катерина, как могла кратко, рассказала о произошедших событиях. В трубке повисла тягостная пауза.
— Да… — наконец ответил священник. — Ну вы, ребята, даете! Скажу честно, ТАКОГО я не ожидал! Катенька, и что вы решили делать? Я имею в виду вы лично?
— Не знаю… Я убежала на Кипр, начисто забыв обо всем, кроме своих кровных обид. Вот вернулась и совершенно не представляю, что теперь делать. Поэтому и звоню вам. Надеюсь, вы не оставите нас, дадите нужный совет, — Катя с трудом сдерживала рыдания.
— Катенька, конечно, я помогу вам, чем смогу. Только, сами понимаете, по телефону это сделать сложно. Я завтра служу Литургию часов до одиннадцати. Вы сможете подъехать к этому времени?
— А во сколько служба начинается? Я бы к началу подъехала.
— Это будет здорово! Приезжайте в половине девятого.
— До свидания, батюшка.
— С Богом, Катюша!
Отец Николай отложил трубку телефона, взял из книжного шкафа молитвослов и встал на колени перед иконами. Свет в комнате священника так и не погас в эту ночь до самого утра…
Катя не спеша брела по узкой асфальтированной дорожке, ведущей от храма к платформе «Отрадное». Разговор с отцом Николаем был позади. Стало ли ей легче? Безусловно! Но все равно по ее щекам катились слезы. Кате было слишком досадно, что она в свое время не обращала внимания на столь очевидные вещи. Многого она просто не понимала, а от чего-то отмахивалась, следуя банальному эгоизму. Вновь и вновь всплывали в голове отрывки долгого и непростого разговора…
— Да, Катя, наломали вы дров, — священник только что внимательно выслушал Катин рассказ о том, что произошло в самое ближайшее время, а также о том, что этому предшествовало. — Я, конечно, и с себя вины не снимаю, но Денис, к сожалению, слишком редко приезжал ко мне в последнее время, да и не стремился он обсуждать ваши внутрисемейные отношения.
— Да, батюшка, я тоже не советовалась с духовником на эту тему. Думала, что это более наше личное дело.
— Ну, отчасти это так. Муж и жена — самые близкие друг другу люди. Здесь трудно вмешивать кого-то постороннего. Однако же духовного отца трудно назвать посторонним. Более того, священник действительно может дать дельный совет по тем или иным жизненным вопросам. Вот, например, в вашем случае вы, Катя, были совершенно не правы в том, что решили вопрос о дополнительном воздержании в супружеской жизни самостоятельно, без осознанного на то согласия мужа.
— Батюшка! Но он сначала согласился, сказал, что, мол, давай попробуем, а потом… Я думала, что это у него просто блажь такая, что он вредничает. Ну, свою власть хочет показать, что, мол, я мужчина, вот и давай… А мне обидно это очень было.
— Да уж, Катя, действительно подавляющему большинству женщин сегодня очень обидно видеть в своем муже мужчину. Я имею в виду не в постели и не тогда, когда он защищает жену от уличного хулигана, а в обычной повседневной жизни. Вот так просто день за днем уж если и не любить, то хотя бы уважать мужа как главу семьи. Что же касается интимных отношений, то здесь требуется огромная осторожность, внимание и предупредительность. Поймите, Катя, темперамент у разных людей разный. Более того, сексуальность конкретного человека меняется в течение жизни. И здесь требуется максимум снисхождения одного супруга к другому. Вот скажите мне, если вас закрыть в вашей квартире, а на холодильник навесить замок. Из еды оставить только воду и хлеб и подержать вас так с месяц. Можно ли будет сказать, что этот месяц вы постились?
— Ну разве что формально.
— Вот и я о том. Пост — дело добровольное и осознанное. И если один супруг лишает другого законного права на супружеские отношения, то по-простому это называется большое свинство. Подумайте сами, куда супругу идти, если плоть его неспокойна? Ведь брак установлен Господом в том числе и для этого — для усмирения плоти. Помните, что советовал апостол Павел вдовам? Да, лучше оставаться незамужней, но если трудно справиться с плотью, то тогда надо выходить замуж.
Вспомнив эту часть разговора, Катя, стоя на платформе в ожидании электрички, инстинктивно втянула голову в плечи.
— Ну и дура же ты, Екатерина Витальевна! Ох и дура! — тихо шептала она.
Тем временем подошла электричка, и Катя села в полупустой вагон. Состав тронулся, а Катерина вернулась к воспоминаниям беседы.
— Поймите, Катенька, семейная жизнь — это не только совместные дети, кастрюли, отдых у моря и супружеская постель. Супруги прежде всего люди, а человек не может без общения. И горе тем семьям, где муж и жена замыкаются каждый в своем мирке — в своих приятелях, персональных интересах, работе и прочем. Супруги должны интересоваться друг другом, они должны просто разговаривать. А вот когда оказывается, что поговорить им не о чем, то это беда! И, понимаете, здесь мало формального интереса. Надо искренне интересоваться делами второй половины, и, кроме этого, надо уметь слушать! Надо уважать своего собеседника! Знаете как бывает: «Ну, что у тебя на работе?» — спрашивает жена. «Да начальник сегодня вызывал, говорит»… — только было начал муж. «Ой смотри, смотри, какое у нее платье! — кричит жена, тыча пальцем в телевизор. — Классное какое! Да, так что там у тебя на работе?» — «Да вот начальник, говорю, вызывал, ну и думает, что мне пора»… — «Тебе на гарнир картошку или макароны?» — «Все равно». — «Да и чего там у тебя? Да, кстати, а ты слышал, что американцы там опять кого-то разбомбили?! Вот нахалы!» — Катя невольно улыбнулась.
— Да, Катенька, со стороны выглядит смешно, но знаете сколько семей живет именно с таким вот уровнем общения? И, скажите на милость, будет этот бедный мужик хотеть что-то рассказывать своей жене? Нам часто не хватает не только любви и внимания, но элементарного воспитания. Люди забывают простейшие правила общения: не перебивай собеседника; не смотри в сторону, если собеседник смотрит тебе в глаза и тому подобные вещи. Да, я понимаю, что дома нам хочется отдохнуть. Мы и так вынуждены играть слишком много ролей в своей жизни, чтобы еще дома кого-то из себя изображать. Но в том-то и отличие подлинной, я бы сказал, врожденной воспитанности, от показухи, на которую способны многие. Надо стараться, чтобы принятые в приличном обществе нормы поведения вошли в самую сущность человека. Это не происходит сразу. И здесь супруги должны помогать друг другу, подсказывать, указывать на ошибки. И встает очередная проблема: «Чего ты меня учишь?! Лучше на себя посмотри!» — кричит обиженное самолюбие супруга, которому указали на ошибку. И это вместо благодарности! Сложность семейных отношений заключается еще и в том, что супруги в принципе не могут скрывать своего истинного отношения друг к другу — слишком хорошо они знают друг друга, слишком много времени проводят вместе. Понимаете, жена никогда не сможет убедить мужа в том, что искренне о нем заботится, если она забыла, когда в последний раз готовила ему завтрак. И это, увы, не редкость. Понимаете, любой мужчина очень нуждается в самой элементарной женской заботе. И когда он оказывается, например, в командировке, а за завтраком первая попавшаяся соседка за столом предлагает ему сделанный своими руками бутерброд, то у мужика может натурально переклинить голову. Он уже много лет делает эти бутерброды сам, а тут… И он не вспомнит в этот момент, что жена выносила и родила его сына, что она изо дня в день ведет хозяйство, стирает ему белье, моет за ним посуду и так далее. Перед ним будет лежать этот несчастный бутерброд, — как олицетворение женской заботы и ласки.
— Катя, — продолжил священник после паузы. — Может показаться, что я критикую женщин и оправдываю мужчин. Это не так. Доведется мне встретить нашего оболтуса, я найду что сказать и ему, поверьте! И о цветах, и об элементарных знаках внимания, которые нужно оказывать своей жене, и о лежании перед телевизором в семейных трусах, о свежем луке, съеденном с аппетитом за ужином, о футболе и бане с друзьями. Поверьте, Катя, много чего я могу предъявить «заботливым» мужьям…
Катя невольно улыбнулась, глядя на проплывающие за окном электрички деревья.
— Батюшка, но что же нам теперь делать?
— Это сложный вопрос, Катя. Для начала вам надо решить, сможете ли вы простить Дениса, станете ли вы бороться за ваш брак. Ведь с точки зрения церковного права вы можете развестись с Денисом на совершенно законных основаниях. Вашего брака в данный момент не существует. Денис его разрушил, совершив грех прелюбодеяния. И, хотя я не устаю повторять, что в подобных вашему случаях как правило виноваты оба супруга, но все же основная вина лежит на том, кто пал во грех, — повисла тягостная тишина.
— Я не хочу, — тихо начала Катя. — Я не хочу! — неожиданно громко повторила Катерина, и в ее глазах сверкнул огонь. — Я люблю Дениса, я готова бороться за нашу семью!
— Эх, повезло парню, повезло сказочно! — священник светился какой-то внутренней радостью. — Это просто здорово, что вы нашли в себе силы простить нашего оболтуса.
— Ну, простить… Это, наверное, громко сказано. Знаете, батюшка, как вспомню, что я пережила той ночью, — Катя невольно сжала кулаки.
— Понимаю, вас, прекрасно понимаю! Мы его сначала высечем, а уж потом простим! — священник и девушка искренне рассмеялись. — А если серьезно, то ему сейчас нужна наша помощь. Я уверен в том, что эта измена была случайностью. Да, трагической, но все же случайностью. Вот увидите, Денис раскается в этом, и заживете вы вместе счастливее прежнего! Сначала надо постараться вытащить его из тюрьмы, а пока он там — поддержать насколько возможно. Поддержать молитвой, вниманием, заботой да просто ласковым словом. А потом вам надо будет начинать выстраивать свои отношения заново, сделав соответствующие выводы. Главное здесь — разговаривать. Откровенно и честно обсуждать все то, чем каждый из вас недоволен. И, конечно, не уподобляться базарным бабам: «Ты дура! Сам ты дурак!», а стараться искренне понять друг друга.
Катя вошла в квартиру, разулась и первым делом отправилась в до сих пор закрытую гостиную. Она заботливо подобрала с пола одежду Дениса, которая пахла ИМ. Катя только сейчас в полной мере ощутила, как соскучилась по мужу. Да, несомненно, она любила его. Любила и очень тосковала. Произошла страшная трагедия. Да, это именно трагедия, и Денис сейчас наверняка раскаивается. Бедный, как же ему, наверное, сейчас тяжело!
— Вот так всегда, — прошептала Катя, — что имеем, не ценим, а потерявши плачем…
Девушка аккуратно сложила нижние части штанин, расправляя стрелки брюк. Из под нижнего брючного отворота выпал какой-то предмет. Катя замерла. Это было обручальное кольцо Дениса. Еще в тот вечер, когда муж вернулся домой, Катерина заметила, что у него нет обручального кольца. И вот оно! Лежит на полу! Катя бережно подняла его и положила на полку перед иконами. Мысль об обручальном кольце не давала покоя. Если есть в этой жизни знаки свыше, то это, несомненно, добрый знак! С этими мыслями Катя и отправилась на кухню, в очередной раз попытавшись связаться с мамой. Сначала ее телефон не отвечал, а потом стал недоступен.
— Мама в своем репертуаре, — грустно произнесла Катя и набрала рабочий номер Светланы Леонидовны.
— Компания «Даймонд Хиллс», Ольга, добрый вечер.
— Оленька, добрый вечер! А куда опять пропала моя мама?
— А, Катенька, здравствуйте! Светланы Леонидовны сегодня нет и не было.
— Соедините меня тогда с Евгением Дмитриевичем.
— Секундочку.
— Здравствуйте, Катенька! — ответил заместитель Светланы через пару секунд. — Чем обязан?
— Здравствуйте, Женя. Все как обычно, маму потеряла.
— Она вернулась из Милана, но на работу уже второй день не приходит.
— С ней все в порядке?
— Не уверен, Катенька, не уверен. Она тут меня вчера так отчитала по телефону, что у меня появилось чувство, что работаю я здесь последние дни.
— Да ладно вам, Женя! То вы моей мамы не знаете! Она вспыльчива, но отходчива.
— Ну, дай Бог!
— Женя, вы уж меня информируйте, если вдруг что-то?
— Конечно, Катя. У вас-то как дела?
— Ох, Женя, лучше и не спрашивайте! Но я не готова сейчас говорить о грустном.
— Вы уверены?
— Да, Женя, всего хорошего! — и Катя спешно положила трубку.
Александр Иванович Соколов пребывал в скверном настроении. Хуже всего, что он не видел реальных причин приключившейся с ним хандры. Следствие по делу Дениса продвигалось неплохо. За две недели удалось провести основные допросы. Если так дальше пойдет, то скоро дело отправится в суд, а там, Бог даст, отделается Заречин условным сроком. В худшем случае он отправится на зону, где все равно должно быть полегче. Соколова удивляла странная тишина по поводу этого дела. Все утихло как-то неожиданно. Даже Генеральный ни разу не вызвал подчиненного после того памятного разговора. Елена Зарубина пыталась мутить воду, но у нее, похоже, своих проблем было выше крыши. В конце концов, успокоилась и она.
Супруги Соколовы, попостившись три дня, исповедались и причастились Святых Христовых Таин в ставшей уже родной церкви в подмосковном Одинцове. Отец Николай был в этот раз несколько озабочен. На Исповеди он долго не отпускал жену Александра Ивановича, да и на самого Соколова смотрел так, будто собирался что-то сказать, но никак не мог понять, что же именно.
На следующий день Александр Иванович вел автомобиль по Ленинградскому шоссе на север от Москвы. Было чудесное летнее утро. Солнце уже давно поднялось над горизонтом, но в воздухе еще витала удивительная утренняя свежесть. Рядом дремала любимая жена, верный друг и соратник Вероника Сергеевна. Они не отдыхали вместе уже года два, если не считать кратких выездов из Москвы на несколько дней. В этот раз Соколовых ожидали четыре дня отдыха в одном из самых романтических мест на земле с забавным названием Кукуевка. Давний школьный приятель Александра Ивановича волею судьбы оказался лесником в тихом российском уголке в 300 км от столицы. У Степана был солидный дом в деревне, а на тихой речке он построил маленькую охотничью избушку. Строение стояло на деревянных сваях прямо над водой метрах в 10 от берега. Из дома было два выхода: один — парадный — выходил на деревянные мостки, проложенные от самого берега, другой же — с противоположной стороны — напоминал жилье в Венеции: открыв дверь, хозяин жилища мог созерцать зеркальную гладь воды и деревянные ступеньки, уходящие в реку. Тут же была привязана добротная весельная лодка. Рыбу ловить можно было прямо с мостков, шедших по периметру избушки. Это место, полностью оторванное от цивилизации, пленило Соколовых своей тишиной и каким-то особым ощущением первозданности, здесь даже не работала мобильная связь.
Соколов посмотрел на спидометр. Стрелка колебалась в районе цифры 120. Он сбавил скорость и подумал: «Что со мной сегодня, плетусь как извозчик…»
— Что-то мне сегодня неспокойно, — сказал Соколов вслух и инстинктивно погладил ладонью грудь в районе солнечного сплетения, где «поселился» холодный шарик, особенно беспокоивший его сегодня с утра. Александр Иванович не спал часов с четырех. Промаявшись без сна больше часа, он встал, выпил крепкого кофе и после утренних молитв прочитал акафист святителю Николаю. Это принесло облегчение — холодок под ложечкой испарился, но шарик ожил вновь, стоило Соколову сесть за руль.
— Сашенька, ты просто очень устал, — жена погладила его по макушке. — Сейчас отдохнем, и все пройдет. Вот увидишь!
Александр Иванович взял ладонь жены и поцеловал. Он так любил ее нежные теплые руки, пахнущие домом.
Степан встречал их, сидя на скамейке перед мостками и дымя любимым «Беломором».
— Доехали, слава Богу! — кости Соколова захрустели в крепких объятиях лесного жителя.
— Осторожней! Ну настоящий медведь!
— Здравствуй, Вика! Ты все хорошеешь!
— Спасибо за комплимент, Степа. Ты сам все молодеешь. Не иначе свежий воздух?
— Да уж, не то что у вас в Москве. Ну, давайте в дом. Я вам все покажу, да отбуду восвояси, чтобы не мешать молодым супругам, — Степан весело подмигнул. — Кстати, вы надолго?
— Нет, Степан, на четыре дня всего. Я отгулы взял, плюс выходные, в воскресенье обратно.
— Ясно. А то приехали бы на пару недель, мы бы с тобой на охоту сходили.
— Да не люблю я это дело, ты же знаешь. Вот рыбалочка — другой разговор!
— Тоже неплохо. Вчера окунь хорошо клевал. Так что удачной рыбалки.
Степан проводил гостей и собрался уходить.
— Степа, на минуточку, — Соколов проводил друга до скамейки на берегу. — У меня к тебе небольшое дело.
— Слушаю, Саша, — Степан опустился рядом на скамейку.
— Тут такое дело… Не думаю, что это серьезно, но мой начальник может устроить какую-нибудь пакость. Я на него собрал кое-какой компромат… Оригиналы спрятаны в надежном месте, а здесь, — Соколов достал заламинированную в пластик пачку листов формата А4, - заверенные копии. На первой странице указаны координаты человека, которому это надо передать в случае, если со мной что-то случится.
— Даже так?! И ты без охраны ездишь?
— Степа, ну какая охрана?! От профессионалов не убережешься, а от шпаны я и сам отобьюсь. И вообще. Я, скорее всего, преувеличиваю опасность. Это, как говорится, на всякий случай.
— Саша, а чего ты сразу этому журналисту это не отдашь? Разве так не надежнее будет?
— Он слишком любопытный и нетерпеливый. Боюсь, может нос засунуть раньше времени. Ты, Степа, не переживай, я подстраховался основательно. Эта копия не единственная.
— Понятно. Все сделаю, Иваныч. Но лучше уж эта папочка так у меня бы и осталась.
— Так и будет, не переживай!
Степан уехал, а Соколовы перенесли в дом свои вещи и целлофановые пакеты с продуктами и, раздевшись, устроились на двух раскладушках у воды, поставив рядом с собой табуретку, на которой стояли бутылка сухого вина, пара бокалов и ваза с фруктами.
— Ника, знаешь, какое самое главное событие в моей жизни?
— Очень интересно, и какое же? Я заинтригована! — Вероника Сергеевна легла на бок, повернувшись лицом к мужу.
— Нет, нет, ложись на живот. Мне так нравится гладить тебе спину, — рука Соколова мягко легла ей на плечо. — Самое важное событие в моей жизни — это знакомство с тобой. Все остальное счастье, которое у меня было, лишь производное от главного. Без тебя я не представляю своей жизни.
— Сашенька, милый, я тебя так люблю! Ты самый лучший мужик на свете, а я — самая счастливая баба в мире! — супруги весело рассмеялись. — Нет, правда! Ни разу в жизни я не разочаровалась в том, что вышла за тебя за муж. Мне даже с большинством подруг не интересно общаться, потому что у них любимая тема для разговоров — поиздеваться над своими мужьями, — рука Вероники Сергеевны легла мужу на голову. Она нежно перебирала его волосы.
— Ника, тебе не холодно? Может, пойдем в дом? — Соколов озорно улыбался.
— А и правда, зябко!
Он легко подхватил супругу на руки и понес в избушку. Красный столбик на уличном термометре замер на цифре +27 °C…
Солнце уже давно село. Над идеально ровной водной гладью опустился легкий туман. Тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков. В небе светила полная луна, и Соколовы этим вечером не зажигали свет. Они перекусили, лежа в постели, и наслаждались этим чудным летним вечером, тишиной и друг другом. Александр Иванович прикрыл простыней спящую жену, а сам отправился закрыть ставни на окнах и проверить, заперты ли двери.
Только он лег в постель, как жена во сне прижалась к нему. Он нежно гладил ее по волосам, глядя в потолок. Неожиданно в груди опять проснулся «ледяной шарик». Уснуть было невозможно, так и лежал Соколов с открытыми глазами, обнимая мирно посапывающую супругу. Он вспоминал день их знакомства.
Соколов медленно брел по Страстному бульвару в сторону Тверской площади. Ласково светило мягкое весеннее солнце. В центре города совсем не осталось снега, и только влажная земля, еще не успевшая покрыться зеленым ковром свежей травы, напоминала о том, что природа только просыпается от зимней спячки. Это удивительное время года, когда не только солнце светит по-особому, необычны запахи и даже звуки — к ним будто примешан легкий хрустальный перезвон.
На эту девушку невозможно было не обратить внимание. Солнечные лучи, отражаясь в ее пышных светлых волосах, создавали впечатление светящегося нимба. Соколов не смог оторвать от незнакомки глаз, так и пошел следом, словно на поводке.
— Молодой человек, вы долго будете меня преследовать? — Девушка совсем не сердилась, она с трудом сдерживала смех. Ее большие зеленые глаза, обрамленные густыми ресницами, смотрели с интересом. Александр Иванович смутился, сильно покраснев. Словно загипнотизированный он смотрел на удивительные ямочки на щеках незнакомки.
— Ну вот, по слежке теперь будет незачет, — Соколов наконец немного пришел в себя. — Зато, может, сдам экзамен по курсу охраны важных персон?
— Важных персон? Охраны? — Девушка была заинтригована.
— Конечно, такая, как вы, одна на весь белый свет.
Теперь пришла очередь краснеть девушке. Она опустила голову вниз, ветер ласково перебирал ее пушистые светлые волосы.
— Простите, я вас смутил, но я сказал чистую правду, — Александр Иванович окончательно осмелел и ринулся в бой. — Меня зовут Александр, я могу вас проводить?
— Вероника, — девушка, улыбаясь, подняла взгляд на Соколова. — И долго вы намерены меня охранять?
— Всю жизнь…
Вдруг в ночной тишине явственно послышался скрип плохо смазанных уключин и тихие всплески воды. Вскоре раздался стук дерева о дерево и скрип мостков, идущих вдоль дома. Соколов беззвучно встал с кровати и, подойдя к входной двери, превратился в слух.
— Иди, помоги Джокеру блокировать ставни на окнах, а я займусь входной дверью. Только тихо! Он может быть вооружен, — раздался шепот снаружи.
— А если он проснется и шмалять начнет?
— Тогда валим всех, но это на крайняк! Все должно выглядеть, как несчастный случай. Понял?
— Понял.
Соколов вмиг вспотел. На цыпочках он прокрался в спальню и, прикрыв жене рот рукой, потряс ее за плечо.
— Никуся, тихо! У нас беда! Непрошеные гости. Вставай как можно тише и одевайся. Берем самое необходимое — деньги и документы.
Жена все поняла с первого слова. Она бесшумно встала и начала быстро одеваться…
— Заречин! С вещами на выход! — бесстрастный, как робот, конвойный стоял в проеме нашей VIP-камеры.
— Что? А куда меня?
— Вещи собрал быстро! И без разговоров!
Меня словно ледяной водой окатили. Что бы это могло значить? Словно во сне, я начал собирать вещи. Юра, с которым мы сдружились за прошедшие две недели, ободряюще пожал мне плечо и отправился к конвойному. За спиной был слышен только шепот и шелест купюр. Я уже собрал вещи, когда конвойный тихо прикрыл дверь в камеру, выйдя в коридор, а Юра мигом подскочил ко мне и зашептал:
— Дэнис, тут творятся какие-то паскудные дела. Тебе поменяли следака, и он распорядился, чтобы тебя перевели в другую хату. Причем очень похоже на то, что тебя собрались прессовать. Хата эта, как тебе сказать, не то чтобы совсем нехорошая, но не по понятиям там живут. Я попробую малявы разослать, но, сам понимаешь, быстро такие вещи не делаются. Так что, если можешь, молись и не бойся ничего! И вот тебе — на всякий случай, — Юра протянул мне заточку: — Спрячь вот так. — Я не успел опомниться, как смертоносная железка была хитроумно спрятана и прикреплена к рукаву ветровки изнутри. — Вот так выхватываешь, — показал Юра нехитрый прием, — и бьешь!
— Юра, подожди, но я не смогу! Не смогу, да и не хочу бить ножом человека! — меня начала колотить мелкая дрожь.
— И не надо! Выхватывай — и острием по тыкве, по руке. Куда-нибудь скользящий удар, уже мало не покажется. Пойми, это на крайний случай. А если шмонать начнут, скидывай незаметно на пол — и всего делов. Ну, давай!
— Юра, позвони Соколову и все расскажи, — шепнул я на прощание и по памяти продиктовал номер.
На негнущихся ногах я вышел в коридор и поплелся по гулким коридорам. «Святителю отче Николае, помоги мне! Защити, спаси, сохрани!» — вдруг сама собой зазвучала в голове молитва. — «О, опомнился! А то все „не могу я сейчас молиться, какими очами на Господа взгляну“… — раздался язвительный внутренний голос. — А как стало плохо по-настоящему, так сразу о Боге и вспомнил?» А что я мог сам себе возразить? Все правильно. Оказался в ситуации хуже некуда, а о молитве забыл — слишком гордым оказался! Ну вот, теперь одумался — не по-хорошему, так по-плохому!
Вспоминая всех святых, Господа и Пресвятую Богородицу, я переступил порог новой камеры. В нос ударил затхлый кислый запах несвежего белья, человеческого пота, табачного дыма и застарелых окурков. С верхних нар спрыгнули два молодых парня с наглыми физиономиями и, подойдя поближе, молча уставились мне в глаза, похабно осклабившись.
— Здравствуйте, — слова давались мне с огромным трудом. Я сильно заикался. — Денис Заречин, статья 107-я.
Бросив скатанный в рулон матрас на пол рядом со столом, стоявшим посередине камеры, я пристроил свою сумку на скамью и достал оттуда приготовленный заранее сверток.
— Это к столу для всех, здесь сигареты, чай… — я замолчал под пристальным взглядом около десяти пар человеческих глаз.
— О! Да ты у нас, типа, грамотный сиделец! — это был один из двух встретивших меня парней.
— А у тебя есть чего мне предъявить? — как же в этот момент я благодарил Юру за науку. Он долго и кропотливо вдалбливал мне правила поведения и основы местного тюремного жаргона. Мне даже показалось, что парень слегка смутился.
— А, я смотрю, чушкарь борзый! — это подключился второй. — Чего вылупился, вон твое место — возле параши! — рука в наколках указала на импровизированный туалет типа «очко».
— Ты что-то перепутал! — я неожиданно осмелел, голос вдруг окреп, я выговаривал слова четко и внятно. — Ты меня раком не ставил, так что к параше не отправляй! Я косяков не рубил! Есть что предъявить, валяй, нет — встреть, как положено! Я честный сиделец!
Парень как-то странно дернулся и в моих глазах засверкали искры. В одно мгновение я оказался на полу. Встать мне не дали, начав вдвоем избивать ногами. «Господи, спаси! Матерь Божия, защити!» — непрестанно вертелось в моей голове. Неожиданно раздался лязг двери и грозный окрик конвойного:
— Прекратить! Что здесь происходит?! — я лежал посреди камеры, а все остальные расселись по нарам, как будто ничего и не было. — Заречин?! Ты решил здесь навести свои порядки? В карцер захотел?! Встать!
Я с трудом поднялся. Болело все тело и особенно сильно голова. Во рту был противный металлический привкус крови, разбитый нос не дышал. — Руки за спину, на выход!
Меня снова вели гулкими тюремными коридорами. Кровь из носа стекала по подбородку и капала на грудь, а я даже не мог вытереть лицо: мои руки сковали наручниками за спиной. В таком жалком виде я и предстал перед следователем Голопупенко…
— Какой кайф! — обладатель оригинальной фамилии даже не пытался скрыть своего злорадства. — Как же я ждал этого момента! Ты даже не представляешь!!! Сколько же ты мне крови попортил, гаденыш! Твою мать, ну как же радостно видеть твое раздолбанное хлебало! — словоизлияния стража закона неожиданно прервались, когда я спокойно опустился на прикрученную к полу табуретку. — Встать! — завизжал он и отвесил мне оплеуху, испачкав руку в моей крови. Я слетел с табурета, больно ударившись головой об пол, наручники с нестерпимой болью врезались в руки. Превозмогая боль, я медленно поднялся. Это было удивительно, но откуда-то у меня появилась внутренняя решимость и уверенность.
— Ты ведешь себя как баба — у меня же руки связаны! Да и дерешься ты так же, чмо! — за это я получил две уже основательные зуботычины.
— А так нормально? — несмотря на вконец разбитую физиономию, я ликовал! Мне удалось-таки стереть мерзкую ухмылочку с этой отвратной рожи.
Голопупенко сел за стол и достал бланк допроса.
— Можете сесть, Заречин. Начнем, — продолжил он, как ни в чем не бывало. — Фамилия, имя, отчество.
— В наручниках разговора не будет.
— Ты, ублюдок, еще по тыкве захотел?! — следователь начал угрожающе приподниматься. Я упрямо молчал. — Конвойный! — крикнул следователь, — сними с него наручники.
Я не спеша помассировал сильно опухшие запястья, покрытые кровавыми ссадинами, после чего достал из внутреннего кармана ветровки платок и начал осторожно вытирать лицо.
— Мой вопрос понятен? — зашипел Голопупенко.
— Вы не представились, и я совершенно не понимаю, что здесь происходит.
— Старший следователь прокуратуры Голопупенко Тарас Семенович, — я невольно улыбнулся. — Ну повеселись, повеселись, сейчас тебе будет не до смеха! Итак. Я веду твое дело об убийстве депутата Левина. Мне предстоит допросить тебя в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
— Мое дело вел следователь Колосов, вот с ним я и буду говорить.
— Твое дело теперь веду я, а Колосов отстранен. И, кстати, на Соколова тебе тоже надеяться не следует — он погиб, — мой окровавленный платок упал на пол, а Голопупенко наслаждался произведенным эффектом. — Так что начнем, Денис Григорьевич, начнем. Итак. В каких отношениях вы были с Еленой Силиной, в девичестве Зарубиной?
Мои мысли путались, я никак не мог сосредоточиться на главном. А что же главное сейчас? Соколов мертв, мое дело ведет самый гнусный следователь, который меня откровенно ненавидит, в камере меня ждут «неудовлетворенные оппоненты», а этот козел, сидящий напротив, пытается меня на что-то развести. В любом случае, сейчас лучше ничего не говорить и не подписывать. Остался еще адвокат, которого они не в состоянии заменить без моего согласия.
— Я ни слова больше не скажу, пока не встречусь со своим адвокатом.
— О! Еще один американских фильмов насмотрелся! Адвокат твой лишен лицензии и не может более заниматься практикой. Могу предоставить бесплатного адвоката, хотите?
— Нет, не хочу! Я вам не верю! Я плохо себя чувствую и хочу в камеру! — последнюю фразу я громко прокричал. В дверь протиснулась вопрошающая физиономия конвойного. Голопупенко только недовольно махнул рукой.
— Я бы на твоем месте не торопился в камеру, — на лице следователя появилась мерзкая улыбка. — И вообще… Ты бы подумал, стоит ли тебе туда возвращаться? Если расскажешь мне все, что надо и как надо, то сможешь вернуться в свою прежнюю хату. Хочешь?
— Что вы хотите от меня?
— Вот это уже разговор. Я хочу, чтобы ты признался в том, что собирался прибрать к рукам банк, принадлежащий Елене Силиной. Сначала ты убил ее покровителя — депутата Левина — выставив все как убийство по неосторожности. Заранее ты подготовил убийство самой Силиной, решив, что, раз ты будешь сидеть в тюрьме, то на тебя подозрение не падет. Умно, ничего не скажешь!
— Какое убийств Силиной? О чем вы?
— Хватит, Заречин! — Голопупенко стукнул кулаком по столу. — Хватит придуриваться! Силина убита два дня назад. Это заказное убийство. И организовал его ты!
— Так вот что вы решили на меня повесить?! Все! Разговора больше не будет!
— Так ты не хочешь вернуться в свою прежнюю камеру?
— Не хочу! Мне в новой камере очень понравилось, — я не мог сам себе объяснить, откуда вдруг взялась внутри эта убежденность в том, что я поступаю правильно, что нельзя верить ни единому слову этого мерзкого субъекта, а также в то, что я смогу выкрутиться из отчаянного положения в новой камере. В голове опять возникли слова молитвы: «Святителю отче Николае, моли Бога о мне! Пресвятая Богородица, спаси нас! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!» В этот момент Голопупенко что-то важно мне растолковывал, но я его не слышал. В конце концов он, видимо, понял это по моему взгляду и с раздражением вызвал конвойного. Опять гулкий коридор, уже знакомая дверь камеры. На обратном пути конвойный почему-то не надел на меня наручники. Держа руки за спиной, я вытащил Юрину заточку и, взяв ее в правую руку лезвием вверх, спрятал, опустив рукав ветровки пониже.
Лязгнула за спиной дверь. Все! Я был один на один со своими проблемами. Теперь ни папа, ни Соколов, никто другой мне не поможет, кроме меня самого. Ну что же, чему быть, того не миновать. Двое нахалов привычно спрыгнули с верхних нар. Они все делали молча, с отвратительными ухмылками на лицах. Один, держа серое вафельное полотенце в руке, отправился на «очко», а второй достал из-под матраса цветную иллюстрацию из порнографического журнала с изображением обнаженной женщины и разложил ее на столе. У меня не осталось никаких сомнений в том, что сейчас должно произойти…
Далее все развивалось словно в замедленной съемке. Первого я полоснул заточкой по лицу. «Слава Богу, не задел глаз», — подумал я на автомате, глядя как его щека расходится в стороны, выворачиваясь наружу белой плотью. Парень завыл, закрывая лицо ладонями, по которым обильно заструилась кровь. Второй — с полотенцем в руке — на миг остолбенел. Мне хватило этого мгновения, чтобы с силой взмахнуть заточкой сверху вниз. Футболка с надписью «Kiss me» на груди с треском разорвалась. Белая ткань стала быстро окрашиваться в алый цвет… За дверью камеры раздалось характерное позвякивание связки ключей, и заточка полетела в «очко». Это получилось у меня на автомате. Вбежавшие охранники были вооружены резиновыми дубинками. Меня начали методично избивать. Потом появился начальник оперчасти. Его приказ был кратким:
— Камеру обшмонать, Заречина в карцер к Тихоне.
Меня подняли за руки, поставив на ноги, и уткнули лицом в стену, начав обыскивать. Грубые руки ощупывали все тело. Прикосновения к ушибленным местам причиняли сильную боль. На пол упал извлеченный из внутреннего кармана молитвослов. Я инстинктивно нагнулся, чтобы его поднять, и получил увесистый удар дубинкой по почкам. Не удержавшись, я взвыл от боли, упав на грязный пол.
— Вставай, сука! — охранники были вне себя от злости.
— Молитвослов отдай, — ответил я сквозь зубы.
Сержант подошел и демонстративно растоптал книгу огромным десантным ботинком.
— Забирай.
Я бережно сложил то, что осталось от книги, и убрал ее в карман. С огромным удивлением и радостью я обнаружил в кармане никем не замеченный флакончик с Крещенской водой.
— Заречин, встать! Руки за спину! — я, кряхтя, поднялся и, пошатываясь, поплелся по коридору. Каждый шаг отдавался в голове гулкой болью. Дикий выброс адреналина сменился апатией…
Карцером оказалось небольшое, грязное, нестерпимо пахнущее канализацией помещение. Вместо нар здесь были толстые каменные плиты, покрытые чем-то, что, наверное, лет тридцать назад было ватным матрасом. Свет пробивался сквозь крошечное зарешеченное окно. В помещении было нестерпимо душно. Ворох грязного тряпья, лежащий на дальних каменных нарах, неожиданно зашевелился, и оттуда раздался приступ безудержного кашля. Незнакомец медленно сел, сотрясаясь всем телом в конвульсиях. Из его рта вылетали какие-то ошметки, а губы были покрыты кровью. Мужчина находился в крайней степени истощения: голова его более походила на череп, обтянутый тончайшим пергаментом, а иссохшие руки с длинными костлявыми пальцами напоминали персонажей из фильмов ужасов.
— Ну, давай знакомиться. Тихоня, — начал незнакомец, окончательно придя в себя. Голос его был удивительно тихим, более походившим на шепот.
— Денис. Друзья зовут меня Дэнис.
— Здорово, Дэнис. У тебя, видать, первая ходка?
— Ага.
— А за что тебя прессуют?
— А ты откуда знаешь?
— Так ко мне только таких и сажают.
— А что в тебе страшного?
— А ты еще не понял? Тубик у меня. Ну туберкулез. Открытая форма, последняя стадия. Умираю я, парень[11].
Тихоня опять страшно захрипел. Казалось, он сейчас задохнется. Я огляделся вокруг и увидел рядом с раковиной алюминиевую кружку. Набрав в нее воды, я подошел к умирающему.
— На, попей, Тихоня.
Два огромных глаза с удивлением уставились на меня.
— Парень, ты что, придурок? Ты не понял, что я тебе сказал? Тубик у меня!
— Ну и фиг с ним. Мне, думаю, все одно долго здесь не прожить, а тебе хоть небольшое утешение. Пей давай.
Тихоня пил осторожно, маленькими глоточками, поддерживая кружку длинными костлявыми пальцами.
— Благодарю, Денис. Ты настоящий пацан. Сидеть нам здесь долго, расскажи мне, за что тебя прессуют?
Не знаю почему, но у меня не возникло никаких сомнений в отношении этого человека. Я кратко рассказал ему всю историю своих злоключений.
— По поводу адвоката тебе следак скорее всего врет. А вот все остальное… Не знаю, не знаю. В любом случае, пока ты в карцере, никаких встреч тебе не светит, в том числе и с адвокатом. Так что наберись терпения и жди. Здесь, Дэнис, самое главное искусство — уметь ждать.
Ночь прошла беспокойно. Я долго не мог уснуть на жестком лежаке, а, как только удалось задремать, Тихоня разбудил очередным приступом кашля. Пришлось вставать и отпаивать его водой. Утром сильно болела голова. То, что принесли на завтрак, настроения тоже не улучшило, так что я пребывал в довольно мрачном расположении духа.
У Тихони опять начался приступ. Я напоил его, затем, оторвав кусок ткани от своей рубашки, смочил его водой и протер лицо и шею больного.
— Господи, какой кайф! Дэнис, мне уже лет десять не было так хорошо! Погоди! — Тихоня, насколько мог быстро, сел на нарах. — А ты, небось, верующий?
— Ну… — я задумался. — Неверное, да. По крайней мере, был.
— То есть как?! — изумление сокамерника было неподдельным. — Я всегда думал, что вера — это навсегда!
— Да, наверное, ты прав, — я чувствовал себя очень неловко. Трудно объяснить постороннему то, что ты сам не можешь понять. — А почему ты спросил, Тихоня? — перевел я разговор в другое русло.
— Да я подумал, может, ты мне объяснишь некоторые вещи.
— Смотря что…
— Знаешь, я прекрасно понимаю, что умираю. Жить мне осталось совсем немного. Меня даже лечить уже бесполезно — я постепенно выхаркиваю наружу свои легкие. Недавно, когда я был на больничке, мне в руки попалось Евангелие. И, знаешь, в моей душе что-то перевернулось. Я вдруг ощутил, что Иисус Христос пришел спасти именно меня. Вот, я, конечно, не прав, но почему-то возникло такое ощущение Его близости. Как будто Он рядом и пришел на землю не когда-то давно, а сегодня. Пришел ради меня. Я, конечно, ошибаюсь…
— Почему? Ты говоришь Истину. Господь пришел 2000 лет назад, но пришел он ради всех людей — живших тогда, живущих теперь и тех, кто будет жить до скончания века. Господь на самом деле рядом с нами, Он слышит нас, отвечает на наши молитвы.
— Да, да! Вот еще! А молиться, это как?
— Молитва — это обращение к Богу, общение с Ним. Бог вездесущ, понимаешь? — Тихоня отрицательно замотал головой. — Ну он находится одновременно везде и всюду. Все видит и слышит. Одновременно всех людей на земле.
— Круто!
— Да уж… Кроме этого, Ему открыты и все наши мысли. От Него ничего нельзя скрыть. Вообще ничего, понимаешь? — Тихоня кивнул. — Вот. Поэтому молитва может быть произнесена вслух, а может быть прочитана мысленно. И Бог обязательно это услышит!
— А нужны какие-то особые, специальные молитвы? Только их слышит Господь?
— Не обязательно, ведь Бог — это Отец наш Небесный, Он все понимает и видит и даже чувствует наше настроение. Послушай, Тихоня, а ты крещеный?
— Неа.
— А почему? Ты веруешь, что Иисус Христос — Бог и Господь? Что Он Творец Неба и Земли?
— Верую! — глаза собеседника горели огнем.
— Веруешь ли, что Он основал на земле Церковь, которая в России называется Русская Православная Церковь?
— Ну это наша обычная церковь, да? — уточнил Тихоня.
— Да, да, именно так.
— Да, верую!
— Так что тебе мешает?
— Грехи мои. Я, понимаешь ли, таких дел в своей жизни натворил, что не могу я к Богу обращаться, — костлявая ладонь крепко схватила меня за руку. — Меня просто убить мало, понимаешь?!
— Да разве есть такой грех, в котором человек не может покаяться? Ты помнишь разбойника на кресте по правую сторону от Господа? — Тихоня кивнул. — Ну так он же первым вошел в Царствие Небесное!
— Вот, Дэнис, и я об этом. Я как прочитал про этого разбойника, так и подумал, что это про меня… — взгляд Тихони потух. — Но, оказалось, что я особенный. Не могу я креститься…
— Да с чего ты взял?!
— Тут батюшка один у нас на тюрьме был. Молодой, но такой внимательный. Я ему рассказал, что креститься хочу, он так обрадовался. Говорит, что, мол, давай. Ну, а я ему отвечаю, что не могу вот так креститься с тяжким грузом на душе. А он мне, мол, ничего, Крещение все смоет. Но как это?
— Прав он был, Тихоня. Кстати, а как тебя зовут на самом деле?
— Жора я. Георгий, стало быть. Но как же это, объясни мне, таких дел в жизни наворочал, а потом покрестился — и все?
— Да, Георгий, так и есть. Крещение, если с верой и покаянием принимается, смывает все грехи.
— Ну вот. А я, стало быть, настоял, чтобы он меня послушал…
— И что?
— Что — что! Убежал он.
— Как убежал? И что сказал?
— Ничего не сказал. Руками замахал и убежал.
— Ну понятно. Он, поди, первый раз в тюрьму пришел. Решил на себя примерить вериги тюремного служения, а не понес…
— Какие такие вериги?
— Да ладно, это так… Сейчас что собираешься делать?
— А что сейчас поделаешь? Батюшек больше не приходило, а сюда — в карцер — они и подавно не заходят. А меня отсюда, как пить дать, вынесут вперед ногами.
— Но креститься ты хочешь?
— Хочу! Но как?..
— В крайнем случае тебя могу и я покрестить.
— Врешь?!
— Нет, не вру.
— Но это будет не настоящее Крещение?
— Самое настоящее. Если выживешь, то потом пойдешь к священнику, он прочитает все необходимые молитвы и совершит еще Таинство Миропомазания, но само Крещение можем совершить хоть здесь, — сказал я, ощупывая флакончик с Крещенской водой.
— Да ты что?! — глаза Георгия были широко раскрыты, он глубоко дышал. — Слушай, ну покрести ты меня ради Христа! У меня деньги на воле есть, я маляву отпишу — все твое будет! Только сделай, а?!
— Да ты сдурел?! Не надо мне денег. Если лишние они у тебя, пожертвуй на церковь какую, или монастырь.
— А на какой?
— На любой, разницы нет. Ну так что, Георгий?
— Я готов! Только, Дэнис, ты уж выслушай меня, а?
— Зачем, Георгий?
— Выслушай, прошу! Не смогу я с этим креститься, понимаешь? А ты потом попу какому-нибудь все передашь. Так можно?
— Можно, — не легко было мне согласиться на этот шаг. Понимал я, что услышу сейчас нечто ужасное. Однако я даже отдаленно себе не представлял, насколько это оказалось тяжело!
— Ну, слушай, Дэнис, слушай и запоминай! — Георгий явно торопился.
— Подожди, — я встал, перекрестился и прочитал молитву «Царю Небесный…», которую читают перед началом всякого дела. Что можно сделать еще я не знал, поэтому обратился к Богу своими словами: — Господи, прими Исповедь раба Твоего Георгия, а я, все что здесь услышу, обещаю передать первому встреченному мною священнику. Аминь! Начинай, Георгий.
— Ты думаешь, почему меня Тихоней прозвали? Думаешь, я всегда такой как сейчас был? Нет, Дэнис. Я был неуправляемым. Чуть что, за нож хватался, а если не было ножа, то мог и зубами загрызть, как того охранника, когда последний раз с зоны бежал. Я его руками обхватил, и…
— Георгий, давай сделаем так. Ты каешься в том, что убивал людей. Просто скажи мне, скольких человек ты убил.
— Четырнадцать. Они мне все до сих пор снятся. А сидел я за убийство только двоих, а то бы мне давно лоб зеленкой намазали. Но, Дэнис, выслушай! Никому я про это не рассказывал, да и сам вспоминать не могу, но сейчас… Короче, девочке той лет семь всего было, — таких крупных слез я не видел ни разу в жизни. Они текли из глаз Тихони непрерывным потоком. Он сидел, сгорбившись, до синевы сцепив кисти рук в замок. — Понимаешь, я не хотел, так получилось. Мне дали наводку на ту квартиру. Сказали, что хата какого-то торгаша. Там и вправду было чем поживиться. Я уже почти все ценное собрал, уже думал уходить, как неожиданно вернулись бабушка с внучкой. Старуха, как меня увидела, так сразу и упала замертво. Видать, сердце слабое. Так что, если и эта смерть на мне, то пятнадцать получается. Ну вот. А девочка вся побледнела, глазенки такие голубые, открыты широко, и страх в них. Я говорю: «Тебя как зовут?» она мне: «Галя». Я говорю: «Ну ты, Галя, не бойся меня, я тебе сейчас конфетку дам», — тело Георгия сотрясалось в конвульсиях, его душили слезы. — Не могу, Дэнис, не могу рассказывать! — он упал на пол и стал скрести ногтями по каменному полу. Я сидел, словно громом пораженный, не в состоянии произнести и слова, повторяя мысленно слова молитвы: «Господи, помилуй раба Твоего Георгия, дай ему сил на искреннее покаяние!» Тихоня в очередной раз зашелся в приступе кашля. Я дал ему воды, и он немного успокоился.
— Георгий, может, не надо больше?
— Нет, Дэнис, умоляю, выслушай! Заклинаю тебя!!! Я с ЭТИМ не смогу уйти туда, понимаешь?!
— Понимаю, слушаю тебя, — я опять начал беззвучно молиться.
— Ну вот. На кухне я порылся в шкафах и нашел шоколад. Отломил кусочек и дал девочке, а сам пошел в комнату. Взял собранные тюки с барахлом и пошел в коридор, а сам думаю, что мне делать. Понимаешь, у меня принцип был — свидетелей не оставлять, а тут ребенок. Ну, и решил я, что оставлю девчонку живой. Думаю, пусть будет, как будет. А тут вдруг стала мысль крутиться в голове, что, мол, не мужик ты, что баба самая настоящая. Теперь девчонка тебя — меня то есть — заложит, и опять за решетку сядешь. В общем, решился я. Самому тошно — жуть, но иду, словно на аркане. Захожу в кухню, а она к шоколадке не притронулась, стоит и смотрит на меня круглыми глазищами. Смотрит и говорит: «Дядя, а вы меня сейчас убьете?» Тут у меня внутри прямо все перевернулось! Думаю: да не бывать тому, чтобы я ребенка убил! А потом, знаешь, голос в ушах — натурально, словно кто-то говорит: «Ты водки выпей». Ну я в шкаф полез, там бутылка стоит початая, я ее из горла и допил. И голос дальше: «А теперь действуй»! Я обычно ножом убивал, а тут подумал, девочке больно будет. Так я ей ладонь правую к личику прижал плотно, а левой за затылок придержал. Она подергалась с минуту и затихла. Я ее в комнату отнес, на диван положил, юбчонку поправил, да ножки пледом прикрыл. Она лежит, словно жива-а-а-а-я-я-я-я-я, — голос Георгия перешел в душераздирающий крик. — У-у-у-у-у-у-у!!! Не могу-у-у-у-у-у!!! Как с этим жии-и-и-и-ить!!! Господи! Убей меня! Пошли мне самую страшную смерть! Отрежь мне ноги, руки, пусть меня пытают каленым железом, только погаси! Залей этот огонь внутри! Не могу-у-у-у-у-у!!! Не могу я так больше жить!!! Больно, болит! Болит вот здесь! — Георгий бил себя в грудь кулаком, а потом стал ногтями раздирать кожу в кровь. — Не могу, Господи, не могу, не могу!!! — у него опять случился приступ. Меня самого бил озноб, и слезы катились ручьем. Такого в своей жизни я еще не видел и не слышал. Я опять напоил Георгия водой и уложил на нары. Минут десять он приходил в себя.
— Ну вот. Случилось! — Георгий лежал на нарах, смотря прямо перед собой, его тело периодически подрагивало. — Благодарю тебя, Дэнис. Вот теперь можно и умереть.
— Болит? — спросил я, имея в виду разодранную до кровавых лохмотьев грудь.
— Кажется, стало легче! — даже не поморщившись, Георгий ощупал открытую кровоточащую рану. — Вроде жечь перестало!
Я в меру своих сил помог Георгию закончить Исповедь, вспоминая свой разговор с отцом Михаилом в Лимассольском храме. Минут через двадцать все было кончено, и Тихоня в изнеможении отвалился на нары.
— Вот теперь можно и креститься!
Раздался лязг открываемого замка, и дверь камеры отворилась.
— Заречин! На выход!
— Вот ведь …! — вырвалось у меня. — Неужели не успели?!
— Дэнис, ты вернешься? — на меня смотрели умоляющие глаза умирающего уголовника.
— Георгий, если бы я знал. Но я сделаю для этого все возможное!
— Заречин! Тебе особое приглашение надо?!
— Иду! — крикнул я охраннику и тихо шепнул Георгию перед тем, как направился к выходу: — Ты молись. Просто своими словами молись Богу, чтобы Он все устроил, понял?
Следователь Голопупенко ожидал меня со своей стандартной мерзкой ухмылочкой на физиономии.
— Проходите, Заречин, присаживайтесь. Как самочувствие?
— Нормально.
— Ой ли? Как карцер? Как компания?
— Все в порядке, вы зря беспокоитесь.
Следователь не смог сдержать удивления. Он снял трубку телефона и уточнил, из какой камеры доставлен к нему подследственный Заречин.
— Ты так сильно надеешься на сделанную в детстве БЦЖ?
— Я надеюсь на Бога. Еще вопросы?
На скулах Голопупенко заиграли желваки.
— Итак, Заречин, приступим к допросу.
— Я же сказал вам, что без встречи со своим адвокатом разговаривать не буду. Вы забыли? Да, кстати, лапшу насчет того, что Дмитрий Петрович не может заниматься адвокатской практикой, вешайте на уши кому-нибудь другому.
— Твою мать, не тюрьма, а телефонный узел! — следователь явно купился! — Ну что же, понравилось с Тихоней, отправляйся к нему, идиот! А за тяжкие телесные повреждения, которые ты нанес своим сокамерникам, еще ответишь!
— Не знаю, о чем вы. Что же касается ответа… Мы все отвечаем за то, что творим. Отвечаем рано или поздно. Ваше время тоже придет, не сомневайтесь!
— Ой, и кем же ты меня пугаешь? — выдавил Голопупенко, вволю отсмеявшись. — Что, твой папочка киллера наймет?
— Да при чем здесь киллер, идиот?! Ты Бога совсем не боишься?!
— Кого?! Бога?! — следователь зашелся в истерическом хохоте. — Ну ты, парень, совсем башкой подвинулся. Для меня Генеральный Прокурор — царь и бог. И, заметь, он на моей стороне! Увести! — появился конвойный, позвякивая наручниками.
Войдя в карцер, я застал Георгия стоящим на коленях. Он опирался на свои нары и непрерывно что-то шептал, а увидев меня, беззвучно рассмеялся.
— Все хорошо! Все хорошо! Иисус не оставил меня, ты вернулся! Как я рад, как я рад! Тихоня, уже будучи не в силах подняться на ноги, протянул ко мне руки, и я, встав рядом с ним на колени, обнял бедного сокамерника.
— Ну, давай начинать, чтобы нам никто более не помешал.
Я взял единственную алюминиевую кружку, наполнил ее водой почти до верху и поставил на нары Георгия. Он стоял на коленях, склонив голову, я опустился рядом. Прочитав «Царю Небесный…», я обратился к Богу:
— Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, да не вменится моя дерзость нам в осуждение. Пошли Духа Святаго на раба Твоего Георгия и соверши по Твоей милости Таинство Крещения. Аминь! — я перекрестился и достал из кармана драгоценный пузырек с Крещенской водой. Открутив крышку, я вылил половину содержимого в кружку с водой.
— Крещается раб Божий Георгий! — торжественно начал я. — Во имя Отца. Аминь! — на голову Тихони потекла тонкой струйкой вода из кружки. — И Сына. Аминь! — я повторно вылил немного Крещенской воды на склоненную голову. — И Святаго Духа. Аминь! — и в третий раз вода окатила главу крещаемого. Я не успел сказать и слова, как Георгий понял главное — СВЕРШИЛОСЬ. Он взглянул на меня сияющими глазами и уткнулся мне в плечо, не пытаясь сдержать слез радости. Я же гладил его по мокрой голове словно ребенка. Успокоившись, обессилевший узник забрался на нары и сел, привалившись спиной к стене.
— На, допей, — протянул я ему кружку с остатками Крещенской воды. Он сделал пару глотков и блаженно прикрыл глаза.
— Дэнис, я тут кое что для тебя сделал. Пока ты был у следака, я отправил смотрящему тюрьмы маляву, где все о тебе рассказал. Блатные не жалуют мокрушников — таких как я, но Милорд мне кое-чем обязан. Так что, думаю, твои проблемы в камере решатся. За это не волнуйся. Еще я распорядился относительно своих денег. Здесь я опять прошу твоей помощи. Запомни адрес, телефон и имя человека, — я постарался запомнить названные координаты, повторив их несколько раз вслух, — вот, этот человек передаст тебе деньги, а уж ты употреби их так, как сочтешь нужным. Договорились?
— Договорились, Георгий.
— Обещай мне.
— Обещаю!
— Ну вот и все… Я устал, я очень устал. Мне надо немного поспать…
Пока я читал шепотом акафист святителю Николаю, за спиной слышалось мерное посапывание Георгия. Закончив чтение, я обернулся. Тихоня улыбался во сне. Я тоже прилег отдохнуть.
Через два часа я нашел тело Георгия бездыханным. Это удивительно, но я испытал искреннюю радость. Скоро должны были принести еду, и я не стал беспокоить надзирателя раньше времени. Конвойный отреагировал на мое известие спокойно:
— Ну наконец-то. Отмучился Тихоня. Сейчас позову начальство.
Когда тело Тихони выносили, я незаметно перекрестил его и мысленно произнес: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Георгия». В этот же день закончился и срок моего заточения в карцере: начальство решило сделать в помещении полную дезинфекцию. Меня вывели в коридор и повели обратно в камеру…
Катя Заречина расположилась за угловым столиком на открытой летней веранде ресторана «О’Мар». Она не любила таких помпезных мест с тяжелыми накрахмаленными скатертями и дорогой посудой. Однако, надо отдать должное, здесь было очень уютно и, главное, малолюдно. Ресторан располагался на Театральной площади по соседству с «Метрополем» и Большим. Потягивая свежевыжатый апельсиновый сок из запотевшего бокала, Катя в сильном волнении ожидала встречи с мужчиной…
Это какое-то наваждение! Только ей показалось, что жизнь потихоньку налаживается, только-только она смирилась с грузом проблем, упавшим на ее плечи, как все рухнуло вновь! Позавчера позвонил свекор — Григорий Александрович — и сообщил, что погиб Соколов. Буквально в этот же день прервалась связь с Денисом. Адвокат ничего не смог добиться, ему лишь сообщили, что дело ведет новый следователь, а Денис сидит в карцере. При мысли о Дениске и о том, что с ним может случиться в тюрьме, Кате становилось плохо. Опять впереди была абсолютная неизвестность.
Плюс ко всему вчера позвонил бывший мамин заместитель Женя и сообщил что-то совершенно невероятное. По его словам выходило, что мама спуталась с какими-то проходимцами, отдала им буквально все, включая налаженный бизнес, свою недвижимость и даже личный автомобиль, а сама исчезла в неизвестном направлении. Ее мобильный телефон был выключен, а на работе отвечали что-то совершенно невразумительное. Женя рассказал немного о тех странных людях, что крутились вокруг Светланы последние пару недель. Все это наводило на очень нехорошие мысли. Евгений посоветовал Кате обратиться к Сергею Владимировичу, прикрывавшему мамин бизнес. Этого мужчину Катя видела лишь однажды, когда училась на первом курсе Строгановки. Проблема заключалась в том, что телефон маминой «крыши» был никому не известен. К счастью, Катя вспомнила, как около года назад мама просила ее через интернет с сайта МТС получить распечатку входящих и исходящих звонков с ее мобильного телефона. Сама Светлана Леонидовна была с техникой не в ладах. Для осуществления этой операции необходимо было установить пароль, и мама выбрала дату своего рождения. В сильном волнении Катя входила в раздел «Интернет-помощник» на сайте оператора. Пароль был принят, и уже через час на свой адрес электронной почты девушка получила подробный отчет за прошедший месяц по всем входящим и исходящим звонкам, относящимся к маминому номеру. Вычеркнув знакомые номера, а также номера стационарных телефонов, Катя начала методичный обзвон. С восьмой попытки ее усилия увенчались успехом.
— Алло, — ответил спокойный мужской голос.
— Добрый вечер. Могу я поговорить с Сергеем Владимировичем?
— Я слушаю.
— Сергей Владимирович, меня зовут Катя. Катя Заречина… Вернее, Озерова. Я дочь Светланы Леонидовны.
— А… Понятно, — голос собеседника сник. — Да, Катенька, прекрасно помню вас — такая красавица, вся в маму! — казалось, собеседник взял себя в руки.
— Сергей Владимирович, что с моей мамой? Вы не в курсе? Она пропала, отдав все свое имущество в руки каких-то проходимцев.
— Да, Катя. Произошла скверная история, но я врядли смогу помочь, да и вообще… — он тяжело вздохнул. — В любом случае это не телефонный разговор. Что вы делаете завтра?
— Сейчас у меня слишком много свободного времени.
— Хорошо. Тогда я приглашаю вас пообедать. Давайте встретимся в час дня в ресторане О’Мар на Театральной площади, это рядом с Метрополем.
— Договорились!
Сергей Владимирович опоздал на четверть часа.
— Катенька, добрый день! — он галантно склонился, целуя Кате руку. — Должен сказать, что замужество пошло вам на пользу. Вы расцвели и стали просто неотразимы!
— Добрый день, Сергей Владимирович. Спасибо за комплимент.
— Да, прошу прощения за опоздание. Работа, будь она неладна.
Официант принес меню, собеседники сделали заказ, и за столом повисла тягостная пауза.
— Сергей Владимирович, все же что случилось с моей мамой? Почему так вышло, что она пропала, а вы не смогли ее защитить.
— Катенька, я постараюсь быть с вами предельно откровенным. Вы, надеюсь, понимаете, что наши отношения с вашей мамой не были благотворительными. Мама зарабатывала деньги и делилась ими со мной. Вернее, даже не со мной, а с организацией, которую я представляю. Отсюда ясно, что процветание маминой компании не было для меня безразлично. И, поверьте, я попробовал вмешаться сразу, как только получил тревожный сигнал. Но оказалось слишком поздно. Светлана Леонидовна пропала слишком скоропостижно.
— Что значит «пропала скоропостижно»?! — Катя была на грани истерики.
— Нет, Катенька, не расстраивайтесь так сильно. Надеюсь, что ничего непоправимого не произошло.
— Да, но с кем же связалась мама?
— Хотел бы я это знать!
— То есть?! Мама как-то обмолвилась, что вы настоящий профи и возможности ваши практически безграничны. Но получается, что…
— Катенька, поверьте, ваша мама была недалека от истины. Мы работали более пятнадцати лет, и за этот срок очень многие хотели прибрать бизнес Светланы к рукам. Да… Господин Радош… Святославский… Очень странный тип.
— О ком вы?
— О том, кто обработал вашу маму. Знаете, Катя, это очень похоже на секту. Мне кажется, что вашей маме промыли мозги, и она фактически добровольно все отдала.
— Но почему вы оказались в стороне?! Неужели вы не могли оградить маму от этих самозванцев.
— Не мог, Катенька, не мог… Их прикрывают на слишком высоком уровне.
— Вы хотите сказать, что их, м-м-м-м… — замялась на мгновение Катя, — крыша оказалась сильнее?
— Именно так. Меня вызвал мой непосредственный начальник и приказал оставить фирму Светланы в покое. Формально мы не нарушили никаких этических и уж тем более юридических норм: наш клиент сам не хотел иметь с нами дело. Договор расторгнут, стороны претензий друг к другу не имеют.
Официант принес горячее, и на несколько минут над столом повисла тишина, нарушаемая лишь позвякиванием столовых приборов.
— Невзирая на указание начальства, я попытался провести свое расследование, — продолжил Сергей Владимирович. — Однако это чуть не стоило мне головы.
— Даже так?! Но кто же все-таки стоит за этими людьми?
— На их стороне ряд влиятельнейших губернаторов. Но, конечно, это не главное. Их прикрывает кто-то из… скажем так, кругов, близких к президентской администрации. Скорее всего, эти люди не облечены формальной государственной властью в виде конкретных должностей и званий. Они имеют власть реальную. Вы понимаете, о чем я?
— Как не понять. Деньги и реальная власть сегодня стали тождественными понятиями.
— Браво, Катя. Вы столь же умны, сколь и красивы.
— Да уж… Умна, — Катя тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие мысли об их с Денисом несчастье. — Сергей Владимирович, но что вы можете в этой ситуации мне посоветовать?
— Не лезть в это дело. Эти люди слишком опасны.
— Вы считаете, я смогу устраниться, бросив мать в беде?
— Вам надо постараться это сделать. В противном случае вы ничем не поможете маме, но только навредите, а то и сами погибнете. Поймите, Катя, я очень надеюсь, что ваша мама рано или поздно придет в себя, и тогда проблема решится сама собой. Да, она не вернет свой бизнес, но вполне сможет вернуться к нормальной жизни, она…
— Вы сами-то верите в то, что говорите? — перебила Катя собеседника. — Зачем им отпускать маму? Зачем им лишний свидетель, который к тому же может начать мутить воду, требуя свое имущество назад?
— Катя, мне пора, — Сергей Владимирович старательно отводил взгляд всторону. Он подозвал официанта и, быстро отсчитав нужную сумму, встал из-за стола.
— Сергей Владимирович, сядьте! — мужчина повиновался. По его удивленному лицу было видно, что он никак не ожидал такого поворота беседы. — Вы должны мне хотя бы назвать известные вам имена. Вы просто обязаны!
— Катя, это слишком опасно, это…
— Я это уже слышала. Но вы постоянно забываете, что речь идет о моей маме. Куда ее увезли?!
— Руководителя зовут Родион Георгиевич Святославский, прозвище — Радош. Свою организацию он называет по-разному. Чаще встречается название «Церковь Сына Царствующая». Их резиденция находится под Красноярском. Там и потерялся след вашей матушки. Это все. Прощайте.
Сергей Владимирович удалялся быстрой походкой, но Катя не смотрела ему вслед. Она аккуратно записывала полученную информацию.
Объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня;
морскою травою обвита была голова моя.
До основания гор я нисшел,
земля своими запорами навек заградила меня;
но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.
Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе,
и молитва моя дошла до Тебя, до храма святаго Твоего.
За прошедший месяц Калиока окончательно забыла не только свое прежнее имя, но и привычки. Общинный дом для новичков располагался на окраине поселения, называемого Раград — город солнца. Жизнь здесь была строго регламентирована: сон не более 3 часов в сутки, трапеза два раза в день — в девять утра и в девять вечера. Помимо абсолютного запрета на любую пищу животного происхождения, рыбу, морепродукты и алкоголь, не допускались к употреблению сахар, чай и кофе, манка, овсяные хлопья, постное масло и почти все мучное. Рацион питания состоял большей частью из сухофруктов, хлеба и воды. Сектанты постоянно хотели есть, голод не давал нормально мыслить, суживая жизненное пространство до уровня животных инстинктов. Иногда обеденный стол украшала дымящаяся кастрюлька с кашей, сваренной на воде из дозволенных круп. Это был праздник! Основное занятие сестер заключалось в сборе милостыни в Красноярске. Им выдали для этого специальную одежду и каждый день развозили на микроавтобусах по точкам, где женщины проводили иногда по 10 часов. Если община выполняла норму, то вечером всех ждало утешение в виде «благодатного напитка» — кипяток с лимонным соком и мед вприкуску. Меда дозволялось есть не более того количества, которое остается на кончике шила. Правда количество омовений шила в мед не было регламентировано. Перед сестрами ставили кружки с напитком, а в центре стола располагалось пластиковое корытце с медом, в которое сестры и окунали свои шила. При этом любой, вошедший в комнату, мог подумать, что здесь работает несколько швейных машин.
24 часа в сутки сестры слушали «проповеди» Великого Радоша: они транслировались через динамики, установленные повсюду, даже в туалете, а во время собирания милостыни у каждой сестры работал плеер. Спать они ложились в наушниках, чтобы и ночью, сквозь сон, их слух ласкал голос неземного учителя!
Светлану мучил один вопрос, который она мечтала задать учителю. В поезде Калиока познакомилась с сестрой, которая рассказала, что тоже сподобилась высшей похвалы от Великого Радоша. Светлане стало очень интересно, за какой срок сестра постигла зоилогию, но та выдала неожиданный ответ: ей не пришлось постигать эту науку, поскольку она обладала врожденным высшим знанием. Сестра сразу была посвящена в избранные из избранных и регулярно участвовала в «богослужениях „церкви“». Это известие больно резануло Калиоку, она испытала приступ самой настоящей ревности и зависти к новой знакомой. Светлана была настолько поражена, что даже попыталась поговорить на эту тему с наставницей Гайдой. Но та заявила, что в данный момент в Калиоке говорит бес, и лишила ее ужина.
Проблема разрешилась сама собой. Это случилось через неделю после прибытия в Раград. Калиока вдруг ощутила, что не может сосредоточиться на конкретных мыслях. Ее разум словно состоял из летучего полупрозрачного газа. Он расплывался сам собой, и ничто было не в силах собрать его во что-то оформленное, имеющее конкретные очертания. Калиока обратилась со своим наблюдением к Гайде.
— О! Как быстро в тебе действует «дух»! Сестры! Калиока начала исполняться «духом»! Слава Великому Радошу!
— Слава Великому Радошу! — вторили хором полтора десятка женщин.
— Калиока, ты исполняешься «духа» Господа нашего! Все прежнее — греховное, мрачное и ненужное — уходит из тебя, забывается. И это милость Бога. Очистившись, ты сможешь в полную силу служить Господу и пророку Его — Великому Радошу! Сестры! Сегодня у нас праздник. Вас ждет праздничная трапеза и «благодатный напиток»!
— Слава! Слава! Слава! Хвала Господу нашему и пророку Его — Великому Радошу! — вторили сестры, глядя на Калиоку оловянными глазами…
Неделю назад Калиока удостоилась аудиенции у Святославского. Пророк в праздничном одеянии торжественно восседал на троне в зале для «богослужений».
— Подойди ко мне Калиока, — раздался властный голос, как только женщина пересекла порог. Светлана, низко склонив голову, подошла к Радошу и опустилась на колени. — Ты видишь, все сказанное мною исполняется. Ты моя великая ученица. Раньше других ты закончила испытательный курс для избранных из избранных. Теперь ты готова к великим делам ради нашей «церкви».
— Да, господин!
— Ты поедешь в Новосибирск.
— Но как…
— Ничего не бойся! Пока ты будешь жить в местном общинном доме, а вскоре приеду я, и мы обсудим твое новое задание. Ты готова?
— Да, господин!
В Новосибирск Радош прибыл вчера поздно вечером в сопровождении Гили и двух охранников. Они основательно «заправились» виски еще в самолете, а в местной резиденции «церкви» их ждал роскошный ужин. «Великого Радоша» ожидали две молоденькие девушки, «жаждавшие очищения». Жажда их была столь велика, что они не поделили своего наставника, и утром их лица украшали внушительные царапины.
Проводив «сестер» в их «кельи», Святославский вышел в гостиную, где уже отдыхал Гиля с гаванской сигарой в зубах. Часы на стене показывали 12.10.
— А вот и он! Великий Радош! — Гиля пребывал в благодушном расположении духа. — Ну как тебе сестры?
— Хороши, мерзавки! Только в какой-то момент мне показалось, что меня натурально сожрут, стремясь получить как можно больше «очищающей благодати». Ты, кстати, распорядись, пусть их ко мне сегодня тоже пришлют. А сейчас я бы позавтракал, и нам надо ехать на «богослужение».
— Завтрак господину! — распорядился Гиля по телефону, когда, за Радошем закрылась дверь в ванную комнату.
Сегодня для Новосибирской общины «Церкви Сына Царствующей» был великий день: к ним приехал Великий Радош. В девять утра все собрались в молитвенном зале для совершения праздничного «богослужения». Пророка пока не было, братья и сестры ожидали его, читая молитвы и исполняя песнопения.
Около двух часов дня новенькая BMW подъехала к общинному дому, располагавшемуся в старинном двухэтажном особняке, На заднем сиденье автомобиля вальяжно развалились Родион и Гиля. Открылись автоматические ворота, и машина плавно въехала на охраняемую территорию.
Женщина лет сорока пяти пряталась в кустах неподалеку от ворот. Как только железные створки начали закрываться, она бросилась бегом и оказалась внутри, прежде чем ворота захлопнулись. Непрошеная гостья уже подбегала к выходящему из машины Радошу, когда ее крепко схватили за руки два охранника.
— Отпустите сестру, — важно распорядился Радош. — Она пришла с миром, я вижу это, — «пророк» уже был в образе. — Слушаю тебя, сестра.
— Отдай мне мою дочь!
— Твоя дочь — свободный человек. Она сама выбрала меня, ибо я и есть истина и жизнь!
— Ты вор! Ты украл мою дочь! Ты запудрил ей мозги!
— Твоими устами говорит диавол! — Радош начал заметно раздражаться. — Твоя дочь избранная! Не мешай же ей идти ко Господу! Не стой на пути к Богу!
— К какому Господу?! К Богу идут в Церкви, а не у тебя, самозванца!
— О какой же Церкви ты говоришь, несчастная?
— О настоящей! О Православной Церкви!
— Ты лжешь! — «пророк» окончательно вышел из себя. — Твоя Церковь — сборище педофилов и сотрудников КГБ! Они, слышишь?! Они ведут вас всех в ад! И только моя «церковь» православная! Слышишь?! Ты не православная! Я православный! Я, слышишь, я православный! — Радош высоко поднял голову и, потряхивая седеющими кудряшками, начал скандировать: — Мы Россия великая! С нами Бог! Мы Россия великая! С нами Бог!
— Мы Россия великая! С нами Бог! — подхватили речовку окружающие.
С гордо поднятой головой Радош вошел в здание в сопровождении свиты. Оказавшись в холле, Родион резко замолчал, сделав знак всем остальным.
— Хватит! — раздраженно крикнул он. — Гиля! Тьфу! Епископ Павел, где ты?!
— Я здесь, о Великий Радош!
— Вломите этой суке по полной! Ты понял меня? — Радош сказал это шепотом так, что слышал только начальник службы безопасности.
— Будет сделано, господин! — Гиля быстрым шагом вышел на улицу.
Калиока ожидала Радоша вместе со всеми с самого утра. Ей уже давно нестерпимо хотелось в туалет, но она боялась выйти, боялась пропустить момент явления великого «пророка». Светлана все же не выдержала. Стремглав она взлетела на второй этаж и уже через пять минут бежала обратно. Бросив взгляд в окно, Калиока остановилась. Двое охранников волокли незнакомую женщину. Неожиданно из-за угла появился епископ Павел, его лицо было перекошено от злобы. Во дворе было тихо, и Калиока слышала каждое слово, долетавшее с улицы сквозь приоткрытую форточку.
— Так, стойте здесь! Разверните ее ко мне лицом, — командовал «епископ». — Значит, говоришь, ты у нас православная? — кулак Гили с размаха въехал в живот женщины. Та только охнула и повисла на руках у двух церберов. — Православная, да? — шипел «епископ». Он сорвал с головы незнакомки платок и за волосы поднял ее голову лицом вверх. Незнакомка сжала губы и посмотрела прямо в лицо своему мучителю. Гиля запрокинул голову непрошеной гостьи назад, а потом резко опустил ее, нанося снизу удар коленом.
Калиока охнула и инстинктивно закрыла лицо руками.
В это время «епископ» снова запрокинул голову непрошенной гостью. Все ее лицо было в крови.
— Говоришь, за дочерью пришла?! Забудь! Забудь о ней, слышишь?! — Гиля громко загоготал. — Она наша добыча, и будет батрачить на нас до скончания своих дней! Она будет делать это с радостью, как тысячи других никчемных людишек.
— Мерзавцы! — Незнакомка плюнула в широко улыбающееся лицо «епископа». Тот молча утерся и продолжил наносить удар за ударом, пока женщина не потеряла сознание.
Светлана на цыпочках прокралась в молитвенный зал и пробралась в дальний угол. Инстинктивно она чувствовала, что никто не должен был узнать о том, что ей довелось увидеть. Фраза «епископа»: «Она наша добыча, и будет батрачить на нас до скончания своих дней! Она будет делать это с радостью, как тысячи других никчемных людишек» навсегда отпечаталась в ее памяти.
Тем временем в зале все оживились. Из динамиков полилась музыка, и на сцену вышел Радош. Все упали на колени.
— Мир вам, братья и сестры! Дух Господень да пребудет с вами! Это говорю я, пророк Господа нашего Великий Радош! Господь с нами, он слышит нас! — Родион, одетый в праздничное одеяние, состоящее из синего подрясника, ярко зеленой мантии, короткой красной накидки и желтого куколя на голове, театрально воздел руки к потолку. — Я слышу тебя, Господи! Слышу! — голос «пророка» стал прерываться рыданиями. — Слышу! Он здесь! Как велика его любовь! Велика! Она… Она наполняет мне сердце, она не умещается здесь, в груди, — Радош наложил обе ладони на область сердца, — вот здесь, здесь она выходит наружу, к вам! — Родион резко вытянул руки в сторону зала, из его глаз ручьем текли слезы.
Собравшиеся пришли в исступление. Они махали руками, ловя «любовь господа», изливающуюся из Радоша, и пили ее, обливались, умывались. Нередко сосед невзначай бил соседа локтем в челюсть, но никто не замечал таких мелочей, когда обильным потоком «изливалась благодать».
Затем началась «служба». Под предводительством Радоша на сцену вышли с десяток «епископов», «апостолов» и «священников». Все были в синих подрясниках и красных или зеленых накидках. Под быструю ритмическую музыку началось исполнение «песнопений», автором которых был сам Святославский. Все быстрее становился темп музыки. Люди на сцене двигались ей в такт с притопами и прихлопами.
самозабвенно пел Радош.
вторил ему зал.
Наибольшее же воодушевление вызывал припев:
сдвигали брови и сжимали кулаки собравшиеся:
Эта строчка была наиболее любима, столь сильна была ненависть к Русской Православной Церкви. Даже на дверях в туалеты в общинном доме были повешены таблички с присущими «истинным православным» юмором и иронией: «МП» и «ЖП».
Здесь Святославский делал соответствующий жест, который за ним повторяли все присутствующие…
«Молитвы» сменялись песнопениями, а песнопения — «молитвами». Раз за разом, все ускоряясь, люди исполняли речитативом:
Накал страстей нарастал. Все присутствующие на сцене выстроились в ряд и, наклонившись вперед, широко расставили ноги в стороны и оперлись ладонями о колени. Потом каждый из них начал вращать верхней частью корпуса так, что увесистые кресты на толстых цепях, висящие поверх одежды, стали раскручиваться вокруг шеи подобно пропеллерам. Половина собравшихся в зале повалились на пол в истерике. Другие в изнеможении сидели в креслах и либо тряслись всем телом, либо безостановочно вращали головами.
Великий Радош и «епископ Павел» по прозвищу Гиля, гарцуя покинули сцену и направились в комнату отдыха.
— А классная сегодня дискотека получилась, — Радош, часто дыша, снимал с себя разноцветные одежды.
— Да уж… Все эти новомодные диджеи просто мальчишки по сравнению с тобой, Родя!
— Ох, Гиля! Что такого особенного ты нашел в этих наших плясках?! Ты посмотри, вокруг одни идиоты! Думаешь мне это надо? Гиля, Гиля… Ты пойми, я избранный, я слышу голос бога, а на деле мне доверяют только этих идиотов! — Святославский грохнул кулаком по столу.
— Родя, да ты чего!? Брось! Ты посмотри, любая баба к твоим услугам!
— Где любая?! Где, я тебя спрашиваю!? Мне надоели эти оловянные глаза, эти безжизненные выражения лица! Они же не спят со мной, а, блин, очищаются! За редким исключением ни оргазма, ни крика, ни стона — лежит как бревно и молится!
— Родя, ну у тебя же есть бабки! Иди в город, сними проститутку, и все.
— Ага, а там что будет? Гиля, ты пойми, мне любви хочется! Понимаешь?! ЛЮБВИ! Сострадания, тепла, сопереживания. Пойми, я творческий талантливый человек! Я достоин совершенно иной жизни! Я эти рожи уже видеть не могу! И все эти наши братья и сестры любят только себя! И ради себя любимых они пришли ко мне.
— Да брось, Родя! Вот в это я не поверю! Они же ради тебя на смерть готовы идти!
— Это не ради меня, Гиля, не ради меня, поверь! Ладно, оставим эту тему. Я вот что хотел тебя спросить. Не рановато ли мы решили Светлану перевести из общины в отдельную квартиру?
— Я сам об этом думал. Еще я подумал вот о чем: не слишком ли расточительно мы будем использовать труд опытного менеджера? Все же организация розницы — вещь банальная. При хорошей крыше с этим вполне справятся наши братья и сестры из местной общины, а руководить всем сможет неоднократно проверенный Зоря. Кроме того, для меня очевидно, что, живя в общине, Калиока не сможет нормально заниматься этим делом, а присмотреть за ней здесь толком не кому.
— Да, ты прав. И какие же у тебя на нее виды?
— Давай используем ее на нашем заводе? Мы в последнее время увеличили объем производства еще на 20 %. Дима старается. Бурно растет сеть сбыта, увеличивается количество контрагентов. Я уже запарился управляться со всей этой махиной, а она грамотный руководитель. Кроме того, на нашем предприятии она будет под постоянным присмотром. Что скажешь?
— Это ты хорошо придумал — свою работу свалить на плечи Калиоки. А сам что будешь делать?
— Ну-у-у-у-у… — Гиля сально ухмыльнулся, — я бы вплотную занялся Зодиаком. Это же в высшей степени важный участок работ!
— Вот кобель!
— Родя, ну я же и о тебе не забуду. У тебя всегда всё будет вовремя и самого высшего качества.
— Хорошо. Давай попробуем, — Радош снял трубку телефона. — Пригласите ко мне Калиоку. Да, немедленно!
— Лицом к стене! — скомандовал конвойный. Зазвенела связка ключей, и дверь в камеру с лязгом отворилась. Нет, страха у меня уже почти не было. После Крещения Тихони внутри что-то изменилось. Было ощущение, что в жизни сделано нечто очень важное. Важное настолько, что все ужасы тюрьмы с лихвой компенсировались одним этим делом. «Господи, помоги! Святителю отче Николае, моли Бога о мне! Пресвятая Богородица, спаси и сохрани», — практически непрерывно мысленно молился я.
По сравнению с моим прошлым визитом в камере что-то незримо изменилось. Нары, с которых спрыгнули те двое, что издевались надо мной, были пусты.
— Здравствуйте, — спокойно сказал я. — Где мои нары?
— Рядом со мной, проходи, — отозвался зэк лет тридцати, показывая рукой на соседние с ним нары, на которых стояла моя сумка, и лежал скатанный в рулон матрас.
Расстелив постель, я исследовал содержимое сумки. Ее основательно перерыли, но почти все было на месте. Отсутствовал мобильный телефон. Достав пакет с туалетными принадлежностями и полотенце, я разделся по пояс и отправился к раковине. Водные процедуры слегка подняли настроение. Одевшись, я услышал голос за спиной.
— Оклемался? Ну давай ко мне, сиделец, — это был пожилой зэк лет шестидесяти. Он сидел на нарах, отдернув наполовину занавеску. Я понял, что передо мной смотрящий хаты. — Садись рядышком, не стесняйся, — я повиновался. — Как кличут тебя?
— Денис. Денис Заречин.
— А погоняло есть?
— Пока нет.
— А друзья как зовут?
— Дэн или Дэнис.
— Нет, это не годится. Ну да ладно, не будем сгоряча тебя «крестить», сначала посмотрим, что ты за фрукт. Меня кличут Барином. Не слыхал?
— Нет, — я отрицательно махнул головой.
— Еще услышишь. Тут с тобой давеча беспредел хотели сотворить, ну так я с отморозками разобрался. Теперь здесь у нас правильная хата, а ты честный сиделец… Пока, — на меня смотрели холодные глаза. — Маляву от Милорда насчет тебя я получил, но ты нос не поднимай, не считай, что судьбу за хвост поймал. Понял?
— Барин, у тебя ко мне есть предъява? — я прямо посмотрел в серые, как сталь, глаза.
— Пока нет. Пока… С нашими правилами знаком?
— Знаком.
— Ну смотри, косяков не руби. Будут вопросы, обращайся. А теперь расскажи, что по жизни делать умеешь? Чем полезен можешь быть для сидельцев?
— Я готовить люблю, — сказал я после секундного раздумья, — но здесь, насколько я понимаю, с этим проблема.
— Да уж… О хорошей кухне в камере администрация как-то не подумала.
— А еще я рисую неплохо.
— А вот это интересно. Чем рисуешь?
— Лучше всего у меня акварелью получается, но могу и пастелью. Ну это типа карандашей таких, — ответил я, увидев недоуменный взгляд собеседника.
— Так ты и меня нарисовать сможешь?
— Вообще у меня лучше всего пейзажи получаются. Последний раз я рисовал море, пальмы… — я невольно ушел в воспоминания своего бегства на Кипр.
— Заметано! Нарисуешь меня на фоне пальм и моря?! — зэк явно воодушевился.
— Легко, только нужна бумага и карандаши.
— Напиши на бумажке, что тебе нужно, я закажу. Если получится, завтра и начнем! Иди.
Я молча встал и, сев за стол, написал небольшой список самого необходимого. Барин молча принял у меня листок и передал его зэку, который подскочил к смотрящему, стоило тому лишь бровью повести.
Я же достал из сумки маленькую иконку святителя Николая и, встав в угол, пристроил ее в небольшой нише в стене. Страницы молитвослова, на которых был напечатан акафист Николаю Чудотворцу, к счастью, не пострадали, и я начал молиться, тихо шепча слова себе под нос. Закончив, я искренне поблагодарил святителя за его помощь и защиту. Для меня было очевидно, что лишь чудом я до сих пор жив и здоров. Спрятав молитвослов и икону в карман, я лег на свои нары. Но отдохнуть мне не дали.
— Слушай, Дэнис, нам бы побазарить, а? — это был мой сосед. Я поднялся, забравшись на лежак по-турецки, и пригласил соседа сесть рядом.
— Меня зовут Евгений, — начал он, пристроившись рядом со мной. — Ты извини, если я чего не то спрошу, но… Я понял, что ты верующий?
— Да, слава Богу!
— Слушай, вот ответь мне на такой вопрос. Насколько я понял, любому священнику можно исповедоваться?
— Да, любому православному.
— В смысле?
— Есть же и другие церкви — католическая, протестантские конфессии, куча всяких сектантов. Ты крещен в какой церкви?
— Так в обычной, в нашей.
— Вот, стало быть, ты православный. И исповедоваться у ксендза-католика тебе нельзя. Толку от такой Исповеди не будет — один вред.
— Ну к нам сюда в тюрьму ходят же наши?
— Насколько я понял, кто только сюда не ходит.
— И как быть?
— Очень просто! Взять да спросить. Вы, мол, священник православный? Русской Православной Церкви?
— Понятно. Благодарю. Ну вот… Я о чем подумал. Ну решу я покаяться, так я ему должен обо всех своих делах рассказать, а вдруг он на администрацию работает?
— В смысле?
— Ну возьмет он потом, и куму все наши исповеди передаст — кто, значит, чего сделал в своей жизни.
— Это вряд ли. Даже если мы забудем о том, что священник в первую очередь человек верующий, для которого разглашение тайны Исповеди — преступление, то во-первых, за такое деяние он лишается сана без разговоров. Это конец всей его карьере. А во-вторых, от тебя на Исповеди никто не будет требовать имен, фамилий, адресов и прочего.
— Да? — в глазах собеседника было откровенное недоверие. — Это как же? Значит, украл я, скажем, что-то, и могу в этом покаяться и не говорить у кого и что?
— В принципе, да. Богу и так все известно, а священнику конкретные обстоятельства и фамилии не нужны и не важны. Может быть важным с точки зрения тяжести греха, например, воровство последних денег у неимущего человека, воровство у многодетной семьи, у детского дома, воровство церковного имущества и т. д. Но, опять же, никто конкретных адресов спрашивать не будет.
— Ты уверен?!
— Абсолютно.
— Слушай, Дэнис, ну ты просто у меня камень с души снял. Я уже два месяца все хожу и мучаюсь.
— Помоги тебе, Господи, Женя!
До вечера я обжился на новом месте, познакомившись с большинством сокамерников. Удивительно, но почти все очень серьезно восприняли тот факт, что я верующий человек. Ночь прошла спокойно. После карцера было ощущение, что я сплю в очень комфортных условиях. Удивительное создание человек! Ко всему привыкает и обо всем судит в сравнении!
На следующий день после обеда меня вызвали к адвокату. Дмитрий Петрович был озабочен и хмур. Меня, беззаботно улыбающегося, он встретил с искренним удивлением.
— Денис, как ты?
— Нормально все, Дмитрий Петрович.
— В камере как? Сильно достается? Ты не падай духом, я хлопочу, чтобы тебя перевели в твою прежнюю камеру, так что…
— Не надо, не хлопочите, — перебил я адвоката. — У меня все в порядке. В новой камере я на своем месте. Мне кажется, что я там нужен.
— Что?! Но твое лицо? И мне намекал следователь, что тебя будут прессовать…
— Да, они пытались, но… Короче, ничего у них не вышло. В камере теперь порядок, да и вступился кое-кто за меня.
— И кто, если не секрет?
— Милорд.
— МИЛОРД?! Сам смотрящий тюрьмы?! Да ты шутишь? Разве такое возможно?
— Возможно, Дмитрий Петрович, Богу все возможно. Вы не расскажете мне, что случилось с Соколовым? Голопупенко не обманул, он на самом деле погиб?
Вероника Сергеевна бесшумно оделась за пару минут. Соколов уже успел собрать все документы, засунув их в небольшую поясную сумку. Как можно тише он передернул затвор табельного «Макарова», поставил пистолет на предохранитель и засунул его за пояс брюк сзади. Сильно запахло бензином, и через мгновение снаружи с шумом заполыхал огонь. Внутрь повалил едкий дым. Соколов подергал ставни и двери — все было основательно заперто снаружи. Дым разъедал глаза, стало невыносимо першить в горле. Жена сильно закашлялась. Александр Иванович схватил со стола чайник, намочил висящее на стене вафельное полотенце и дал Вике.
— Прижми плотнее к лицу и закрой глаза. Ника, молись и ничего не бойся, мы выберемся!
Соколов бросился в прихожую и откинул лежащий на полу половик. Под ним располагался деревянный люк. Он дернул за кольцо. Безрезультатно. Люк был заперт на ключ. Александр Иванович, сильно кашляя, бросился в гостиную и первым делом вооружился карманным фонариком. Затем он подскочил к комоду и стал судорожно вытаскивать маленькие ящики, опрокидывая их содержимое на стол: «Святителю отче Николае, помоги, спаси! Матерь Божия спаси нас!» — мысленно произносил он. Похожий ключ нашелся в последнем ящике. Соколов бросился обратно в прихожую, открыл замок и откинул люк. Высунув голову вниз — к водной глади — он сделал несколько глубоких вдохов свежего воздуха и, задержав дыхание, побежал в спальню. Жена лежала на полу, она была без сознания. Муж подхватил ее на руки и понес к спасительному люку.
Оказавшись по пояс в воде, Вероника Сергеевна пришла в себя.
— Саша, что с нами? — прошептала она.
— Тихо, тихо, любимая. Все нормально. Мы под домом. Наверное, они караулят нас на мостках, ведущих к берегу. Так, нам надо ко второму выходу, — поддерживая жену, Соколов как можно тише поплыл к привязанной к мосткам лодке. Степан был хорошим хозяином: уключины оказались хорошо смазанными, и лодка бесшумно поплыла к противоположному берегу.
— Ну что, все тип-топ, Джокер? — бандиты стояли на берегу и смотрели на полыхающий дом.
— Ага, похоже на то. Ни писка, ни визга. Люблю такую работу.
— Ну, давайте-ка на всякий случай сделаем вокруг дома круг почета и пора сматываться отсюда, — трое мужчин забрались в небольшой катер и, заведя мотор, медленно стали огибать горящее строение.
— Ника! Пригнись! Это они! У них катер, нам не уйти! Господи, помилуй! — Соколов налег на весла.
— Вон они! Уходят! — крикнул главарь. — Твою мать, тип-топ не получилось! Ну что же будем мочить! — бандит вскинул автомат, и, встав в полный рост, выпустил по лодке очередь. Пули прошли мимо. Соколов выглянул из-за деревянного борта, выхватил пистолет и, взяв его двумя руками, основательно прицелился. Раздались три выстрела, и главарь, намерившийся снова нажать на курок, молча свалился за борт вместе с автоматом.
— Сука! Он Ваху замочил! Джокер, дави их корпусом! — второй бандит был на грани истерики.
Невозмутимый Джокер заложил вираж и направил катер прямо на лодку. Раздался хруст дерева, и Соколовы оказались в воде. Александр Иванович выпустил из рук пистолет. Ощущая полную обреченность, он поддерживал жену на плаву, глядя на вновь надвигающуюся железную махину. Сквозь рев двигателя раздался глухой удар, и винт неожиданно сбросил обороты, словно уткнувшись в дно. Через мгновение мотор опять заработал ровно, а сзади лодки расплывалось кровавое пятно. Изуродованное тело Вероники Сергеевны медленно всплыло на поверхность.
— Есть! Баба готова! — рулевой Джокер был весь во власти азарта охоты.
— А мужик где?
— Сейчас и мужика увидим. Наверняка тоже труп.
Лодка сделала еще один круг. Неожиданно вдалеке раздался звук мотора. К месту трагедии приближался вертолет.
— Джокер, сматываемся!
— Надо найти мужика!
— Да чего его искать?! Ты же на них корпусом наехал. Сматываемся! Если нас здесь повяжут, не отмажемся!
— Ладно, фиг с ним!
Лодка прибавила ходу и уплыла вниз по течению.
Военный вертолет пролетел в полукилометре. Пилота не заинтересовали всполохи огня вдалеке…
— Тело Соколова так и не нашли? — смог выдавить я после длинной паузы. Рассудок отказывался верить в смерть близкого друга. Слезы предательски вырывались наружу.
— Так и не нашли. Там довольно сильное течение у дна. Тело могло отнести далеко. Водолазы работали пару дней, но все без толку. Похоронили только Веронику Сергеевну.
— Это было убийство?
— Однозначно. Нашли еще тело одного из убийц и автомат Калашникова. Скорее всего, бандита подстрелил Соколов.
— Это же реальная ниточка.
— Да уж, ниточка, — скептически заметил адвокат. — Есть у меня большие сомнения в том, что это дело будет нормально расследовано…
— А что так?
— Э-э-э-э… — Дмитрий Петрович выразительно обвел взглядом помещение. Затем он вытащил из кейса лист бумаги, написал на нем несколько строк и передал мне.
Сдается мне, что начальник Соколова — Генпрокурор — крыса. А.И., насколько я понял, шантажировал своего шефа… Сегодня дело Соколова находится под контролем у Генпрокурора — возможного заказчика убийства. Вот так!
— Подлый враг оборвал жизнь замечательной женщины, настоящего друга и соратника нашего коллеги Александра Ивановича Соколова! Боль утраты не дает мне говорить спокойно, — Генпрокурор России Семен Аркадьевич Хайкин театрально сглотнул слюну, — с этими замечательными людьми меня связывали не только служебные отношения, но и теплая дружба. Для меня нет никакого сомнения в том, что это заказное убийство. Саша в последнее время вел несколько громких и опасных дел. Что поделаешь, такова наша работа. Но пусть враг не думает, что останется безнаказанным. К расследованию этого подлого нападения подключены лучшие силы Генеральной Прокуратуры.
Несколько присутствовавших следователей переглянулись, метнув гневные взгляды в сторону Голопупенко.
— Это вот этот козел и есть лучшие силы Генпрокуратуры? — шепнул один из них своему соседу.
— Спи спокойно, Вика, пусть земля тебе будет пухом, — пафосно продолжал Хайкин, — а мы будем делать свою работу. Я обещаю тебе, что не пройдет и года, когда я приду сюда и положу на твою могилу самый суровый приговор организатору этого убийства!
Генеральный не стал дожидаться окончания похорон. Быстро перебирая короткими ножками, он добрался до служебного автомобиля и водрузил 120 килограммов живого веса на заднее сиденье.
— В Прокуратуру! — распорядился Хайкин, вытирая вспотевшую лысину. — И побыстрее!
Нельзя сказать, что у него было много дел, просто со времени убийства Соколовых он потерял всякий покой. По ночам его одолевали жуткие сны, а наяву в голову лезли тревожные мысли. Все в этом деле пошло наперекосяк: дело не удалось представить несчастным случаем, а главное, не найден труп Соколова. Если этот урод выжил! Семен Аркадьевич инстинктивно поежился, несмотря на жару в салоне машины.
Тревожные ожидания не заставили себя долго ждать. На следующее утро, взяв в руки одну из центральных газет и взглянув на передовицу, Семен Аркадьевич потерял дар речи.
«ПРОКУРОР ДЛЯ ПРОКУРОРА, Или сколько стоит подпись г-на Хайкина?»
Заголовок был набран крупно, почти в треть страницы, а ниже красовалось фото Семена Аркадьевича, сделанное на одном из фуршетов: Хайкин с благодушной улыбкой подписывал золотым паркером грамоту для одного из сотрудников Прокуратуры. Далее шел тщательно подобранный и задокументированный материал, касавшийся нескольких дел, к которым Хайкин реально приложил руку, получив солидный «гонорар». Также в статье была опубликована озвученная Соколовым информация, касающаяся его недвижимости и банковских счетов. Последнее не так сильно волновало Генерального Прокурора, поскольку он постарался убрать все «хвосты», способные указать на него и его близких, но вот сведения об уголовных делах были просто убийственными. Это была самая настоящая бомба!
— Надо действовать, и действовать немедленно! — сказал Хайкин вслух и вызвал секретаршу. — Люсенька, распорядись пожалуйста, пусть мне подготовят материалы по этим делам, — Семен Аркадьевич протянул список дел, фигурировавших в статье. — Это мне надо срочно!
— Будет сделано! — Стрельнула глазами молоденькая Люда.
— Эх, хороша девка… — пробормотал Хайкин, когда за секретаршей закрылась дверь. — Но при таких раскладах все одно ничего не выйдет.
— Яша? Здравствуй, дорогой, — Семен Аркадьевич решил позвонить своему давнему приятелю лично с мобильного телефона. — Как твои дела?
— Мои-то, Сема, хорошо, а вот что за задница накрыла тебя?
— Ты уже в курсе…
— А ты как думал?
— Нужна твоя помощь как лучшего юриста России.
— Ох и льстец! Весь к твоим услугам. Подъезжай хоть сейчас. Адрес не забыл?
— Не забыл. Но сейчас, сам понимаешь, какая у меня свистопляска начнется. Давай лучше я тебе сначала передам кое-какие бумаги, ты их просмотришь, а потом и я подъеду, чтобы выслушать твой вердикт.
— Хорошо, присылай. Когда ждать гонца?
— Думаю, к вечеру управлюсь. А ты, как только все просмотришь, дай знать. Договорились?
— Ага.
Яков Альбертович Волочь в свое время был одним из лучших адвокатов. За несколько последних лет своей карьеры он не проиграл ни одного дела. Понятно, что это обстоятельство было обусловлено не только его талантом, но и крепкой дружбой с Семеном Аркадьевичем Хайкиным, уже тогда занимавшем пост заместителя Генпрокурора России. Адвокат позвонил на следующий день ближе к вечеру.
— Здравствуй, Сема.
— Здравствуй, Яша. Ну как?
— Готов дать тебе свои рекомендации.
— Оперативно!
— Фирма веников не вяжет. Когда подъедешь?
— Через часок.
— Жду. Ты коньячку захватишь?
— Твоего любимого Remy Martin X.O.?
— Да, знаешь ли, поздно вкусы менять на старости лет.
— Да уж… Хорошо, когда такие вкусы человек может не менять на пенсии.
— Так друзья, Сема, друзья на что? — Яков Альбертович в голос рассмеялся.
— Урод, блин, — бросил Хайкин, в сердцах шмякнув трубкой телефона об стол, — ему смешно, а мне хоть в петлю лезь!
Семен Аркадьевич был несправедлив. Если бы Яков Альбертович услышал этот его пассаж, то без труда припомнил бы порядок цифр тех сумм, которые он в свое время передавал Хайкину. Кроме того, ценилась не только консультация Волоча, но и его обширнейшие связи в высших эшелонах власти.
Через полтора часа Хайкин входил в солидную адвокатскую квартиру на Старом Арбате.
— Заходи, заходи! — Пробасил Волоч. Весь его вид внушал уверенность и уважение. Яков Альбертович, несмотря на свои семьдесят лет, еще пользовался успехом у женщин. Он был строен и подтянут, а голову украшала копна седых слегка волнистых волос. Мужчины расположились в глубоких кожаных креслах гостиной. Рядом на журнальном столике стояли две чашечки кофе, пара больших коньячных бокалов и принесенная Хайкиным бутылка Remy Martin.
— Вот с коньячком угодил! Спасибо тебе, Сема, — Волоч аккуратно разливал коньяк по бокалам. — За встречу!
Они выпили и принялись за кофе. Первым не выдержал Хайкин.
— Яша, не томи!
— Что, нервишки шалят? Ты по утрам-то бегаешь, или по-прежнему самым любимым видом спорта остался литробол? — В голосе Волоча сквозила неприкрытая ирония.
— Яша! Какой, на фиг, спорт?! Я с этой проклятой работой уже импотентом стал! Даже Люська меня не заводит, не говоря уже о жене.
— Сочувствую, Сема, сочувствую. Может, тебе клинику порекомендовать в Швейцарии? Знаешь, там творят настоящие чудеса!
— Потом, Яша, все потом. А то мне любимое государство найдет бесплатные апартаменты с лечением, — Генеральный криво ухмыльнулся.
— Да брось! Не так все и страшно. Это я тебе говорю. Конечно, история паскудная, и выплывать тебе придется долго и нудно. Но все решаемо, ты уж мне поверь.
— Ох, Яша! Да знаю я, что все решаемо, но во что все это мне обойдется?! И дело не только в деньгах, — Семен Аркадьевич вытер обильно вспотевшую лысину и одним махом допил содержимое своего бокала.
— Да уж… Сейчас под тебя будут здорово копать, но не мне тебя учить что делать и к кому обращаться.
— Да, Яша, я понимаю. Но твой совет не помешает. Кроме того, у тебя тоже определенные связи есть, не прибедняйся.
— Хорошо. Тогда начну с информации про твою недвижимость и банковские счета. Мне она очень не понравилась, Сема.
— Здесь уже все в порядке. Я все переоформил, так что ни на мне, ни на моих родственниках ничего нет.
— Переоформил — и что? Думаешь, тебя проверять идиоты будут? А реестры, в которых остались имена предыдущих собственников? Кроме того, этот журналюшка наверняка писал не из головы и не по рассказам «знающих мужиков»! Если у него есть заверенные копии документов, которые он сможет предъявить, то…
— А откуда у него могут быть такие документы?
— Сема! Не смеши меня! От добрых людей, понимаешь? От добрых людей, которые против тебя хорошо копнули и вооружились. Вот этот твой Соколов вполне мог таким образом подстраховаться, а ты его заказал.
— Яша! Да ты чего?! Я…
— Сема! Молчи! Адвокату если что-то и говоришь, то только правду. Так что молчи. А твой интерес в убийстве Соколова очевиден. Так вот. Ты бы поработал с этим журналюшкой. Надо поискать, чем его можно прижать, чтобы он опроверг хотя бы факты, связанные с недвижимостью и счетами. Это бы тебе сильно облегчило жизнь.
— Понимаю. Я попробую.
— Вот и хорошо. Что же касается тех твоих делишек, то здесь, думается мне, все проще. Ты же не вел их сам. Ими занимался твой верный пес Голопупенко, — Волоч брезгливо поморщился, — ну и говенный мужик, скажу я тебе! Я в жизни больше таких не встречал. Мне кажется, от него за версту воняет.
— Ну, а кто бы стал такими делами заниматься, которые я на него возлагал? И что делать с Голопупенко?
— Ты сваливаешь всю вину на него. Тебя можно винить только в недосмотре. Придется «найти» у него какие-нибудь деньги, подключить свидетелей, которые подтвердят факты дачи взяток. И все дела.
— Опять деньги… Но он, думаешь, молчать будет?
— Конечно, не будет. Мне тебя учить, как такие дела делаются?
— Понятно, — Хайкин опять вытер вспотевшую лысину, — где я потом такого исполнителя еще найду…
— Тебе надо сейчас о своей заднице думать, а этих голожопенковых хоть пруд пруди, только свистни. Это порядочного сотрудника найти — большая проблема.
— Все понятно. Думаю, у меня все получится.
— У нас, Сема, у нас. Сейчас я налью нам еще кофейку, и мы вместе подробно обсудим дальнейшие шаги, — хозяин квартиры вышел в кухню, а Хайкин украдкой долил в свой бокал коньяк и жадно выпил.
По возвращении в камеру меня ждал сюрприз: на моих нарах лежал внушительного размера сверток. Я обернулся и спросил у Барина:
— Это для меня?
— Для тебя, конечно. Разворачивай, — проскрипел старый зэк.
Внутри оказался этюдник, сносного качества акварель, набор кистей и бумага. Даже не могу выразить то чувство, которое обуяло меня, когда в руках оказались предметы из той — свободной — жизни! Сидевший в груди ледяной комок стал медленно таять, уступая место простой человеческой радости.
— Все в порядке? — нетерпеливо спросил Барин.
— Да, спас… благодарю. Это все, что нужно.
— Когда начнем?
— Лучше работать при дневном свете. Может, завтра с утра?
— Договорились! — в глазах авторитета зажглись веселые искорки. — А ведь меня еще никто и никогда не рисовал, все больше фотографировали, падлы, в фас и в профиль! — камера содрогнулась от дружного смеха.
Я с трудом дождался следующего утра, так хотелось заняться любимым делом. Барин, похоже, тоже пребывал в непривычном для него нетерпении, да и вся камера воодушевилась, ожидая нового незнакомого развлечения.
— Ну, Барин, как будем тебя писать?
— Писать? Прокурор пишет! — его возмущение было шутливым. — Ты, художник, нарисуй меня на фоне моря и пальм, ну чтобы все было как положено — там пиво, вобла, девочка голая… — я внутренне напрягся. Мне и в голову не приходило, что может возникнуть такая проблема. Рисовать голых женщин я не собирался.
— Барин, — сказал я серьезно, но как можно более миролюбиво, — я тебя не предупредил сразу. Голых баб и вообще всякую похабщину я рисовать не буду. Можешь сразу резать меня, но это противоречит моей вере, и делать этого я не стану.
— Да ладно тебе! Ну для меня!
— Нет, Барин, это мое последнее слово.
Зэк напрягся, сверля меня тяжелым взглядом водянистых стальных глаз. Я выдержал этот взгляд. Вся камера замерла.
— Ладно, — наконец прервал паузу авторитет, — будь по-твоему. Обойдемся без голых баб, но чтобы все остальное было как надо!
— Будет сделано! — у меня камень упал с души.
Барин полностью отдернул занавеску, разделся до трусов и лег на свои нары. Работа спорилась. В центре композиции я изобразил авторитета на пляжном лежаке. Время до обеда пролетело незаметно. Портретная часть композиции была в общих чертах закончена. В камере стояла непривычная тишина. Сидельцы на цыпочках заходили мне за спину и увлеченно наблюдали за процессом. Барин периодически интересовался, мол, как там, в ответ ему показывали большой палец правой руки и он удовлетворенно затихал. Ближе к вечеру я закончил портретную часть. Барин все рвался посмотреть, но я уговорил его дождаться окончания работы. На следующий день я продолжил, изобразив все компоненты натуры. К моему удивлению картина получилась очень живой и романтичной. Барин полулежал на боку, опершись на локоть. Он задумчиво смотрел в морскую даль, казалось что легкий морской бриз слегка покачивает остатки седых волос на его голове. Я остался очень доволен своей работой и с замиранием сердца развернул этюдник на 180 градусов: еще ни разу мое художество не оценивала столь авторитетная и необычная комиссия. Барин долго вглядывался в полотно, периодически щурясь. Его лицо не выражало никаких эмоций. Камера замерла. Наконец авторитет закурил, выпустил в потолок облачко сизого дыма и изрек:
— Вот это вещь! Мне даже показалось, что здесь морем запахло! Блин, как будто снова в Сочи оказался пять лет назад, когда меня там брали в последний раз. Ну, благодарю тебя, ты настоящий художник! О! — Барин поднял указательный палец вверх, — с этого момента погоняло твое и будет Художник!
В камере все загалдели, поздравляя меня и высказывая свое искреннее восхищение. Я сразу понял, что теперь у меня будет совсем немного свободного времени, и это очень радовало. Нет ничего хуже, чем вынужденное безделье. Жизнь начинала входить в нормальную колею, как ни парадоксально это может прозвучать, учитывая место моего пребывания.
Смиренно приняв новую волю наставника, Калиока ехала в Красноярск. Ее сопровождала наставница их группы Гайда, которой выпала большая честь стать одной из ближайших помощниц Великого Радоша. Кратко помолившись в тамбуре, сестры устроились на своих боковых полках плацкартного вагона и погрузились в прослушивание сладостных речей Великого Радоша.
«Она наша добыча, и будет батрачить на нас до скончания своих дней! Она будет делать это с радостью, как тысячи других никчемных людишек» — эта мысль усиленно пробивалась через проповедь Великого Радоша. Калиока устала сопротивляться и выключила плеер. Впервые за долгое время она оказалась наедине со своими мыслями. Мерный стук колес располагал к спокойному размышлению. «Что со мной? Куда я еду? Где мой дом? Где моя работа? — спрашивала Калиока сама себя. — Ты избранная. Избранная из избранных, ты едешь к своему господину для выполнения его воли. — Отвечал внутренний голос. — Волю? Почему я должна исполнять его волю? Где моя квартира, работа? Где мой ДОМ?!» Внутри начала нарастать паника, и Светлана отправилась в тамбур. Поток свежего воздуха из разбитого окна немного освежил ее. «Это бесовские мысли, надо гнать их от себя, Великий Радош все знает, ему виднее, как спастись, как послужить миру и человечеству!» Немного успокоившись, Калиока отправилась обратно. По пути назад ее снова накрыла волна новых мыслей: «нас используют, мы и есть эти никчемные людишки»!
Светлана села на свое место и, сделав вид, что включила плеер, обхватила голову руками. Ей стало жалко себя: одинокая женщина, нищая, никому не нужная, всеми оставленная, вечно голодная.
Кто-то задел Калиоку, и она невольно подняла глаза: мужчина в длинном черном одеянии, развернувшись в пол-оборота и прижав руку к груди, склонился в полупоклоне.
— Простите великодушно, я нечаянно вас задел! — видимо, это был православный священник: на его груди на массивной цепочке висел металлический золоченый крест.
— Иди вон, слуга дьявола! — в неистовой злобе прошипела Гайда.
Священник недоуменно вскинул брови, но, ничего не сказав, удалился. Его место располагалось двумя «купе» далее. Калиока заметила, что, заходя в свой отсек, он обернулся и бросил на нее мимолетный взгляд.
— Жирная скотина! Мерзкий эрпэцэшный ублюдок! Гнусная поповская тварь! — не унималась Гайда, шипя сквозь зубы. Калиока немного растерялась.
— Гайда, сестра, ты знаешь этого человека?!
— Хвала Великому Радошу! У меня не было и нет знакомых среди эрпэцешного сброда вообще, и тем более среди их гнусных попов! Опасайся их! Они обманом могут завлечь человека в погибель!
— Да, Гайда, я прекрасно помню все, что говорил Великий Радош про эту ужасную организацию.
Калиока не стала более поддерживать этот разговор, а сделала вид, что углубилась в прослушивание записи на кассете… Этот священник не был жирным, как сказала о нем Гайда. Перед глазами Калиоки так и стояла его радушная извиняющаяся улыбка и рука, прижатая к позолоченному кресту. От этого человека словно повеяло теплом, о котором так скучала Калиока. Она не чувствовала этого тепла в течение долгих десятков лет роскошной жизни в Москве, не обрела она его и в своей общине. Раньше — в прошлой жизни — Светлана никогда не сталкивалась со священниками вот так, лицом к лицу, фактически заочно отрицая всю организацию под названием Православная Церковь. Калиока вспомнила перекошенное от злобы лицо «епископа» Павла, избивающего беззащитную женщину. На этом фоне незнакомый священник был чуть ли не олицетворением добра.
— Что-то мне нехорошо, пойду в туалет! — Гайда неожиданно побледнела и быстрым шагом отправилась в дальний конец вагона, прижав руку к животу.
Калиока молча смотрела на отсек, в котором скрылся священник. Неожиданно оттуда выскочила девочка лет семи. На ней было надето скромное платьице, а льняного цвета волосы собраны в два забавных хвостика. Девчушка медленно шла по проходу, словно осваивая новую территорию. Она внимательно рассматривала пассажиров, пока не поравнялась с Калиокой. Девочка остановилась и молча посмотрела Светлане в глаза. Калиока словно завороженная не могла оторваться от этого чистого, бесхитростного взгляда двух огромных голубых глаз. Светлане почудилось, что неуютная заскорузлая оболочка, ограждающая ее жизнь, закачалась и потрескалась, пропуская свет, исходивший от ребенка.
«Катя, Катюшенька, девочка моя, — перед мысленным взором Калиоки возникло личико дочери. Ей тогда было столько же, сколько этой незнакомой девочке, такие же хвостики, такие же огромные широко открытые глаза. — Маленькая, завтра утром бабушка встретит нас на перроне, ты соскучилась?» В похожем плацкартном вагоне они возвращались в Москву, две недели проведя на черноморском курорте. Вот тогда, да, именно тогда в жизни Светланы и было счастье! Она поняла это со всей отчетливостью! У нее была семья, дочь, мама, работа, у нее был смысл жизни, от которого она сама отказалась. Отказалась постепенно: сначала от дочери, а потом и от всего остального.
— Тетя, вы меня слышите?! — Девочка нежно трясла Светлану за рукав. — Что с вами?
— А, да-да слышу, маленькая. Прости, я просто немного задумалась.
Девочка по-прежнему смотрела широко открытыми голубыми глазами. Казалось, что ребенок понимает очень многое из жизни Светланы. Калиока смутилась, отвела взгляд в сторону и полезла с сумку, достав горсть сухофруктов.
— Хочешь пожевать?
— Спасибо, — девочка взяла двумя пальчиками кусочек кураги.
— Как тебя зовут?
— Ксюшка, Ксения, — поправилась девочка. — А вас?
— Свет…, - Калиока запнулась и прикрыла рот рукой. Она вдруг вспомнила свое прежнее имя! По правилам «церкви», в которой она жила, это было совершенно недопустимо, но ей не хотелось говорить девочке свое новое имя. — Светлана, — с трудом повторила она.
— Ой! А нашу маму тоже зовут Светлана! Как здорово! — захлопала в ладошки девочка. — Светлана, а вы тоже поститесь?
— С чего ты взяла?
— Ну сегодня же пятница. Люди в поезде курицу кушают, яйца, колбасу. А у вас ничего нет — только сушеные фрукты.
— Я, Ксюшенька, вообще мяса не ем. А тебе очень хочется курочки?
— Ой, что вы! — девочка смешно по-взрослому махнула худенькой ручкой. — Я привыкшая!
— Это твой папа священник, он недавно проходил здесь мимо нас?
— Да, мой, — девочка явно гордилась своим отцом.
— Он, наверное строгий?
— Ой, что вы! — опять махнула девочка ручкой, — он очень добрый!
— Что она здесь делает?! Калиока, ты почему не слушаешь голос Великого Радоша?! — Светлана вздрогнула от злобного шипения Гайды, раздавшегося за спиной.
— Ой, простите, мы со Светланой всего две минутки разговариваем, мы…, - девочка попыталась оправдаться, но закончить фразы так и не смогла.
— Что?! Как она тебя назвала, Калиока?! Откуда она знает твое прежнее имя?! Вы знакомы?
— Нет, Гайда, так получилось, не кричи, сядь, я все объясню…
— Чей это ребенок?! — Гайда грубо схватила девочку за руку.
В проходе появился священник и в один миг оказался рядом.
— Отпусти ребенка! — Крикнула Светлана и грубо дернула Гайду за руку. Та опешила, но девочку отпустила.
— Простите, моя дочь вас утомила, простите великодушно, — священник взял девочку за руку и потянул в сторону своего «купе». По обескураженному лицу Ксюши катились крупные слезы.
— О чем она тебя спрашивала?! — Гайда, взяв себя в руки, злобно шипела. — И как ты смеешь так себя вести?!
— Да ни о чем, Гайда! Ну просто ребенок, просто остановился рядом, а я ее угостила сухофруктами. Чего ты на нее накинулась?
— Эти эрпэцэшные выродки ничего просто так не делают! Они собирают информацию! Неужели ты не понимаешь, что этот разговор может иметь самые серьезные последствия для Господа нашего?! Я буду вынуждена доложить об этом случае, Калиока!
— Хорошо, сестра, делай так, как тебе угодно, — Светлана всеми силами старалась взять себя в руки. Она больше не могла слышать гнусных оскорблений в адрес очаровательного ребенка.
«Господи, что же я наделала, Господи! Где я?! Что со мной?! Где моя дочь?!» — тяжелые мысли не покидали Светлану. Она сидела, уставившись в точку на стене и делая вид, что внимательно слушает плеер.
Через пару минут Гайда снова схватилась рукой за живот.
— Ой, опять! Да что же это?! Не иначе эти эрпэцэшные сволочи наколдовали! О! Великий Радош помоги, защити и помилуй! — Гайда бегом побежала в сторону туалета.
Из своего «купе» вышел священник и тоже направился в туалет. На полдороге он остановился, увидев свирепый взгляд на бледном лице Гайды, ожидавшей своей очереди, и пошел обратно. Батюшка остановился рядом со Светланой.
— Светлана, еще раз простите мою дочь, она не хотела вам докучать.
— Нет, это вы простите мою спутницу, она вела себя недостойно, — Светлана сама не могла понять, почему она так расположилась к этому человеку. Если Гайда быстро освободится, то очередного скандала не избежать. — Присаживайтесь, — пригласила она священника.
— Ой нет! Если ваша спутница увидит меня здесь, будет буря! — батюшка заговорщицки подмигнул. — Лучше я рядышком постою. Простите, я не представился. Священник Василий.
— У вас замечательная дочка.
— Да уж… Пострел еще тот — глаз да глаз нужен! — лицо священника оставалось серьезным. — Светлана, простите за этот, быть может, личный вопрос. Вы человек крещеный?
— Да. Я крещена в церкви Великого Радоша.
— А-а-а-а-а… Вы состоите в организации, возглавляемой господином Святославским?
— Вы знаете нашего Господа?
— Да, мы с ним как-то встречались. Скажите, Светлана, а в православной Церкви вас крестили? Ну может быть, в детстве?
— Да, бабушка крестила меня во младенчестве, но… — Светлана замялась. Она уже не была так уверена в истинности того, о чем ей говорили последние месяцы, усиленно промывая мозги. — Здесь говорят, что это ложное крещение, и только Великий Радош может действительно дать жизнь вечную.
— Да-да… Мне известно учение Родиона Святославского. Светлана, я не хочу более утомлять вас, тем более, что может вернуться ваша спутница. Вот, — он протянул глянцевый прямоугольник, — это моя визитная карточка. Я служу в Красноярске в храме при первой градской больнице. Здесь есть мои телефоны. Если вам вдруг понадобиться моя помощь, обращайтесь в любое время. Храни вас Господь! — батюшка удалился, а Светлана в глубокой задумчивости достала из-под сиденья свою дорожную сумку и спрятала карточку за подкладку.
Гайда вернулась через пару минут, подозрительно оглядываясь вокруг.
— Никто не приходил?
Калиока лишь отрицательно мотнула головой, делая вид, что внимательно слушает запись на кассете в своем плеере. Минут через десять наставница Светланы опять схватилась за живот и убежала, шепотом сыпля проклятия в адрес мерзкого попа и вообще всей Русской Православной Церкви. Воспользовавшись отсутствием Гайды, снова подошла Ксюша.
— Тетя Светлана, а можно вам подарок сделать?
— Какой же? — рука Калиоки легла на макушку девочки. Светлана вдруг неожиданно ощутила, казалось, навсегда забытое тепло материнского чувства.
— Вот здесь икона, — девочка протянула маленькую картонку с наклеенной литографией. — Это икона святителя Николая. Я всегда ему молюсь, когда мне плохо, и не было ни одного раза, чтобы он не помог! — последнюю фразу девочка сказала серьезно и очень уверенно. Калиока решительно не понимала, что с ней происходит. Ей бы следовало бежать от этих людей, несущих в мир зло и разрушение, но она так соскучилась по простому человеческому теплу. То, что она приняла за искреннюю заботу и участие «церкви» Святославского, оказалось лишь навязчивой опекой, замешанной на ненависти к многочисленным врагам и тотальной подозрительности. Переворот же в ее душе произошел в тот момент, когда она увидела, как «епископ Павел» зверски избил беззащитную женщину во дворе новосибирской общины.
— Спасибо, солнышко, — ласково сказала Светлана, бережно принимая икону.
— Я смотрю, вы слушаете плеер? Вот, может, возьмете кассету? — достала девочка из кармана пластиковую коробочку. — Здесь на одной стороне акафист святителю Николаю, а на другой — рассказ о его жизни.
Коробка была сильно потерта, видно кассету слушали регулярно.
— Не жалко расставаться?
— Ой, — важно махнула девочка рукой, — мне папа другую даст, а вам она может пригодиться.
Светлана открыла коробку и вынула кассету. На ней не было никаких надписей и наклеек, она была точь-в-точь как те кассеты, что слушали братья и сестры Калиоки.
— Спасибо тебе, Ксюшенька, огромное спасибо! Я возьму только кассету, а коробочку оставь себе.
— Во славу Божию! — важно ответила девочка и побежала на свое место.
Светлана глубоко задумалась. Да, скорее всего она оказалась не там, где нужно, но вдруг это все козни дьявола? Вдруг она ошибается и через свое слабоволие лишится даров Господа? И где есть Истина, если она не у Великого Господина? Разве может она быть в РПЦ?
Катя Заречина, облокотившись о дверь вагона метро, покачивалась в такт движения поезда, уйдя в свои невеселые мысли.
С началом трагических событий вокруг Кати словно образовался вакуум. Кроме духовника отца Кирилла и отца Николая, к которому Катя иногда приезжала в Подмосковный Одинцово, общаться было не с кем. Денис в тюрьме, мама пропала, на работе было практически не с кем поговорить по душам. Возникало ощущение, что ты оторвался от прежнего мира и живешь в ином измерении. Прежние знакомые сейчас кажутся другими людьми, они просто не в состоянии тебя понять. Неожиданно возникли проблемы во взаимоотношениях со свекром. Григорий Александрович сильно сдал за последнее время. К несчастью, случившемуся с сыном, добавились проблемы на работе. Заречин старший словно опустил руки. Он редко приезжал в Москву, ограничиваясь телефонными беседами с адвокатом. Кате он ежемесячно перечислял на банковский счет небольшую сумму денег, в остальном в общении был официально вежлив и сух. Девушка пыталась поговорить с ним по душам, как-то объясниться, растопить лед, но Григорий Александрович старательно увиливал от разговора. Складывалось впечатление, что он отчасти винил невестку в том, что произошло с Денисом.
Адвокат Дмитрий Петрович также не горел желанием общаться с Катей. Каждый раз, когда она пыталась справиться у него о ходе дела, он отделывался дежурными фразами или ссылался на то, что лучше по телефону подобные вопросы не обсуждать. Времени же на личные встречи у него никогда не оказывалось. Катя пыталась договориться с ним о помощи в передаче посылки для Дениса, но адвокат заверил ее, что в этом нет необходимости. Они с Григорием Александровичем обо всем позаботились, и Денис ни в чем не нуждается.
Катя понимала, что никак не может оставить мужа без своего внимания. Пусть хоть все вокруг будут твердить ей, что он живет как на курорте, она знала, что это не так. Важно не содержание посылок, но сам факт заботы и внимания, простого человеческого участия близкого человека. Вот так Катя и поехала первый раз на Новослободскую, 45[12]… После этой поездки она словно выпала из обычного мира свободных людей. Тот день она не забудет никогда. Катя накупила Денису всевозможных деликатесов — мясной нарезки, итальянских колбас, любимых сыров мужа, положила несколько комплектов постельного белья, добротную пластиковую многоразовую посуду, кипятильник, туалетные принадлежности и еще много всевозможных мелочей. Она аккуратно упаковала все в отдельные пакеты и заботливо сложила в объемную спортивную сумку. Передачи в тюрьме представлялись Кате чем-то похожим на аналогичный процесс, скажем, в московских больницах. Она не подумала о том, что неплохо бы встать пораньше, решив, что целого дня достаточно для передачи посылки мужу. Розовые очки с Катиных глаз не просто сняли, но грубо растоптали о грязный вонючий пол…
— Ну, чего у тебя?! — грубо спросила приемщица у Катерины, еле стоящей на ногах: в тесном помещении было несколько десятков людей — в основном, хмурых озлобленных женщин. Стремительно приближалось время окончания приема передач.
— Вот здесь все, — с трудом подняла Катя сумку.
— Да ты офигела совсем! Ты бы еще рюкзак принесла! Буду я еще твои баулы таскать!
— Разве нельзя в сумке? Я не знала…
— Ищи коробку и перекладывай все!
— Но где я здесь найду…
— Слышь ты, лярва, ты не одна здесь! — зло закричала тетка сзади. От обладательницы пропитого одутловатого лица за версту несло перегаром и дешевыми папиросами. — Чего вылупилась! Время кончается, а она тут сопли жует! Шевелись!
— Э! Хватит там орать, не то быстро утихомирю! — подала голос приемщица. — Держи! — Смилостивилась страж порядка и брезгливо кинула на стол грязную картонную коробку. — Ну! Я что ли буду твое барахло перекладывать?!
— Эй, ты, чмошница интеллигентная, давай шевелись! — раздался еще один возмущенный голос из очереди.
— Вот ублюдочная лярва! Притащилась с баулом! — создавалось ощущение, что ругаться начали стены, Кате показалось, что весь мир вокруг готов ее сожрать с потрохами. На глаза усиленно наворачивались слезы, которые девушка сдерживала из последних сил.
— Не кричите на меня, — еле слышно пробормотала Катя дрожащим голосом и начала выкладывать содержимое сумки.
— Мясные изделия запрещены, все скоропортящееся нельзя, постельное белье к передаче запрещено, сигареты в пачках запрещены, — приемщица деловито отбрасывала свертки в сторону. — Стеклянная тара запрещена, нижнее белье — только одна пара. А это что?! — женщина извлекла из сумки тщательно упакованное приспособление для заварки чая — Денис очень любил пить чай, заваренный именно в нем.
— Это чай заваривать… Ну такой пресс специальный, — Катя была на грани обморока.
— Нет, чувиха, ты совсем офанарела?! Вы только посмотрите! — рука, держащая стеклянную колбу, высунулась в окошко, — у нас что на тюрьме принц поселился? Его бодя[13] уже не устраивает, чтобы чай заварить? Ты куда пришла — вообще знаешь?
Почти все в очереди загоготали. Катя не смогла это вынести. Нервно запихав то, что успела, обратно, она схватила тяжелую сумку и кинулась к выходу. Слезы ручьем катились по щекам. Не помня себя, Катерина бежала по улице, пока кто-то грубо не схватил ее за руку.
— Да остановись ты, сумасшедшая!
Катя резко обернулась. Перед ней стояла женщина лет пятидесяти, среднего роста, слегка полноватая, скромно одетая. Темные с проседью волосы забраны в пучок. Незнакомка протянула несколько свертков.
— На, держи, это все денег стоит, нечего добром разбрасываться. Пойдем в сторонку, поговорим.
Они присели на одиноко стоящую скамейку.
— Меня Люда зовут, — представилась незнакомка.
— А меня — Катя.
— У твоего, видать, первая ходка?
— Первая что?
— Мужика твоего первый раз посадили?
— А, да, первый…
— Понятно. Ты, девочка, давай соберись. Здесь никому спуску давать нельзя. А мужику твоему, кроме тебя, мало кто поможет. Ему твое внимание в первую очередь надо, а ты вон нюни распустила. А ну пойдем, я тебе покажу, как нужно с ними разговаривать.
— Нет! — решительно замотала головой Катя. — Я сейчас не смогу, мне надо в себя прийти, да и принесла я, наверное, совсем не то.
— Что есть, то есть. Значит так, слушай меня внимательно. Здесь без проблем принимают то, что куплено в местном магазине. Еще можно положить деньги на личный счет мужа — сидит-то муж? — Катя кивнула. — Ну вот, а он, значит, на эти деньги может что-то купить сам. Нижнее белье — там трусы, носки, майки, тапочки и прочее лучше всего отправляй бандеролью — до двух килограммов веса. И отправь из отделения вон там, — показала Людмила рукой, — оттуда быстрее доходит. Постельное белье не клади, все одно не примут. Продукты лучше всего без упаковок — печенье россыпью в пакете, конфеты тоже без фантиков в пакете, пастилу передай, мармелад, может колбаса сырокопченая пройдет, можешь рискнуть сало передать, но это вряд ли.
— Да он сала у меня не ест, — Катя, немного успокоившись, медленно растирала по лицу потекшую тушь.
— Не ест… Слушай, твой мужик попал совсем в другой мир, где все другое, в том числе и еда. Так что передавай и сало, и чеснок, и лук — все сгодится. Сухофрукты хорошо идут. Чай обязательно, но его лучше в местном магазине брать. Уяснила?
— Угу. А когда лучше сюда приходить, чтобы передать посылку?
— Здесь принимают передачи не более 30 килограмм. Приходить лучше утром пораньше — к 7–7.30, записывайся сразу в очередь и жди, пройдешь обязательно, и никого не бойся!
— Люда, а вы когда сюда в следующий раз придете?
— Через недельку, а что?
— Мне бы с вами было спокойнее…
— Ох, бедолага! Запиши мой телефон да позвони в конце недели, договоримся.
— Ой спасибо вам! Спасибо огромное!
— Благодарю надо говорить, — задумчиво произнесла Людмила.
— Почему? — опешила Катя.
— По кочану! Так, все, давай пока, а то я тут с тобой свиданку пропущу. Звони!
Вспомнив эту поездку, Катя невольно улыбнулась. Прошло всего полтора месяца, но ее уже не тяготили поездки в СИЗО. Девушка научилась просто не обращать внимания на колкости в свой адрес, а в крайних случаях могла ответить — жестко, хлестко и обидно: Людмила, чей супруг попал в тюрьму уже в четвертый раз, научила ее правилам поведения в этом особом мире неволи и страданий. Эта внешняя грубость, казалось никак не отразилась на внутреннем мире Катерины. Напротив, ей казалось, что она стала гораздо чувствительнее к человеческой боли, научилась лучше понимать страдающего человека.
Катя приехала в СИЗО к половине восьмого, записалась в список пятой. В ставшие уже привычными часы ожидания Катя думала о Денисе, о той жизни, которую они прожили за истекшие годы. Рана постепенно затягивалась. Вспоминалось много хорошего, что было в их семье. Пока супруги избегали свиданий — они все равно не смогли бы сказать друг другу главное, когда вокруг столько людей, крик, сутолока, слезы… Они общались при помощи писем. Первую весточку отправила Катя. На стандартном белом листе формата А4 было написано всего два слова: «Как ты?» В ответ она получила две строчки: «Очень плохо… Потому что БЕЗ ТЕБЯ! А так не волнуйся, здесь жить можно. Котенок, ПРОСТИ МЕНЯ! Я тебя очень сильно люблю!»
Над этим письмом Катя проревела целый день. Лед постепенно начал таять. Письма становились все более объемными и живыми… Денис постоянно корил жену в том, что она изводит себя стояниями в очередях с передачами, но Катя чувствовала, что для мужа ее участие очень важно.
— Следующий! — очередь подвинулась на одного человека. Приемщица ворошила передачу женщины, стоящей впереди. «Уже скоро», — подумала Катерина.
— Дочки, не подскажете, как бы здесь посылочку внуку передать? — раздался сбоку трескучий старческий голос. Катя машинально повернула голову. Старику было лет под восемьдесят. Несчастная сгорбленная фигура, старый, сильно потертый костюм, орденская планка в полгруди. По щеке скатилась непрошенная слеза, которую дедушка стыдливо смахнул.
— Вот, тут немного совсем, — взял старик в руку сверток, который до того держал подмышкой. — Куда тут встать, кто последний?
— Дедушка, да вы становитесь передо мной. Сейчас вот эта женщина уйдет, и вы давайте свою посылочку, — Катя радушно улыбнулась незнакомцу.
— Ой спасибо тебе доч…, - старику договорить не дали. Раздался вопль сразу нескольких женщин из очереди:
— Это чего это?! Умная какая! Сама-то пройдет, а мы как? Тут всем надо, тут все по записи! А ну дед, отваливай и приходи завтра. — Рука с облупившимся маникюром и обкусанными ногтями потянулась схватить деда за руку.
— Грабли убери! — Катя со шлепком ударила тянущуюся руку. — Да утихомирьтесь вы! — Девушка вышла на середину комнаты: — Милые мои, ну нельзя же так! Вы посмотрите сколько этому деду лет, вы посмотрите на его награды! Где же ваша совесть?! Ну как так можно? — Катя говорила твердо, но не унижая окружающих, искренне стараясь объяснить им мотив своего поступка. — Посмотрите на его крохотную посылку, неужели ему завтра специально сюда еще раз ехать?
В помещении повисла тишина, лишь изредка нарушаемая тихим недовольным бурчанием.
— Да ладно, бабы, жалко что ли! Пусть дед отдаст свою посылку, — нарушила паузу молодая девушка, стоящая почти в самом конце очереди. Возражений не последовало.
— Спасибо тебе внучка, огромное спасибо! — по щекам старика катились слезы.
— Так, дедушка, что тут у тебя? — деловито выпотрошила приемщица содержимое пакета. — Ну, блин, вот опять! Ну ни фига народ не знает! Сигареты в пачках! Ну сколько можно повторять?! А это что? Конфеты в упаковках, печенье в пачках! Так, давай, все распаковывай!
— Нет, что же это делается! — опять заорала одна из ожидавших своей очереди. Отвисшие щеки на толстом, лоснящемся потом лице нервно тряслись в такт широко открывающемуся рту. Обрюзгшую физиономию с вызывающе ярким макияжем обрамляли сосульки давно не мытых волос. — Теперь мы все будем ждать, пока этот гандон все из упаковок вытряхнет!
— Пасть заткни! — резко крикнула Катя. Женщина опешила, словно подавившись очередным ругательством, готовым сорваться с языка. — Ты! Месторождение целлюлита! Быстро извинилась перед стариком! Мешок с дерьмом! Ты слышала, что я тебе сказала?! — Катя медленно приближалась к женщине, не мигая глядя ей в глаза. Та явно не ожидала такой реакции и опешила, отведя взгляд в сторону, что-то тихо бормоча сквозь зубы.
— Ну вы мне тут еще подеритесь, блин! — закричала приемщица. — Сейчас вообще уйду, выясняйте тут отношения без меня!
Катя мигом подскочила к окошку и заученным движением сунула под регистрационный журнал несколько сотенных купюр.
— Людмила Захаровна, не волнуйтесь, я вас прошу. У вас и так нервная работа.
— Ух, Заречина! — быстро оттаяла приемщица. — Ну ладно, давай, твою передачу быстренько приму, и деда оформлю, вы только вот здесь в уголке все сделайте как надо и пакетик мне отдайте, я тебе верю.
— Людмила Захаровна, благодетель вы наш! И… Вы этот мешок с жиром, которая деда оскорбила, видели?
— Видела, Катенька, видела. Не волнуйся, такие хабалки у нас не в почете, вразумлю как следует.
— Ну и спасибочки!
Катя помогла старику привести передачу в соответствие с правилами СИЗО и сунула пакет приемщице. Та, мельком заглянув внутрь, заговорщицки улыбнулась и кивнула на прощание. По дороге к метро Катя объяснила дедушке правила посещения заключенных и передачи посылок. Старик важно кивал, периодически вытирая покрасневшие глаза.
— Дедушка, может вас подвезти домой на такси? Сейчас в метро давка такая, — спохватилась Катя.
— Не надо, дочка, мне тут всего несколько остановок на троллейбусе. Как хоть звать-то тебя, спасительница?
— Катерина.
— Катенька, — повторил старик имя, словно пробуя его на вкус. — замечательное русское имя. Храни тебя Господь, Катюша!
Мой авторитет рос не по дням, а по часам. Я был занят буквально с утра и до вечера, рисуя сокамерников и разнообразные пейзажи. Это было просто великолепно! В эти минуты я словно вырывался из окружающей действительности, переносясь на берег моря, или на осеннюю лесную поляну. Наша камера преобразилась, стены украсились моими акварелями, стало как-то теплее, уютнее. Некоторые сидельцы меняли порнографические открытки и постеры на акварели, написанные мной, и меня это не могло не радовать. Меня стали «приглашать» в другие камеры, где я рисовал главным образом смотрящих, но, если оставалось время, не отказывался изобразить на бумаге и других сидельцев. Тюрьма — удивительное место: информация здесь распространяется быстрее скорости света. Уже всем было известно, что со мной можно поговорить на духовные темы, и люди спрашивали. Пока я рисовал, удавалось выслушать несколько человек, задававших как правило совершенно наивные, но чрезвычайно важные и основополагающие вопросы о вере и спасении. Я, как мог, отвечал, иногда оставляя вопросы без ответа, переадресуя их к священнику.
Однажды днем, когда время близилось к обеду, охранник впустил в камеру двух мужчин. Их лица походили на включенные двухсотваттные лампочки, а весь внешний облик был каким-то прилизанным, нарочито аккуратным. Я сразу заподозрил неладное.
Гости тем временем поздоровались и сели за стол в центре камеры. Началась стандартная беседа о нуждах заключенных, о требующейся помощи и т. п. Постепенно разговор перешел на религиозную тему: у меня не осталось никаких сомнений — в хату пожаловали сектанты. Один из посетителей так увлекся беседой, что оставил свою папку с бумагами без внимания. Я незаметно стянул ее и заглянул внутрь. Среди прочих документов в папке лежало несколько листовок, озаглавленных так: «Конец ложной религии близок!» Я аккуратно положил папку на место и отошел к двери так, чтобы всем меня было видно и слышно.
— Так, может хватит вешать лапшу на уши! — сказал я громко и резко. Все в камере замолчали, уставившись на меня. — Это два сектанта, которые пришли за вами, вашими деньгами и деньгами ваших близких.
— Брат, ты ошибаешься, мы из благотворительной организации, мы…
— Хватит, дядя! И не брат ты мне, понял?! Папочку свою открой! Открой, открой! Что там за листовочка такая лежит? Это последняя акция тоталитарной секты «Свидетели Иеговы». Или вы будете отрицать свою принадлежность к обществу «Сторожевой Башни»?
Парни сильно смутились, их глаза забегали. Барин поднялся со своего места и подошел к столу.
— Так, мальчики, что за байда? Что за разводилово вы тут устроили?
— Мы… Вы… Вы нас неправильно поняли, мы на самом деле из благотворительной организации, но мы и верующие, веруем в Бога Иегову. Мы пришли помочь вам…
— Ага, помочь! Они пришли вас захомутать, чтобы потом втюхивать свои тухлые журнальчики за бешеные бабки! — я старался не потерять инициативы.
— Ну зачем вы так, пожертвования — дело добровольное. В конце концов Бог един, все мы верим, все мы…
— Что?! Бог един, говоришь? А что там у тебя в листовочке написано? «Конец ложной религии близок»? А знаете, какую религию они называют ложной? Религию наших дедов и отцов — христианство! Христа они не признают Богом, а Церковь нашу ненавидят!
— Мы уважаем Христа, мы…
— Вы Богом его не считаете, говорю! И главное! Вот мы здесь сидим, лямку тянем, а наши близкие — матери, сестры, дочери на воле горбатятся, чтобы нам помочь. А вот такие козлы втираются к ним в доверие, начиная вытягивать деньги, а главное, пудрят им мозги и запрещают делать переливание крови. Сколько людей вот из-за них, — я ткнул в гостей пальцем, — погибло, не получив элементарной медицинской помощи!
— Это ложь! — выкрикнул один из них.
— Что ложь?! — сказал я зловещим шепотом. — Что ложь, я тебя спрашиваю?! Или ты хочешь сказать, что переливание крови разрешается членам вашей организации?!
— Нет, ну дело в том, что согласно Библии кровь нельзя употреблять внутрь, это ведет к смерти души, и те, кто переливает кровь…
— Я еще раз повторяю свой вопрос! — рявкнул я. — Членам вашей организации разрешается переливать кровь или нет?!
— Ну вообще-то нет, но это…
— Все понятно, — проскрипел Барин. — Парни, вы не туда завернули, сегодня у вас неудачный день, — зэки начали медленно подниматься со своих мест.
— Помогите, помогите! Кинулись гости к двери в камеру. Все заключенные в этот момент чинно расселись обратно по своим местам. Дверь немедленно открылась, охранник заскочил внутрь.
— Что случилось?!
— На нас напали! — один из «проповедников» сильно испортил воздух, так что сидевшие за столом заключенные переместились поближе к окну.
— Барин, что за дела? — обратился охранник к смотрящему.
— Не знаю, померещилось им. Никто и пальцем их не трогал. Ты бы гнал их с тюрьмы — это гнилые людишки.
Гости покинули камеру, дверь с лязгом захлопнулась. Повисла тишина.
— Ну ты, Художник, дал. Ты их знаешь что ли? — нарушил тишину Барин.
— Я знаю их организацию и немного осведомлен о том, какое зло они приносят людям.
— Понятно. Отпишу сегодня маляву Милорду, чтобы это дерьмо больше не пускали на тюрьму.
— Вот это дело, благодарю, Барин.
Визит горе-проповедников снова напомнил мне о деле, которое уже давно необходимо было сделать: исповедоваться в совершенном тяжком грехе. Интересно, если так просто шастают сюда эти проходимцы, то почему не видно ни одного православного священника? Позже адвокат объяснил мне, что сектанты находят рычаги давления в министерстве, не гнушаясь прямым подкупом. Дмитрий Петрович пообещал связаться с отцом Николаем и похлопотать, чтобы его пустили в тюрьму именно в качестве священника, а не посетителя, пришедшего лично ко мне.
Чудо произошло недели через две. Это случилось в обычный день, очень буднично и просто. Открылась дверь нашей «хаты» и вошел отец Николай. Он представился и радушно поприветствовал всех присутствующих. Я же не выдержал и стремглав кинулся ему на шею. Батюшка ласково обнял меня, глядя по спине широкой ладонью.
— Ну как, сиделец?
— Хорошо, отче, правда хорошо.
— Наслышан о твоих подвигах. Рад за тебя, Денис, ты проявил себя настоящим мужчиной, — священник улыбнулся, — я имею в виду конечно все то, что произошло после печальных событий!
— Ох! Я понимаю. О том и вспоминать тошно!
— Ну что, времени у нас мало. Братья, — обратился батюшка к присутствующим, — тут я свое неразумное духовное чадо встретил. Мы уж с него начнем. Нет возражений? — сидельцы одобрительно загудели. Для священника освободили крайние нары, а также двое соседних с ними — получился уютный уголок, где можно было присесть и пошептаться тет-а-тет.
Исповедь моя в принципе была готова и практически зазубрена наизусть, так часто я мысленно возвращался к случившейся трагедии. Я тщательно сопоставил все события нескольких прошедших лет, вывел причинно-следственные связи, и у меня не осталось сомнений в том, что, как и почему произошло. Все эти выстраданные и многократно пережитые мысли я и выпалил священнику в горячем монологе. Он лишь кивал, не останавливая и не перебивая меня.
— Да, Денис, ты совершенно прав. Я вижу, что покаяние твое совершенно искренне — ты, похоже, уже не один раз все это продумал и пережил. Мне даже и добавить нечего к тому, что ты мне сказал. Я очень рад, что Господь послал тебе ТАКУЮ жену. Это в большей мере ее заслуга, что ваша семья не развалилась до сих пор. Она нашла в себе силы понять и простить. Береги ее, Денис, береги, как зеницу ока! Такие женщины встречаются одна на тысячу, поверь мне!
— Да, отче, здесь вы правы! И я хотел спросить вот о чем. Для меня сейчас очевидно, что я люблю свою жену, просто жить без нее не могу, но в тот момент. Ну, когда я встретил ту девушку, будто пелена какая-то накрыла. И еще… Знаете, это было такое невероятное сексуальное возбуждение… Откуда это?
— Денис, ты же сам знаешь ответ, — карие глаза смотрели на меня внимательно и серьезно. Я опустил голову.
— Это бес.
— Да, Денис. Бес может воздействовать на тело человека, возбуждая те или иные чувства. Представь себе, сколько людей принимают такие вот ложные, искусственно созданные ощущения как свидетельство чуть ли не неземной любви, нежданно свалившейся с неба. Можешь представить себе, сколь горьким потом оказывается разочарование.
— Еще как могу! И поделом мне! За все в жизни надо платить!
— Да, по этому поводу одно маленькое замечание. Ты, конечно, прав, расценивая все происходящее с тобой как наказание, но не нужно зацикливаться на этом моменте. Понимаешь, это неверное представление о Боге, как о некой машине судопроизводства. Бог наш — Господь Иисус Христос — есть Любовь. Да, любовь без строгости невозможна, равно как и строгость без любви, но… — священник задумался, — да, конечно, за каждое преступление заповедей, за каждый грех мы испытываем какие-то скорби, но эти скорби не только следствие этого греха. Не стоит думать, что вот только за грех нам попущено то-то и то-то. Понимаешь, с точки зрения тяжести греха, например, совершенного тобой, тебя надо было просто убить. В тот самый миг должна была сверкнуть молния и поразить тебя в темя. Насмерть! Но Господь любит нас, и Он послал тебе искушение, которое должно не просто исполнить функцию тупого наказания, но укрепить тебя в вере, возвести тебя на новую ступень духовного, эмоционального, да даже физического развития! И, кстати, не только тебя, но и всю вашу семью. Так что принимай это испытание не как автоматически посланное наказание, но как школу, школу жизни, школу духовного самосовершенствования и служения людям.
— Батюшка! Это как раз то, о чем я с вами хотел поговорить в конце! Это очень важно!
— Да, Денис, слушаю тебя.
Я рассказал отцу Николаю историю Георгия — Тихони. Вся его исповедь до мелочей отпечаталась в моей памяти. Рассказывая, я не смог сдержаться от слез. Священник сидел, словно громом пораженный. Он закрыл лицо руками на несколько секунд, потом посмотрел на меня.
— Денис, если бы это не ты мне рассказал, не поверил бы. Не поверил бы, что в наши дни случается ТАКОЕ! Велик Господь и дела Его! — батюшка перекрестился. — Да… О таком я только в книгах и читал. Это просто чудо, Денис, просто чудо. Как у тебя хватило решимости?
— Батюшка, я все правильно сделал?
— Да, Денис, да, все правильно. С твоей помощью Господь просто спас этого человека. Наверное, было за что. Видимо настолько глубоко было его внутреннее раскаяние.
Батюшка накрыл меня епитрахилью и прочитал разрешительную молитву, после чего занялся другими сидельцами.
Когда священник уходил, не все, но многие, подходили под благословение. Посмотрев на меня, батюшка улыбнулся и сказал:
— Кажется, Дионисий, с твоей легкой руки я обрел для себя новое служение — окормление заключенных.
На следующий день после обеда за открывшейся в камеру дверью появилась фигура надзирателя.
— Художник, на выход.
— Куда меня?
— Краски захвати, работа есть.
Я собрал все принадлежности и отправился за охранником. Дверь незнакомой камеры. Довольно опрятная «хата». Здороваюсь как положено, меня проводят к смотрящему.
— Ну, садись, Художник. Слухами о тебе тюрьма полнится. Нарисуешь меня?
— Отчего же не нарисовать уважаемого человека?
— Это дело. Меня Гариком кличут, слыхал? — вору было на вид около 60, абсолютно лысый череп и крутые надбровные дуги придавали его лицу устрашающий вид. Я был наслышан о Гарике — Крутом: обычно, произнося его имя, люди переходили на шепот.
— Наслышан, — в горле у меня неожиданно перехватило.
— Да ты не дрейфь! — засмеялся удовлетворенный произведенной реакцией авторитет. — Ну, значит, давай побазарим, как меня правильно нарисовать. Значит, смотри сюда. Рисуешь все на фоне моря-шморя, пальм-шмальм и прочей такой байды, ну это ты сам знаешь. А вот самое главное — как меня нарисовать… Значит, сижу я на этой, как ее, ну на пляжной шконке, посередине, как король на троне, а слева и справа, значит, две голые бабы раком. Ну задницами к тебе, понимаешь? А я на их спины, как на трон облокачиваюсь. В одной руке у меня кружка с пивом, а в другой, значит, сигара!
— Гы-гы-гы-гы! — заржали в голос сокамерники делового. — Круто ты, Гарик, придумал! Ништяк картина будет!
— Всю ночь сегодня мозговал, придумал наконец! Ну, Художник, давай, приступай, приступай!
Я отдавал себе отчет в том, что принимаю решение, которое, возможно, изменит всю мою жизнь. «Господи помоги, святителю отче Николае, спаси и сохрани, Матерь Божия спаси!» — начал я мысленно молиться. Словно прыгая в ледяную воду, медленно произнося слова, я наконец сказал:
— Гарик, ты вор авторитетный, я тебя уважаю, но прошу уважать и мои принципы. Я голых баб и всякую похабщину не рисую. Дело не в моей придури, а в том, что я православный христианин, и для меня это грех. Я готов нарисовать все, как ты сказал, но без голых баб.
— Значит так, юноша, будем считать, что я этих слов не слышал, бери краски и рисуй, — в глазах авторитета полыхнула нешуточная злоба.
— Это было мое последнее слово, Гарик. — я встал со скамьи и вышел на середину камеры. Гарик сделал знак одному из сокамерников. Накачанный зэк с гнусной ухмылочкой вразвалку подошел ко мне и молча заехал кулаком в живот. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, и я в один миг оказался на полу. Больше меня не били. Отдышавшись, я поднялся на ноги и посмотрел на авторитета.
— Ну что, образумился, падла? Рисуй, а то сейчас сами распишем тебя так, что родные не узнают.
— Хоть убей, но рисовать похабщину не буду, — прерывающимся голосом ответил я.
К прежнему экзекутору присоединились еще два. Меня свалили на пол и начали избивать. Сколько это продолжалось, я не помню. Было очень больно. Каждый новый удар отзывался во всем теле, боль нарастала. Наконец, все стихло. Меня окатили водой. Я с трудом поднялся и протер глаза. Правый глаз, по-видимому, заплыл, левый немного видел. Я опять посмотрел на Гарика.
— Ну что, рисовать будем? — Зэк явно не шутил, он был очень зол.
— Нет, — еле слышно прошептал я разбитыми губами.
— Вот, падла! Какую картину испортил! Ну что же, ты сам все решил, — трое зэков опять стали надвигаться на меня.
— Гарик, остановись! — в разговор вмешался сиделец, который до сих пор лежал на нарах за задернутой занавеской. — Ты смотрящий, я в твои дела не лезу, но сейчас ты творишь беспредел. За Художника Милорд вписался, забыл? Как бы не пришлось тебе ответ держать!
— Вот ведь гадское погоняло у тебя, Гвоздь! Ты вечно как гвоздь в заднице!
— Гарик, ты забываешься, — заключенный лет сорока пяти поднялся со своих нар. Трое зэков, избивавших меня, быстро его окружили. — Мальчики, а кишка не тонка? Вы на кого пасть раскрыли, суки! — в руке Гвоздя сверкнула заточка.
— Ша! — крикнул Гарик. — Еще нам в хате этих разборок не хватало! Гвоздь, угомонись! Уберите отсюда это дерьмо! — авторитет кивнул в мою сторону.
Через минуту открылась дверь камеры, и охранник, увидев меня, грязно выругался. Он позвал второго надзирателя, и они вдвоем оттащили меня в мою «хату».
В камере собратья по несчастью не стали ни о чем расспрашивать. Двое соседей по нарам помогли мне умыться и бережно уложили в постель, дав мокрое полотенце. Через некоторое время подошел Барин.
— Художник, говорить можешь? — я кивнул. — Чего стряслось?
Я рассказал о том, что произошло в камере Гарика.
— Беспредельничает Гарик, факт. А Гвоздь — молоток, он вор правильный! Ты не менжуйся, я Милорду маляву отпишу, пусть он рассудит.
— Благодарю, Барин. С меня простава.
— А вот это дело! Смотри не забудь!
«Мне очень жаль, что, расследуя это дело, я досконально не проверил источники информации. В результате я невольно бросил тень на уважаемого сотрудника государственных правоохранительных органов — Генерального Прокурора России Семена Аркадьевича Хайкина. От себя лично и от имени редакции, в которой имею честь трудиться, приношу свои глубочайшие извинения. Спешу заверить, что…»
— Бла-бла-бла, бла-бла-бла…, - Хайкин удовлетворенно отшвырнул в сторону свежий номер газеты. — Прижали мы тебя, щелкопер поганый! Эх, Голопупыч, это было твое последнее задание, где я такого теперь найду?
Следователь Голопупенко в очередной раз не подвел своего шефа. Он «достал» не в меру прыткого журналиста через его дочь. Девочка училась на втором курсе Журфака МГУ и очень любила ночную клубную жизнь. Так случилось, что она оказалась не в том месте и не в то время. Внеплановый рейд борцов с незаконным оборотом наркотиков застал ее в клубе с несколькими граммами героина в сумочке. Пока приехал папа, девочке уже вкололи изрядную дозу порошка, а в приватной беседе отцу объяснили, что, если он и докажет что-то, что уже само по себе представляется фантастикой, то дочку получит обратно законченной наркоманкой. Журналист все понял. Опровержение вышло через день…
Голопупенко сидел на прикрученной к полу табуретке и медленно раскачивался из стороны в сторону.
— Я прошу связаться с Семеном Аркадьевичем Хайкиным, он даст все необходимые разъяснения, — уже в который раз твердили разбитые вкровь губы.
— Эх, Голопупыч, ты так ничего и не понял? Как же тебя, такого тупого, держали на такой работе?! — следователь был искренне изумлен. — Неужели ты правда не соображаешь, что с тобой произошло?
— А ч-что с-со мной п-п-произ-з-зошло? — глупо хлопали глаза с затравленным, прямо-таки коровьим выражением.
— Ладно, давай по-хорошему. Вот здесь, — следователь показал несколько страниц, исписанных от руки, — текст твоего допроса. Ты все подписываешь и отправляешься в камеру.
— М-можно м-мне п-почитать?
— Пожалуйста!
Голопупенко углубился в чтение. Через пять минут он отбросил листки.
— П-получается, ч-что это я во в-с-сем виноват? Но это Хайкин давал мне расп-п-оряжения в-вести эти д-дела! Х-хотите все на м-меня с-свалить?
— Ну наконец-то! Дошло!
— Нет, я не буду это подписывать, — казалось, что Голопупенко неожиданно пришел в себя.
— Это твое окончательное решение?
— Да!
— Не буду тебя уговаривать. Встретимся через, — следователь посмотрел на наручные часы, — через два часа, этого будет достаточно, — он вышел из-за стола и открыл входную дверь, тихо шепнув конвойному несколько слов. Тот утвердительно кивнул и скомандовал:
— Руки за спину, лицом к стене!
Бывшего следователя долго вели по гулким коридорам следственного изолятора.
— Лицом к стене! — Голопупенко остановился перед незнакомой камерой.
— Куда меня?! Это не моя хата!
— Теперь это твоя хата! — конвойный криво ухмыльнулся. — Здесь тебя заждались, ты даже не представляешь как!
— Нет! Не хочу! Не имеете права! — Голопупенко завизжал и уперся руками в дверной проем. Охранник отошел на пару шагов и с разбега отвесил бывшему следователю смачный пинок по пятой точке. Голопупенко влетел внутрь, дверь камеры за ним с лязгом захлопнулась.
Это была камера, где сидели уголовники. Смотрящий хаты еще утром получил маляву о том, какой новый сиделец будет к ним доставлен, но он не стал обнародовать эту новость, по секрету сообщив ее только трем зэкам. Ему хотелось посмотреть на реакцию, которую произведет появление в этой камере следователя Генпрокуратуры Голопупенко. Слишком известен был этот человек в воровских кругах, слишком много невинных людей прогнал он через «пресс-хаты», слишком многих сломал самым зверским бесчеловечным образом.
Трое молодых парней, которые были осведомлены о том, кто сегодня пожалует к ним в камеру, тут же спрыгнули с нар и выстроились в шеренгу. Они театрально выровнялись, как на параде, и громко запели:
— Оле-оле-оле! Прокуратура вперед! Величайшему из следователей всех времен и народов Голопупенко наше гип-гип-ура! Гип-гип-ура! Гип-гип-ура!
Бывший следователь так и стоял посреди камеры на коленях: ноги отказывались повиноваться. Все обитатели камеры зашевелились. Здесь не было ни одного сидельца, который бы не слышал о Голопупенко.
— Крест, это чё правда?
— Правда, братаны, чистая правда! Вот такая великая честь выпала нашей хате, — смотрящий поднялся со своих нар и подошел к Голопупенко. — В натуре, я даже не представляю с чего начать, мне даже трогать его страшно — боюсь задушу сразу, не дав насладиться всем вам.
— Э, Крест, ты давай потише! Братва, осторожно! — Пожилой зэк подошел к бывшему следователю с другой стороны. — Ну, что скажешь, ментяра поганый?
Голопупенко наконец очнулся. Он стал хватать руками зэков за штанины и жалобно лепетать:
— Умоляю, только не убивайте, я же не сам все это делал, меня Хайкин, сволочь, просил, он мне приказывал, а я хороший, я, я… У меня деньги есть, я камеру озолочу, все в шоколаде жить будете, у меня связи есть, я могу по поводу УДО похлопотать, я все сделаю, все, только не убивайте, не убивайте…
Все присутствовавшие явно наслаждались происходившим. Словоизлияния бывшего следователя прервал смотрящий.
— Так, закрыл пасть! Голожопенко, а почему ты одет не по форме?
— В с-с-мысле?
— Ну, несоответственно фамилии, — камера чуть не рухнула от дружного хохота.
Конвойный, ожидавший в коридоре, услышал дикий душераздирающий вопль, эхом пронесшийся по длинному коридору. Он ухмыльнулся и в очередной раз посмотрел на часы, засекая время.
Следователь, занимающийся делом Голопупенко, успел пообедать и теперь наслаждался крепко заваренным кофе с первой за сегодняшний день сигаретой — в очередной раз он пытался бросить курить. В дверь постучали.
— Войдите!
— Голопупенко привел, заводить?
— Подожди в коридоре, — скривился следователь, — сейчас кофе допью.
— Я-то подожду, а вот клиент доходит.
— Так плохо?
— А вы как думали? — осклабился конвойный.
— И правда, я не учел, кто наш сегодняшний герой. Ладно, заводи, — обреченно вздохнул следователь.
Голопупенко, покачиваясь, пересек порог. Как только закрылась дверь, он рухнул на пол, свернувшись калачиком. Следователь взял бумаги, ручку и подошел к подследственному. Он инстинктивно закрыл лицо рукой от ударившего в нос запаха.
— Голопупенко, слышите меня? Вы слышите меня? — тихое подвывание прекратилось. Следователь с трудом расслышал:
— Да, слышу.
— Ты в свою, «красную» камеру хочешь?
— Хочу.
— Подписывай.
Голопупенко встал на колени и, покачиваясь из стороны в сторону, подписал «свои» показания. Следователь вызвал конвойного.
— Увести!
— Куда его?
— Туда, откуда сейчас привел, — шепнул следователь.
На следующее утро тюремный врач снял обрывок петли с шеи повесившегося в камере Голопупенко, а в деле подследственного появилась запись: «Покончил с собой через повешение, не выдержав тяжести совершенных преступлений».
Солидный мужчина и молодая очаровательная девушка ужинали в модном ресторане «Ваниль», что на Остоженке. Их столик стоял у окна, идущего почти от земли так, что гостям открывалась замечательная панорама на кусочек старой Москвы. Вид портила лишь станция метро «Кропоткинская».
— Дашенька, вы очаровательны! Не часто встретишь столь умную и одновременно юную и исключительно очаровательную особу! — Родион Святославский, в некоторых кругах известный как Великий Радош, был совершенно искренен. Даша Зарубина очаровала его с первого взгляда. «Сектовод» со стажем сразу понял, что обработать эту девушку никогда не удастся — она слишком прагматична, умна и самоуверенна. Что же, это обстоятельство его ничуть не смущало, он привык подчинять себе разных людей, и чем сложнее задача, тем было интереснее.
— Родион, я никак не могу определить ваш возраст. Иногда вы мне кажетесь очень солидным и властным господином, эдаким царем, привыкшим повелевать и приказывать. А иногда передо мной озорной юнец, который, того и гляди, залезет шаловливой ручонкой под юбку.
— А вам, Дашенька, какой я из описанных двух больше нравлюсь?
— А мне и нравится один, совмещающий в себе двоих! — Даша лукаво улыбнулась.
— Что же, — резко посерьезнел Святославский, — уверяю вас, что стоит мне дать только один шанс, и вы не разочаруетесь!
— А вы и вправду озорник! Мерзкий старикашка! — Даша шутливо надула губки и махнула по лбу Святославскому накрахмаленной до хруста салфеткой. Родион искренне расхохотался. Его утомляли эти многочисленные «сестры», с которыми можно было лишь банально удовлетворять сексуальные потребности, но вот поговорить по душам, нормально, без этих дебильных «очищающих благодатей», «господинов» и прочей чепухи, было невозможно. Он так соскучился по нормальным людям, смотрящим на тебя не оловянными, а живыми, с лукавыми искорками глазами. Тем более, что в данном случае личный интерес в полной мере пересекался с бизнесом.
— Дашенька, при всем нежелании переводить разговор на другую тему, мне все же придется это сделать, поскольку время моего пребывания в Москве ограничено.
— Да, внимательно слушаю вас, Родион.
— Дело в том, что мы вели активные переговоры с вашей матушкой как раз незадолго до ее трагической гибели. Кстати, примите мои искренние соболезнования, — Даша молча кивнула. — Да, так вот, мы уже достигли определенных договоренностей, но, увы… Дело осложняется тем, что круг обсуждаемых вопросов был весьма… э-э-э-э… специфичным, так сказать. И поскольку это касается вашей мамы, то я и не знаю как к этому вопросу подступиться…
— Кажется, я понимаю, о чем идет речь, — насторожилась Даша, — впрочем, поймите меня правильно, разговор переходит в небезопасное русло, а я не знаю, могу ли я вам доверять.
— Понимаю, вас, Дашенька, прекрасно понимаю! Я лишь хотел выяснить, были ли вы в курсе всех маминых дел, и…
— Была, Родион, была. Вы никак не сможете очернить ее память в моих глазах. Так что жду от вас информации, а уж я сама решу, буду вам доверять или нет.
Святославский изложил свою версию взаимоотношений с Еленой Зарубиной, достаточно близкую к действительности, но исключив разногласия, которые возникли у него с неуступчивой бизнес-леди.
— Более того, Дашенька, я к вам не с улицы пришел. Разве человек, который рекомендовал меня, не пользуется вашим доверием? — закончил Радош свой монолог.
— Эх, Родион, если бы не эта рекомендация, я бы не то что разговаривать с вами — на порог бы вас не пустила. Уж простите за прямоту.
За столом повисла пауза. Даша сделала вид, что заинтересовалась недавно принесенным основным блюдом, сама же обдумывала ситуацию. Родион терпеливо ждал.
— Ну что же, — наконец отвлеклась от тарелки девушка, — допустим, что я вам поверила. Почему вы обратились именно ко мне? Вы же прекрасно понимаете, что мое положение в банке после смерти мамы весьма шаткое. Никто из серьезных дядей не хочет разговаривать со вчерашней школьницей всерьез, правда, и на открытый конфликт не идет, прощупывая все мои возможности.
— Зрите в корень, Даша! Вот я и предлагаю стать для вас этой самой «скрытой возможностью». Поверьте, сил у меня хватит.
— Ну понятно, вам гораздо дешевле договориться с неуверенной в себе молоденькой дурочкой, сунув ей — то есть мне — три копейки, чем делиться по-настоящему с матерыми зубрами. Я же вам нужна для ширмы. Всегда должен быть человек, который в случае чего за все ответит. Так?
Святославский смутился. Такого с ним не было уже давно. Он никак не ожидал от сопливой девчонки такого ума и проницательности. Однако быстро взял себя в руки.
— Дашенька, искренне склоняю голову перед вашей проницательностью, но вы все же сгущаете краски. Да, действительно, с вами мне гораздо удобнее и, что скрывать, выгоднее иметь дело. Но я обратился к вам не только по этой причине. Все же формально вы хозяйка организации, с которой я собираюсь иметь дело, и не в моих правилах нарушать субординацию, а тем более устраивать революции. Более того, с вами — такой очаровательно молодой леди — мне просто приятно иметь дело. Приятно как мужчине! — Родион приподнялся из своего кресла и галантно поцеловал руку Даши. — Что до вашего личного участия, то, действительно, мне нужен партнер — действующий партнер, поскольку я бываю в Москве нечасто, но вот подставлять вас… Поверьте, мы найдем, кого подставить, человеческий ресурс не проблема для меня.
— Ну что же, — Даша была предельно серьезна, — можем считать, что первый раунд переговоров прошел успешно. Конечно, здесь не место и сейчас уже не время обсуждать подробности наших взаимоотношений — сделаем это позже. Пока же я хотела обозначить одну проблему. Проблему реальную, которую нам с вами придется решать в первую очередь.
— Слушаю внимательно, Дашенька.
— Речь идет о человеке. Это главный мамин компаньон Юрий Колобов.
— А что с ним?
— Да мужик сбрендил в последнее время. Вернее, это началось значительно раньше. Много лет назад произошла какая-то темная история, в подробности которой я не посвящена. Тогда убили мамашиного муженька, который и владел банком. Она сама оказалась в СИЗО по обвинению в его убийстве. Выйти оттуда ей помогли показания Юры Колобова, бывшего в то время компаньоном убитого. Эти показания, насколько я поняла, он дал не бесплатно, а за солидный дополнительный процент акций банка. Без его одобрения мама не могла провести ни одного важного решения, и это ее просто бесило. Однажды она даже пыталась организовать на него покушение, но он чудом спасся. Маман тогда сильно тряслась, как бы он не вывел ее на чистую воду. Он, думаю, понял, откуда ветер дул, но ничего доказать не смог. Так вот, этот самый Колобов вроде как в религию ударился и стал всячески сопротивляться той самой маминой деятельности, которую мы тут с вами обсуждаем. Правда, здесь уже вмешались люди, заинтересованные в развитии этого направления. Юра стих, но по мелочам гадить продолжал. Теперь же, после смерти мамы, он всерьез решил прикрыть это направление. Насколько я поняла, он уже вел переговоры с заинтересованными людьми, чтобы просто отдать им все. Бесплатно! Представляете, какой козел! — Дашины глаза сверкнули злобным огнем. Святославский непроизвольно поежился. — Я с ним разговаривала по этому поводу и слегка пригрозила. Он пообещал подождать месяц. Видимо, хочет проверить, насколько реальны мои угрозы. Вот такие дела.
— Ну что же, Дашенька. Думаю, эту проблему мы решим.
— Договорились. Тогда это и будет вашим входным билетом в наш тихий семейный бизнес.
— А вы девушка не промах! — Родион слегка опешил. — Подметки на ходу рвете!
— Совершенно верно. И в том, что я действительно не промах, предлагаю вам убедиться лично. Приглашаю вас к себе домой на чашечку кофе, — на Святославского смотрели игривые глаза молодой, но явно опытной женщины.
Радош был вынужден провести в Москве лишних три дня, пропустив даже один из главных праздников своей «церкви» «День благожеланий». Раз в году в этот день перед началом традиционного «богослужения» со сцены зачитывались длинные списки «добрых» пожеланий братьев и сестер в адрес главного врага — Русской Православной Церкви. Там было все — от стандартных и традиционных «молний, которые разрушат все „сатанинские“ храмы», до весьма экзотичных — типа «кактуса в промежность каждого архиерея-изменника».
Катя Заречина опаздывала в церковь. Она договорилась с отцом Кириллом встретиться до начала вечернего богослужения, чтобы поговорить о наболевшем. Катерина закрутилась за домашними делами и теперь, одевшись впопыхах, выбегала из дома. Если ехать на метро, то определенно не успеть к назначенному часу. Возможно, в субботу к концу дня не будет пробок, и можно попробовать успеть на такси. Только Катя вышла на Комсомольский проспект с поднятой рукой, как к тротуару прижалась давно не мытая «шестерка».
— Куда едем, красавица? — весело спросил молодой водитель.
— В Данилов монастырь, — парень задумался. — Это рядом со станцией метро Тульская, — пояснила Катя.
— А! Даниловский рынок там рядом, — сообразил водитель, — садись.
Катя устроилась на переднем сиденье и погрузилась в свои мысли относительно предстоящей беседы со священником.
— А чего сразу в монастырь-то? — последовал «стандартный» вопрос.
— Простите, но мне сейчас не до разговоров, — с улыбкой, как можно радушнее произнесла Катя, стараясь уйти от неприятной беседы.
— Да ладно, чего ты! Мне же любопытно, отчего такая симпатичная молодая девушка решила уйти в монастырь.
Катя сжала губы, сделав каменное лицо.
— Ну чего ты?! Давай поболтаем! Слушай! — осенила водителя догадка. — А может, монастырь-то мужской?! Угадал! — Раздался громкий раскатистый гогот. — Ну тогда все понятно! Тогда вопросов больше не имею.
— А ты откуда такой грамотный взялся, что не знаешь даже, где находится Данилов монастырь и какой он — мужской или женский? Гость столицы? — в Катином голосе сквозила неприкрытая ирония. — Собственно, могла бы и не спрашивать! — парня окатил холодный насмешливо-презрительный взгляд.
— Ну конечно! Где уж нам, приезжим! Вы тут все такие супер-пупер крутые, а мы так — быдло необразованное, чмошники немытые.
— Угу… И не только вы сами, но и ваши чухонские машины! Останови, я выйду!
— Бабки гони, сука! Пятьсот рублей гони! Потом остановлю.
— А морда не треснет?! — Катя буквально кипела от ярости. — Ты таким тоном с путанами с Тверской разговаривать будешь. Останови быстро!
— А для меня все вы — расфуфыренные москвички — и есть путаны! Не заплатишь — завезу в тихий уголок и возьму оплату натурой!
— Смотри штык не сломай, — Катя уже злобно шипела. — Последний раз прошу по-хорошему — останови, не то плохо будет.
— Ой-ой-ой! Испугала, сучка интеллигентная! Готовься пока, расслабляйся, сейчас я тебе покажу, что такое настоящий секс. Ваши-то мужики слабые все, экология плохая, нервная работа, а у нас воздух свежий…
Парень заткнулся на полуслове от резкого удара. В этот момент «шестерка» сбавила ход, проезжая между тронувшимся с остановки трамваем и припаркованными справа автомобилями — новеньким «Тойота Лэнд Крузером» и «Мерседесом» представительского класса. Как только машина миновала джип, Катя резко открыла свою дверь, впечатав ее край в бок Мерседеса. «Шестерка» остановилась, проехав несколько метров. На черном лакированном боку элегантного «баварца» остались глубокие царапины. Пострадали переднее и заднее крылья и обе двери.
— А-а-а-а-а! — Водитель инстинктивно обхватил голову руками. — Ты что сделала, сука?! — постепенно он приходил в себя. — У меня же ОСАГО не оплачена, это же «Мерин» новый! Блин, оттуда уже идут! Сука! Да я тебя порву как грелку!
— Упираться замучаешься, — Катя была на удивление спокойна. — Теперь твоя очередь расслабляться, мальчик. Выходи, к тебе идут.
К машине подошли двое молодых мужчин крепкого телосложения в одинаковых костюмах черного цвета. Один заглянул в окно передней пассажирской двери, другой, не церемонясь, вытащил наружу водителя.
— Я не виноват! Ребята, не бейте, я ни при чем, — визжал горе-таксист, — это все она — сучка! — тыкал он пальцем в сторону пассажирского сиденья. — Я попутчицу посадил, а она ненормальная, взяла, да подрихтовала ваш «Мерин», а я ни при чем, не виноват, поверьте…
— Девушка, можно попросить вас выйти, — это приглашение было вежливым только по форме. Тон и взгляд второго верзилы не предвещали ничего хорошего.
Катя спокойно вышла из машины и посмотрела прямо в глаза незнакомцу. Этот взгляд слегка его охладил.
— Что у вас произошло? — спросил он более мягким тоном.
— Я поймала извозчика, а он решил меня изнасиловать. Защищалась как могла, уж простите.
— Да она врет, сучка, ну брешет же! Да как же это, я ее только прип…
— Так, что здесь происходит?! — все обернулись. К машине приближался пассажир Мерседеса. Мужчине было около 35 лет: подтянутый, с короткой стрижкой, одет в солидный светло-серый летний костюм.
— Юрий Олегович, по всему похоже, что бомбила решил понравившуюся пассажирку изнасиловать, а девушка оборонялась, вот и…
— Да врет она, врет, эта су…
— Заткнись! — рявкнул незнакомец. Водитель подчинился. — Понимаю, понимаю, такая красивая молодая девушка… — мужчина улыбнулся, а Катя невольно покраснела. — Как вас зовут, прекрасная незнакомка?
— Катя, — ответила девушка тихо, опустив взгляд в землю.
— Очаровательно, просто очаровательно, Катюша. Юрий. Очень приятно познакомиться. Катенька, это правда, что этот тип пытался вас изнасиловать?
— Он не успел приступить к решительным действиям, но угроза такая прозвучала. Извините, я уж не стала ждать, чем все на самом деле кончится.
— Да за что извиняться-то?! Я просто восхищен вашей смелостью и находчивостью. Ну что, Василий, звоним Петровичу? Пусть оформляет попытку изнасилования. Надо таких козлов учить!
— Нет, только не это! Она же мне отомстить хотела! Нет, у меня жена, ребенок! Не надо!
— Юрий, можно вас попросить не афишировать это дело, — вмешалась Катя, — думаю, он и так попал по полной.
— Ну, воля ваша.
— Юрий Олегович, мы отвезем его к нам, ладно? Побеседуем, договоримся об оплате…
— Вася, ну что за замашки? У тебя машина по КАСКО застрахована?
— Ну.
— Не ну, а застрахована. Так чего ты лезешь?
— У меня двоюродную сестренку год назад такой вот бомбила изнасиловал… Да я бы их, сволочей!
— О! Борец с мировым злом? А в СИЗО оказаться — как?
— Да ладно, шеф! С нашей-то крышей?!
— Ой, Вася, не зарекайся! — Юрий нахмурился. — Крыша здесь совершенно ни при чем. ТАМ может оказаться каждый, а за все свои поступки приходится давать ответ — это я тебе серьезно говорю. Так что оставь его. Нам деньги страховая заплатит, а вот они уже пусть сами с этим бедолагой занимаются. ОСАГО у него, думаю, не хватит, но каждый сам отвечает за свои поступки.
— Нет у меня ОСАГО, — водитель «шестерки», насупившись, смотрел на носки своих ботинок.
— Очень сочувствую. В этом случае будет суд, выпишут тебе, парень, исполнительный лист и будешь выплачивать ежемесячно, каждый раз вспоминая ту глупость, которую хотел совершить. Ребята, все поняли?
— Так чего, теперь гаишников ждать будем? — скривился один из верзил.
— Ты, Вася, оставайся, а мы с Олегом поедем в вашем «Крузере». И Катюшу довезем до места. Хорошо? — теплый ласковый взгляд словно обжег Катю, она снова покраснела.
— Очень любезно с вашей стороны…
Громкий взрыв сотряс окрестности. Поцарапанный недавно Мерседес, словно игрушечный, оторвался от земли, объятый ярким пламенем, и рухнул вниз грудой горящего металлолома.
Юрий Колобов во второй раз избежал смерти.
Калиока ехала в небольшом микроавтобусе в компании руководящих сотрудников производственного предприятия, принадлежащего «Церкви Сына Царствующей». Ей было по-настоящему плохо. Надев наушники, она сделала вид, что сосредоточилась на прослушивании проповедей Великого Радоша. На самом же деле она впервые включила ту сторону кассеты, подаренной девочкой в поезде, на которой было записано нечто, называющееся странным словом «акафист».
Она попробовала это слушать еще тогда, в поезде. В целом это была в высшей степени успокаивающая вещь. Женские голоса без музыкального сопровождения исполняли некое песнопение. Светлана различала лишь отдельные слова, не понимая общий смысл. Но она явно ощущала тепло, которое проникало внутрь, в ее душу, растапливая ледяной шар, образовавшийся в сердце. Тогда — в поезде — за этим занятием ее чуть не поймала Гайда. Наставница, подозрительно посмотрев на Калиоку, потребовала дать послушать, что звучит из наушников на ее голове. Но в этот момент Гайду скрутил очередной сильнейший приступ диареи, и о Светланином плеере благополучно забыла. В дальнейшем Светлана тайно слушала вторую сторону кассеты, где было записано житие человека по имени святитель Николай Мирликийский. С каждым разом Калиоке казалось, что этот человек, живший более 17 веков назад, становится все ближе и ближе. Ее поражало все в этом святом. Обладая неимоверной властью и могуществом, он был смиренен и кроток. Каждое дыхание его жизни было посвящено Богу, Которому он искренне служил. И все — буквально все — он делал ради Него. Там, в мире чудесного старца, все было по-настоящему, все делалось во имя любви, а не в силу ненависти к кому-либо. Калиоке так не хватало этой любви. Вспоминая прошедшую жизнь, она вдруг поняла, что искреннее любила ее только дочь Катя. Да… И вот теперь этот дивный святой. Светлана не могла вполне объяснить себе это чувство, но ей на самом деле казалось, что иногда он стоит рядом и смотрит на нее все понимающими глазами мудрого старца. Светлана даже начала мысленно с ним разговаривать, спрашивая как лучше поступить в той или иной ситуации. Ответ в виде как бы собственной достаточно ясной и отчетливой мысли поступал ей тут же или спустя некоторое время. Она уже научилась распознавать мысли такого рода, приходящие очень тихо. По началу Калиока несколько раз пыталась спорить сама с собой, и мысли тут же улетучивались. Но, поступив иначе, она потом раскаивалась, понимая, что сделала ошибку.
Две недели после приезда в Красноярск Калиока жила в Раграде. Первые дни она чувствовала себя отвратительно. В ее голове словно поселились два человека. Иногда рассудок затуманивался, и власть брала в свои руки Калиока, преданная делу «церкви» и великому господину. Это была непримиримая фанатичка, способная сделать буквально все ради своего господина. Но неожиданно пелена могла спасть, и женщина вспоминала свое настоящее имя Светлана. Это уже был спокойный уравновешенный человек, способный критично оценивать окружающую действительность. Светлане стало легче, когда она окончательно прекратила слушать кассеты с проповедями Радоша. Помрачения рассудка происходили все реже, все чаще женщина украдкой доставала иконку, подаренную дочерью священника, и, глядя в глаза мудрому старцу в богатом одеянии, мысленно изливала свою душу.
То, что произошло сегодня, выходило за рамки представления Светланы о возможной жестокости окружающего мира. Вчера после обеда Великий Радош, напутствовав ее торжественной речью, «благословил» занять должность коммерческого директора завода. Калиоку привезли в небольшой добротный дом на окраине деревни, где жили руководители предприятия, а утром микроавтобус доставил обитателей жилища на завод, внешне представлявший собой заброшенные склады. Собственно, так и обстояло дело по бумагам. Полуразрушенный склад принадлежал крохотной фирме «Атос», оформленной на подставное лицо. Снаружи даже опытный специалист не смог бы разглядеть тщательнейшим образом организованный периметр охраны, через который могла проскочить разве только мышь.
Микроавтобус въехал в ангар, и тяжелая стальная дверь бесшумно закрылась. Только после этого пассажиры покинули машину и направились к неприметному проему в обшарпанной стене. Открылась массивная бронированная дверь, совершенно неприметная снаружи, и Светлана вместе со спутниками вошла в отремонтированное помещение со спертым кондиционированным воздухом. Создавалось впечатление, что это изолированный бункер. Так оно и было на самом деле. Виной всему были ядовитые химические испарения, которые наполняли не только внутренние производственные помещения, но и присутствовали в немалой концентрации в воздухе на территории завода. После краткого ознакомления со своим отдельным рабочим кабинетом, Калиоку повели на территорию завода, выдав персональный респиратор.
То, что Светлана увидела в производственных цехах, заставило ее сердце сжаться от боли. Практически во всех помещениях стоял едва заметный туман, но его специфический запах пробирался даже сквозь респиратор. Рабочие, среди которых были и мужчины, и женщины, были похожи на узников концлагеря: в крайней степени истощения, практически лысые, с болезненно желтой сморщенной кожей. Их движения были замедленны. Из динамиков на пределе громкости раздавались «проповеди» Великого Радоша. Один из рабочих шел вдоль центрального прохода, толкая перед собой тележку, груженую мешками с каким-то сыпучим веществом. Вдруг он споткнулся и упал. Его тело затряслось в конвульсиях, глаза закатились, а изо рта выступила пена. Светлана бросилась к нему, но в последний момент шедший рядом руководитель завода брат Каспи схватил ее за руку.
— Не прикасайтесь к нему, Калиока, это небезопасно. Здесь есть люди, которые позаботятся о несчастном. Он не выдержал испытания, поскольку не покаялся искренне в своих грехах.
Светлана не стала спорить. Вернувшись в прохладу заводоуправления, она попросила аудиенции у директора.
— Конечно, сестра, заходи, — брат Каспи был сама любезность.
— Брат, я хотела спросить, почему здесь, на территории заводоуправления, мы не слышим речей Великого Радоша? Это, на мой взгляд, несомненно должно облегчать нашу работу и направлять ее в верное русло! — Светлана уже поняла, что ей придется играть определенную роль, если она не хочет закончить свои дни насильственной смертью.
— О, сестра! Это одно из тяжелых послушаний, которые возложил на нас Великий Радош. Такова его воля! Работники в цехах наслаждаются медом его речей, но испытывают на себе воздействие ядовитых испарений, и только искренне раскаявшийся верный слуга господина нашего может выжить в этих условиях. Это проверка, великая проверка. Но еще большее испытание возложено на нас! Мы дышим чистым воздухом, но абсолютно изолированы от чистого источника, целебного родника проповедей любимого господина. Вот увидишь, Калиока, насколько это тяжело, и мы обязаны выжить, обязаны сохранить верность и исполнить то, что возложено на нас!
Светлана сдерживалась всеми силами. Смех — гомерический хохот — рвался наружу с непреодолимой силой. Она сделала вид, что закашлялась.
— О, Каспи, да разве можно это вынести?!
— Можно сестра! И не только можно, но и должно! Великий Радош молится за нас и ждет от нас успешной работы.
— Я поняла. Брат Каспи, скажи, а что производят здесь? Господин сказал мне, что эту тайну я узнаю только в стенах завода.
— Да, Калиока, такова воля Великого Радоша. Мы производим здесь «порошок счастья» для заблудших. Дело в том, что приблизились последние времена. Настает время истины! В живых останутся только те, кто признает своим господином Великого Радоша, остальные же должны уйти в вечное небытие. Но господин наш не знает пределов милосердия и любви! Он заботится даже о неверных! О тех, кто отверг его! И для них мы готовим этот «порошок счастья». Приняв его раз, они уже не в силах прекратить этот процесс. Они сразу забывают о боли, страданиях и несчастьях. И… Умирают, будучи абсолютно счастливыми, максимум через год. Ты видишь, сестра, насколько гуманный наш господин! Это просто чудо! — на глазах «брата» выступили слезы. — Эти эрпецешные ублюдки говорят всем, что Бог будет судить людей, будет их наказывать и бросит в огонь! Глупцы и невежи! Бог добр, он любит всех и не хочет никому причинять страдания, легко и гуманно избавляя от бремени бестолковой земной жизни, лишенной служения истинному господину.
— О, да! — театрально прослезилась Светлана. — Велик господь наш Радош! Велики дела его!
— Да, Калиока, да! Мы счастливые, мы избранные. Иди, начинай работать во славу человечества!
Светлана все прекрасно поняла. Здесь было организовано производство какого-то синтетического наркотика, а она — Светлана Озерова, ныне Калиока — теперь принимает активное участие в его распространении. Смириться с таким положением дел было категорически невозможно. Она, наконец, приняла окончательное решение бежать! Но она не была столь наивной, чтобы не понимать — ее не отпустят. Слишком много она знает. Так что попытка у нее может быть только одна. В случае неудачи в лучшем случае Светлана попадет в штат работников предприятия, где будет наслаждаться проповедями Великого Радоша, вдыхая ядовитые испарения. И она начала внимательно приглядываться к своему ближайшему окружению…
Следствие по моему делу шло весьма успешно. После ареста и смерти Голопупенко мне назначили вполне вменяемого следователя, который в свое время очень уважительно относился к покойному Соколову. Адвокат знал свое дело, да и коллеги убиенного депутата уже успокоились, перестав проявлять особую активность в стремлении повесить на меня «всех собак». Несмотря на это, вероятность, что я отделаюсь условным сроком, была очень мала. Дмитрий Петрович откровенно пообещал, что дадут мне не более полутора, максимум — двух лет. Не могу сказать, что это известие сильно выбило меня из колеи. Да, конечно, Бутырка уже стала для меня родным домом, где все было привычно и знакомо. В случае же получения срока, меня ждал этап, новая зона — полная неизвестность. С другой стороны, у меня будут в высшей степени положительные рекомендации, да и дело, которым я занимаюсь здесь, уверен, будет востребовано и на новом месте.
Больше всего меня страшил суд… Нет, я боялся не строгого взгляда судьи и томительного ожидания окончательного приговора. Я понимал, что Катя скорее всего не сможет не приходить на судебные заседания, где, совершенно очевидно, должна присутствовать в качестве свидетеля Даша… О! Мне становилось плохо от одной мысли, что эта встреча произойдет! В письмах я попытался намекнуть жене, что быть может ей не стоит приходить в здание суда, но она отвергла эту мысль напрочь, упрямо заявив, что должна быть в суде, поскольку там будет решаться моя судьба.
На деле же все получилось не так страшно, как я это себе представлял. Судья, женщина лет около 60, казалось, понимала всю пикантность ситуации и насколько возможно не заостряла внимание на скользких вопросах. Даша появилась на одном из заседаний, дала свидетельские показания и по окончании покинула здание суда. Катя же приходила регулярно, садилась подальше в уголке и тихо сидела большей частью уткнувшись в какую-то книгу. Я сразу понял, что она молилась: ее губы едва заметно шевелились. Удивительно, но Катино присутствие очень поддерживало меня. Я по-прежнему боялся прямо смотреть ей в глаза, бросая взгляды украдкой. Каждый раз я искренне удивлялся. Нет, ну правда! Надо же быть ТАКИМ идиотом?! И чего мне не хватало?! От жены на самом деле было трудно оторвать взгляд, даже несмотря на строгий деловой костюм, полное отсутствие косметики и немного усталый скорбный вид.
Наконец настал решающий момент вынесения приговора.
— Именем Российской Федерации, — торжественно начала судья. Я с трудом оторвал взгляд от мысков своих ботинок и посмотрел на Катю. Она, будто что-то почувствовав, перевела взгляд с судьи на меня. Наши глаза встретились… Я невольно вспомнил ту нашу чудесную встречу в кабинете Соколова, когда я утонул во взгляде этих волшебных голубых глаз. Вот и сейчас. Я ничего не желал так сильно, как заключить жену в объятия и никогда более с ней не разлучаться, — назначить наказание в виде лишения свободы сроком полтора года с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима. Приговор может быть обжалован…, - это было уже не важно, главное я услышал. Надежда на освобождение в зале суда рухнула. Из глаз Кати потекли слезы.
В камере сидельцы все поняли по моему кислому выражению лица.
— Ну что, Художник, на этап?
— Угу.
— Сколько дали?
— Полтора общего.
— Ерунда! Это меньше, чем в армии служат! — Барон зашелся сухим старческим смехом. — Отвальная будет?
— А как же!
Составление списка продуктов для праздничной трапезы несколько подняло настроение. Я решил организовать трапезу в кавказском стиле. Из мясных закусок — бастурма и суджук, традиционные сыры — сулугуни и чечил, разнообразная зелень, включая тархун, базилик и мяту, лаваш, соленья и непременный кизиловый «Арцах» — замечательный крепкий армянский напиток. На горячее же я решил выбрать люля-кебаб из баранины. Эти замечательные мясные колбаски, обжаренные на гриле с дымком, необходимо сложить вместе и завернуть сначала в фольгу, потом в несколько слоев бумажных полотенец, а потом опять в фольгу. Так они остаются горячими долгое время. Такую передачу, естественно, не примут официально, но Дмитрий Петрович знал пути, по которым за отдельную плату без труда передавались подобные посылки.
Список я передал адвокату на следующий день. Дмитрий Петрович пришел ко мне за подписью под кассацией. Я отказался. Адвокат долго меня уговаривал, потом по-настоящему рассердился и даже повысил голос. Я был непреклонен, это было окончательное решение: пусть все будет так, как Господь решил. Я не хочу больше хитрить и изворачиваться. Также я взял с Дмитрия Петровича слово, что он не станет хлопотать насчет устройства меня в какую-нибудь специальную «блатную» колонию. Если уж суждено мне испить горькую чашу до дна, то пусть это будет по-настоящему.
Этап не заставил себя долго ждать. Через десять дней я уже пытался заснуть на жесткой шконке спецвагона, увозящего меня на восток под романтический стук колес.
Первое соборное послание апостола Петра, глава 5, стих 8.
Киккская икона Божией Матери, хранящаяся в одноименном мужском монастыре — одна из величайших православных святынь Кипра. По преданию, икона написана самим евангелистом Лукой. Лик Богородицы на иконе закрыт платом. Никому из людей не разрешается смотреть на него…
Первое послание апостола Павла к Коринфянам, 7-я глава, 5-й стих.
В оригинале — хулиганстве.
Изолятор временного содержания.
Эту фразу любит повторять Сергей Тороп, более известным своим последователям-сектантам как Виссарион.
Речь идет о напрестольном Евангелии, которое торжественно полагается на Божественный Престол, находящийся в алтаре. По правилам Церкви напрестольное Евангелие могут брать в руки только священнослужители.
Под «шарфом» «добрая старушка» имеет в виду епитрахиль — один из обязательных атрибутов богослужебного одеяния священнослужителя. Епитрахиль надевается на шею, спускаясь вниз вдоль тела подобно широкой ленте, перегнутой пополам и сшитой вдоль.
Евангелие от Луки, глава 10, стихи 7–9. Эта глава Евангелия повествует о том, как Господь Иисус Христос отправляет на проповедь 70 апостолов и дает им соответствующие указания. На русском языке этот отрывок звучит так: В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои; не переходите из дома в дом. И если придете в какой город и примут вас, ешьте, что вам предложат, и исцеляйте находящихся в нем больных, и говорите им: приблизилось к вам Царствие Божие.
Золото (воровской жаргон)
Идея с туберкулезным больным в карцере частично заимствована мной из телевизионного сериала «Зона».
Адрес следственного изолятора № 2, именуемого в народе «Бутыркой».
(воровской жаргон) Кружка.