В проеме двери незванным гостям открылись выхваченные нерезким светом ночника мужские ягодицы. Они двигались как мощный поршень: туда — обратно… В разные стороны от них, по бокам, были распахнуты длинные женские ноги, ритмично вздрагивавшие при каждом толчке.
Двое обладателей кожаных курток — «косух» появились в квартире неслышно.
За несколько минут перед тем к бровке тротуара лихим рывком подкатила машина. И водитель, и пассажир рассеянно посматривали на здание напротив. Их движения отдавали ленцой и подчеркнутой самоуверенностью.
Потом один из них вышел наружу, прошел, похрустывая снежком к светившемуся киоску по-соседству и что-то купил там. Но, явно, не сигареты: оба стали сосредоточенно жевать.
С дома напротив они не спускали глаз.
Когда в одном из окон на шестом этаже там погас свет, они зашевелились и легкой рысцой потрусили в подъезд. Лифта вызывать не стали, по-видимому, не хотели лишнего шума. По лестницам поднимались неслышной, кошачьей походкой.
Оба полагались на капризную удачу киллеров.
На площадке перед дверью тот, что повыше, достал из кармана два женских чулка, один натянул на голову сам, другой передал партнеру и замер, опершись спиной о стену в напряженной позе наблюдателя.
Второй — чуткой рукой в перчатке вставил ключ в замочную скважину, подождал с полминуты, и так как никто изнутри не обратил внимания на легкий щелчок, медленно, закусив губу, выдавил дверь.
На пороге оба замерли: на столе, распахнув полные голые ноги, полусидела зажатая в крепких мужских руках молодая девица. Спальне они почему-то предпочли гостиную.
Пока один из вошедших наблюдал, второй, видно, старший, прошел по квартире. Она была стандартной: две комнаты, небольшая кухня, раздельный санузел.
Кроме занимавшихся любовью, в квартире никого не было.
В кухне работало два мощных холодильника. Кроме того, был еще третий, маленький.
Бытовая техника явно заинтересовала гостя. Но он оставил ее на «потом». Вернувшись к проему двери, подал знак напарнику: «Начинаем!..»
Девица увидела их первая и истерично взвизгнула.
Мужчина отстранился и резко обернулся к двери.
Это был невысокий китаец в очках: безусое лицо, непонятного цвета глаза за толстыми линзами. Даже не верилось, что субтильный шкет может обладать такой мощью.
Обалдело уставившись назад он сначала увидел две тени на стене. И лишь потом — скрытые черными женскими чулками лица. Со стороны они выглядели, как маски в театре теней, только в прорезях для глаз сверкали зрачки.
В руках одного из проникших в квартиру тускло блеснул пистолет. Второй зашел к столу сбоку, хрястнул девицу кулаком по физиономии…
Получив свое, та мгновенно смолкла. Сползла со стола.
Глядя на непрошенных гостей преданными глазами, она спряталась за штору. Роста она была высоченного, голова виднелась на уровне верхней фрамуги…
Китаец в это время внезапно пришел в себя. Бросок его сухонького, но сильного тела мог бы свалить с ног быка, но выстрел прозвучал прежде. За ним второй. Звуки были такими, словно кто — то клацал разбитыми зубами. Пистолет был с глушителем.
Сделав лишь еще одно слабое движение, китаец рухнул на пол. Это была агония. Из под обрушившегося на пол тела стыдливо выползала струечка крови, которая неторопливо расширилась в лужицу.
Убийца приставил дульный срез к виску жертвы, сделал еще выстрел. Контрольный.
С китайцем было покончено.
Перешагнув через мертвое тело, второй киллер подошел к девице.
— Хочешь остаться живой?
— Д-да… — в ней все тряслось. Она стояла в чем мать родила, забыв обо всем.
— Будешь базарить — ляжешь рядом с ним, — голос — под чулком отдавал надоедливым зуммером.
Глаза девицы расширились от ужаса. Она готова была снова взвизгнуть, но мгновенно и трезво оценила обстановку и плотно закрыла ладонью в дешевых кольцах рот.
Убийцы оставили труп. Сняли со спинки стула пиджак, облегчили карманы, бросили все на пол. Потом перешли к письменному столу, один за другим выташили ящики.
Содержимое вывалили туда же на пол. Затем стали шарить в бумажках: на валявшееся здесь ожерелье и горстку иностранных монет не обратили даже внимания.
— Смотри в книгах, — глухо, из — под чулка прозвучал голос старшего из киллеров.
Второй стал срывать с полок книги с иероглифами, трясти над полом. В разные концы полетели марки, какие — то открытки, реклама. Открытки убийцы взяли, на марки не польстились.
Киллер с пистолетом прошел в кухню, принялся тщательно осматривать холодильники. Металлические полочки серебрились инеем, их давно не открывали. Внутри царила медицинская стерильность.
Продукты находились в третьем — маленьком холодильнике. Китаец вел скромный образ жизни: рисовые концентраты, какая-то рыба с загнутым хвостом на манер конька-гробунка.
Старший был явно разочарован. Вернулся в комнату.
— Сваливаем, — прогундосил он раздраженно, через чулок.
— Сейчас. Эй, овца! — голосом — зуммером приказал другой киллер. Раньше чем через десять минут не смей шевелиться. Усекла?
Убийца, наконец, решил, что может безбоязненно расстаться с оружием. Он протер концом шарфа ствол и рукоятку, бросил пистолет на пол в лужицу крови. Это был «макаров».
Они направились к двери.
Шагов их девица не слышала. Только, когда они были уже у двери, заметила, что сверху на них наброшены камуфляжные с серыми искусственными воротниками куртки.
Дверь за ними закрылась.
Девица поднялась с дивана минут через десять. Быстро оделась. Теперь она выглядела вполне пристойно. Этакая современная проститутка на базе медицинского или педагогического училища или кулинарного техникума.
С минуту растерянно оглядывала комнату. Китаец на полу по-прежнему не шевелился. На секунду подошла к трупу. Тронула пальцем липкую струйку крови на голове убитого…
Но тут к горлу что-то подкатило. Вскрикнув, она бросилась в ванную. Руки мыла долго, поднося их к самым глазам, словно рассматривала, вся ли сошла с них кровь?
После этого достала из сумочки сотовый телефон и, сбиваясь, стала лихорадочно набирать номер. Через минуту тот ожил, и она, всхлипнув, бросила:
— Гони машину, Александр Борисович! Вы где?
— Да тут мы, у дома! Еще пятнадцать минут…
— Здесь мертвяк…
— Охренела! — встревоженным хрипом откликнулась трубка.
— Кто охренел? Вы меня сюда привезли, теперь выворачивайтесь… А я спускаюсь…
Почему — то высоко задирая ноги, девица кинулась к столу, но трофеи, какие она нашла там, ее не очень вдохновили. Снова нервно оглянувшись, она бросила взгляд на дверь, потом наклонилась над вываленными киллерами на пол документами и деньгами.
Подняла вывалившийся из заднего кармана брюк китайца бумажник, не глядя, сунула в свою сумочку. Туда же полетели и оставленное киллерами ожерелье и бензиновая зажигалка «Zippo».
Потом, словно опять что — то вспомнив, она кинулась в ванную, намочила большую тряпку и стала энергично вытирать ею мебель и вещи, каких она, как ей казалось, могла коснуть ся. Скорей всего, ее подвигнули на это своим поведением пристрелившие китайца киллеры.
Уходя, она подняла еще лежавший в лужице крови пистолет, вытерла тряпкой и тоже отправила в сумку.
Лишь после этого девица на цыпочках приблизилась к двери, приоткрыла ее, и зыркнула острым и быстрым взглядом вокруг. На лестничной площадке было пусто и тихо.
Прикрыв дверь и выждав пару-тройку секунд, она снова осторожненько подала ее вперед и, даже не закрыв за собой, на цыпочках сбежала вниз.
Шел легкий снег, и она заглатывала его большим горячим ртом, словно хотела успокоить обожженное горло. Перебежав на другую сторону улочки, она туже запахнулась в шубу, подождала. От соседнего дома уже катила новенькая, цвета «мокрый асфальт» тачка.
Только тут девица позволила себе расслабиться — втиснулась на заднее сиденье и умоляюще заорала:
— Быстрее, блин! Куда-нибудь! Вот суки проклятые…
Кому были обращены ее ругательства понять было невозможно. Машина взбрыкнула колесами и плавно врезалась в проторенную колею дороги.
Милиция появилась быстро.
Вместе со «скорой», которая тут же уехала — врачам нечего было делать с покойником.
Теперь здесь, на месте происшествия, толпилось примерно два десятка ментов. Присутствие большинства из них, исключая следователя с судебно-медицинским экспертом, криминалистом и пары розыскников, было совершенно излишним.
Но все остальные были начальством.
Дежурный следователь — молоденькая девчонка, вчерашний стажер городской прокуратуры, несколько раз для вида просила лишних уйти, но ее не слушали.
Старший опер РУБОПа — Регионального Управления по борьбе с организованной преступности — невысокий, гладко выбритый, с выдавшейся вперед нижней челюстью и водянистым взглядом, — майор Ловягин, взял ответственность на себя, гаркнул:
— А ну быстро всем на лестницу…
Он был известен как слегка причекнутый то ли после Афгана, то ли после Чечни.
Его пихали в каждую дыру, но он снова возвращался, живой и невредимый, только еще более дурковатый. Надевал свой висевший в шкафу выходной костюм, галстук, из тех что продают в киоске на каждой станции метро, брал своими непропорционально большими, не по росту, руками любимый кейс «джеймс бонд» и ехал в министерство на Житную отмечать командировку…
— Лейтенант, закрой квартиру и никого не пускай!
Держался Ловягин намеренно угловато, с почти блатным шиком, отличающим истинных розыскников-фанатов.
Девчонка — следователь, чувствуя поддержку, тоже вякнула что-то мало убедительное…
— Да, давайте, товарищи… — сказал кто-то из высокого начальства. не будем мешать…
В квартире, кроме соседей-понятых, все равно осталось человек шестьиз самых твердых придурков. Против таких — хоть в рукопашную. Этого даже агрессивный Ловягин не мог себе позволить.
Обстановка, если бы не мертвый китаец на полу, была вполне мирной. Даже домашней. Судмедэксперт негромко надиктовывал в протокол детали осмотра трупа, следователь быстро писала красивым разборчивым почерком…
Старший опер ходил по квартире, цеплял глазом все, что по его логике могло сопутстствовать преступлению — мелкие бумажонки на полу, номера телефонов, записанные на обоях у телефонной тумбочки.
В кухне его заинтересовали холодильники — вместительные, не из дешевых, с компьютерной программой, обеспечивавшей заданный режим.
Он открыл их один и другой: «пустота…»
Ловягин не расставался с блокнотом и все чиркал там карандашиком.
— Знаете его? — Ловягин показал одной из женщин — понятых на труп. Женщина показалась ему бойчее.
Та словно ждала — запричитала быстро-жалостливо, на всю комнату:
— Леша-студент! Ой, да он такой смирный… Мухи не обидит! Мы все ему невесту искали, хотели женить… Да нет уж! Своя узкопленочная там у него, на родине. Брат еще есть. Приезжает…
— Брат?
— Малость постарше… Крупный такой китаец. Метра два ростом. Тоже вежливый очень. Мать у них в Китае. Девять человек детей. А учиться у них там тяжело. Вот и приезжают. Там у них российские дипломы ценятся…
— На кого он тут учился?
— Ой, да на этого! На хирурга! Кто же этого его так?! И одежу забрал…
— Одежа висит, — вмешалась в разговор вторая понятая. — Вон на стуле. Видать сам разделся…
В дверь постучали.
— Кого еще черт несет?! — крикнул старший опер.
Лейтенант уже открывал дверь.
— Товарищ полковник…
Замначуправления кивнул. Высоченный, крутой мужик, родом из ближнего Подмосковья. Биография его была известна. Попал он в милицию по чистой случайности. После дембеля. Рядовым. Закончив тогдашнюю Высшую Школу МВД, сразу пришел в ГУВД и оказался ко двору. А дальше — попер и попер… Без блата, на одном умении жить. Да еще на увлечении, которое, как никакие другие, даже легче, чем теннис, открывает путь в общество избранных, обеспечивает продвижение по службе — на страсти к охоте…
Полковник теперь курировал раскрытие преступлений, имеющих общественный резонанс.
— Ловягин. Иди-ка сюда.
— Вот он я!
Они уединились в кухне.
От полковника слегка потягивало перегаром.
Косивший под дурня или под юродивого, с которого нет спроса, старший опер мгновенно уловил его, спросил фамильярно:
— Коньячку откушали вчера, Семен Иванович? А, как насчет опохмелиться? А то здесь есть. Но только китайская. С жень-шенем…
— Да ну с их отравой… Как дело? Зацепки есть?
— Пока нет. Собака потеряла след недалеко у подъезда. Скорее всеего, тут стояла машина…
— Свидетели?
— Пока нет. Участковый и оперативники обходят соседей. Может, кто-нибудь видел…
— Это мы уже проходили.
— Участовый очень надеялся на одного. Тот ему уже помог однажды. Инвалид. У окна все время сидит…
— У тебя есть что?
Ловягин один за другим продемонстрировал пустые холодильники.
— Не для продуктов же такие камеры…
Старший опер говорил намеренно хрипло. Отрывисто. Таким, как этот мужик, надо подавать себя нахрапистым, сильным. Демонстрировать, что знаешь, чего ты добиваешься: иначе, конец… Потом про тебя и не вспомнят!
Полковника тоже заинтересовала необычная для кухни техника с программным компьютерным обеспечением.
— Ты прав.
— Я думаю, тут хранили медицинские препараты! Для пересадки органов. Убитый — ведь он медик…
— Я что-то не догоняю тебя Ловягин! Яснее можешь?
— Тут китайская мафия поработала.
— Ты имеешь в виду «триады»?
Чень — по китайским меркам настоящий великан — около 190 сантиметров ростом — вытянулся в громоздком, как ванна кресле пятидесятых годов и включил похожий на сгорбившегося лакея торшер.
Он любил эту свою московскую квартиру. Она была большой и слегка потертой. Как дорогая плюшевая игрушка, которой много лет никто не играл. Но, вместе с тем, — производила впечатление не только своей вместительностью, но и видом, который открывался из окна на самый центр Москвы — гостиницу «Метрополь» и Центральный Телеграф.
Все в квартире было крупным, тяжеловесным, добротным. И хотя повидал он на своем веку немало роскошных аппартаметов, она, как бы поднимала его в своих собственных глазах. Может потому, что помнил себя в раннем детстве в квартире отца — одного из сановников Мао, снесенного культурной революцией с олимпийских высот в тюремное подземелье.
Придвнув к себе старомодный, но хорошо сохранившйся телефон, он набрал номер справочного бюро.
— Как мне позвонить мистеру Лань У, корреспонденту из Гонконга. Он аккредитован в Москве…
Выяснив нужный номер, он неторопливо набрал его. Трубку сняли на четвертом гудке.
— Хеллоу! — приятный мужской баритон был вкрадчив.
— Господин Лань? — Чень кашлянул. — Это близкий приятель Ли. Вы уже слышали о его судьбе?
— Я ничего не знаю…
Похоже, звонок застал корреспондента врасплох.
— Он убит. Его застрелили…
Чень немножко промолчал и продолжил:
— Я собираюсь найти тех, кто это сделал. Как вы понимаете, ни в какую милицию я обращаться не стану. Вы меня слышите?
Он сознательно дал почувствовать собеседнику, насколько решительно настроен, но тот все еще молчал.
Чень досадливо поморщился и продолжил:
— Я не хотел бы приезжать к вам домой: у вас жена, дети! Единственно, что мне хотелось бы знать: имя той фирмы, где Ли заказывал для вас девочек…
Он тут же почувствовал: стрела попала в цель. Мистер Лань спросил, где и когда он может видеть прятеля Ли.
— Я живу напротив Центрального Телеграфа. Тут мы и встретимся…
Мистер Лань оценил форму, которая была использована для приглашения, торопливо спросил
— Когда именно?
Чень насмешливо поджал губы: ох уж эти гонконгские китайцы! Любой нажим, и они уже тают от ужаса, как мороженное! Что бы не говорили, а Запад обезоруживал: права человека, демократия, цивилизованность! А когда наступал час «икс», человек в ужасе зарывал голову в песок…
У Ченя на родине, таких бесхребетных слизняков не встретишь. Там все с хребтами…
— Сколько вам нужно, чтобы доехать?
Он вежливо дал понять, насколько все срочно.
— Минут сорок…
— О кей, через сорок минут. Буду ждать вас на лестнице у Центрального Телеграфа. У входа… Надеюсь, меня вы не перепутаете: я не просто говорю по — китайски, я еще и настоящий китаец…
Через сорок минут Чень увидел поспешно взбегающего по лестнице китайца.
Чем-то Лань У напоминал его самого. И не только ростом и поджаростью. Оба были одеты в подобранные со вкусом европейские костюмы, и оба выглядели, как иностранцы, выбравшие для встречи в незнакомом городе место, которого не могло не быть — Центральный Телеграф.
— Лань, — протянул руку журналист.
— Чень, — ответил тот не без иронии. Он хорошо сознавал свою силу и знал, что, хотя она и невидима и неслышима, как радиация, дозиметры инстинкта ее тут же улавливают. Звонят, как взбесившеся счетчки Гейгера Мюллера.
Лань лихорадочно рылся в своих записных книжках. Их у него было две. Перелистывал страницы, нервно цокал, возвращался назад. По-видимому, хотел показать Мистеру Ченю насколько готов выполнить любую его просьбу.
— Это все, что вам нужно? — он почти плакал.
Чень презирал слизняков, но знал, что если их напугать, они становятся опасными. Поэтому ответил терпелво.
— Все… — И ободряюще улыбнулся.
— Может, еще что-то?
Он выглядел так жалко, что Чень еле сдержался, чтобы не сплюнуть от отвращения.
— Если вы имеете в виду деньги — нет! Я могу еще вам одолжить. И не шпион я тоже, Мистер Лань У. И вы, и я теперь — граждане одного и того же Отечества — Китайской Народной Республики. Континентального Китая…
Его собеседник не мог скрыть облегчения. Чень достал платочек из кармана пиджака и слегка почистил лацкан, как будто тот испачкался.
— Нашел! — встрепенулся вдруг журналист.
Чень изобразил на лице вежливое внимание.
— Вот… Фирма «Нарцисс», цветочное название…
— Телефон… Адрес…
Лань У перегнул записную книжку и лихорадочно выдернул из нее миниатюрную авторучку.
— Пожалуйста, Мистер Чень…
Мистер Чень одобрительно кивнул.
— Это все… Впрочем, есть. Ма-а-ленькая просьба…
Журналист изменился в лице. Вот — вот придется вызывать «скорую».
— Мистер Лань, — Чень укоризненно взглянул на него и, на всякий случай, взял его крепко за плечо, — нечего так волноваться! Я — не шантажист. Я — бизнесмен, и одного из моих людей здесь застрелили. Как бы вы себя повели на моем месте?
Это звучало, издевкой — как бы Лань У, этот слезливый червяк, себя повел? Но в то же время давало повод соблюсти хоть минимум мужской чести.
— Единственно, о чем я вас прошу, — разрешить мне позвонить туда от вашего имени…
Лицо журналисто сникло еще больше, но Чэнь тут же поправился:
— Я скажу, что получил от вас только номер…
Лань облегченно вздохнул.
— Сделайте одолжение, Мистер Чень… Поверьте, я этого никогда не забуду. Буду вечно вам благодарен…
Чень сухо и церемонно раскланялся, но руки не подал. Журналист исчез, бросив вслед ему умоляющий взгляд.
Была среда. День, когда его старая хозяйка, дочь сталинского министра приезжала с дачи. Там она жила постоянно, сдавая квартиру иностранцу.
Чень и вправду нашел ее дома, пьющей в гостиной чай с его помощником.
Седые букли хозяйки затряслись от удовольствия, а физиономия стала умильной, когда он протянул ей аккуратно перевязанную коробку с небольшими сувенирами.
Визит завершился к обоюдному удовольствию.
Оставшись один, Чень, не теряя времени, позвонил в фирму «Нарцисс». Представившись другом гонконгского корреспондента попросил прислать к нему девицу.
— Какую? — спросили у него. — Блондинку? Брюнетку? Полную там? Худую? А как насчет английского?
— Нет… — Новый клиент ни минуты не раздумывал. — Ту, что обслуживала Мистера Ланя и его друга…
Кто-то там помолчал в трубке, спорить не стал.
— Сегодня?
— Через неделю я буду уже в другом полушарии…
— Куда… Адрес…
Чень коротко объяснил: вход со двора. Два звонка длинных и один короткий. Чтоб он знал, кто…
— Через час будем… — заверила трубка.
В проеме двери стояли двое.
— Хау ду ю ду? — с тяжеловатым акцентом спросил один из них.
Это был коренастый хорошо накачанный малый лет 25-ти без головного убора в короткой расстегнутой дубленке. Под ней виднелся дорогой итальянский костюм и итальянские же отличные туфли, не оставившие мокрых следов: было ясно, что гость передвигался по залитой снежными лужами Москве исключительно в машине. Волосы его были подстрижены коротко — под модный бандитский «ежик».
Второй был выше ростом, моложе и наглее. Похоже, не москвич, из спортсменов, что успели подсесть за рэкет и уже освободиться. Этакий неповзрослевший еще юноша с пожилым лицом, одетый в распространенную униформу, лишавшую носящего индивидуальных примет — кожаную куртку и черную вязаную шапку-бандитку.
Однако старшим в их группе был, безусловно, коренастый.
— Гостью ждете?
Потом обернулся к спортсмену:
— Займись! — распорядился он отрывисто.
Тот уважительно оглядывал лепные потолки с висящей — чуть не в полтонны — люстрой и застывшие, как флотская армада перед выходом в море огромные плюшевые кресла.
— Да-а-а! — присвистнул он, — как в театре, жили! Неплохо устроился, Мистер…
Чень высился над ним, как отлитая из чугуна статуя. На скульптуре был элегантный костюм, под которым чувствовались стальные мускулы тренированного каратиста.
Слегка ежась под взглядом китайского монумента, но стараясь этого не показывать, юноша с пожилым лицом танцующей походкой обошел квартиру. Делал он это тщательно, профессионально, останавливаясь перед каждой дверь и прираскрывая ее. Чень следил за ним нерусскими равнодушными глазами.
Позади китайца работал невыключенный, с большим экраном телевизор. Тут предпочитали максимальные габариты.
Слегка насвистывая для форсу, спортсмен прошел на кухню, сунул нос в ванную и, исподтишка, сбоку, взглянув на Ченя, втянул в себя воздух носом.
— Кильватер открыт.
Коренастый, с прической «ежиком» босс достал из дубленки сотовый телефон, набрал номер.
— Давай, Марианна…
Втягивая в себя воздух, словно у него был насморк, а он не хотел ежесекундно пользоваться платком, босс оперся спиной о стену, подогнул ногу и молча принялся ждать.
Минуты через три дверь приоткрылась и в прихожую вошла высокая — метр восемьдесят — модель в длинной дорогой шубе до пят.
— Хау ар ю, бой?..
Чень наблюдал за ними со смесью любопытства и брезгливости на лице. Оказывается, даже у чугунного с узкими щелочками глаз монумента могут быть чувства…
Спортсмен не без тревоги следил за ним. Он даже отказался от понятного всюду жеста: не протянул вверх ладонь и не пошевелил пальцами: деньги, мол, господа, на стол!
Медленно, словно испытывая их терпение, Чень достал бумажник, на который тотчас же с любопытством воззрились все трое его гостей. Он достал одну банкноту, положил на стол, потом присоединил к ней другую.
Рукав кожаной куртки спортсмена всосал их со скатерти, как пылесос. Босс сделал знак рукой, молча направился к двери. Спортсмен за его спиной фамильярно мигнул клиенту и, все еще пританцовывая, двинулся следом.
— Чао! — ухмыльнулся он напоследок.
Китаец закрыл дверь на замок. Девица все еще стояла у стены. Только теперь между полами расстегнутой шубы были видны ноги — длинные, в черных чулках на бордельных застежках — и кружевные трусики.
Чень подошел к ней. Глянул сверху вниз. Остановил взгляд на трусиках, потрогал белую нежную полоску кожи выше чулок.
Девица пользовалась шведской косметикой «орифлэйм», ее недавно помытые волосы пахли дыней…
Она с любопытством разглядывала обстановку.
Чень провел рукой по ее лицу, и два пальца оказались у нее во рту. Она забулькала. Вздрогнув, Чень, как знаменосец, вытаскивающий знамя из чехла, расстегнул ширинку. Девица слегка подалась назад. Но он схватил ее за волосы и резко пригнул книзу.
На лбу его обозначилсь острые капельки пота. Теперь он был похож на акробата, которому предстояло совершить смертельное сальто.
Девица зачмокала, но времени не теряла. Глаза ее были устремлены к телевизору, там в это время показывали очередной сериал. Она чуть скосила голову, чтобы лучше видеть экран…
Через пару минут Чень рывком поднял ее вверх, и сразу стало видно: они одного роста. Девица вытирала платочком губы. Или делала вид, что вытирала. Знамя снова возвратилось в чехол.
Неожиданно знаменосец достал плетку…
— А теперь… Кто убил Ли?
В глазах у девицы заполыхал ужас.
— Ты что, оглохла? Кто убил Ли?
Девицу трясло от ужаса.
— Не знаю…
Стальная рука Ченя, как многотонный портовый кран опустила девицу книзу. Она очутилась на коленях. Китаец повернулся к буфету, достал острую знаменитой золингеновской стали опасную бритву.
— Хочешь, я тебя сделаю красавицей? — усмехнулся он голосом, а не губами.
Девицу било в конвульсиях страха.
Чень схватил ее сумку, лежавшую рядом на столе, вывалил содержмое на пол. Внезапно взгляд его стал острым, как шило. Он увидел зажигалку. Это была дорогая бензиновая игрушка, которую он подарил Ли. На ней его рукой был нацарапан иероглиф — «Жизнь».
— Сука! — Он сунул ей зажигалку к глазам.
Рука Ченя втянула в себя лицо девицы, как спортивное ядро для метания. Девица всхлипывала, мешала слезы с соплями, с собачьей преданностью смотрела на своего мучителя, готовая тут же, на месте выполнить любое его желание.
— Христом — Б-гом клянусь, не знала я ничего! — Теперь, на коленях, она глядела на него снизу вверх.
— Александр Борисович меня, как сегодня, привез. Все посмотрели и вот также ушли. Десяти минут не прошло — дверь приоткрылась, и двое в чулках на голове вошли. На цыпочках. И пистолет — короткий такой в руках…
Чень не произнес ни слова.
Девица заторопилась еще быстрее.
— Китаец этот сам повернулся, я — в сторону, а тот, в чулке, в него тык — тык — тык! Это все. Клянусь…
Она перекрестилась. Чень молчал. Молчание его было густым и тяжелым.
— Да я, я все вам отдам! Ничего мне не неужно. Баксов у него, я не взяла…
Чень не сводил с нее взгляда.
— Да, и еще искали там чего — то. Стол обшарили…
Глаза Ченя напоминали теперь ружейный прицел: вот — вот раздастся залп.
— Что искали? — не спросил, а как бы клацнул затвором.
— Я без понятия… — всхлипнула девица.
— Деньги?
— Кто их знает?! Книги перетряхивали…
— Потом что? Когда они ушли…
— Сказали, пришьют если раньше чем через десять минут я вылезу…
В глазах Ченя зияла пустота.
— Ну, я подождала, Александру Борисовичу вниз позвонила — они там в машине ждали, и вниз сиганула по лестнице… Трясло меня… Как добежала не знаю…
Чень рывком поднял ее с колен: понял — ничего больше не добьешься. Усадив девицу на стол, он раздвинул ей ноги и въехал в нее на полной скорости, как локомотив в туннель. Разверзнутые ноги девицы дергались за его спиной, словно по ним бил ток высокого напряжения.
Чистая механика дешевого секса…
Через несколько минут Чень достал из бегемотоподобного буфета две хрустальные рюмки и бутылку желтой мексиканской водки с червячком внутри.
Он разлил водку по рюмкам, лизнул соль.
— Будем…
Привычно опрокинул в себя рюмку. Глаза его повлажнели. Оказалось, и чугунные памятники тоже могут проливать слезы.
Девица проделала то же самое…
Чень жестом показал ей:
«Нравится? Можешь принять еще!»
Девица повторила, но порция на этот раз была куда внушительней: вместо рюмки она хватила стакан. От алкоголя на душе стало легче.
— Звони! — услышала она команду.
— Кому? — напряглась она.
— Этому… Борисовичу!
Ни слова не говоря, она набрала номер.
— Александр Борисович! Это я, Марианна! — Она не спускала с Ченя преданного взгляда.
Такая преданность встречается, наверное, только у собак. А может, она в одной из прошлых своих жизней и была собакой?
— Ну чего? — устало и недовольно откликнулся босс.
— Поднимитесь сюда сейчас… Вас приглашают.
— А на хера?
— Они просят. Пожалуйста…
Александр Борисович появился минут через пять. Сначала послышался свист его партнера-спортсмена, но тот только проводил его, а сам остался на лестнице. Босс приоткрыл дверь, ничего подозртельного не обнаружил. Вошел.
Дубленка была по-прежнему расстегнута, в углу рта припеклась сигарета. Он сразу и не сообразил, что произошло, но рука его уже оказалась закрученной за спиной, а лицо скрутило от боли.
Чень прошелся рукой по всему его телу, вытащил, еле улыбнувшись, у него из-под брючины нож… Пистолет в надплечной кабуре он оставил сутенеру.
— Садись, — он отпустил его. Предварительно закрыл дверь на замок.
— Падла! — сверкнул Александр Борисович глазами в сторону проштрафившейся проститутки.
— Я, что ль тогда китайца этого приглашала? — взвизгнула она. — Сами меня тогда привезли, а его там пришили. Вот теперь давай объясняйся! Я при чем? Ты и отвечай, держи ответ…
Сутенер недобро зыркнул взглядом. Передние зубы у него оказались мелкими, частыми, как у хорька.
— Заказ есть заказ. Нам заказали — мы выполнили. В другое мы не вмешиваемся…
Он следил, не вытащит ли сидящий против него китаец пистолет. Но тот вместо него достал из кармана бумажник. Небрежным движением извлек из него пять стодолларовых банкнот.
— Это задаток…
Физиономия Александра Борисовича выразила недоумение. Он недоверчиво молчал — ждал ловушки. Девица стреляла взглядом с одного на другого.
И вдруг осмелела настолько, что снова сунула в рот жвачку и заработала ею вовсю. Как заводная.
— За хорошую информацию — еще столько же… — бросил Чень.
На гостя он не смотрел. Только поигрывал на столе банкнотами. Тассовал их…
— А что я знаю? — нерешительно пожал плечами Александр Борисович.
— То, что знаешь, — банкноты на столе шевелились как крысы в сене.
— Где вы были потом, когда привезли девицу к Ли?
— К китайцу-то? Как обычно. В машине ждали.
— Куда-нибудь уезжали от дома?
— А куда? Тут и были…
— Долго?
— Марианна освободилась и поехали…
— Кого-нибудь заметили на улице?
Александр Борисович подумал, пожал плечами.
— Да нет, по-моему…
Взгляда Ченя он не выдержал, уставился в пол, но тут же дернулся вроде припадочный.
— Думаешь, я, что ли, подослал?
Китаец саданул его туфлем по голени, и тот, буквально, окаменел от унижения. В такие минуты уголовный люд становился весьма опасен. Но мафиози из китайской «триады» и не шелохнулся.
— Ты с кем говоришь? Я что? Друг тебе? — глаза Ченя были отлиты из олова. А может, из свинца.
— Да какие дела-то?!
— Если б ты подослал, — открылись, как дверцы сейфа губы китайца, — я бы не тебе не доллары выдал… Пулю…
Он улыбнулся, но коренастый сутенер от такой улыбки только глаза прикрыл.
— Народ был у дома? — как ни в чем не бывало продолжил китаец.
Он что? Без нервов, что ли, этот косоглазый?
Александр Борисович почувствовал угрозу. Было самое время осторожно и как бы невзначай дотянуться до надплечной кабуры…
Но он удержался. Если только потом, когда не будет другого выхода…
— Не помню. Может, народ и был. Ни к чему вроде… А, вобщем, не обратил внимания. Скорее всего, вздремнул. Он ведь Марианну на полтора часа заказывал, дружок твой. Не как все — на час или два: а всегда на полтора… Полуторный у него размер, что ли… — сострил.
Но Чень не улыбнулся.
— Кажется, еще за сигаретами отъехали…
— А когда вернулся?
— А чего, когда вернулся? Все как и было, так и осталось.
— Никто не входил? Не заходил?
— Никто…
И вдруг вспомнил:
— Пьяный прошел…
Китаец напрягся, но когда услышал, что тот зашел в дом напротив, перестал им интересоваться.
— Разве что… Но это, когда мы только еще приехали…
— Ты о чем это? — спохватился китаец.
— «Скорая» там на углу стояла, — пожал плечами сутенер. — Два мужичка в ней сидели.
— А когда снова возвратился? — Не было ее уже…
— Что за «скорая»? — не сводил с него тяжелого взгляда китаец.
— Новая. «Амбуланс». На базе «мерседеса».
Стукнув по столу кулаком, Чень достал кошелек. Отсчитал еще пять сотенных баксов и щелчком пальцев придвинул сутенеру.
— Если это китайские «триады», тогда все сложнее и одновременно проще…
Полковник мигнул старшему оперу. Выход был найден.
Выдвинув вперед тяжелую челюсть, Ловягин в ответ только осклабился.
— Мы свалим это убийство Интерполу. Давай, подбери материал, Ловягин. Сейчас ты поймешь…
В высших сферах МВД уже циркулировала поступавшая в порядке обмена из-за рубежа конфиденциальная оперативная информация, которая не доводилась до среднего звена.
— Тут дело для полиций минимум четырех государств…
Видя, что Ловягин все еще никак не сообразит, в чем дело, объяснил.
— Россия — только транзитная территория. Китай — это трансплантанты. Плюс Эстония — с ее операционными… И еще Израиль.
— А эти причем?
— А у них хирурги рукастые…
Вопрос решался в тот же день на уровне заместителя начальника Центрального управления по борьбе с организованной преступностью — ЦУБОПа.
Сотрудники за глаза называли его просто Димой. Не потерявший к пятидесяти годам ни одного волоска в густой жесткой шевелюре, отличный теннисист, кандидат наук, Дима пришел к нынешней своей должности из Научно-исследовательского института.
Как ученый он смотрел дальше других, потому и защитился по редкой и непопулярной в свое время теме — «борьба с организованной преступностью». Позже это пошло ему в зачет.
Докладывал Диме полковник — заместитель начальника Регионального управления. Тот приехал прямо с места происшествия вместе с начальником отдела. Оба знали обстоятельства дела не по наслышке. Их выводы и аргументы в окончательной формулировке Дима и собирался, переосмыслив, доложить шефу.
— Мы сами видели холодильные камеры… В них черта можно заморозить! Стоят стерильные, чистенькие. А еда — полковник хохотнул. — Рыбки, паучки, водка ихняя с жень-шенем — все отдельно, еще в одном, в маленьком…
— С Китаем нам неудобно говорить о трансплантантах, проблема слишком деликатная…
Разговор велся официальный, несмотря на то, что Дима и тот, кто ему сейчас докладывал, накануне вместе крепко поддали рядом за столом на проводах однокашника по Академии МВД СССР — министра соседнего, теперь уже независимого государства.
Такое вот пришло время.
С кем раньше сидели на семинарах, на совещаниях всесоюзных, пили водку в одних санаториях, стали вроде уже иностранцами. Свои еще, но уже чужие.
Впрочем, в одни и те же санатории ездили и сейчас. И знакомых устраивали на работу друг к другу. Но с этим стало сложнее, хотя дружеские связи не исчезли, остались. А это всегда главное.
Министр улетал из Домодедова. Проводы состоялись в бывшей депутатской комнате, теперь она носила новое замысловатое название. Пили коньяк марочный, золотистый, «Армению…»
Как водится в таких случаях, баб не было. И разговоры — полный мазохизм! — только о делах.
Чем больше пили, тем яснее становилось, как обеспечить порядок и взаимодействие в борьбе с преступностью. Головы горячели, мысли оставались холодными. Приводили цифры, предлагали решения. Языки не заплетались, только лица краснели. Слабаки по этой части сюда просто не могли попасть…
При этом соблюдалась положенная субординация. Никакого амикошонства или фамильярности.
— Позвольте сказать, товарищ полковник…
— Я с вами согласен, товарищ генерал.
Почти ничего из тех разговоров не запомнилось. Их как и не было. Сейчас говорили о другом.
— О Китае забудь… — «Дима» посмотрел на собеседника долгим со значением взглядом. Глаза у него были глубые, с тонким начальственным ледком.
Заместитель начальника Регионального управления окинул внимательным взглядом своего вчерашнего соседа — интересно: головка у него сегодня не болит?
Сам он не знал никогда, что такое головная боль.
— Пришлют еще один пустой вежливый ответ. А дальше что? — пожал плечами «Дима». — Стены что ли ими обклеивать? С эстонцами будет попроще. С Артуром я каждый год встречаюсь в Хаапсалу, грязи принимаем вместе…
— А с израильтянами?
— Я думаю договоримся, — махнул рукой «Дима». — Их представитель тут — ничего парень. Водку вот не пьет…
— Чем же он занят?
— Больше по культурной части: архитектура, история. В Большой ходит…
— Делать ему не хера…
— Наверное. Это — его трудности… — «Дима» приоткрыл завесу над ближайшими планами ГУОПа. — Предлагается создать оперативную группу Интерпола под крышей туристического агентства в Москве. Несколько стажеров и все такое. Он обещал согласовать со своим начальством…
— Мы предлагаем примерно то же. Тут все расписано… — начальник отдела, не произнесший в течение всего разговора ни слова, внезапно прорезался. Открыл папку, передал бумаги.
«Дима» посмотрел с недоверием, но протянутые документы взял. Пропустив преамбулу, начал читать сразу со средины. Лицо его оставалось непроницаемым.
— Люди легче идут на контакт, когда нет официоза… — начальник отдела не был обескуражен. Утечку информации все равно доказать было нельзя. — Туристическое агенство — это поездки. Тут и Китай, и Эстония, и Израиль…
Перешли к выработке конкретных решений.
— Хорошо, что мнения совпали, — «Дима» откашлялся. — Думаю, руководство нас поддержит. Парочку человек возьмем у тебя, одного даст израильтянин. Китайца брать не будем. Они — заинтересованная сторона… Теперь вот кандидаты…
Начальник отдела ждал этого вопроса:
— Одного я могу назвать с хода. Чернышев.
«Дима» задумался.
— Вообще-то он ничего парень. Впечатление производит хорошее. Но ведь придется работать с иностранцами. С израильтянами уж точно, если мы пробьем этот проект…
— В этом смысле нам лучше не найти. Он ведь писательский сынок. Английский свободный. Афганец… Правда…
— Что правда? — встрепенулся хозяин кабинета. Но ответа на свой вопрос получить не успел. Сам внезапно вспомнил:
— Постой, это ведь он в Новый год стрелял на Малой Брон ной?
— Он, — вздохнул начальник отдела. — Инспекция и сейчас таскает. Я бы убрал его с глаз…
— Эти все равно найдут.
Оба вспомнили: у своего дома, рядом с подъездом, была ограблена пожилая супружеская пара. Грабитель угрожал пистолетом. Чернышев, оказался рядом соучайно — направлялся по своим делам в 108- ое отделение.
Преступник пытался скрыться, старший опер бросился следом и произвел три выстрела, в том числе один — предупреждающий. Какой из них был в воздух — первый? последний? — сказать трудно…
Грабитель тем не менее все же завернул за угол — на Малый Козихинский. Чернышев побежал за ним.
Долго преследовать не пришлось. Тот лежал на снегу уже в начале переулка. В каждой его лопатке сидело по пуле. Чернышев вызвал скорую, но спасти раненого не удалось.
Следствие установило: убитый — молодой, несудимый работяга. Раньше ни в чем предосудительном замечен не был.
Возможно, решился на такое в первый раз. Газеты и телевидение ведь твердили изо дня на день, что менты нынче бессильны, сидят по своим отделениям, боятся высунуть нос на улицу, а, если и возникают, то только за тем, чтобы получить на лапу от бандитов…
Вот и решил воспользоваться. Пистолет, которым он угрожал старикам, оказался игрушечным…
Бедолага- преступник, неудачник — детектив.
— Лучше бы, Виктор, ты дал ему убежать… — посетовал Чернышеву его прямой начальник. — Старики эти еще заработали бы то, что он у них отобрал. А так… Инспекция затаскают теперь тебя.
Случилось все первого января. Никто не верил, что накануне, зная, что у него с утра дежурство он выпил всего лишь две рюмки шампанского, советовали запастись соотвестствующей справкой насчет остаточного алкоголя…
Он послал всех.
Теперь его таскала Инспекция. Впереди маячила еще городская прокуратура.
«Дима» все же решился. Даже сморщился от напряга.
— Ладно! Давай. Он, действительно, подходит. С ним в паре должна быть женщина…
— Мы уже думали. Лейтенант Гончарова…
— Если шеф согласится, израильтянин, скорее всего, тоже не будет против — свяжется со своими… — «Дима» взглянул на часы, точнее, на вделанный в циферблат календарь. — Смотришь, на той неделе и начнем!
Старший чином возглавлял в Израильской полиции отдел по расследованию особо важных преступлений. Два других — были больше администраторами, один занимался кадрами, второй — связями с заграницей.
Если задача была сложной, и решить ее одному оказывалось не по плечу, они собирались на своего рода военный совет. Старая армейская привычка: ведь в полицию все они пришли из армии. Подозрительность тогда уступала место доверию, а ревность — снисходительности: ведь перед ними снова был общий враг.
— Ну! — сказал генерал — майор и прищурился. Когда он мог озадачить двух других, он выпячивал нижнюю губу вперед языком. — Если кто — то из вас догадается для чего мы здесь, я зову всех в ресторан на обед…
Его мощная, с борцовской шеей голова с короткой стрижкой откинулась на спинку кресла.
— Амос, — ухмыльнулся один из бригадных генералов, занимавшийся связями с заграницей, — повыше ростом и с породистым интеллигентным лицом, — ты был бы неподражаем в роли составителя кроссвордов…
Генерал — майор пропустил шпильку мимо ушей.
— Эй, — мгновенно скривился он, глядя на другого, мужиковатого вида коллегу- кадровика, — убери свою сигару! Когда-нибудь я начиню целую коробку порохом и пошлю тебе на день рождения…
В полиции за ними закрепилось прозвище «три туза». Два бригадных генерала и генерал — майор.
Как и всегда в коридорах власти, чем ты выше чином, тем ты более одинок. Здесь нет и не может быть дружбы: есть лишь интересы. Однако, в профессии, как и в политике, интересы порой совпадают, и тогда, даже если люди рвутся к вершине, обиды и свары отходят на второй план, а на первый выходит служба.
Профессионал подобен жрецу, профессия — Богу. И ей служат. Рьяно и истово. Может, еще и потому, что ей, и только ей под силу вознести к вершине или столкнуть в пропасть.
Голос у него стал куда суше:
— В Штатах по подозрению в торговле человеческими органами арестованы несколько китайцев. Предметы сбыта — почки, печени, легкие. поджелудочные железы, роговые оболочки глаз, кожа…
Оба других молчали. Видимо, еще не успели еще переварить услышанного. Где Китай, где Америка, а где Израиль?
— В Нью Йорке, — продолжал генерал — майор, изредка заглядывая в бумаги, — агент ФБР представился потенциальным покупателем и сумел кое что выяснить. Трансплантанты идут из китайских тюрем. Там ежегодно расстреливаются четыре — шесть тысяч человек…
— Не тяни душу, Амос: какое это все имеет отношение к нам?
Хозяин кабинета испытующе оглядел присутствующих, немножко помолчал и продолжил:
— В Эстонии, а может, и в других республиках бывшего Союза, производятся операции по пересадке трансплантантов. Если состоятельный клиент платит деньги, большие деньги, — он господа, и получает новое сердце или печень, селезенку или почки. А те берутся у казненного. Кстати, — один из арестованных в Америке — сам бывший палач. Участвовал в приведении смертных приговоров в исполнение…
— Амос, а яйца они тоже пересаживают? Одни или с…
Мужиковатый гость посмотрел на хозяина кабинета невинным взглядом васильковых глаз.
Борцовская шея генерал — майора налилась бураковым цветом.
— Даже у терпения есть границы! — сдавленно произнес он.
Кадровик поднял вверх руки: ладно — ладно, я — пасс!
— Операцию в Эстонии проводит хирург из Израиля… — продолжил генерал-майор.
Наступило долгое молчание. Вялое и неприятное.
— Кто? — коротко спросил Интеллигент.
— Хирург из Тель — Авива. Профессор Бреннер. Двадцать пять лет в стране. Пользуется международным авторитетом…
Любитель пошутить присвистнул:
— В Пекине вовсю открещиваются от обвинений, официально заявляют, что никаких органов казненных не продавали и не продают…
— Ты уже вышел на врача, Амос? — спросил кадровик.
— Да. Послезавтра он летит в Таллинн. Через Москву.
— То-есть, мы теряем его из вида…
— Не совсем. А, если по порядку… — Интеллигент, ответ ственный за связь с иностранными полициями, рассказал о своих контактах с МВД России через израильского эмиссарара в Москве. — Есть пара русских сотрудников, которая на него вышла. Оба работают в турбюро. Брат и сестра… Нам предоставится возможность контролировать их отношения с хирургом…
В кабинете снова воцарилось молчание.
— Это все, Амос? — спросил кадровик, наливая себе из графина аппельсиновый сок и тут же отставляя стакан.
Он не забывал о роли «мужика», какую играл всю свою жизнь. Она давала ему, кстати, немало преимуществ, и прежде всего, — он мог позволить себе то, чего не могли другие.
— Почему ты держишь эту искусственную дрянь? Хочешь нажить себе язву? Пей натуральный…
Хозяин кабинете почесал нос и, подумав, добавил.
— С хирургом нашим болтается из Израиля куда-то в Азербайджан и в Эстонию некто Панадис. Есть сведения, что он привлекался к уголовной ответственности за незаконные комбинации. Скользкий субъект. Он у того на роли импрессарио…
— Не хочешь вспугнуть? — поднял брови Интеллигент. Темные, с поволокой глаза его вопросительно смотрели на старшего по чину.
— А ты бы на моем месте поступил иначе?
— Предлагаешь внедрить в русскую группу своего человека?
Хозяин кабинета быстро кивнул. Борцовская шея его обрела прежний нормальный цвет.
— Легенда и связь — за мной, кандидат в жертву — за ним, Интеллигент, ухмыльнувшись, показал на кадровика.
Амос, раздумывая, тер висок.
— Когда начинать? — спросил кадровик.
— Вчера, — бросил старший по чину. — Есть у тебя на примете какой-нибудь малый? Что знает русский, но родился здесь. Чтоб ностальгия не заедала и вдруг не прорезались родственные связии с подследственными. И, еще, — генерал — майор изучающе поглядел на кадровика, — знаешь там, — без баб и прочего шантажа…
— Придется к врачам обращаться, — цокнул языком кадровик.
— Это еще зачем? — Зыркнул на него Амос.
— Так ты, ведь, импотента ищешь ищешь… — шумно втянул носом воздух кадровик.
Генерал — майор обезоруженно развел руками: Ну что с него возьмешь?!
Но тот уже заговорил серьезно.
— Есть один парень. Мы ему недавно очередное звание присвоили. Только русский у него не блестящ, и к тому же акцент…
— Неважно внедрять его будем в качестве туристского гида к этим двум русским. Сестре и братцу. Готовьте факс. Документы прикрытия, инструктаж… — зазвонил телефон. Хозяин кабинета снял трубку, подал знак: это ненадолго…
— Что за парень? — спросил он, повесив трубку. — Хоть парочку деталей…
— Морской десантник. Ну знаешь, — из тех, что в огне не горят, и в воде не тонут.
— Как зовут? Я знаю его?
— Алекс Крончер. Детектив Центрального отдела.
Алекс Крончер шел по вызову как на плаху. Он не любил высокого начальства и был уверен, что ничего хорошего его не ждет.
Переступив порог кабинета он вытянулся по стойке смирно.
На взгляд его деда — офицера бывшей советской армии строевая выправка в Израиле просто ужасна. Что бы он сказал, увидев его сейчас?
Однако, то, что произошло через несколько секунд, ошело мило его. «Туз» вышел из-за стола, подошел к нему и запросто протянув руку, повел к креслу.
— Алекс, — сказал он, — сынок, есть дело…
Инстинкт подсказывал, что начальственная фамильярность — еще более скверный признак, чем гнев.
— Ну, — сказал генерал, усаживаясь в кресло рядом, — Как вчера? Отметили?
Алекс изобразил непонимание.
Его смуглое, овальное лицо с почти черными глазами лицо можно было бы назвать красивым, если бы не нос, слека напоми нающий картошку. Но когда он улыбался, устоять перед его обаянием было просто невозможно.
«Туз» ухмыльнулся.
— Ты что, сынок, думаешь я — старый дурак, что ли?
Он по — мужицки шмыгнул носом и ласково погрозил Алексу указательным пальцем:
— Вы, молодая поросль, рано еще нас в землю закапываете…
— Вас закопаешь, — в тон ответил Крончер, обведя взглядом широкую коренастую фигуру генерала и его кулаки с пивную кружку величиной — А что, уже доложили?
«Туз» озадаченно почесал щеку возле носа: видно, решал — оборвать этого наглеца или смолчать?
— Хочешь съездить в Россию?
Алекс бросил на начальство быстрый и недоверчивый взгляд.
— Ты вот был там хоть раз за свои двадцать шесть?
Алекс отрицательно покачал головой:
— Не привелось пока…
— Сразу после армии в полицию?
Алекс кивнул.
— Да, — протянул генерал, — я бы вот на твоем месте прыгнул от восторга в свое время. А вы сейчас… Потеряли вы, молодые, вкус к жизни, вот как это называется…
— Ну почему же? — удивился Алекс. — Просто вкусы стали иными…
— Философ! — ухмыльнулся генерал. — Ладно. Выбрали тебя. Задание сложное. И опасное: вы ведь после всех этих стычек с «Хизбаллой» только спите и видите как бы снова риска понюхать. Мои болваны после армии махнули с друзьями на целый год — кто в джунгли, кто в Гималаи…
— Не, я хороший… — во взгляде Крончера мелькнула усмешка. — Только на три месяца укатил. В Австралию…
— Дело вот в чем, — крякнул генерал. — Через Россию из Китая на Запад переправляются человеческие органы для переса док: почки, сердца, печени, кожа… Доноры, если их можно так назвать, — казненные преступники…
Алекс даже не заметил, как увлекся сам: он ведь о чем-то подобном и мечтать не мог. Гигантская страна… Преступление, которое может взволновать все человечество…
— Часть операций проводится в Эстонии. В частной клинике. И оперирует там профессор Бреннер из Тель Авива. Ско рее всего, он и не знает, откуда трансплантанты. В туристской фирме, куда ты поедешь, кто-то вошел в контакт с посредником, чтобы пройти такую операцию у Бреннера в Эсто нии. Как твой русский?
— Сильный акцент, — с замиранием сердца: а вдруг из-за этого все полетит к чертям, — довольно глухо сказал Алекс.
— Не помеха, — пренебрежительно махнул рукой «Туз». — Ты едешь туда, как практикант туристической фирмы. Будешь про ходить подготовку в качестве гида для туристов из Израиля. Твоя задача — ознакомиться с достопримечтельностями, посмотреть, как все налажено и действует, а потом — будто бы сопровождать группы отсюда…
Он достал из ящика несколько фотографий и протянул их Алексу.
— Смотри: вот это — «АнастасЬя».
Он так и произнес — с ударением на последнем слоге.
Алекс не стал поправлять.
— Ей-то как раз и должен будет Бреннер делать операцию. Она там гидом. Это вот — ее братец Виктор…
— А как я туда явлюсь? Вот так: «Здрастьте, я ваша тетя»?
Генерал поморщился: ну что за смена пошла: ни мне почета, ни вам уважения…
— «Как», «как»?! Маленький, что ли? Я уже звонил нашему представителю при Министерстве внутренних дел России. Он там второй год, все знает. Обеспечит тебе мягкую посадку. Ты ведь и на землю, и на воду прыгал, а? А тут тебе хорошая гостиница, приличные командировочные.
Алекс кивнул: нет проблем, все будет сделано тип — топ…
— Да, и еще — вытащил «Туз» новую пачку фотографий. — Здесь уже снимков побольше: вот это — профессор Бреннер, а это — его посредник, который все там ему организовывает: скользкий такой хомячок из Баку. Фамилия, правда, у него греческая: Панадис. Но кто он и что на самом деле пока никто не знает. Здесь, в Израиле, мы за ним следим…
— Когда отлет? — бодро спросил Алекс.
— Как когда? — Генерал, чувствовалось, израсходовал боль шую часть приветливости, положенной для отправляемого в Рос сию капитана полиции. Вопрос прозвучал раздраженно. — Завтра…
— А я успею? — ошалело спросил Алекс.
— Успеешь, как миленький, — вот билет на самолет! Рейс «Эль-Аль». Сейчас топай в бухгалтерию, получай деньги. Ключ от сейфа оставь у секретаря. Пистолет…
— Понятно.
Алекс встал. «Туз» подошел к нему, обнял за плечи:
— Крончер, мы возлагаем на тебя большие надежды. Смотри не подкачай… Дополнительные инструкции получишь в Москве. У нашего представителя…
Виктор Чернышев начал традиционно.
С места происшествия.
Китаец снимал квартиру в многоподъездной «восьмиэтажке» — лежачем небоскребе, протянувшемся внутри квартала. Со всех сторон вокруг его закрывали другие дома. Разнокалиберные, разноэтажные. Свободная застройка семидесятых.
В стороне виднелась аптека, несколько магазинов. Окна домов смотрели друг на друга. В часы «пик» нескончаемая череда людей тянулась отсюда к автобусам, к метро.
Чернышев приехал к дому поздно вечером.
Сейчас здесь было пусто и тихо. Виктор постоял у подъезда.
Короткоостриженный, не очень высокий, сухощавый крепыш лет 35, даже по виду, малоразговорчивый, жесткий, уверенный в себе, каких много в Москве.
Теперь на таких все больше обращали внимание, скорее всего, из-за скрытой угрозы, исходившей от них, хотя они и старались не выделяться, раствориться в безликой толпе.
Поднявшись на восьмой этаж, Виктор подошел к окну. Пейзаж был знакомый: «Ночь, улица, фонарь, аптека…»
Окна квартиры, в которой был убит Ли, тоже выходили на эту сторону. По меньшей мере, из десятка окон в доме напротив могли заглянуть в тот вечер к нему в комнату, не задерни он предусмтрительно шторы.
Кто-то мог, случайно глянув вниз, увидеть и киллеров, входивших в подъезд. Или выходивших из него…
Во многих окнах в доме напротив и сейчас еще горел свет.
Чернышев принялся внимательно просматривать их одно за другим, пока не нашел то, о котором писал в своем рапортие участковый…
На звонок в дверь долго никто не отвечал, потом раздался глухой мужской голос:
— Кто?
Виктор назвался.
Непродолжительное молчание: там, по — видимому, переварили внезапное вторжение.
— Подождите… Сейчас…
Дверь открылась, и перед Виктором предстал человек его возраста в инвалидной коляске. «Телеглаз», как назвал его участковый.
Лицо инвалида, как у всегда у тех, кто мало бывает на воздухе, светилось желтовато — серым налетом, но глаза под бритым черепом смотрели настойчиво и яростно…
Виктор непроизвольно отвел взгляд.
В прошлой своей жизни, ничего кроме брезгливости, не мог он испытывать к человеку, подглядывавшему в оптический прибор за соседями.
Но в той его, Чернышева, жизни «хорошее» было четко и бескомпромиссно отделено от «плохого».
На этот счет существовали категорические высказывания любимых авторов. В доме родителей продолжался бесконечный интеллигентский треп о совести, которая либо есть, либо отсутствует.
«Это как же! Читать чужие письма! Позор!..»
Но теперь Чернышев признавал интерес к чужой жизни. Правда, только при наличии профессиональной сверхзадачи. Если речь идет о борьбе с уголовной преступностью, в разведывательных и контрразведывательных целях…
Многое он отдал бы сейчас за то, чтобы нашелся человек, подсматривавший за квартирой китайца в момент, когда там орудовали киллеры…
— Это вы по поводу китайца? — спросил человек в инвали дной коляске.
Виктор кивнул. Инвалид развел руками:
— Да что еще я могу сказать? Ведь говорил уже, что не видел ничего особенного…
— Ничего?
— Абсолютно.
В принципе на этом можно было ставить точку.
Человек в инвалидной коляске ждал.
Виктор подумал немного, потом спросил, стараяь не показа ться полностью бестактным:
— А вы бы не могли дать мне взглянуть в вашу подзорную трубу?
Инвалид на мгновение дрогнул. Его словно застали за чем-то постыдным. Но все же, вздернув брови, решился:
— Коли надо — так надо!..
Он отъехал в угол, открыл дверцу шифоньера и достал оттуда подзорную трубу. Потом, пошарив за шкафом, — штатив.
Установив штатив и приспособив к нему трубу, Виктор вни мательно вгляделся в открывшуюся перед ним перспективу. Потом сменил угол зрения в поисках оптимального варианта.
Дом напротив был виден ясно и четко: скорей всего, увеличительная способность трубы была наредкость высокой. Но вширь поле зрения ограничивал размер оконного проема.
Виктор представил себя инвалидом, заглядывающим в чужую жизнь. Вот мелькнула вышедшая из ванной женская фигура. Торопливо кинулась друг другу в объятья истосковавшаяся парочка…
Но одно дело — истекающий слюной импотент перед замочной скважиной или перед глазком «пип — шоу», когда где — то на сцене уже просто автоматически трахаются за деньги партнеры.
Другое — этот наблюдательный пост у окна…
Что чувствовал в такие минуты, человек в инвалидной коляске.
Тут была не только своя логика, но и своя правда.
Потому что у того, у кого есть все, правда, она, совсем не та, чем у того, кто лишен всего.
Благоприобретенная внешняя шероховатость так и не удалила до конца его внутренней деликатности, поэтому Чернышев даже не поинтересовался, живет ли хозяин квартиры один или с кем- нибудь из родственников, есть ли у него семья.
— Так вы говорите, — никто не выходил и не заходил? — спросил Виктор задумчиво.
— Да поздновато уже было. И холодно…
Виктор нацелил трубу на квартиру Ли. Шторы на окнах были задернуты. «Милиция постаралась…»
— А сутенер, который привел к китайцу девку, был один?
— Двое… — удивленно откликнулся инвалид. — Они всегда вдвоем ходят…
— Они ведь не в первый раз с ней приезжали?.
Инвалид кивнул:
— Я его тут уже видел и раньше.
Виктор вздохнул:
— Может хоть какая еще мельчайшая деталишка…
Он всегда испытывал неловкость перед инвалидами.
Мужчина в коляске задумался.
— Тетка еще одна выходила. С собакой…
Но тетки Виктора не интересовали.
— Хотите чай? — спросил вдруг хозяин квартиры. Чем-то ему нравился этот приехавший на ночь мент, а чем — он объяснить бы не смог.
— Да нет, спасибо!
— Пива? — поинтересовался тот снова.
Отказываться было неловко и Виктор кивнул.
Инвалид подъехал к холодильнику, достал две бутылки, открыл и пододвинул к Виктору стакан, а свой взял в руки.
— Вот так и живем, — вдруг ни с того, ни с сего сказал он. — Хреново, а что поделаешь? Кому — то надо было это делать…
И так как Виктор уставился на него непонимающе, жестко и нервно бросил:
— Это Афганистан…
Виктор сморщился, с силой сжал губы. Представил себя на его месте. Вот здесь, в этой квартире, в инвалидной коляске. С длинной подзорной трубой в руках, разглядывющим чужие окна…
— Сороковая армия?
— Кандагар.
— А меня в Кабуле ранило…
Теперь Виктор не мог вот так просто встать и уйти.
Во рту ощущалась хинная горечь, глаза резало. Он чувствовал, как снова переполняет его волна даже не столько сочувствия, сколько поднимающейся из самой глубины сознания ненависти… К тем, кто это все тогда начал. Закрутил. Всех подставил. Искалечил. Для чего это было все надо? Кому?!
Пейджер Чернышева внезапно включился.
Его просили позвонить в РУОП дежурному.
— Чернышев. Слушаю…
— Завтра в девять быть у заместителя начальника Управле ния…
— В курсе, что там?
— Летит израильский хирург со своим импрессарио. Генерал вызывает тебя вместе с «сестрой»…
Надо было идти.
— Ладно, кореш, — выдавил он из себя. — Если я хоть чем-то могу тебе помочь, быть полезным, — вот тебе мои теле фоны. Этот домашний. А вот в конторе…
День был тяжелый — операционный, который отбирает обычно много нервов и сил.
Перед тем, как уехать домой, профессор Бреннер все равно провел введенный им же обязательный вечерний обход.
Ни с временем, ни с усталостью он никогда не считался, и в свои шестьдесят работал, фактически, на износ.
Он вышел улицу.
Зима в Тель-Авиве стояла мягкая. Это не Иерусалим, снега здесь и раз в пять лет не увидишь. Еще за несколько минут до ливня могут, как ни в чем не бывало, ярко светить звезды.
Бреннер сел в машину, подвел к контролеру автостоянки, шутливо откозырял…
У него были ловкие руки и цепкий взгляд. И тот особый инстинкт, который превращает врача в целителя.
Его побаивались и не только больные, но свои же коллеги тоже. Одни приписывали ему талант, другие гипнотическую силу. Но все это была мистика. На самом деле все решали упорство и тяжкий труд.
Бреннер одним из первых в Израиле перешел на метод перекрестного взаимообмена органами для трансплантации. Зачинателем был еще покойный Дан Шмуэли — блестящий хирург и философ.
Закон разрешал пересадку органов лишь внутри семьи. А что, если близкие родственники нуждающегося в пересадке, не могут стать его донорами из-за биологического несоответ ствия? Оставить без помощи?
Шмуэли нашел выход:
Известно: если пересадка не связана с деньгами и носит альтруистический характер, никто против нее возражать не будет. А коли так — кто-то из близких родственников одного из больных может пожертвовать свою почку другому, а родственник того, в свою очередь, первому. Обе операции при этом следовало производить одновременно…
Сам этот метод, естественно, при всем его стерильном соответствии морали, революции, однако, произвести не мог. Ведь только в Израиле в очереди на пересадку стояли около девятиста человек, и еще по двести прибавлялось к ним каждый год.
Операций же производилось максимум сто сорок.
Но за границей существовали другие правила. И те, у кого было достаточно денег, могли произвести пересадку в любой точке земного шара, где имелся трансплантируемый орган, соответствующая клиника и достаточный уровень сердечной хирургии.
Этим-то как раз ему и предстояло скоро заняться в Эстонии.
Нельзя сказать, чтобы это не вызывало у него угрызений совести. Ведь он закрывал глаза на весьма щекотливое обстоятельство: не знал и знать не хотел, откуда берутся трансплантанты? Его, как врача, интересовало только одно: он может и должен спасать человеческие жизни.
Правда, полезное при этом сочеталось с приятным. После каждой такой операции он клал в карман приличную сумму…
Все брали на себя какие — то посторонние люди, с которыми он ни разу даже не встретился.
Впрочем, он предпочитал об этом не думать. Зато после Эстонии его ждала интересная поездка на научную конференцию в Сидней, где он должен был сделать доклад о методе перекрестного взаимообмена.
Бреннер припарковал машину рядом с виллой.
В ней было три этажа, но она спускалась вниз по склону, и на уровне улицы оставались лишь крыша и первый этаж.
Жена ждала его.
Женат Бреннер был в третий раз: сейчас — на своей медсестре, которая была моложе его на тридцать лет. Взрослые дети его разлетелись по свету, жили своей жизнью.
— Офра, — бросил он жене, тщательно моя руки, — хочешь слетать в Эстонию?
Та чмокнула его в реденькую, с розоватыми просветами кожи шевелюру.
— Лучше бы куда-нибудь в другое место. А что с Австралией?
— Через месяц, — зевнул он.
Когда в двери прозвенел звонок, он пошел открывать сам.
— Могу?
В двери лучился улыбкой «посредник» или как тот себя с улыбкой величал «импрессарио». Некто Панадис. Врач откуда — то из Баку, довольно шустрый и неутомимо говорливый, он все устраивал, все утрясал, улаживал и повсюду расплачивался наличными. Тем не менее всякий раз, когда он видел его, Бреннер ощущал наплыв брезгливости.
— Как вы? Как здоровье Офры?
Панадис нашел его еще днем в больнице. Бреннеру с пульта позвонила старшая сестра:
— Вас тут спрашивает по — английски какой — то человек с сильным акцентом. — У него странная фамилия.
Бреннер взял трубку.
— Маэстро? Это я — ваш верный поклонник и импрессарио.
В его восточной лести Бренеру чудилась тонкая насмешка. А может, ему только казалось?
— Скоро концерт, — мелко рассмеялся тот. — Срочные гастроли…
— Что это означает? — сухо и даже раздраженно спросил Бренер.
— Заскочу к вам домой и все объясню…
Бреннеру хотелось возразить: пожалуйста, не надо! Но он почему-то не стал это делать.
Его неприязнь и брезгливость по отношению к этому человеку были пронизаны легким налетом опасения. Бреннер не решился бы грубо оборвать его и попросить больше не появляться на его горизонте.
Что-то было в болтливом бакинце такое, что настраживало — какая-то невидимая метка, которую, между тем, нельзя не заметить.
Перед обедом было совещание у директора больницы, и Бреннер забыл о нем.
И вот…
— Маэстро! — вычурно стелился вкрадчивый голос гостя, — Я счастлив: мы летим вместе. Вы — настоящая мировая величина, и для меня это большая честь. Надеюсь, я вам не помешал?…
Бреннеру хотелось послать его к черту: конечно, помешал…
Но вместо этого он буркнул:
— Нет — нет, что вы…
Панадис — упитанный сорокалетний мужчина с узкой полоской усов на круглой и мучнистой физиономии- оказался большим любителем женского пола: каждую встречную он провожал долгим оценивающим взглядом.
Импрессарио начал еще в прихожей:
— Профессор, вы волшебник. Предстоят три операции. Кого вы хотите вызвать? Доктора Крюгера из Швейцарии или Волчека из Чехии? Сестры в Гамбурге уже предупреждены. Они возьмут отпуск…
Говорил он с нажимом, вычурно, жестикулировал и красовал ся перед собой.
Сам Бреннер был из Риги, откуда уехал четверть века назад. Там царил другой стиль: строгие бесстрастные манеры, тихий неторопливый разговор.
— Крюгер…
До начала их сотрудничества бакинец обхаживал его в течение года. Прилетал, улетал, произносил взволнованные тирады о страданиях больных и о долге врачей, рассказывал о новой клинике в Прибалтике.
Однажды он все же, убедил профессора, они слетали в Таллинн. Клиника поразила даже видавшего виды Бреннера.
Она была частной, оборудована по последнему слову медицинской техники. В ней можно было делать любые оперции, а, если нужно, и приглашать коллег из-за рубежа.
Медсестры были из Германии, их привозили всякий раз, когда назревали несколько операций. Ассистенты — один из Швейцарии, другой из Чехии — там в последние годы жить стало туговато…
Впрочем, Бреннеру никто не был нужен. Так — для роскоши.
Панадис заговорил раньше, чем они устроились в кабинете хозяина.
— Профессор, я заказал билеты. Отъезд через три дня.
Бреннер уселся в кресло и положил ногу на ногу. Прошла Офра, его жена, с чашками с кофе.
«Этот тип не смотрит, а раздевает, — подумал он, — интересно, а что сами женщины чувствуют, когда его видят? Впрочем, у них никогда не поймешь…»
— В день приезда — концерт Цукермана, потом — кабаре. Там хорошие кабаре, в Таллине, «маэстро». Пальчики оближете. А может, — ночной клуб?
— Нет- нет, наутро операция. Не стоит… Может, после, перед отъездом… А почему вы не открыли клинику в Баку, Панадис? — вдруг спросил Бреннер.
— Знаете, — залился тот тонким смехом. — У людей даже в наше время много предрассудков: они считают, что все, что связано с Востоком — второго сорта…
— Я когда — то бывал там, — бросил Бренер, — и должен вам сказать, что город этот произвел на меня совсем неплохое впечатление.
— Вы правы, — поддакнул Панадис, — Совершенно правы! Это особый город. Сейчас, правда, многие уехали, все изменилось. Но когда — то… Интеллигенция… свой юмор… Добродушие… Я уверен, — есть города злые, а есть добрые… Как люди…
Бреннер кивнул, Панадис стеснял его.
— Офра ведь поедет тоже? — спросил тот, уже вставая, с какой — то оперетточной грацией.
Бреннер не успел ответить.
— Вы разрешите мне спросить ее самому?
Он галантно повернулся к бреннеровской жене:
— Можно надеяться, вы летите с нами? — спросил он на чудовищном английском, но совершенно при этом не стесняясь.
Бреннер с инетересом наблюдал за этой сценой.
Сквозь пушистые и хорошо выделенные косметичкой ресницы та посмотрела на Панадиса.
— Вы советуете? — не без насмешки в голосе спросила она.
— Я? — переспросил Панадис.
Он посмотрел на нее чуть более пристально, и она смутилась.
Но сразу после этого мучнистое круглое лицо его с узенькой полосочкой усов расплылось в добродушной улыбке. Это был снова галантный кавалер и добряк…
«Такое впечатление, будто он провел долгие годы без женщины, подумал Бреннер. — Где же это его могло носить? На необитаемом острове? В тюрьме?»
Второе показалось куда более логичным.
«Не в израильской, конечно. Тут с режимом помягче…И в тюрьме, и в полиции…»
То, чем его импрессарио занимался, находилось на узкой грани между дозволенным и запрещенным.
Бреннер оперся руками о подлокотнки кресла и привстал. Таким был его способ намекнуть не очень желанному гостю, что хозяин больше не расположен к беседе.
Новоиспеченный капитан израильской полиции Алекс Крончер еще при посадке в самолет в аэропорту имени Бен Гуриона заметил крупного, лет шестидесяти мужчину в модной и дорогой спортивной куртке и альпинистской шапочке.
Рядом с ним семенил круглолицый с мучнистой физиономией живчик, лицо которого надвое делила узенькая полосочка усов. В руках у каждого было по атташе — кейсу.
Не узнать обоих было нельзя: профессор Бреннер и тот самый его посредник, о котором рассказывал «Туз».
Чтобы не обратить на себя внимания, Алекс старался не очень смотреть в их сторону.
Места обоих в салоне оказались впереди него.
На экране телевизора забавные зверюшки показывали прави ла пользования спасательным жилетом…
Прикрыв глаза ладонью и делая вид, что дремлет, Крончер слушал их болтовню. Впрочем, иногда в ней проклевывалось и кое-что существенное.
— Доктор Панадис, — где-то на пол-пути спросил Бреннер, — вы — грек?
Тот ухмыльнулся. Его круглая мучнистая, с узенькими усиками физиономия напомнила Крончеру улыбающегося китайского идола.
— Один из моих дедушек действительно был греком: его фамилию я и ношу… Меня, наверное, можно было бы назвать человеком без национальности. Во мне, кроме греческой, текут армянская, азербайджанская, еврейская, русская, немецкая кровь. Так кто я по — вашему?
— Да, — пошутил Брненер, — вы — американец…
В голосе Панадиса зазвучала ирония:
— Вы почти угадали, я жду «грин — карту». Получу ее по расчетам моего адвоката года через полтора максимум…
Крончер хотел пить и остановил проходящую стюардессу — хорошенькую блондиночку с русой косой вокруг головы. И вдруг почувствовал, как у него пересохло в горле:
«На каком языке обратиться к ней — по-английски или по — русски?»
Он впервые застеснялся своего акцента. Решил, все же по — русски.
Та и глазом не моргнула, приветливо улыбнулась…
Паспортный контроль в Москве он прошел довольно быстро. Подумал: а, может, это связано с его командировкой? Но гадать об этом было бессмысленно. Женщина-пограничница за стеклом своего КПП священодействовала в полном молчании.
Минута, другая, третья… И вот его израильский паспорт — даркон ему уже возвращен…
— Спасибо… — Без всякой надежды услышать ответ небожительницы. И неожиданное — милое по-женски:
— Пожалуйста.
Небольшой зал получения багажа. Таможенный контроль. Толпа на выходе…
Алекс поискал глазами плакат и нашел его:
«Алекс Крончер, гид из Израиля!».
Плакат держала в руках девушка в короткой меховой шубке и длинном платье. Короткая прическа, большие серые глаза. Похожа и не похожа на ту, что он видел на фото графии, показанной ему в Иерусалиме.
— Алекс, — сказал он, подойдя.
— Анастасия, — окинула она его отчужденным взглядом. — Пошли?
Крончер закинул за плечи рюкзак: обычный багаж израильского солдата. По весу и объему казалось, ему предстояло сплавляться на лодке по бурной реке.
— Одну минуту, Алекс — вдруг услышал он, — подождите здесь, мне надо сказать кое — кому пару слов…
Девушка отошла в сторону и приблизилась к маленькой группке из трех человек. Он заметил там Бреннера в его супермодной спортивной куртке, верткого живчика Панадиса в распахнутом желто-кремового, вызывающего цвета пальто с меховым воротником и еще какого-то человека с жестковатым лицом и неторопливыми, полными скрытой силы движениями.
Сомнений не было: «Виктор Чернышев! Брат Анастасии!»
Крончер огляделся.
Неподалеку, за колонной столпилось кружком несколько человек. Проходившие заглядывали поверх голов. Алекс подошел тоже. Такое он видел впервые.
Худощавый малый в солдатской куртке с серым бесстрастным лицом, присев на корточки, меланхолично, словно для собственного удовольствия, показал окружающим три карты: две десятки и короля. Потом, подчеркнуто равнодушно, почти не перетассовывая, вверх рубашкой бросил карты перед собой на пол. Угадай, мол, где король.
Желающих поймать жар-птицу удачи почти не находилось.
Играющую публику представлял смуглый, цыганского вида красавец, присевший на корточки рядом.
Играли на доллары.
Красавец-цыган бросал пятидесятки. Выигрывал, проигрывал. Центровой в солдатской куртке жевал, не поднимая глаз, следил за мельканием карт. Опытным взглядом он сразу вычислил иностранца.
Алекс достал стодолларовую банкноту. В этот момент «ко роль» лег точно на край. Цыган замешкался. Алекс протянул руку и показал на карту.
— Кинг. Король.
Малый в солдатской куртке, не моргнув глазом, даже, как бы и не заметив проигрыша, бестрепетно выбросил стодолларовую купюру.
Алекс увидел стоявшую рядом Анастасию. Она прикрыла от досады глаза и прикусила губу: только этого не хватало, говорил весь ее вид.
— Пошли. — услышал Алекс решительный голос своей спутницы.
— Еще немного. Это интересно. Ничего подобного у нас я не видел… откликнулся он.
— Вы — миллионер? — прозвучало рядом теперь уже по- английски. Это подошел брат Анастасии. — Будем знакомы. Чер нышев, Виктор…
— Очень приятно…
Чуть ниже его, Алекса, ростом, сухощавый высокий крепыш с острым, как скальпель, взглядом и четко-вылепленным скуластым лицом.
Он был без головного убора, коротко острижен. Виски у него были седые, а в движениях не было и намека на жестикуляцию, так распространенную на его, Крончера, родине. Так выглядели обычно люди, привыкшие приказывать и подчиняться.
— Может потратишь пару сот баксов на что-нибудь более дельное… Чернышев уже перешел на русский.
— Это же экзотика! — кинул Алекс, словно отрубил. «Отцепись, мол!» Я сейчас…
Он прекрасно понимал: перед ним жулики. Но неужели они так вот запросто смогут обвестит вокруг пальца и его, полицейского?!
Чернышев, хмыкнув, отошел. Красавец со смуглым, цыганского типа лицом теперь все больше выигрывал. Алекс наблюдал.
Удобный случай снова войти в игру представился скоро. Алексу была видна планирующая на землю карта. Он рискнул. И снова выиграл. Малый в солдатской куртке будто и не заметил проигрыша. Меланхолично бросал карты. Проиграл, выиграл. И опять продул.
Внезапно король снова, как и в первый раз, лег на то же место.
Алекс резко подался вперед.
— Кинг! — показал он рукой на карту. В другой руке у него были зажаты стодолларовые банкноты.
— Пятьсот…
Малый в солдатской куртке на мгновение прекратил жевать. Реакция его была молниеносной. Он, вроде бы, и сделать ничего не успел: разве что в то мгновение, когда Алекс взглянул на деньги в другой руке…
Алекс перевернул карту: короля на месте уже не было. Он пристально посмотрел на владельца передвижного казино — тот даже глазом не моргнул. Продолжал играть со смуглым красавцем.
— Все? — спросила его новая знакомая.
Он небрежно кивнул.
— Русская пословица говорит: за битого двух небитых дают…
Они вышли наружу.
В сухой прозрачной атмосфере нежными колокольчиками позванивал мороз. У лица клубились струйки теплого воздуха. У Крончера перехватило дыхание: сухой жесткий воздух застревал в груди.
Они прошли к машине. Виктор Чернышев ждал, покуривая за рулем. Сели молча. И также молча поехали в неизвестном направлении. Ремни безопасности не пристегнули…
В Москве Алекс был впервые. Дорога из Аэропорта «Шереметьево» тянулась бесконечно — невыразительная, равнинная, плохоосвещенная…
Столица началась мостом через широкую заснеженную реку. Темным лесом. Сугробами, подходившеми к берегу.
— Волга? — спросил он, ни кому не обращаясь…
Чернышев промолчал, Анастасия буркнула:
— Канал…
Москву, о которой ему рассказывали родители, он в этот вечер так и не увидел.
Потом была гостиница.
Виктор Чернышев снова остался в машине, закурил сигарету. Анастасия и Алекс с его рюкзаком направились внутрь.
Гостиница тоже мало походила на те, какие он видел, когда ездил за границу с семьей или путешствовал сам.
В холле, у входа в отель, дежурили накаченные секьюрити в камуфляжах. Каждого входившего подвергали опросу. Это было совсем не похоже на израильские отели, куда может свободно войти всякий желающий выпить чашечку кофе. Впрочем, он еще не успел ни в чем разобраться.
Анастасия взяла его заграничный паспорт, сама договори лась обо всем с портье. Высокий субтильный малый — тот разговаривал с ней сидя…
Потом Анастасия подошла к Алексу и протянула ему ключи. В номер с ним она и не подумала подняться.
— Встречаемся послезавтра. Выедем в пять тридцать. Постарайтесь не проспать.
— Скажу, чтобы разбудили.
— Договорились. Первая поездка у нас в Кострому. Бай…
— Бай, — машинально ответил он.
Итак, завтра он свободен. И завтра же сможет встретиться с аккредитованным в Москве представителем израильской полиции.
От метро «Академическая» Алекс прошел пешком.
По тротурам в обе стороны двигалась людская лавина. Растаявший снег хлюпал под ногами.
Нужный дом он увидел издалека.
Легкая сетка вокруг, какие-то прирученные дети, степенные собаки, машины с красными номерами. На окружающем фоне все это казалось привнесенным, яркой театральной декорацией.
Крончер показал человеку в камуфляже рядом с воротами свой израильский паспорт и вошел в дом. Внутри все вновь повторилось, только теперь уже с женщиной — дежурной.
Алекс поднялся на пятый этаж.
Дверь ему открыл дверь высокий худой человек с седым венчиком на голове, прикрытым на макушке вязаной шапочкой — «кипой». Несмотря на то, что Крончер стоял против света, он немедленно узнал открывшего дверь.
«Ну и ну! Бывший начальник отдела по расследованию особо — опасных преступлений…»
В предпенсионном возрасте полиция старалась спровадить своих генералов на синекурные должности, дать дорогу более молодым.
— Входите…
Генерал провел его внутрь, в кабинет. Здесь светила лишь крупная напольная лампа, вырисовывающая светлый круг на изящном журнальном столике. Рядом стояли низкие мягкие кресла. Вдоль стен висели крупные цветные фотографии. Застекленные книжные полки были забиты книгами.
Алекс успел заметить: на фотографиях — горы. А книги, в основном, по искусству — театр и архитектура.
Хозяин квартиры опустился в кресло и знаком предложил сделать то же самое Алексу.
— Прошу прощения, — извинился он, — я сейчас один. Жена поехала навестить детей. — Будете есть?
— Я только час назад обедал.
— Тогда — ерунду, — он подвинул к Алексу вазочки с финиками, орешками, миндалем.
У Алекса было странное впечатление: казалось, пожилой генерал смотрит и на него и еще куда — то вдаль, словно про веряет, что или кто там, за его спиной. Ощущение не из самых приятных…
— Вы уже что — то успели, капитан?
— Нет, господин генерал. Только вышел на «турбюро» и познакомился с девушкой оттуда — гидом. Ну, с той, о которой мне говорили в Иерусалиме. Что нуждается в пересадке почки. И с ее братом…
Генерал никак это не комментировал. Только вздохнул:
— Ситуация скверная. Об операциях в Эстонии уже извес тно «Интерполу»…
Он снова устремил на Алекса взгляд. Но направлен он был и за его спину тоже. Алекс инстинктивно обернулся: кого он там высматривает за его спиной?
Генерал прикрыл глаза и, помолчав, бросил:
— Глаз, капитан, я потерял в боях с сирийцами в семьдесят третьем. Поэтому вам и кажется, что я смотрю мимо. Не обращайте внимания…
Алекс покраснел.
— Наша задача, — спокойно продолжил он, — предотвратить крупный международный скандал… Для страны, если хотите, это — главное. Хотя и все остальное не менее важно…
— В аэропорту Бреннера встречали. Эта гидесса и ее брат… — сообщил Алекс.
Генерал кивнул. Повидимому, это не было для него новостью.
— Бреннер не тот тип, который ставит на ноги полицию. Но выпускать его из поля зрения нельзя. И вот почему…
Он немножко помолчал и продолжил:
— Знаете, капитан, первую университетскую степень я получил по биологии. Может, поэтому меня всегда тянет к срав ниям из этой области. Бактерии под микроскопом обычно мало отличаются друг от друга. Но в природе они делятся на вредные и безвредные. Бреннер сам по себе — бактерия безвредная, но обитает она в среде очень вреденых…
Алекс внимательно посмотрел на своего собеседника. В полиции генерал считался блестящим профессионалом, но уж слишком оригиналом. Таких не очень любят. Не поэтому ли он здесь?
— Вокруг Бреннера, — продолжал тот, — важно, чтобы вы обратили на это особое внимание, крутится крайне странный и подозрительный тип. Вроде посредника. Некто Панадис. Но у меня подозрение, что он не просто посредник…
— Они сидели передо мной в самолете.
Генерал меланхолично заметил:
— Амос в своем амплуа…
Генерал поднял брови кверху, потер подбородок и, отпив колы, добавил:
— Китаец, через которого Панадис получал материал для хирурга, убит. Есть оперативные данные, что трансплантантов в настоящее время у него нет. Операция на почках, которую должен был делать Бреннер, отложена…
— Что он из себя представляет, Панадис?
— Комбинатор. Его привлекали за финансовые махинации в Баку, но, видно, откупился. Между прочим, партнер, с которым он время от времени вместе работал, специалист по антиквариату, он убит. В традиционной манере. Ножом. И убийство это не раскрыто. Не исключено, что Панадис каким — то образом к этому причастен. Но улик — никаких…
Во взгляде Алекса блеснул огонек интереса.
— Эй-эй-эй, капитан! — встрепенулся старый полицейский, словно поймал молодого коллегу на недопустимом грехе. — Мы не вмешиваемся в криминальные проблемы, как и во внутренние дела чужого государства. Пусть и дружественного…
Алекс бросил на него быстрый взгляд. От всей генральской меланхолии и следа не осталось. Перед Крончером сидел совсем другой человек. Собранный, жестковатый, даже чуть надменный.
Генерал поморщился, провел взглядом по фотографиям на стене, спросил:
— Вы путешествовали с друзьями после армии по Индии?
Алекс отрицательно мотнул головой.
Он явно не понимал, кчему тот клонит.
— Таиланд, Непал? Горы? Скалы? — не сводил он пристального взгляда с Крончера.
Лицо Алекса вытянулось. Ноздри слегка раздулись. Теплые, крупные, как чернослив глаза стали совсем антрацитовыми. Весь его вид должен был продемонстрировать боссу: его умничанье никакого восторга у Алекса не вызывает.
— Значит, после армии сразу в полицию? — скрипуче спросил тот.
— Почему же? Полтора месяца в Австралии…
— Понятно, — жестковато сказал генерал. — Ну, а теперь слушайте и мотайте на ус! Теперь каждый в вашем возрасте, попробовав вкуса пороха, уже воображает, что он — настоящий мужчина. Шварценегер… Риск ему подавай. И опасности. Чтобы адреналин в крови как оглашенный бурлил…
Алекс смотрел на него исподлобья. Пристально, словно бросал вызов.
— Если вы полагаете, что здесь вам американский полицейский сериал забудьте. И езжайте домой. Обойдемся без вас…
Алекс поднялся:
— Когда брать билет?
Он был «саброй», уроженцем страны, и вел себя так, как повел бы любой другой его сверстник: перед начальством не прогибался.
Одно дело — приказ, его приходится выполнять. Но мириться с чужой блажью, пусть даже генеральской? Идите-ка все вы подальше!
По — видимому, эмиссар понял это, потому что тут же дал задний ход. В достаточной степени резкий и скорый.
— Вы всегда такой обидчивый, капитан? — спросил он миролюбиво, будто ничего не произошло.
«Знает кошка, чье мясо съела…» — подумал Алекс.
Генерал собрал в щепоть три пальца правой руки, поднял их на уровень лица Алекса и слегка потряс ими иронически. Чисто израильский, простонародный жест: есть у тебя терпение, милок? Так он, по-своему, попросил прощения.
Алекс улыбнулся: кипевшая в нем злость сразу пропала. Жест зеленщика с иерусалимского рынка в обиходе генерала? Впрочем, — тот слишком много лет проработал в полиции.
Теперь он, видимо, вознамерился прочитать Крончеру лекцию на тему об организованной преступности.
— Вы что-нибудь слышали о китайских «триадах»? — прищу рился он.
Алекс ответил кивком.
Настроившийся, на пространное объяснение, тем не менее продолжил:
— Это самый опасный вид мафии. Опаснее сицилийской и даже русской. Действуют три человека, связанные между собой узами крови, а иногда — самой кровью. Раскрыть, обнаружить и обезвредить «триаду» крайне трудно. От жестокос ти таких банд вздрогнул бы пещерный канибал. На Западе с ни ми уже столкнулись…
— Вы думаете, с убитым Ли должны быть второй и третий китайцы?
— Без сомнения. Уверен также, что Ли будет отомщен. Там, где «триада» — кровь дешевле воды, а слабость — промах, кото рому нет оправдания.
— Ну, я, скажем, сталкивался с террористами…
По лицу генерала проскочила пренебрежительная гримаса: эти сопляки всегда и все знают лучше других. Он продолжил инструктаж, словно боялся, что ему не дадут закончить.
— Террористы, в своем большинстве, фанатики. В основном, от религии или идеи. У «триад» же, как и у других мафиозных группировок, «мото», двигатель, — совсем иной. Это хищники. И добывают они свою добычу не во имя идеалов, а для пропитания…
— У террористов тоже это присутствует…
Но генерал его не слушал.
— Первыми движет мысль, мозг, пусть даже искаженный. Вторыми, если хотите, только аппетит, желудок. А это разные вещи. Инстинкты — не идеи, их контролировать невозможно…
Какого черта он его воспитывает?! Что это? Возраст? Характер? Самолюбование?
Генерал откашлялся.
— Традиционный криминал изживает себя, капитан. Он и уступает место различного рода мафиям…
Есть люди, для которых один слушатель даже предпочтитель нее, чем аудитория. Не вожди, а гуру.
— Наша совместная цель с русской полицией — воспрепятствовать свободному передвижению трансплантантов через национальные границы. А, следовательно, и в Израиль. Над этим вы и должны здесь поработать. Куда сейчас вас повезут, ваши экскурсоводы?
— В Кострому…
— Я был в там. Древний город, интересный… Между прочим… — Теперь это снова был офицер полиции. — Именно в Костроме был убит напарник Панадиса. Они оба приезжали туда по своим делам. Правда, это может быть и простым совпадением…
Генерал покопался в бумагах на столе.
— У меня есть список городов, в которых проживают люди после частных трансплантаций почек. В нем есть и Кострома. Вот адрес…
Израильский эмиссар и впрямь интересовался в Москве не только архитектурой и театрами.
— Записывайте: Натан Гольдштейн. И его мать — Вера Злотник.
— А, если они меня спросят, откуда я получил адрес?
— Сошлитесь на их бывших соотечественников. Сегодня в Израиле почти миллион выходцев из стран СНГ. И у каждого остались здесь родственники и друзья… У вас еще вопросы?
— Господин генерал! Эта пара — Виктор и Анастасия — подозревают, что я — полицейский?
Генерал качнул головой, и на Алекса снова глянули как бы два человека. Но теперь он уже не обратил на это внимание.
— А что вы думаете по этому поводу?
— Не знаю.
Генерал пожал плечами.
Старший опер Регионального Управления по организованной преступности Ловягин получил указание руководства полностью проинформировать Чернышева о всех материалах об убийстве китайского студента-медика.
Перпективы по делу не предвиделось.
Ловягин так и не понял, огорчаться ему или радоваться: обошли ли его снова, отстранив от участия в громком деле или спасли — и теперь, вместо него, голову начальству, подставит другой.
— Получай, Чернышев… — Речь шла о подробной обзорной справке и плане оперативно-розыскных мероприятий. — Пиши: «Копию получил»…
Гладко выбритый, невысокий, с выдавшейся вперед нижней челюстью и водянистым взглядом он откровенно следил за реакцией коллеги. Чернышев был, похоже, явно удручен оказан ным ему доверием. И майор, заметив, сразу повеселел:
— Забирай, капитан. Расписывайся. Все…
Ему нравилась собственная крутость. С ней легче жилось, да и не напрягали лишний раз.
— Бутылка с тебя.
— Я тебе три поставлю, — хмуро бросил Чернышов. — Только оставь себе.
Согласились обсудить все ближайшего 21-го числа, в традиционный «День чекиста» — а, попросту, в день получки. С тем Чернышов и вернулся на Хорошевку, в офис частной туристической фирмы «Полина-Турс», где им была выделена небольшая комнатка с сейфом и компьютером.
Анастасия ждала его.
— Звонил этот грек… Панадис. Он готов встретиться. Я сказала, что должна поговорить с братом…
— Похвальная послушность.
Настя подыграла ему:
— Девушка совсем растаяла от комплиментов…
— Давай, назначай на вечер, — сказал Виктор.
Настя набрала номер, в голосе ее теперь преобладали бархатные тона:
— Господин Панадис?..
Она сразу ощутила, что ее звонок приятен ему.
Руководство Управления не зря остановило на ней свой выбор: кандидаток, слава Б-гу, хватало.
— Хэллоу!..
— Это я, Настя. Вы все еще готовы со мной встретиться? — В ее голосе звуал оттенок игривости.
— Еще бы, Настенька!
Она услышала явственный всплеск воды. Панадис, повидимому, разговаривал с нею, лежа ванне.
Голос его расплывался, а потом и растаял вовсе. Анастасия представила его тоненькие — стрелочкой усики и липкий сироп улыбки.
— Но у вас, должно быть, совсем нет времени…
— Для вас? Вы шутите…
Неслышно усмехнувшись, она подмигнула Чернышову:
— Сейчас мы проверим…
Уж она-то прокачает этого бабника, будьте спокойны! Он сделает для нее все что в его силах!
— Как у вас со временем сегодня?
— Мечтаю о встрече.
— Когда?
Еще один всплеск воды в ванной и энергичное:
— Хотя бы через час. Вы сможете приехать ко мне в отель?
На свидание с импрессарио они отправились вдвоем: нового израильского партнера с собой не взяли.
Чернышов предоставил себе и Анастасии полную свободу действий. Единственное ограничение: бакинский посредник не должен был ни ухом, ни рылом не ведать, с кем имеет дело.
Панадис остановился в отеле «Москва», на шестом этаже. Обоих пропустили по служебным удостоверениям.
— Открыто…
Слегка подтолкнув вперед себя Анастасию, Виктор вошел в номер. Здесь пахло лосьонами и чуть увядшим цветами.
— Настенька! — Панадис стоял в кокетливой позе посреди большой уютной гостиной. Желтые глаза его отражали яркий электрический свет. Лицо лоснилось от бритья и втираний. — Входите — входите! Господи, да вы прямо молодая богиня…
Он почти неосязаемым движением руки коснулся ее плеча и пропустил в вперед. Чернышев прошел вслед и сразу сел в пред ложенное ему кресло у стола.
Анастасия постояла, разглядывая номер, но, главным образом, подставляя себя взгляду Панадиса.
Чернышев готовился к нелегкому разговору.
На своем веку он повидал немало таких людей, как Панадис, и представлял себе, с кем имеет дело. Они обычно довольно быстро и верно угадывали характер собеседника. В основном, — его слабости…
Но сейчас Панадис был в трудноме положении: пожаловавший к нему в номер новый русский мог быть одновременно и выскочкой-бизнесменом, и рэкетиром, и даже из этих… бывших гебешников.
От Чернышева не укрылось то, что Панадис старается незаметно наблюдать за ним. Расплывшееся в обворожительной улыбке, обращенной к Анастасии, лицо было лишь маской.
Он освободил место для легкого угощения.
Тонкие щеголеватые усики его лищь подчеркивали жестковатый абрис рта, глаза прищурились, а холеные руки хлопотали, передвигая на низеньком столике то пепельницу, то цветы.
— Чувствуйте себя, как дома, друзья! Как дома!..
Голос его журчал, как теплая водичка, слегка позванивающая о фаянсовый борт раковины.
Анастасия, улыбаясь, все еще оглядывала номер.
— Вы неплохо устроились, — кинула она взор в окно, где в призрачной предвечерней дымке тонула Москва. — У вас неплохой вкус…
Панадис наградил ее благодарным смешком.
Чернышев взглянул на часы.
— Ладно, к делу! — мрачновато начал он.
Он еще плотнее устроился в кресле. Буквально, оккупировал его. Говорил резковато, но по-деловому. Как человек, который не привык тратить время на пустую болтовню.
— Нельзя ли быть поточнее? В частности, в какой мере мы с сестрой можем рассчитывать на профессора Бреннера?
Все было обозначено четко и недвусмысленно.
— У меня очень хороший и выдержанный коньяк, друзья! Армянский! Пять звездочек! Советую не пренебрегать, — Панадис попытался разрядить слегка наэлектризованную Чернышевым атмосферу. — Простите, — ваше имя-отчество?
Виктор на эту удочку не поддался. Ждал ответ на свой вопрос.
Панадис вряд ли догадывался: в той среде, где Виктор вырос, словами ловко умел жонглировать с детства, наверное, каждый второй. Здесь же он предпочел выглядеть «отмороженным».
— Простите, — ваше имя и отчество? — еще раз самим своим тоном рискнул на интимность Панадис.
От него вело дружелюбием и интеллигентностью.
«Дали бы мне тебя допросить потом…» — Подумал Чернышев. Брови его дрогнули.
— Зовите меня просто Виктором.
Вышло у него это довольно угрюмо.
— Очень приятно, Виктор… Я — доктор Панадис, хотя мы с вами уже знакомились…
Чернышев кивнул.
— Итак, вы спрашивали меня…
Панадис, буквально, лучился уютом и благожелательностью. Но Чернышев подчеркнуто отверг сантименты.
— Сколько мы вам в результате будем должны? — спросил он сухо и решительно.
Он играл роль старшего брата: из тех, кому приходится за все платить самому и кто не собирался дать себя одурачить.
Панадис явно старался выиграть время.
— Я не вполне понимаю…
— Во сколько обойдется операция? — Слова Виктора прозвучали еще резче.
— Дорогой Виктор, — голос у Панадиса был мягок и нетороплив, — сумма, конечно, может отпугнуть…
— Это от чего же? — без всяких церемоний перебил Виктор. Он держался в образе. — Вы продаете — мы покупаем. Вы же не приходите в магазин, если у вас нет денег?! В особенности, в дорогой…
— Уверяю вас, — устремил на него взгляд своих внимательных глаз Панадис, — вовсе не в такой дорогой…
— Ну уж нет… — помахал перед своей физиономией указательным пальцем Виктор, — в дешевый мы бы не пошли! В дешевом пусть другие покупают. В особенности, — почки.
Последние слова он произнес так, словно собирался схватить Панадиса за шиворот перед тем как нанести скуловоротный удар.
Панадис энергично запротестовал.
— Вы меня не поняли. Я хочу сказать, что у нас вы получите высочайший профессионализм и скромную цену. Мы воспринимаем свою деятельность, прежде всего, как миссию. Благородную и гуманную…
На лице у Виктора, как аляповатая вывеска, засветилась ироническая ухмылка.
— Я так и не услышал, сколько? — одернул он Панадиса.
— Я сделаю все для вас и вашей сестры, — сказал Панадис, словно погладил тигра по шкуре и обволакивающим взглядом желтых глаз охватил ладную фигурку гостьи, — поверьте мне…
— Верю! — хмыкнул Виктор — Сколько?
— Пятьдесят. Для вас. Это стоит для всех других вдвое больше…
Узенькие щегольские усики на круглом, ухоженном лице Панадиса собрались в острую щеточку. Ему не нравился этот тип: слишком крут. Из тех, что не церемонятся. Но и Панадис был не из трусливых.
Чернышев бросил на него колючий взгляд.
— Дороговато они стоят, ваши гуманность и благородство…
Панадис поморщился и поспешил улыбнуться, прикрыв неловкость шутливым тоном.
Виктор остановил на Панадисе немигающий взгляд.
— В баксах, естественно?!
Тот деликатно приподнял и опустил белесоватые брови.
— А гарантии? — Виктор проговорил хрипловато. Слова вылетали у него из рта, как булыжники.
Панадис разочарованно развел руками: на его лице возникло выражение мягкого и деликатного упрека:
— Ну, зачем же так? — Поза и тон его были образцом интеллигентной терпимости.
Панадис не то, чтобы боялся — не любил таких людей. На них его манеры интеллигентного щеголя и пижона действовали скверно, и он платил им той же монетой, но по-своему: скользкой неуловимостью.
Он вздохнул:
— Дорогой Виктор, я уже говорил вам: у нас работают иностранные специалисты. Не только хирурги и анестезиологи, но и патологи и лаборанты. Все, все, все будет сделано на самом высшем уровне! Перфектно…
И потом добавил торопливой скороговоркой:
— Да поймите же вы, наконец! Мы заинтересованы в успехе, а не в скандале. Представляете, чем все это может кончиться, если последует хоть один провал?! Это говорю вам я, доктор Панадис…
Чернышов всем видом показал, что его это не убедило, не доверчиво покачал головой.
— Когда и где операция? — спросил он коротко.
Панадиса передернуло от неприязни, но он все еще пытался сохранить за собой роль светского человека, перед которым стоял хам и простолюдин.
— В Таллинне. Я извещу вас за два дня.
Густую от напряжения тишину грубо прорезал телефонный звонок. Панадис поспешно, словно чтобы успокоить себя, поднял трубку и лицо его снова приняло светское выражение.
— Да, профессор! Конечно, профессор! Нет — нет, я сейчас немножко занят, — голос его слегка оплавился от симпатии, — У меня здесь близкие друзья!
Кокетливо улыбнувшись, — каков я? — он лукаво взглянул на посетителей и тут же отвел взгляд.
— Мы с вами обсудим это за ужином. Я знаю очень неплохой ресторан, куда не прочь забрести даже такие гурманы, как вы…
— Извините, — сказал он, гася улыбку, как автомобильный фонарь и переходя на несколько усталый тон разочарованного сноба.
Виктор наморщил лоб, словно вспоминал что — то очень важное, и, наконец, его осенило:
— А, если, скажем, трансплантант достанем мы сами?
Панадис смешался.
Интеллигентному человеку всегда трудно с простолюдином: такие работают не мозгами, а кулаками. И он еще раз убедился: как не шлифовать питомца городских трущоб, аристократа из него не сделаешь.
— У вас связи еще с кем-нибудь? — осведомился он.
Чернышев его успокоил:
— Зачем же? Есть и другие способы…
Он подошел к вешалке, полез во внутренний карман своего пальто и достал свернутую газету. Развернув, показал Панадису отчеркнутое флоумастером объявление:
«Срочно ищу донора для пересадки почки. Заинтересованных просят связаться…»
Ниже был номер телефона.
Панадис мгновенно впился в него взглядом.
— Или, может, вы орудуете только своими? — сверкнул взглядом Виктор.
Панадис посерел. Узенькие щегольские усиики обвисли, в желтоватых глазах запестрели еле сдерживаемые пятна гнева. Чудовищно, как матерщина в светском салоне, звучало само это слово — «орудуете». Зловещим приставленный, как нож под ребро, вопрос. Но тут вмешалась Анастасия. Застенчиво улыбаясь, глядя на Панадиса, извинилась.
— Давайте, останемся друзьями…
Она просительно смотрела на Панадиса, и весь ее вид говорил, насколько она огорчена таким поворотом событий.
— Не обращайте на него внимания, доктор. Он стал таким после Афганистана. Везде видит врагов, засады, подвохи…
Она ласково притронулась к руке брата и, наклонившись, чмокнула его в щеку.
Щупальцы гнева медленно оставляли вышедшего из себя Панадиса, лицо обретало прежний цвет.
— Ладно, доктор, — извиняющимся тоном произнес Чернышев, — мы будем держать вас в курсе дела. Между нами — я не очень верю, что кто-нибудь откликнется на наше объявление…
Глядя на Анастасию, Панадис умильно развел в стороны руки и, чувствуя привычную уверенность, предложил.
— Я, все — таки, хотел бы поднять тост. За успешную операцию. И — за очень приятную встречу, — добавил он игриво.
Панадис открыл бар, вытащив оттуда бутылку и рюмки, и небрежным жестом иллюзиониста разлил по бокалам желтую смолу коньяка.
— Ваше здоровье, милочка! — растроганным голосом произнес он.
Чернышев проглотил коньяк сразу. Анастасия, сделав несколько коротких глотков, поставиа рюмку. Панадис посасывал жидкость как обжигающий своим холодом лед.
— Мы с вами сразу созвонимся.
— Вы уезжаете? — встрепенулся Панадис.
— Это здесь, в Подмосковье, — улыбнулась Анастасия. — И не надолго…
У гостиницы они появилсь чуть раньше срока.
Трудовая жизнь столицы уже началась.
Молодые энергичные парни — новые дворники, гордость мэра Москвы Лужкова, быстро счищали снег с тротуара. Сбоку, у края мостовой медленно ползла снегоуборочная техника.
Худой и высокий израильтянин — как его там, Крончер? — капитан израильский полиции в штатском — уже ждал у входа. На этот раз он был без своего рюкзака.
Чернышев посмотрел на него внимательно.
После «Шереметьева» они еще так и не разговаривали.
— Давай, садись, Алекс… — он приспустил стекло на двери.
Чернышев и Анастасия сидели в обычной «девятке». Он — рядом с водителем, она — сзади. Машину вел опер, приятель Чернышева, они были однокашники, вместе пришли в ментовку, сидели в одном кабинете.
Виктор предпочел не связываться с дежурным по Управлению и не заказывать транспорт. Тогда бы наверняка опаздали…
Алекс бухнулся на заднее сидение рядом с Анастасией.
В зеркальце над головой Виктору было видно смуглое, с черными углями глаз лицо Крончера и нос, напоминавший картофелину.
Опер рванул машину.
Время было раннее и не располало к разговорам. Гнали через Новый Арбат. Выпавший за ночь снежок уже успел смешаться с грязной мокрой кашей на мостовой. Но на газонах, между рядами не открывшихся еще магазинов, платных стоянок и проезжей частью он лежал чистый, нетронутый и отдавал голубизной…
Экскурсионный автобус в Кострому уже ждал у бывшего здания СЭВа Совета Экономической Взаимопомощи. Сейчас здесь были новые хозяева и другая атмосфера.
— Приехали, — удовлетворенно крякнул опер за рулем.
— Ты настоящий корефан, — Перед тем, как хлопнуть дверцей, Чернышев сунул под сидение бутылку:
— Сохранишь?
— Не обещаю.
— Ну и черт с вами. Пейте.
Группа в автобусе подобралась серьезная и не очень молодая, экскурсия была анонсирована зараннее. Чернышев и предполагал нечто подобное. Все профессиональные гиды, исключая его самого, Анастасию и Крончера, из Москвы и подмосковных городков.
Народ поднялся рано и теперь досыпал положенное. Чернышев сразу оценил ситуацию.
— Всем спать. Отбой, — объявил он, откинул спинку кресла и первый закрыл глаза.
Осмотр достопримечательностей начали с единственного сохранившегося еще с 17-го века посадского храма — «Воскресения на Дебре».
— Построенный на средства купца из посадских людей, он и сегодня поражает своим обликом, проникнутым жизнерадостностью и приветливостью. Сейчас прошу всех выйти…
Чернышев не слушал — у него были иные заботы. Анастасия спала.
Экскурсовод — миниатюрная девица в шубке и в лисьей шапке под купчиху смотрела в их сторону с явным неудовольствием.
Виктора это мало заботило. Вскоре ему и Анастасии предстояло покинуть автобус.
Он глянул назад, на израильтянина. Тот что-то быстро чиркал в блокноте, пряча от своего соседа, беспрестанно задававшего вопросы экскурсоводу.
После Воскресения на Дебре поехали к Молочной Горе.
Виктор посматривал на дорогу. Он знал Кострому: в свое время не раз приезжал сюда с бригадой министерства.
Вот дореволюционное здание Присутственных мест, потом в нем разместился Горисполком. Бывшая Гауптвахта — изящная архитектурная игрушка. Сбоку — убегающие аркады Торговых рядов, лавки, колоннады, витрины…
Управление внутренних дел находилось чуть в стороне от центра в невыразительном и безликом здании, построенном в конце пятидесятых. На фоне живописной старины оно выглядело, как чеховский человек в футляре на красочном маскараде.
Завидев круглый центральный сквер — «Сковородку» и дальше знаменитую, начала прошлого века пожарную каланчу, Чернышев потормошил спутницу.
— Настя, просыпайся…
И сразу повысил голос, чтобы водитель мог его слышать.
— Командир, останови-ка здесь. Мы выйдем…
Экскурсоводша в лисьей шапке была явно шокирована его беспардонностью, но Чернышев уже вставал, пропуская вперед Анастасию.
Алекс хотел тоже подняться, но Виктор остановил его жестом руки:
— Встретимся перед ужином. В гостинице.
Сверху он случайно заглянул в блокнот Крончера: и как они потом там разбирают свои крючечки и к тому же еще справа налево…
Гостей из Москвы принял предупрежденный Москвой полковник: он курировал уголовный розыск. Чистюля, с гладким, чистым лицом и тщательно ухоженными волосами, он старался говорить по-деловому и бесстрастно.
Анастасия перехватила на себе его цепкий мужской взгляд и безошибочно, чисто женским чутьем усекла: «Ни одной юбки не пропустит…»
Полковник был человеком действия, искусством разговора владел не особенно.
— Как я понял, вас интересует убийство Бутрина, напарни ка Панадиса?
Чернышев кивнул.
— Это случилось в декабре…
Полковник говорил лаконично, но точно и понятно. Как водится среди тех, для кого выезд к трупу — дело повседневное и привычное, место присшествия обрисовал скупыми бесцветными мазками.
— Нам позвонили, что человек замерз. Где-то уже часов в семь утра. Люди как раз пошли на работу. Мы выехали. Нашли. Прямо на тропинке, в снегу…
Обращался он как бы к Чернышеву, но Анастасия без труда ощутила настоящий адрес, хотя полковник на нее больше уже и не смотрел.
Чернышев долгое время проработал на земле, в низовых подразделениях и легко представлял себе, о чем говорил полковник.
Погибших зимой находили в типичных позах: съежившихся, свернувшихся «калачиком». Особенно часто это бывало с теми, кто замерзал пьяный: такие лежали на спине или на боку, подняв плечи, лицом вниз…
— А тут, — полковник голосом выделил главное, — сидит на корточках, обхватил себя руками. Голову уткнул в колени. Я сам выезжал…
Полковник помолчал, взглянул на Чернышева: пока понятно?
— Когда труп увозили, судмедэксперт подозвал меня: кровь под одеждой.
Кто-то позвонил, полковник поднял трубку. Разговаривал недолго, потом без объяснений отключил телефон.
— Еще много крови оказалось в обуви. Он был в теплых сапогах… Я дал команду: «Ищите кровь вокруг. Где-то хоть капля да пролилась…»
Чернышев не проронил ни слова и полковник его зауважал: значит, разбирается!
— Оперативники разошлись по близлежащим улицам. Нигде ни одного пятнышка…
Чернышеву все это было знакомо.
— Первую каплю обнаружили в метрах в ста пятидесяти от трупа. Крошечную! С булавочную головку! Она сразу и дала направление…
Он многозначительно вздернул брови.
— Всех послали в ту сторону. Следующую каплю нашли метрах в пятидесяти. Так и пошли…
Чтобы намекнуть, что они не байки слушать пришли, а по делу здесь сидят Анастасия воспользовалась паузой:
— Кто он, этот Бутрин?
Но полковник был тертым калачом и, чтобы поставить ее на место, сделал вид, что не слышит.
— Вышли на улицу Симановского, к ресторану. За углом нашли целую лужу замерзшей крови. Видно, тут ему и нанесли удар ножом.
— И все же, что он представлял из себя, убитый? — настойчиво повторила Настя.
Полковник отвел взгляд от Чернышева.
— Бутрин? Коллекционер. Торговал раритетом. Разъезжал по стране…
— А что его связывало с Панадисом? — теперь уже спрашивал Чернышев.
— Их видели в тот день вместе в ресторане. Правда, Панадис ушел в гостиницу раньше и из номера не выходил. А Бутрин не вернулся вовсе.
Полковник сухо поджал губы. Он был раздасадован.
— Ночью кто-то звонил в скорую, в областную больницу, разыскивал Бутрина. А ведь у него в Костроме никого знакомых нет…
— А откуда он сам?
— Жена живет в Нижнем Новгороде. Рассказала, что примерно за неделю кто-то позвонил ее мужу. Сообщил, что подвернулось что-то интересное. Бутрин сказал ей, что едет на пару суток. Наш опер был там в командировке. Похоже, жалеть там о Бутрине особо некому: дети взрослые, жена молодая. Вторая или третья…
Полковник мельком окинул взглядом Анастасию и, давая понять, что разговор подощел к концу, спросил:
— Вы приехали вдвоем?
Чернышев кивнул. Сейчас это не имело значения. Его интересовало другое: что связывало Панадиса с любителем антиквариата, убитым ударом ножа неподалеку от ресторана, где они вместе ужинали…
— Из Москвы звонили о троих… — недоуменно окинул их взглядом полковник. И Анастасия невольно смутилась.
— С нами действительно еще один, иностранц. Мы его отпус тили. У него свои дела в Костроме…
Полковник посмотрел на часы:
— Как вы отнесетесь к предложению пообедать?
Чернышев досадливо мотнул головой.
— Мы не кайфовать приехали. Пусть нам сначала покажут розыскное дело. А там уж решим, что делать…
Обедали поздно вечером. Вместе с Крончером, остановившись возле первого же попавшегося по пути кафе.
Ни шиком, ни славянской экзотикой оно не отличалось: больше того, само название его теперь звучало здесь, в центре России, неожиданно актуально: «Кавказ».
Собирались тут, в основном, завсегдатаи: одна и та же, приезжающая с далекого Юга публика. По стенам были развешаны репродукции и цветные фотографии заснеженных гор и ущелий. Зато чеканка на стенах была воистину отменной.
Вряд ли, Анастасия с Виктором это заметили, но Алекс оценил сразу:
— Я таких у нас и в черкесских селах не видел.
— А черкесы-то у вас откуда?
— С Кавказа, в прошлом веке бежали от царя.
— Поди ж ты… — удивился Чернышев.
Народу в кафе было не то, чтобы много. Так: фон без особых всплесков. И только за столиком, в углу, выделялись подчеркнутой развязностью несколько явно подвыпивших южан.
Оттуда слышались громкие взрывы смеха, гортанная чужая речь.
Расхаживавший по небольшому залу хозяин — былобрысый, веснущатый русак в кавказском бешмете с газырями на груди кидал на них беспокойные взгляды. Кампания явно ему не нравилась.
Из музыкального автомата в углу слышалась заунывная восточная музыка.
Заказ у приезжих принял официант, на нем тоже был бешмет с газырями.
— Что желаете? Сегодня у нас кюфта-бозбаш, бозартма из баранины, люля-кебаб…
— Кебаб, — решительно ответил за всех Виктор.
— А что это? — заинтересовался Алекс.
— Азербайджанское блюдо. Баранина, пропущенная через мясорубку и обжаренная в виде сарделек на курдючном сале…
Все трое были голодны.
— Мне суп, — попросил Алекс.
— Пусть так. Холодная закуска есть у вас? Минералки захватите. И бутылку водки. Что-нибудь приличное есть? — втянул в себя воздух от нетерпения Виктор.
— Найдем.
Вскоре перед ним замерцал маленький, запотевший, из морозилки графинчик водки. Виктор не без усмешки, вопросите льно взглянул на Крончера, но тот ответил взглядом: пить не будет.
Когда мелодия закончилась, один из сидевших в углу под нялся, подошел к автомату и поставил ту же песню заново. Потом еще раз.
— У вас что, других нет? — спросил Виктор проходившего рядом хозяина.
Русак в бешмете бросил тревожный взгляд на кампанию в углу и покраснел. Было видно: не рвется с ними связываться.
— Гости выбирают…
— А мы — не гости? — посмотрела на него с вызо вом Анастасия.
Алекс поднялся — мелодия уже заканчивалась — и напра вился к музыкальному ящику. Для этого ему пришлось пройти мимо загулявшей кампании.
Наклонившись к автомату, он ткнул почти наугад в одно из названий. Это был популярный в свое время «Квин».
Когда возвращался назад, он едва не полетел. Ему подста вили ногу. Крончер споткнулся, но словно бы и ничего не заметил — вернулся на свое место, сел. На губах Виктора заиграла глумливая усмешка, Анастасия, сморщившись, отверулась.
Приезжий — в кожаной куртке и в свитере — встал из- за стола и под смешки приятелей поставил прежнюю песню.
Официант принес Крончеру суп с лапшой и горохом.
Презрительно хмыкнув, Виктор налил себе водки, чуть поменьше плеснул Насте. Когда он поднял взгляд, Алекса уже на месте не было. Он снова шел к музыкальному автомату. Шея его была чуть согнутой, походка пружинистой.
Южане уставились на высокого и нескладного, но настырного парня с явным любопытством. Они даже перестали жевать. Эта рыба была в их заводи чужой.
Алекс остановил музыкальный автомат и сменил песню.
— Эй, друг! — раздался хриплый голос сидевшего в углу. Своей бесцветностью он был опасней остальных. — У тебя гости какие — то невежливые! Плохо это!
Костромич в кавказском бешмете затравленно оглянулся, кивнул, не зная, что предпринять. Публика ему на помощь не спешила.
Во взгляде Виктора появилось настороженное выражение. Ситуация ему явно не нравилась.
Сидевший с кавказцами малый с прилепившейся к губам размокшей сигаретой устремил на Алекса Крончера взгляд белесых глаз. Возможно, он отрабатывал свой нелегкий хлеб.
— Ты, козел, — сказал он громко. — удавлю!
Не реагируя, Алекс направился к своему к столу.
Малый поднялся. Не вынимая изо рта сигарету, он со всего размаха шлепнул Крончера по шее. В кафе на минуту стало тихо. Звон был такой, словно разбилось стекло.
Южане за угловым столом, буквально, рыдали от хохота. Зал безмолствовал. На хозяина ресторана жалко было смотреть. Он явно не знал, как поступить.
Алекс сел на свое место, но малый с сигаретой не отвязал ся. Изображая из себя гомика и виляя задом, он подошел к столу, где сидели Виктор с Анастасией и Алекс, взял солонку и выпотрошил ее в тарелку с супом, стоявшую перед Алексом. А потом еще и плюнул туда.
Приезжие в углу выли от хохота.
Виктор наливался злобой, смотрел вниз. Но не вмешивался. Ждал.
По лицу Анастасии плыли пятна.
Малый возвратился к автомату. Последнее, что заметил перед тем, как подняться со своего стула Виктор, был стоявший у музыкального автомата Алекс, который ждал, пока его обидчик сменит песню.
Когда малый увидел за своей спиной Алекса, изо рта его вырвался поток ругани. Глаза помутнели от бешенства, в руке блеснул нож.
Рванувшийся к автомату Виктор обомлел: нож валялся на полу. Малый, уже без сигареты в зубах, скорчившись, сидел на полу, держась за плечо. Крончер, повидимому, вывернул ему руку в суставе.
Онемевшая лишь на долю секунды чужая братва повскакала с мест. Растерянный, едва не плачущий хозяин в бешмете раскинул в сторону руки…
Врубаясь в свалку, Виктор со злостью думал об этом израильском болване, который навлек на них настоящую беду…
Еще в проходе между столами на Виктора навалилось сразу двое. Прорубая себе дорогу бутылкой, он сквозь белое бешенство взгляда, успел заметить прижавшегося к стене Алекса, на которого накатывали рассвирипевшие кавказцы.
Затем раздался грохот опрокинутого стола, звон посуды и рев здоровенного дяди — наиболее авторитетного члена кампании — которому в пах угодила нога долговязого, пританцовывающего на месте Алекса.
Ворвавшиеся в ресторан милиционеры во всю заработали дубинками. Сопротивление приезжих было немедленно подавлено. Всю компанию вместе с Виктором и Алексом, намяв предвари тельно бока, повели к милицейскому «газику».
— Давай, по одному. Быстро. Но аккуратно! Видишь?
У решетки, между водителем и скамейками вдоль кузова, сидел кинолог со здоровенной овчаркой. Зверь устрашающе зевал, открывая огромную пасть.
Виктору, показавшему удостоверение, посоветовывали идти в городской отдел милиции своим ходом.
— Ты не очень там, — бросил Виктор старшему лейтенанту, садившемуся рядом с водителем, показав на Алекса, — это не наш человек…
— А, — в глазах у того тут же зажглись недобрые огоньки, — тоже кавказец?!
— Тот еще тебе кавказец. Из Израиля!
Офицер бросил на Алекса подозрительный взгляд.
— Разберемся. А ну, лезь!
При посадке менты быстро шмонали каждого и придавали ему ускорение.
Первым чуть ли не в пасть псу полетел авторитетный здоровяк. Зачинщик скандала, оказался в середке машины, Крончер — рядом. Вслед за ним, матюгаясь, поднялись остальные. Их, буквально, вдавили внутрь.
Один из ментов сел у задней дверцы. После чего ее заперли снаружи.
Сквозь зарешеченное окно «газика» виднелись заснеженные улицы, здания в стиле русского провинциального классицизма, о которых еще утром пол-дня рассказывала девушка — экскурсовод. И даже великая русская река, о которой он столько слышал от родителей…
Посреди дороги блатной малый — любитель восточной музыки, из-за которого все началось, решил снова обратить на себя внимание.
На этот раз — прямо в милицейском «газике», благо ни для кинолога, сидевшего с собакой у самой кабины, ни для высокого курносого мента в штатском с обветренным лицом у самой дверцы, он был практически недосягаем.
Кинолог держал собаку за морду, чтобы она не искусала ближайшего к ней кавказца, а опер контролировал дверь.
— Эй, ты! — громко обратился к Крончеру все тот же малый, выплюнув сигарету изо рта. Физиономия его в ссадинах и синяках- была похожа на лоскутное одеяло. — Хочешь я тебе глаза выну?
Он соорудил из двух пальцев вилку и поднял их на уровень лба повидимому, не привыкшего к таким номерам израильского полицейского.
— Говори: хочешь? Что молчишь?!
Все в «газике» теперь уставились на него.
Он уже не мог взять свои слова назад. Базар состоялся. А за базар надо платить!
Алекс поколебался. Сказать: «Только попробуй!» — ударит! Смолчать? Трусость его только подстигнет…
Курносый опер, с обветренным лицом рядом с дверцей, попытался что-то сказать. Но малый только отмахнулся:
— А ты молчи, козел…
Он зарвался окончательно. Менты не прощают такое. Опер уже считал последние заснеженные повороты. «Газик» подъезжал к горотделу.
— Ну! Че молчишь? — Два пальца угрожающе качнулись перед лицом.
Опасность подсказала Крончеру нужную линию поведения. Выиграть время.
Сказал спокойно, глядя в бешенные глаза:
— Да, ладно. Чего заводиться?! Смотри, какой пес здоровый… На нас глядит.
Малый еще дергался, но интерес братвы к нему был уже утерян. «Газик» въехал во двор горотдела. Все смотрели в окошки. Куда поедут? Слевадежурка, с Изолятором временного содержания за выбеленной стеной, забранные железом окошки. Справа — двухэтажное длинное здание: собственно Костромской городской отдел внутренних дел…
Во дворе уже ждали. Дверцу открыли снаружи.
— По одному в дежурку! Руки за голову!..
Курносый опер, приехавший в воронке, сразу же тяжеловато посмотрел на «отмороженного», выступавшего по дороге, и на Крончера, этот был как бы потерпевшей стороной.
Малый мгновенно протрезвел, он все понял. За базар придется платить. Теперь он старался держаться в срединке, между кавказцами.
— Я беру этих двоих к себе… — опер показал дежурному на обоих.
— Забирай…
— Никуда не пойду. Я вас… Что мне сделаете?
Малый оказался бывалым. С ходу спустил с себя штаны, трусы, скинул пальто, куртку. Стоял голый, в носках и ботинках. Одежда ваялялась рядом.
Женщина, сунувшаяся, было, к дежурному с жалобой то ли на соседа, то ли на мужа, выскочила из кабинета как ошпаренная.
— Ничего, — опер позвал кого-то из коллег. — Разберемся.
Вдвоем они накинули хулигану на плечи пальто и крепко взяли под руки.
— Я сам. Пусти… — вырывлся тот.
— Ничего, милок, мы поможем…
Они повели его к двери. Крончер двинулся сзади.
— Кстати: про какого там козла ты говорил по дороге?! поинтересовался опер.
На дворе стоял звонкий от тишины, звездный вечер. Полная луна светила в небе куском ослепительного чистого льда. Крончер уже понял: снега в Костроме больше, и тут он значительно чище, чем в Москве. К вечеру морозец окреп.
Двор был безлюден.
Проходя мимо сугроба, курносый опер словно нечаянно поша тнулся, подшиб ногу шагавшего рядом скандалиста. Голой задницей тот плюхнулся в снег.
— Извини, милок, нечаянно. Впрочем тебе полезно чуть поостыть… Опер придержал его, не давая подняться. — Больно ты горяч… — Потом внезапно дернул того за руку. — Ладно, хватит рассиживаться. Пошли…
Известие, что в уголовном розыске горотдела находится детектив израильской полиции произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
Американцы и англичане здесь уже бывали. А вот израильтянин впервые.
Иностранные корочки рассматривали, переглядывались, передавали из рук в руки.
— А ты кто по должности? — спросил курносый блондин с обветренным лицом, приехавший вместе с ним в «газике».
Алекс полжал плечами.
— Инспектор…
Курносый развел руками.
— Офицер?
— Офицер, — кивнул Алекс. — Но инспектор у нас не обяза тельно офицер. И следователь тоже может быть и сержантом…
Такого рода ответ не удовлетворил.
— Следователь- сержант? Ты всерьез?
— Всерьез.
— А по званию? Ну вот я, скажем, — старший лейтенант, любопытствовал он, — а ты?
— Капитан. У нас все звания до генеральского, как у вас, только лейтенантов не три, а два: младший и просто. А потом капитан…
— Фью, — присвистнул один из любопытных в капитанских погонах, молод…
На вид тому было лет тридцать пять, и форма сидела на нем довольно неуклюже.
— Да не! Я еще в армии офицером был, — как бы извинил ся Алекс. — А потом полицейскую школу кончил. Поэтому и быстрее капитана присвоили…
— А что за дела вели? — обращаясь на «вы», спросил другой опер молоденький лейтенантик. Он явно гордился своим званием, а манерами напоминал больше студента, чем мента.
— Марихуана, таблетки «экстази», кокаин…
— Наркота, — усмехнулся уже знакомый курносый из «газика».
— А вы? — спросил Алекс у лейтенантика.
— Я? — несколько стушевался тот. — У нас линейно- зональный принцип. Территория плюс линия работы. Я, вообще-то, после университета…
Из дежурки позвонили:
— Тут капитан Чернышев из Москвы разыскивает своего друга, его привезли из кафе…
В кабинете посовещались. Дежурному объявили:
— Скажи «отпустили»! Поехал в гостиницу. Пусть встречает.
— А что это мы, собственно, здесь, в отделе? — вдруг заторопился, захлопотал курносый блондин с обветренным лицом. — Рабочий день кончился. Еще человек подумает, что мы гостей не умеем принимать. Эй, Федор, кончай… — оборвал он лейтенанта. — Тут и замерзнуть можно. Поедем, разогреем ся…
Алекс почувствовал себя, как дома. Он перестал стесняться акцента, неправильных ударений. Все офицеры были в штатском. Если бы не капитан с его формой, можно было представить, что знаешь этих парней долгие годы…
— Мы тебя приглашаем, — сказал русский капитан, оглядываясь на коллег. — Ну так, на стопочку…
— Не согласен. Я — вас… — авторитетно произнес Алекс.
Разве мог он допустить, чтобы кто — то перещеголял его?
Лица новых знакомых стали мягче. И он знал, почему. По сравнению с ним, они работали за гроши.
— В «Охотничью избу», что ли? — таровато спросил старший лейтенант из «газика».
— В нее, — поддержал грубоватый капитан.
Во все тот же «газик», в котором Алекса привезли в горотдел, снова набилось человек девять… Все громко говорили, перебивая друг друга: впереди их ждали приятные минуты! «Газик» гнал по выпавшему снежку, оставляя два черных аккуратных следа. Водителя выделил дежурный, услышавший, что в горотделе иностранец.
С темного, сбивающего дыхание мороза улицы все ввалились в зал. Стены здесь были увешаны еловыми вевями и чучелами зверей. Воздух — сиз от табачного дыма. Алекса стегануло по глазам, как во время песчаной бури в пустыне.
— А что с тем малым будет? — спросил он у курносого. — Ну с тем, который в машине…
— А ничего! Завтра проспится — посмотрим. Может в помощники себе возьму. Понимаешь?
— Еще бы! У меня вначале у самого было восемь агентов.
Вновьприбывшим тут же освободили кабинет. Минут через пять стол был уставлен бутылками и снедью. Алекс ревниво следил, чтобы гора провизии на столе росла непрерывно.
Появился хозяин — мордастый, с прокуренными усами крепыш с перебитым, повидимому в боксе, носом.
Алекс подозвал его и что-то спросил шопотом. Но курносый опер все слышал.
— Доллары примете?
Хозяин замешкался, бросил взгляд на представителя власти.
— Примет, примет! — ухмыляясь, заверил тот.
Хозяин радостно закивал: конечно, примет…
Когда Алекс увидел, что водку льют прямо в стаканы, он прикусил губу и отвел глаза. Но новые его друзья, раскрасневшись, с мороза, только потирали руки.
— Ну, за дружбу полицейских, за тебя! — откашлялся и поднял стакан капитан. — Ты у нас герой дня. Капитан…
— Алекс Крончер, — подсказал он, поднимая свой стакан.
Все уставились на него. Ждали.
Он похолодел: не хватало, чтобы они поняли, что это его первый стакан водки в жизни…
Водка лилась через край стакана на шею и за воротник. Курносый усмехнулся и почесал висок. Он все понял.
Ошпаренный сбивающим дыханье духом и горечью Алекс браво оглянулся. Проверял: уже в доску пьян или что-то еще соображает. Со всех сторон ему уже тянули — кто огурец, кто кусок селедки… Вобщем, никто ничего не заметил.
Дальше все, однако, пошло кувырком. Новые друзья что-то рассказывали, хохотали, перебивали друг друга. Что — то ели. Алекс не совсем понимал, что происходит: как в замедленной киносъемке, когда каждый жест и слово вдруг становятся невыносимо длинными, вялыми, а тебе хочется, чтобы они уже, наконец, обрели привычный смысл.
— Больше капитану не наливать, — сказал в какой-то момент курносый.
Рядом с Алексом вдруг оказалась девица: здоровенная халда с рыжей челкой и белесыми глазами. Из — под миниюбки, которая выглядела на ней особенно похабно, вылезали белые, с голубоватым отливом ляжки. Алекс пощекотал их по тыльной стороне, девица захихикала.
Он потянул ее танцевать. Она охотно откликнулась, но предварительно, склонившись к столу, оперативно всосала в себя заряд водки и воткнула в рот редиску. Он ее вел, а она с удовольствием хрумкала ею вслух.
Проститутка была не особо высокого пошиба. Просто еще не успела растерять былую непосредственность и живость харак тера. Покончив с редиской, принялась за жвачку и больше уже ни на секунду ее не оставляла.
Танцуя, она несколько раз стрельнула в Алекса белесым, как презерватив, пузырем жевательной резинки и, радуясь произведенным эффектом, беззвучно рассмеялась:
— Гы-ы-ы…
Лицо у нее было в веснушках, нос слегка курносый. Самой впечатляющей деталью внешности был изрядных размеров рот.
Спьяна Алекс и сам принялся хохотать. В такой ртище — не то что ложка — огнетушитель бы поместился. Его бы на обложку порнографического журнала.
Между губ у нее снова возник еще больший пузырь- презерватив, но и он лопнул с мокрым треском, рассыпавшсь мельчайшими брызгами слюны.
— Ты хорошенький, армян! Не глаза, а глазищи! И улыбаешься как… Ну, артист, вот артист…
Потом последовал второй стакан. Алекс ощупал девице сиськи и сказал, что они похожи на дыни. Коллеги делали вид, что ничего не видят и не слышат. У них, наверное, таких телок пруд пруди.
— Давай трахнемся, — предложил он ей.
— Здесь, что ль? — гмыкнула она.
— А что? — сказал он и стал расстегивать штаны. Девица, поглядывая на милиционеров, зашлась от хохота,
В глазах ее блеснули озорные искорки, а ртом она издала неприличный звук:
— Где это такие кукурузы выращивают? У армян, что ль?
Но капитан в форме их жестко одернул, и Алекс на минуту опомнился.
Коллеги тихо пели. Хорошо пели. Или, может, так ему казалось? Песня была старинная, по-русски протяжная и печальная.
У него закипело в глазах. Хотелось обнять всех и выплакаться. Голова его упала на плечо капитана. Тот погладил его по волосам. Как отец — сына.
Алекс отключился…
Он уже не видел, как подошел к столу хозяин ресторана и, протянув счет, понимающе глянул на полутруп на плече капитана:
— А, может, посмотреть? Может, где снаружи лежат…
— Да нет…
Прилично разогретые костромские коллеги, пошатываясь, полезли по карманам, потянули из заначек… Внезапно проснувшийся израильтянин стукнул кулаком по столу:
— Всем назад! Кому из нас платят получку долларами?!
Он достал кошелек.
Снова появился «газик». Новые друзья воодрузили израильского коллегу на сиденье, словно хрупкий, из хрусталя сервиз, и погнали к гостинице.
Вводили его вместе с хихикающей девицей.
Виктор и Анастасия сидели в фойе: они уже связались по телефону с милицей и выяснили, где их подопечный.
Девица пела и размахивала сумкой. Милиционеры демонстрировали абсолютную трезвость, что им не очень удавалось.
Виктор сморщился, словно угодил в блевотину. Анастасия, закрыв глаза и сжав до боли губы, отвернулась.
На лицах у регистраторш плавали сонными рыбами понимающие ухмылки.
— Чего, — твердо сказал им милицейский капитан в форме. — В первый раз видете, да?
Выражение его лица ничего хорошего не предвещало, и гостиничные сразу же успокоились.
— Давай лифт, — бросил жестко капитан одной из них.
Она послушно пошла вызывать лифт. Потом Алекса проталкивали в его узкую дверь. Лифт сотрясался от усилий доброхотов.
— Правей, ну! Да куда же ты? Правей, сказал тебе…
Ключ в двери крутился и никак не мог попасть в замок. В конце концов, дверь отворилась и все ввалились в открывшийся проем.
— Клади на кровать! — раздался срывающийся от напряжения голос курносого. — А ты, чтоб здесь осталась. — Приказал он слегка притихшей девице. — Пока не проспится. И не давай ему ложиться на спину: сразу переворачивай…
— Наклюкался, — с омерзением бросила Анастасья.
Виктор пожал плечами. Он эту историю близко к сердцу не принимал. Да какое ему, в конце-концов, дело до этого идиота?!
Они сидели в номере Анастасии. Она — перед зеркалом, он — уставившись в телевизор.
Виктор снял телефонную трубку.
— Далеко звонишь?
— В турбюро. Вдруг что-нибудь проклюнулось…
— Напрасно торопишься: тише едешь, дальше будешь, — выдавила она, не разжимая губ. В них была кисточка: она подкрашивала ресницы.
Виктор не среагировал и снял трубку. Он набирал номер. Сначала было несколько гудков, потом — записанный на автоответчике и чуть дребезжащий из — за расстояния голос.
— Я по объявлению! Мог бы вам помочь. Свой телефон оставить не могу. Сами понимаете. Позвоню завтра. Перед обедом…
Виктор свистнул и выразительно посмотрел на Настю. Что это она там сейчас говорила?
На ее лице застыло выражение напряженного ожидания.
Вот и красивой ее не назовешь, мелькнуло в голове Виктора, а есть что — то такое, что не во всякой женщине обнаружишь, что не даст пройти. Невольно взгляд но бросишь.
Он еще раз оглядел ее: медные пряди волос, ясные серые глаза, правильно очерченные губы…
Она подошла к нему. Смотрела настороженно, словно спрашивала: неужели началось?
Виктор позвонил вниз, спросил, когда поезд. Положил трубку.
— Пошли будить заморского дружка. Возвращаемся в Москву через два часа. Полно дел еще.
Анастасия пожала плечами и отвернулась.
— Ну уж нет, сестрица! — насмешливо бросил он. — Пойдешь со мной. Его, может, еще приводить в себя надо: поможешь…
По ее лицу пробежала гримаса.
— Там эта блядь…
— Вот уж не думаю, — недобро усмехнулся он. — Не до нее ему…
Дверь в номер Алекса не была закрыта на замок. Девица, свернувшись калачиком, лежала на софе. Из под смятой миниюбки белыми похабными прожекторами светили здоровенные ляжки: таких только запрягать. А потом пахать, и пахать.
Вымазанный в рвоте израильтянин валялся на полу.
— А ну пошла! — толкнула деваху туфлем Анастасия.
— Че, — протянула та, спросонья. Еще не очухалась.
— Сказала, пошла, давай! — грубовато подтолкнула ее рукой Анастасия, и рукой и стала стягивать с софы.
Продрав глаза, девица тряхнула рыжей чолкой:
— Что я, дура, что ли? Плати прежде! Без денег не тро нусь!
Скривив рот и прищурившись, Виктор сунул руку Крончеру в нагрудный карман, вытащил и брезгливо протянул ей пятидесятидолларовую банкноту.
— Мало! — моргнула белесыми глазами деваха и втянула в себя воздух. — Давай еще столько же…
— Чего? — взбесился Виктор. — Сейчас я ментов приглашу. С ними будешь торговаться…
Он взялся за трубку телефона.
Девка поспешно схватила сумку и, подпрыгивая на ходу — туфля плохо оделась — рванула к двери.
— Эй! — Виктор принялся тереть в ладонях уши израильтянина. Очнись, мудила!..
Крончер выворачивался. Не давался.
Виктор стянул с него куртку, освободил одну руку и повернул Крончера на бок. Стал расстегивать одежду.
Алекс не открывал глаз.
— Эй, — начал закипать Виктор, — сказали тебе? Вставай, еврей!
— Ну да, еврей! Не араб! — подтвердил пьяно Алекс. — Можешь документы проверить. — Израильтянин…
Лишь дважды в жизни он почувствовал, что оба этих понятия сливаются воедино. И оба раза это было связано с уничтожением гитлеровцами еврейского населения Европы.
Впервые — когда еще в первом классе школы, услышав о шести миллионах погибших, горестно, со слезами на глазах спросил у отца:
— А где же была израильская армия?
А еще раз, когда ему и его сверстникам, старшеклассникам, приехавшим в Освенцим по программе школьного обучения, пришлось участвовать в массовом побоище с местными бритоголовыми — неонацистами со свастиками на куртках.
Чернышев стащил с него брюки и махнул рукой в сторону Анастасии:
— Давай в ванную его…
Они втащили его в ванную и открыли кран. Напор гудящей ледяной струи обрушился на обалдевшего Алекса.
— Зубур… — забормотал он. — Зубур!
— Чего он там? — спросил Виктор у Анастасии, но она пожала плечами.
— Черт его знает, на иврите, наверное, что — то значит…
Алекс задыхался, отряхивался, фыркал. Наконец, слегка протрезвевшими глазами взглянул на Виктора и Анастасию.
Попытался прикрыться рукой — не вышло. Он был совершенно мокрым. Короткие темные волосы посверкивали, по смуглому лицу стекали струи. Он уже приходил в себя.
Анастасия, пожав плечами, величественно удалилась.
— Через полтора часа поезд, — объяснил Виктор. — Может, хочешь остаться с костромскими ментами?
— С кем, с кем? — не понял Алекс.
— Ну, как их у вас там называют? С местными полицейскими…
— Едем!
Он начал одеваться.
Рубашка сразу прилипла к телу накрепко, словно ее приклеили столярным клеем и ее надо потом отдирать вместе с кожей.
Выйдя из ванной и стряхивая с себя капли, обратился к Анастасии.
— Есть у вас сушилка для волос?
Ни слова не говоря в ответ, она вышла и через пару минут вернулась с электроприбором.
— Что это на иврите у вас «Зубур — Зубур»?
Алекс обалдело уставился на Виктора.
— Да ты сам — то и вопил…
Алекс досадливо зажмурился.
— Это сленг. Армейский… Когда получаешь звание. И тебя в грязь голого, а потом еще из шланга поливают…
Виктор с усмешкой глядел на смуглого иностранца: темные, цвета круто заваренного кофе глазища, длинные ресницы. Хмыкнув, бросил:
— Головка бо-бо? Во рту ва-ва… Денежки тю-тю?
Крончер скривился.
— Хорош ты был! У вас чего? Не пьют, когда звания отмечают?
— Это почему же? Я только недавно обмывал «капитана». Перед самым вылетом…
День этот выдался долгим и беспокойным.
Он чувствовал себя в своей полицейской форме не очень к месту в уличном калейдоскопе карнавальных масок.
О командировке в Россию еще и речи не шло, хотя оставалось до нее чуть больше суток.
В Иерусалиме праздновали Пурим. Вокруг, взявшись за руки, разгуливали коты и жирафы. Дракула с омерзительной рожей и кривыми зубами в пасти, держал под руку Принцессу Диану. Петух флиртовал с кокетливой лисой…
Есть в этом дне что-то дерзкое, пьянящее, что сбивает с толку. Под ногами крутятся дети, визжат дудки, хлопают хлопушки, безостановочно трещали трещотки.
Обычно отдающая легким снобизмом улица Бен Йегуды, куда нет въезда транспорту, а магазины, кафе и пиццерии выставили наружу свои столики, чтобы посетители могли видеть фланирую щую толпу, превратилась в огромную сцену.
Кто-то стукнул Алекса пластиковым, полым изнутри молотком по фуражке: то ли счел, что он — тоже участник карнавала, то ли были у человека свои счеты с полицией.
Буквально, продираясь через толпу вниз, к Нахлат Биньямин, Алекс обратил внимание на то, что в связи с праздником как смело уличных музыкантов и певцов. В таком шуме иартеллерийской канонады не услышишь.
Здесь, рядом с парикмахерской «Марсель», еще недавно довольно скверно пел оперные арии лысоватый, в очках математик, из Санкт-Петербурга: его фотографию даже поместил популярный американский географический журнал. Голоса у бывшего петербуржца не было, но зато зарабатывал он больше, чем двое его коллег-математиков.
Чуть наискось — играл на настольном, но не электрическом, органе Баха и Генделя способный парень из Сан Франциск. Иногда похаживал в белой хламиде с золотой короной из картона на голове Давид — царь иудейский с лирой в руках — тоже неплохой доход.
Сейчас карнавал оставил всех без работы. Ну да ладно. Это ведь только один день…
Алекс внимательно приглядывался: среди завсегдатаев улицы Бен Йегуда у него были свои люди. Отсюда он черпал информацию и здесь заводил знакомства. Сравнительно узкая и короткая, она, как магнит, стягивала сюда силовые линии человеческих лиц и характеров.
На площади, у высокого, нафаршированного оффисами здания стояли «джипы» с пограничниками. Темно-зеленая форма, автоматы за плечами: с праздником террористы не поду мают считаться. Очаровательная брюнеточка в солдатской куртке с сержантскими нашивками сделала ему глазки, и Крончер подми гнул ей в ответ: так в старину переговаривались флажками сближающиеся корабли.
Но Алекс двинулся в один из ее боковых присосков, в Нахлат Биньямин, еще лет десять назад — район полутрущоб. Сейчас здесь на вес золота был каждый квадратный метр: полузаброшен ные, в трещинах, с обсыпавшейся штукатуркой дома принаряди лись, наполнились жизнью и смыслом и щеголяли перед, как артисты в новом и ярком спектакле и сейчас щеголяли перед иностранцами экзотикой: странной, почти немыслимой смесью Востока и Запада.
Тут в одном из бесчисленных ресторанчиков, Алекс Крончер заказал стол на четырнадцать человек. Он пригласил их обмыть присвоенное звание.
И фон, и публика в Нахлат Биньямин, были другими. Тон задавали пабы и дансинги. Маленькие, но очень уютные ресторанчики и кафешки. Да и разгуливали здесь не образумившиеся обыватели с семьями, а расхристанная и шумная молодежь. Большинство — с пивными кружками в руках и замысловатыми, иногда вызывающе-ярко раскрашенными прическами. Парни в масках были одеты с нарочитой небрежностью и держались дерзко: я, мол, такой, хочешь останавливайся, хочешь — проходи! Девушки — больше без масок, но с лихо разрисованными к Пуриму лицами, в довольно смелых нарядах.
Алекс свернул в один из ресторанчиков.
— Никто не приходил? — спросил он хозяина, с которым был давно знаком.
— Да ты же явился на час раньше…
Рядом с его метром восьмидесятью пятью тот смотрелся, как маленький кустик возле телеграфного столба. Не помогали даже туфли с высокой подошвой. На затылке ресторатора болталась стянутая серебрянным обручем коса.
— Гони меню…
— До пяти у нас цены значительно ниже, — сказал хозяин: «деловой ланч». Только — чтобы потом меня не взяли за жабры: я, мол, делаю полицейскому скидки! Этого мне еще не хватало…
Официанты сдвигали столы и расставляли приборы.
— Крончер, — послышались в двери голоса.
Пришла первая троица, в основном, — такие же молодые офи церы полиции, как и он сам.
— Может, вспомнить армию? Вымазать тебя сегодня голенького в грязи…
В течение двадцати минут подвалили еще люди: в форме и без нее. На столе появилась бутылка водки и еще две — вина.
— На салат не нажимать, — провозгласил Алекс с первым тостом. Впереди стейки.
Пили лихо: двое налили по маленькой рюмке водки, осталь ные — по полбокала вина.
— Если ты в таком темпе будешь получать звания, Алекс… — поддел кто-то.
— Так ты — лопнешь от зависти, — пообещал другой.
— Это правда, Крончер, что ты начал заочно учиться на юридическом?
Алекс утвердительно кивнул.
— Украсишь потом своим дипломом уборную… Его тебе также признают, как мне — графское звание… Кстати, — мой прапрадед был русский князь, толстовец. Приехал в Палестину еще до революции…
Алекс пожал плечами:
— Я все равно решил кончать очный: а так у меня хоть база будет…
— Сноб! — завопило сразу несколько голосов.
Потом перешли на профессиональные темы.
— Этого парня, который пропал, так и не нашли? Крутой был малый: за свои двадцать лет — шесть арестов… Слушай, что нового с этим юношей, которого ты ищешь?
— Спроси сержанта, он — эксперт…
— Испарился.
— На запчасти коллеги разобрали, — сострил кто-то.
— За столом, о таких неаппетитных вещах? — сделал гримасу здоровенный малый с рыжими усами.
— Ладно, не пижонь, тоже мне….
— Человечество идет к катастрофе. Когда у людей есть все, они начинают сходить с ума, — мрачновато заметил блондин с русским акцентом и налил в рюмку новую порцию водки.
— Почему это все русские — философы? Каждый — Толстой и Достоевский вместе…
— Пошел к свиньям: зато румыны — не нация, а профессия…
— Началось! — криво улыбнулся один из гостей.
— До чего дошло?! Почти каждые двое суток убийство! Две с лишним сотни убийств и большинство — на криминальной почве…
— Каждую неделю разборка…
— Перестреляют друг друга — нам же легче будет,
— Бардаки, сутенеры, подпольные игорные дома…
— Стоп, жеребцы! Слыхали анекдот?..
— Есть новость, слышали? — перебил его сосед.
— Неужели свежая?
— Как твои анекдоты, — отомстил тот.
— Ты о чем это?
— Назначено совещание в верхах…
Все взоры сразу примагнитило к рассказчику.
— Говорят… — ощутил тот особую гордость: он знает, а они — нет. Встретились «Три Туза». На этот раз — у Амоса. Много я бы дал, чтобы пронюхать, чем это все для нас пахнет?
— Неужели снова все сверху до низу пертряхивать станут?
— Крончер, там же куколка, с которой ты воркуешь, работает…
— Мне чихать, у меня — праздник.
— Как бы его тебе не испортили.
— Не каркай, — зевнул в ответ Алекс.
В заднем кармане его надрывался сотовый телефон.
— Этого еще не хватало. Да! — рявкнул он у трубку и тут же сбавил тон. — О кей!..
Звонил его непосредственный начальник из Генерального Штаба полиции.
Крончера вызывал один из «Тузов». Тот, что занимался ка драми. Настроение у Алекса сразу испортилось. Разносы «Мужи- ка» были хорошо известны всем в полиции. Что за свинство — делать втык сразу после присвоения звания?
Приятелям он ничего не сказал. Да, в общем, — они уже лениво потягивались. Вот — вот разойдутся.
Минут через десять они остались вдвоем с блондином с рыжими усами: экспертом — фотографом.
Официанты убирали посуду. В одной из бутылок еще видне лось на дне немного вина. Другая буталка была пуста: всю выпили.
Водка тоже еще осталась. Грамм сто, не больше. Рыжий вызволил ее из рук официанта, вылил в рюмку. Залпом выпил. Официант даже отставил поднос, смотрел на него. Рыжий положил в рот большой кусок лепешки — «питы», смазав ее предварительно в тарелке с хумусом.* (* хумус — сдобренная прянностями гороховая паста).
— Оставь его, — сказал Крончеру подоспевший хозяин, и коса с серебрянным кольцом на его затылке многознчительно зашевелилась. — Сколько вас здесь, «русаков»? Трое? Но толь ко из вас троих он один настоящий…
Возвращаясь, Крончер думал о генеральном звонке.
Все было непросто.
Почему это шеф спросил его, слышал ли он о хирурге — профессоре Бреннере…
Днем в Костроме он покинул группу гидов-стажеров сразу же после осмотра Ипатьевского монастыря. Сюда всегда привозили иностранцев. На площадке перед входом стояло несколько экскурсионных автобусов, слышалась английская речь.
Алекс Крончер просигналил проезжавшему такси.
Бывалый водитель немедленно признал в нем иностранца. Об служил по повышенному тарифу: рейс Ипатьевский монастырь — улица Шагова обошелся капитану Крончеру в 20 долларов, вместо пяти.
Не без труда, но он все же нашел адрес, который ему передал эмиссар израильской полиции в Москве.
Звонок верещал довольно долго и нудно. Потом послышался голос:
— Кто?
Алекс был уверен, что там, за дверью, его пристально рассматривают в глазок. Ему показалось, он даже слышит хриплое дыхание.
— Я из Израиля, моя фамилия Крончер… Алекс Крончер… — сказал он.
— А что вам нужно? — подозрительно и тревожно спрашивал все тот же женский голос.
— Поговорить с вами…
— О чем? — Дверь ему все еще не собирались открыть.
Ему вдруг стало тоскливо. Он не знал, что сказать еще. Потом вспомнил совет эмиссара:
— Если придешь к евреям, скажи несколько фраз на идише… Так быстрее поверят…
— Но я не говорю на идише, — изумился Алекс.
— Выучи! — раздосадованно сморщился генерал.
Алекс тщательно проговорил заученную фразу: «Я должен с вами поговорить…»
За дверью сразу забеспокоились:
— Тише, тише… Сейчас открою…
Дверь приотворилась, и на Алекса с беспокойством взглянула крепко за шестьдесят женщина с неаккуратно причесанными седыми волосами в допотопном черном шерстяном платье.
Она, буквально, затащила его внутрь, словно он был подпольщиком, который пришел на конспиративную квартиру не во время и не соблюдая мер предосторожности.
— Что вы хотите?
— Мадам Злотник? — спросил Алекс.
— Ну?! — полуспросила — полуответила женщина.
Казалось, дальнейшая судьба ее и ее зависит от этого ответа.
— У вас есть сын, Натан…
— Толя, — не менее подозрительно откликнулась она.
— И ему недавно сделали операцию… Пересадили легкое…
— Кто вам сказал? — намертво защищала она бастион своей неприступности.
Он хотел ответить слышанным десятки раз от матери «сорока на хвосте принесла», но сдержался.
— Вы мне не разрешите с ним встретиться?!
— Его нет дома, — твердо и решительно ответила та.
Алекс уже повернулся к двери спиной, когда послышался мужской голос:
— Мама, кто это там?
Хоть бы она покраснела, эта старая карга!
— А я знаю?! Говорит, что из Израиля…
Теперь она обратилась к Алексу на идиш с тяжелым украинским акцентом, и ему стало неловко. Он ведь понял только пару слов.
— Вы что, проверяете меня? — сделал он вид, что разозлился. — Вот мой паспорт… — он вытащил и показал темносинюю книжицу с тесненными буквами на иврите и на англи йском.
И это ему тоже велел сделать эмиссар: ни в коем случае не полицейское удостоверение.
Из темноты вышел чернявый, с вьющимися волосами человек лет сорока.
«Ему бы пейсы, черный костюм, и шляпу и был бы типичный „дос“ обитатель „Меа Шеарим“ — иерусалимского квартала, населенного ультрарелигиозными пуританами».
Алексу снова пришлось представиться.
— Можно мне поговорить с вами?
— Идемте, — тот повел его за собой.
Старуха шла следом за ними. Взглянув на Крончера, сын остановил ее:
— Ну я прошу тебя!..
Старуха отстала. Ее сын привел Алекса в комнату.
Затхлость, старая и неуклюжая мебель.
Алекс уселся на стул. Он уже понимал, что разговор предстоит нелегкий.
— Вам ведь пересадили почку, господин Гольдштейн?
— А если да?
— Профессор Бреннер, не правда ли?
— А почему вы отвечаете вопросом на вопрос? — настороженно спросил старухин сын.
— А что я, не еврей, что ли? — усмехнулся Алекс.
— Нет, — твердо заметил тот, — вы — израильтянин…
— Это правда, — пожал плечами Алекс, — но мои родители из Москвы…
— Нет, — покачал тот головой, — мы с Украины…
Алексу стало тоскливо. Ему нехватало воздуха, детского гама, шума телевизора.
— Можно у вас узнать, кто вам его порекомендовал?
— Чего вы добиваетесь, господин Крончер? — с явной опаской спросил Гольдштейн. — Зачем все это вы выспрашиваете? Я простой инженер. Работаю на заводе…
Алекс молчал. Пусть выговорится. Такие люди не могут глядеть опасности прямо в глаза. Они пытаются обойти ее.
Чаплиновская ситуация, из которой исчез весь юмор, и остались лишь боль и унижение.
— Если вы имеете ввиду, на какие деньги я это сделал, то знайте: я их не крал и не присваивал. Это деньги моих близких — отца и матери…
Старуха просунула голову внутрь. В глазах ее раненым зверем метались огоньки страха.
— Оставьте нас в покое! Что вам надо? Мы всю свою жизнь жили тихо и скромно. Мой муж был продавцом в магазине. Все, что скопили за жизнь, я отдала Толе…
— Меня не интересуют ваши деньги: я не из налогового управления, терпеливо объяснял Алекс.
Но ему не верили.
— Все, что было, все ушло… — словно сдирая с раны окровавленный и засохший бинт, — трясла головой старуха. — Миша умер десять лет назад. Кто — Толя мог на свою инженерскую зарплату что-нибудь откладывать? Я? Его жена? — показала она с укором на сына.
Алексу казалось, он попал в омут семейных горестей и разочарований.
Жалкие беды — жалкие люди! Их не хватает не только на самоуважение и сдержанность — даже на отчаянье, не говоря уже о бунте, взрыве возмущения.
— Жена ему их дала? — волосы старухи были похожи на всклоколченную паклю. — Я ногтями вцепилась! Крохи, что после Миши остались, не дала тронуть! Конечно, я — жидовка поганая, клоп, кровосос! А несчастье пришло, она его выручила? Детей взяла, и — за дверь? «Он мне их еще переза разит», — сказала…
Алекс прикрыл глаза. На него накатывало что-то клейкое, холодное, мокрое.
— Два года Толя страдал… К кому мы только не обращались?… Как только не лечились?… Врачи — бессовестные: один говорит одно, другой другое, третий — третье. И все попробуй, все найди, все купи…
Сын впился ногтями в несвежую скатерть на столе, хотя наверняка слышал эту историю десятки раз…
— Ничего не осталось, — кольцо обручальное продала — то, что Миша мне на свадьбу подарил… Он был мне мамочкой. Он был мне папочкой… На пятнадцать лет старше… Кто мне помог? Государство? Вы? Или ваш Израиль?
Алекс почти точно знал, что сейчас будет: она начнет жаловаться и рассказывать о своих несчастьях. Но жалоб он не услышал, история ее была короткой и унылой. Жестокой. Как сама безнадежность…
Голод… Холод… Эвакуация… Отец, погибший где — то под Ростовом он и воевать не умел: винтовки никогда в руках не держал… Ей с сестрой и матерью еще повезло: другим, — не так. Те, что не успели — остались. Смерзлись с землей, с зале деневшими лужами…
А потом она встретила Мишу. В чиненной и перечиненной гимнастерке и стоптанных солдатских сапогах: две медальки на груди, знак ранения. Тоже всех потерял. Но он так хотел выжить! Так хотел продолжить! Так хотел завести семью! Вот он их и спас. Рубил мясо в магазине и всех потихонечку кормил. Не зарывался, не вылезал, не высовывался. Только уже много лет спустя поехал на Украину и там вырыл в лесу сундучок, а в нем — старинный свиток Торы, который из поколения в поколения передавался в семье.
— Толика Бог спас… — слезились у старухи глаза. — Тора… Когда мне сказали, что без операции ему не жить, я стала искать, кто бы ее сделал. Поехала в Москву. Там один добрый человек у синагоги сказал, что знает кого — то, кто может нам помочь…
— Вы ему дали деньги?
— Конечно! А как вы хотите? Бесплатно?! Я рассказала ему про Тору. Он привез сюда, в Кострому, специалиста по таким вещам. Они пришли сюда. И тот, второй, взял Тору. А Толю повезли на операцию. В Таллинн…
Алекс поперхнулся: тут были отзвуки истории, которую он слышал от московского эмиссара израильской полиции.
«Убитый в Костроме от ножа партнер, специалист по антиквариата… Вот зачем они приезжали сюда!..»
Ярость кипела в нем вместе с жалостью.
Сомнений у Алекса не было: это Панадис!
— Узенькие усики на круглом лице? — вырвалось у него.
Старуха вонзилась в него ожесточившимся взглядом животного, у которого вот — вот отнимут единственного детеныша, и стала за спиной сына.
Она его спасет. Она его никому не отдаст…
«Импрессарио» заработал на этих несчастных дважды: и на операции и на продаже музейной редкости. Он же мог и заказать убийство партнера, чтобы не делить навар…
Но если эту старуху свести с Панадисом лицом к лицу, она никогда и ничего не подтвердит… А, кроме того, не это — цель его презда в Россию!
— У меня к вам просьба. Это очень важно… Вы что-нибудь знаете о вашем доноре? Кто он? Откуда?
Старуха, еще не дослушав, принялась качать головой:
— Что мы можем знать?! Оставьте нас в покое…
Может ей пришло на ум, что почку могут отобрать, вернуть тому, кому она прежде принадлежала?!
Сын снова вывел из комнаты мать и прикрыл дверь.
Похожий на религиозного оротодокса Толик-Натан, удалив — шийся к сеье, приоткрыл дверь:
— Я слышал, что-то про Китай. Трансплантанты везли самолетом через Ташкент… Человек, который все устроил, перед операцией звонил в «Домодедово». Рейс Ташкент — Москва опаздывал…
— Натан… — старуха что-то быстро прокричала на идиш.
Крончер разобрал лишь одно слово «рахамим», оно залетело из иврита и означало одно: «милосердие».
«Пожалей мать?!»…
— Вы помните день, когда вам сделали операцию?
— Еще бы! Двадцать второго…
Старуха готова была валяться у сына в ногах, только бы — он не раскрывал больше рта.
Уходя, Крончер оставил на старом ящике для туфель в передней несколько стодолларовых банкнот. Не мог не оставить…
Панадис ждал связного Ли в баре гостиницы «Космос». Но китаец опаздывал.
Панадис нервничал. Такого еще никогда не случалось.
Он допил коктейль до конца и лишь потом взглянул на часы. Ожидание длилось уже тридцать восемь минут.
Панадис заказал второй коктейль.
В сущности, бакинец и не собирался допивать его до конца: он следил не только за количеством спиртного, которое себе позволял, но и за калорийностью еды. Полнеть больше он не хотел. Как врач он хорошо знал, к чему приводят излише ства.
Чтобы не вызывать подозрений, он потихонечку тянул сквозь пластиковую трубочку розоватую жидкость, в которой переливались тающие кусочки льда.
Минут через десять Панадис расплатился, щедро оставив на чай, вышел из бара в холл, к телефону-автомату. У него было несколько жетонов. Медленно, успокаивая себя, вращал диск. Три, пять, семь… Он был уверен, что никто не ответит.
Внезапно зуммер прервал незнакомый мужской голос:
— Кого вам?
Панадис переждал пару секунд и спросил:
— Могу я переговорить с господином Ли?
— А кто его спрашивает? — тут же осведомился незнакомец.
— Знакомый, — поспешил ответить Панадис.
— Его нет сейчас. Что-нибудь передать?
— Нет, нет, спасибо, я позвоню позже…
— Вам срочно? — продолжил голос в трубке. — Он скоро будет звонить. В принцмпе, если хотите, его можно найти. Что передать? Кто его спрашивает?
Панадис понял: его хотят как можно дольше удержать у телефонной трубки. Так обчно поступают менты, когда хотят засечь, откуда говорят. Он осторожно положил трубку и тут же, чтобы спутать ментам карты, перезвонил по первому пришедшему в голову номеру.
— Квартира Мухиных? — осведомился он. — Простите, пожалуйста, ошибка…
Дойдя до метро «ВДНХ», он спустился вниз на эскалаторе, всегда казавшемся ему здесь особенно длинным. Сел в подошедший состав и поехал в сторону «Медведкова».
Все это даже не столько, чтобы запутать возможного топ туна, сколько, чтобы успокоить нервы. Ли исчез, сомнений никаких не было.
Не доезжая до концевой, Панадис вышел. Поехал в обратную сторону.
Ответивший ему по телефону говорил по-русски без всякого акцента.
«Явно русский…»
Он не сомневался: в дело вмешались те, кого следует опасаться…
Кто это мог быть — рекетиры, милиция?
Ему не дано было этого знать.
Связующая с китайцами нить оборвалась. В лабиринте неизвестности было темно и остро пахло опасностью.
Искать самому концы, значило бы не просто рисковать: самому лезть в петлю…
Пусть его ищут теперь китайские партнеры. Найдут. Должны найти. В конце — концов, он нужен им нисколько не меньше, чем они ему. Конечно, и он сам тоже сидеть без дела не собирается.
Не может быть, чтобы в Москве, где и раньше-то жило ни как не меньше десяти миллионов, никто не предлагал бы трансплантанты для пересадки…
Панадис вышел из метро. Снова позвонил. На этот раз Бреннеру.
— Профессор? Мне ужасно неловко, но операцию придется перенести. Да — да, не прибыл материал. Я вам потом все объя сню. Вы куда — то собираетесь? Приглашены коллегами? Куда, если не секрет? В Дом Кино? Прекрасная идея! Может мы даже увидимся…
Человек, откликнувшийся на объявление Чернышева в газете с просьбой помочь в приобретении органов для трансплантации позвонил в турагентство перед обедом.
Виктор и Анастасия были уже на месте. Алекса они оставили отсыпаться в гостинице.
Рассыпалось несколько коротких звонков.
Виктор снял трубку несразу. Звонящий, на другом конце, должен был почувствовать, что здесь не торопятся. Поймет, что у них и без него есть немало разных предложений.
— Слушаю вас…
Определитель на аппарате показывал, что звонят, скорее всего, из телефона-автомата.
— Вы давали объявление?
Голос был негромким, но густым и вкрадчивым, Так обычно говорит старый и добрый знакомый, которому предстоит убедить разнервничавшегося собеседника.
— Речь идет о моей сестре…
Виктор показал Анастасии на дверь. Он не хотел, чтобы во время разговора она находилась рядом.
Ему предстояло сыграть не простую роль:
«Заботливый старший брат, чья сестра нуждается в сложнейшей операции… Куча денег, которая будет выброшена на ветер, если он и сестра попадут в лапы мошенника…»
А актером он был не очень способным. Может быть, даже в пику всей писательско-актерской братии, которая в его детстве так часто собиралась у них дома.
Ему все же удалось передать чувство тревоги, потому что абонент на другом конце провода сказал:
— Поверьте, я сам врач и понимаю, что чувствует и переживает человек, которому предстоит такая операция…
Виктор с интересом прислушивался. Он предствлял себе продавца несколько иначе
— Во — первых… — мягко излагал тот, — нельзя не полагаться на того, с кем имеешь дело. Трансплантант донора должен соответствовать всем анализам пациента. Поэтому я и звоню вам с такой срочностью.
Виктор не произнес ни слова.
Человек на другом конце провода, решил он, в состоянии снять напряжение с того, кто в самом деле рассчитывает на его посредничество.
— Надеюсь, у вас все анализы на руках? — Телефонный собеседник словно счищал пылинки с костюма Виктора. — Они нам будут необходимы…
— Да, конечно.
— Вам надо будет их мне привести…
Похоже, птичка сама рвалась в клетку.
— Обязательно!..
— Кстати, вы читаете по — английски?
— Не очень, — Виктор дал понять, что смутился.
— Не страшно, — успокоил его голос, — их можно перевести. У вас, наверное, уже есть хирург — уролог для этой операции?
— Безусловно, — подтвердил Виктор.
— Тем лучше, — окутывал его теплотой и заботой голос на другом конце провода. — Впрочем, если вам надо будет, я и в этом плане могу помочь…
— Сколько это будет стоить? — спросил Виктор как можно мягче, чтобы не вспугнуть незнакомца.
Собеседник помолчал и, словно призадумавшись, произнес:
— Двадцать пять тысяч баксов…
— Ого! — Виктор изобразил испуг и удивление. Инстинкт подсказал ему, что поступить надо именно так.
— Я вас понимаю, — заторопился тот. — Знаете что: для вас я собью цену до двадцати? Сейчас я позвоню одному человеку, а потом вам.
Виктор вздохнул. Во всем этом чувствовался ужасающий непрофессионализм…
Звонивший положил трубку.
Телефон зазвонил через пару минут.
— Я обо всем договорился. Двадцать вас устроит? Да? Рад, что хоть чем-то смог помочь…
Виктор помолчал пару секунд, как бы пережевывая приятную новость, и вернулся к делу:
— И когда вас можно увидеть?
— Если вам подходит — сегодня. В восемь вечера…
Глухо екнуло сердце: события начинали обретать слишком ощутимое ускорение.
— Где вам удобнее? — спросил он.
Собеседник почувствовал, что что-то не так, поспешил объяснить, чем вызвана спешка.
— Трансплантант нельзя оставлять надолго в растворе. Если результаты вашего анализа подойдут, операция должна состояться быстро.
— Где же мы встречаемся? — Виктор придал голосу оттенок облегчения.
— На Новобасманной. У Красных ворот…
— Номер дома…
— Скажу. У меня лишь одно условие: приехать должна женщина.
Виктор смешался. Такого поворота он не ожидал.
— Женщина? — переспросил он.
Телефонный собеседник объяснил:
— Дело деликатное, и рисковать мне нет никакого смысла. Я готов встретиться только с вашей сестрой. Не беспокойтесь: ей ничего не грозит…
Виктор едва не выругался в трубку.
— Кстати, — перебил его незнакомец, — не надо привозить с собой всей суммы: двух тысяч баксов достаточно. Чтобы я знал, что имею дело с серьезными людьми, а не с мошенниками. Это задаток.
— Вы не сказали еще номер дома…
— Пожалуйста… — Он назвал. — Я буду ждать в подъезде. Даму. Только даму…
Они припарковались недалеко от пункта междугородной телефонной связи. Высадили Анастасию.
— Ни пуха…
— К черту.
После костромского позора в сторону Крончера она вообще не смотрела…
Анастасия шла метрах в пятидесяти впереди. Они проводили ее пешком к подъезда, на который им указали.
Алекс полагал, что им надо остаться поблизости, но Виктор сказал твердо:
— Будем ждать на почте…
Пункт междугородной телефонной связи был полон ожидающи ми. Спертый воздух, духота. О вентиляции никто не позаботился. Искаженный микрофоном голос телефонистки каждые несколько минут громогласно объявлял:
— Орск! Абонент не явился… Семипалатинск на линии. Кто просил Семипалатинск? Пятая кабина…
Закутанная в тулуп бабка прошла в кабину.
— Мурманск — вторая кабина… Мурманск — второая кабина… Екатеринбург — первая кабина… Екатеринбург…
В тускловатом, неживом свете растекались по кабинам- карцерам человеческие фигуры.
Виктор и Алекс сидели у окна. Снаружи трусил легкий снежок. Снежинки касались гладкой поверхности стекла и падали вниз.
— Я узнал печальную для Анастасии новость… — с похмелья Алекс был настроен элегически. — Этот ваш Панадис большой проходимец. Он привозил в Кострому специалиста по антиквариату…
Его вдруг поразило внимание, с каким Чернышев прислушивается к его словам. Тот старался не пропустить ни одного слова из сказанного.
Крончер не сразу нашел этому объяснение.
— Выманил у одной старухи очень дорогую вещь…
— А что за вещь?
— Иудаика. Древний свиток… В обмен на пересадку китайской почки…
Чернышев задержал дыхание.
— Давно? — Виктор произнес это абсолютно равнодушно, но безразличие совсем не вязалась с его внезапной сосредоточенностью.
— Да нет. В конце прошлого года…
У Чернышева в голове сошлись и заискрились две пары проводков, по которым передавалась информация: Бутрин был убит в декабре, а тут еще упоминание о почке…
Зацепка серьезная.
Чернышев не собирался вводить израильского полицейского в курс своих ближайших планов. Тем более для Крончера он — не старший опер, а лишь экскурсовод. Потому осведомился уж совсем безучастно:
— И что ты будешь делать?
— Я намекну Панадису на то, что мне известны его проделки. Поговорю с ним… — Алекс пожал плечами. — Может он все-таки поможет Анастасии…
Чернышев кивнул:
«Панадис постарается отделаться от израильтянина. Может, что-то сообщит… Потом костромичи смогут тряхнуть его по — крепче. Надо только выудить из Крончера данные об этой старухе…»
— Спасибо, Алекс…
Крончер тем временем уже полностью переключился на Анастасию. Виктор послал сестру на это свидание одну. А если это рэкетиры?
— Может, проверим, что там происходит?
Мрачноватое спокойствие Виктора раздражало Алекса. Человек без нервов опасен…
Он слышал, что есть такая болезнь, когда не чувствуешь боли. Можно сунуть руку в огонь и не за метить даже, как она обуглилась. Боль и нервы это своего рода предупреждение, сигнал: осторожнее, рядом опасность!
Конечно, скверно, когда нервы раздрызганы. Но не намного лучше, если они из льда или железа?…
— Есть там второй выход?
— Нет, — отмахнулся Виктор.
Но Алекс не отставал:
— Ты уверен, что ничего ей не сделают?
Виктор не ответил
— У нее есть муж? — внезапно спросил Алекс.
— Был, — буркнул Виктор, — да сплыл…
— Она ведь не с вами живет, нет?
— Нет, — посмотрел на него внимательно Виктор.
— А у вас? — полюбопытствовал Алекс. — Семья? Или разведены?
— Двое пацанов, — пожал плечами Виктор: ему неприятно было такое путешествие по его биографии. — Жена…
— А родители ваши живы?
— Бомжи они. Уголовники.
Он откровенно врал.
Они молчали довольно долго. Алекс смотрел в окно, из него было видно здание, в котором скрылась Анастасия.
Виктор, развалясь на неудобной деревянной скамейке, при крыл глаза. Когда он открыл их, Алекс, чтобы поддержать раз говор, спросил:
— Я смотрю — вы не курите. Что, в России, сейчас, как в Америке, объявили войну никотину?
— Мне нельзя, — коротко отрезал Виктор. — Ранение в легкое. Афганские дела…
— А меня в ногу задело, — хмыкнул Алекс, — нет сейчас все в порядке. Шрам только небольшой остался.
— Это где же? — с удивлением уставился на него Виктор.
— Да, — в Южном Ливане…. - пожал плечами Крончер.
— Там что, тоже моджахеды?
— Вроде того. «Хизбалла», — Алекс поднялся, сплюнул в стоявшую рядом урну.
— А это что? — уже с любопытством поглядывал на него Виктор.
— Террористы — шииты. Течение такое в исламе.
— Что у вас там постоянно мира не хватает? — спросил уже с явным интересом Виктор. — Воюете, воюете…
— Долго объяснять…
— Да ладно. Время-то у нас есть…
— Они у иранцев как наемники. Деньги получают. Вот и палят по нашим поселениям. А мы — в ответ. Потери у них большие. Бои — каждый день…
Для Виктора все это было странно и неправдоподобно, вроде той войны в Африке, что показывали по телевизору. Тутси и хуто. Убивают друг друга, а разберись — за что?
Крончеру же все виделось по-другому. Это была и х, израильская жизнь. Повседневная реальность. Там — на и х войне гибли его друзья, однокашники…
— Сначала они засады устраивали на патрулей, — продолжал он, — а потом, поняли, что своих больше теряют, чем мы, и перешли на мины. Подкладывают, где только можно, и издалека взрывают. И сразу разбегаются по деревням. А там женщины, дети. Не очень — то и постреляешь…
— Знакомо, — мрачновато усмехнулся Виктор.
— Вы и в Чечне были? — интересовался Алекс.
Виктор отрицательно покачал головой.
— Бог миловал: возраст не тот…
— У нас матери сейчас сорганизовались, требуют убрать солдат из Ливана…
— Но я так понял, что у «Хизбаллы» потерь куда больше?
— Мы считаем по-разному, — пожал плечами Алекс, — их десятки миллионов, нас пять. Да и цена жизни другая… У них смертников- самоубийц невпроворот…
Виктор кивнул: он и сам этому дивился в Афгане.
— Вам вот скажи: пожертвуйте собой во имя Аллаха и сразу в рай попадете! Семьдесят гурий станут вас услаждать. Вы же не поверите!
— И все — целки, — усмехнулся Виктор, — Это мы еще там, в Афганистане, слышали… Ты в каких частях служил? Пехота?
— Сорок и сорок на сорок…
— Это еще что? — стрельнул по нему взглядом Виктор.
— Морские десантники. Сорок килограмм на спине, сорок километров впереди и сорок сантиметров воды под ногами…
Внезапно он резко резко подскочил к окну и весь напружинился.
— Там милиция приехала…
В окно было видно, как из «газика» выскочило несколько милиционеров и бросились в подъезд. Алекс, было, рванулся, но Виктор крепкой хваткой остановил его:
— Не лезь, сами разберутся!
Алекс глянул на него с явным недоверием. Что-то в поведении Виктора его озадачивало. Для обычного экскурсовода слишком уж много резкости, тайн и загадок.
«Да и выправка соответствующая…»
Первые смутные подозрения запали ему в голову еще в Костроме, когда менты не втолкнули Чернышова в «газик» вместе со всеми задержанными.
«Черт его знает. Может из КГБ или как это сейчас называется. ФСБ, что ли?»
Но вслух ничего не сказал. Только бросил на него изучающий взгляд.
— Но она ведь там одна…
После своих пьяных похождений в Костроме Алекс испытывал неловкость перед Анастасией, а теперь и вовсе проникся к сестре Чернышева состраданием…
Но Виктор мгновенно погасил его пыл.
— У тебя что дел других нет? — Оказывается, он все это время помнил о бакинском импрессарио. — По-моему, ты хотел поговорить с Панадисом… Кстати, фамилия мужика, любителя антиквариата, с которым он приезжал в Кострому, Бутрин. Его убили… Мне твои друзья — костромские менты рассказали… — Он выдержал направленный ему прямо в глаза короткий испытующий взгляд Крончера. — Ладно, езжай. Здесь я сам разберусь.
В парадном пахло плесенью и кошачьей мочой.
Когда-то это был купеческий дом, потом — на целых три четверти столетия — советская воронья слободка. Сейчас тут доживали век несколько стариков. Большую часть квартир бывшая Жилищно-эксплуатационная контора сдала под склады, и дом зиял пустотой и заброшенностью.
Прислушиваясь к тишине, Анастасия неспеша поднялась по первому пролету широкой лестницы. Выше, на лестничной площадке ее уже ждали.
От стены отделилась тень. В полусумерках, созданных усилиями жиденькой электрической лампешки, она увидела человека лет тридцати двух тридцати трех одетого как типичный интеллигент: небогато, но аккуратно.
Возникнув из темноты, он прежде всего извинился.
— Простите, если вас напугал. Меня зовут Валерием Павловичем. — Он подал руку. — А вас?
Она не протянула руку в ответ, и он отвел ладонь.
— Анастасия.
Валерий Павлович был лысоват и солиден. У его ноги стоял объемистый «кейс».
— Давайте сюда, к окну.
Щелкнув замком, он достал из кейса пачку листов.
— Настенька… Я могу вас так называть? — он говорил с легкой наставительностью в голосе, но вместе с тем мягко и убедительно. — У меня здесь вся документация. Мы работаем с людьми со степенями, известными врачами. Хотите посмотреть? Вы читаете по-английски?
— Сама — нет! — созналась Анастасия. — Но мне переведут.
— Проблема в том, что я не могу дать их вам с собой, они взяты из научно — исследовательского института, и я обязан их сегодня же вернуть. Ничего, если я закурю?
Он достал из «кейса» пачку «Мальборо» и стегнул пальцем по крышке зажигалки, которая тут же распахнулась.
— Будете? — он протянул в ее сторону пачку.
— Я не курю. Спасибо.
— Я разговаривал с вашим братом… Интеллигентный чловек, утвердительно закивал головой Валерий Павлович. — Сразу видно…
— Слышно, — улыбнулась Анастасия. — Вы же с ним не встречались.
— Между прочим, — на полном серьезе возразил тот, — по голосу можно судить о человеке так же, как и по его манерам и лицу… Но сейчас не об этом. Я сказал вашему брату, чтобы вы захватили с собой часть суммы. Мне надо удостовериться в том, что вы серьезны в своих намерениях. Надеюсь, вы не станете подозревать меня в том, что я хочу вас ограбить…
Выше этажом, в одной из полупустых квартир стукнула дверь, там выталкивали за порог детскую коляску. Еще через минуту здоровенная бабища с коляской, тяжело дыша, появилась на лестнице.
— Чего вылупился? — не очень вежливо окрысилась она на Валерия Павловича.
Коляска была полна какого-то тряпья. Одно колесо у нее было сломано, и каждый поворот его отдавался ржавым скрипом и стуком.
— А ну дорогу дай, — сунула баба коляску между ним и Анастасией.
Валерий Павлович не успел податься в сторону, и коляска шарахнула по его кейсу. Он брезгливо его отдернул, но баба озлилась еще пуще. Глаза ее просто остатанели от злобы.
— Подумаешь, интеллигенция вонючая!
Отстраняясь, Валерий Павлович отодвинулся в сторону и инстинктивно отряхнул рукой край пальто. На бабищу это прои звело скверное впечатление. Ее аж перекосило. От ее вопля они вздрогнули оба — Валерий Павлович и Анастасия.
— Эт чего вы сюды чемоданов понатащили, а?! Что глаза повылупили? По что пришли? Может, бонбу подкладываете?
— Не просто бомбу, — не очень удачно сострил Валерий Павлович, — а нейтронную!
— Чего? — в злобе зашлась бабища. — Мишань, а Мишань, у них бонба здесь нетронутая! Ой, Мишань, это, может, чеченцы! Пусть Зойка звонит в 69-ое, а сам давай сюда…
Дверь из квартиры вверху открылась, и на лестницу в одном нижнем белье выскочил Мишаня — мужик косая сажень в плечах, кулаки — как гири пудовые. А за ним еще один — посубтильнее, в свитере и ушанке. Но уж очень решительный.
— Кто такие? Откуда? — грозно вопрошали подоспевшие. — А ну, документики! Я вот тут дворник, — угрожающе двинулся на Валерия Павловича Мишаня. — А ну, открывай чемодан!
Он сграбастал «кейс», а Валерий Павлович, улучив секун ду, когда руки Мишани ухватились за черные кожаные бока его чемоданчика, проявив непостижимую лихость, внезапно бросился через несколько ступеней вниз.
— Милиция! — взвыла баба. — Милиция! Да куда же вы провалились…
Анастасия подумала, что будь рядом беременная женщина, у нее от такого вопля произощел бы выкидыш. Тут вам и абортная ложка не нужна, таким гласом все наружу выскребешь.
А внизу, в парадном, уже стучали сапогами. Топали по лестнице…
Валерия Павловича держали цепкие и властные руки.
— Ваши документы! — послышался начальственный окрик. — Не двигаться! Руки на стену! Малышев, а ну, зови сапера! Кейс будем проверять…
Подошел сапер. Его можно было узнать по бронежилету и каске.
— Ваш? — в голосе прозвучала угроза.
Эта зима принесла Москве не один взрыв. Милиция работала оперативно.
— Мой. Там только бумаги.
— Вот и открывай. Отойдите все…
— Погоди, я уйду! — крикнула баба.
Валерий Павлович не дал ей уйти, набрал шифр. Откинул крышку. В кейсе лежали какие — то бумаги, чековые книжки и печати. Целая куча печатей…
В Шестьдесят Девятом отделении, которое провело комбинацию с задержанием в подъезде на Большой Басманной, Виктора уже ждали.
Валерий Павлович — лысоватый, без шика, но с достоинством одетый- не вызвал у Чернышева ни брезгливости, ни отчуждения.
Только интерес.
Он посмотрел в глаза задержанного, но ничего кроме стыда и усталой робости, в них не увидел.
— Как вы вышли на вашу клиентку?
Задержанный глубоко вздохнул:
— По объявлению, гражданин следователь…
— Вы читаете их подряд? Или интересуетесь только трансплантами?
— Да нет, подряд.
Чернышев снова оглядел арестованного. Что-то во всей этой истории было не то, но что именно, он еще понял. оставил ответ без внимания.
— И давно вы уже по линии трансплантантов?
— Это первый мой опыт… — Чернышеву снова бросилась в глаза затравленная улыбка на лице задержанного. Явный отпрыск интеллигентной столичной семьи в роли мошенника…
— Вы москвич?
— Потомственный.
— А какое отношение вы имеете к медицине?
— Прадед мой был профессором, дед — физиолог, работал с Иван Петровичем Павловым, отец умер рано кан дидата не перерос…
— Вы тоже увлекались биологией…
— Я больше по приборам медицинским работал. Шесть патентов. Между прочим, вы знаете, — невольно похвастал он, — два из моих приборов используются в Европе: один в Швейцарии и другой в Германии… — и сразу погас, — да кому они теперь нужны…
Чернышев, не желая того, ощутил сочувствие к неудачнику.
— Все зависит сейчас от вас. Расскажите честно обо всем.
— Гражданин следователь…
— Можете называть меня Виктор Анатольевич…
Задержанный застенчиво и благодарно кивнул.
— Виктор Анатольевич, вы не поверите. Но я в милиции впервые в жизни. До этого ее только в кино видел. В отечественных детективах…
Лицо его исказила гримаса отчаянья. Чернышеву показалось, он вот-вот заплачет.
— Но как же вы думали все организовать? Ведь перед тем, как отдать деньги, клиентка наверняка потребовала бы какие- то документы…
Задержанный закашлялся, в глазах у него все-таки выступили слезы.
— Ну, бумажки… Это ведь сегодня не проблема… Наш институт слили с другим, и все бланки валялись по мусорным ящикам. Я там и печати взял. Со свалки…
Он замолчали, в безнадежности развел руками.
— Нам в институте не платили зарплаты полгода. Я никогда прежде не знал, что значит нет денег! Мне сказали: хочешь, — езжай за границу, делай со своими приборами, что хочешь…
— Чего ж вы не поехали? Трудности с языком? — Чернышев хотел его легонько поддеть, но тот и не заметил.
— Нет, язык в порядке, — вздохнул Валерий. — Я ведь перед институтом английскую спецшколу кончил…
Виктор подождал объяснения.
— Вы знаете, — нас ведь в интеллигентских семьях учили, что бизнес, торговля, ловкачество — стыдно все это, недостойно, отвратительно… Вот и научили…
— Вы женаты?
— Да, жена и дочь. Ей шесть лет…
— А что жена?
— Она художница. Но сейчас рисует этикетки. Не просто все это: надо ходить, искать заказы, льстить, задабривать… Она не очень к этому ко всему по своему характеру подходит…
— И поэтому вы решили обмануть человека, для которого пересадка почки — его последняя надежда?! И кто во второй раз никогда уже не соберет больше такую сумму…
Сейчас он шел самым коротким и самым простым путем допроса: «вверх-вниз» — от надежды к отчаянию и снова к надежде…
Задержанный поискал сигарету. Ему их не оставили при обыске.
Чернышов взял пачку с соседнего стола, положил перед ним. Тот бросил на нее растерянный взгляд, но не посмел притронуться.
— Да я же для вас положил, — с досадой сказал Чернышев
Тот протянул руку к пачке сигарет, вытащил одну и потянул ся за зажигалкой. Потом несмело взглянул на Виктора и тихо поблагодарил.
Чернышев махнул рукой: когда по телефону настаивал, чтобы, кроме женщины, никого не было в подъезде, тот держался куда уверенней…
— Вы ведь тоже из интеллигентной семьи? — вдруг спросил тот, и Виктор поперхнулся.
— Не совсем, — неожиданно ответил он, — я больше из подворотен московских…
Валерий Павлович закивал в ответ. Он понял: ему указали его место.
И сразу погас, замкнулся в себе.
Виктор прикурил и затянулся сам, хотя после того, как дал себе зарок не курить, делал это крайне редко. Потом подвинул зажигалку к сигаретам.
— На что же вы все — таки надеялись? — не отрывая глаз от от задержанного, спросил Чернышев.
— Я ведь и не расчитывал на всю сумму, — вдруг оправдывающимся голосом сказал тот, — думал — аванс получу и исчезну… Пару сотен долларов, может, тысячу…
— Пару сотен, — скривился Виктор, — а потом?
— Жене большой заказ обещали, — смутился Валерий Павлович. Перебились бы…
Чернышев понял: тот говорит правду.
«„Перебились бы…“ Вот она — единственная звезда слабых — надежда! Только вот загорается она, несмотря на все мольбы, не чаще, чем выигрываешь по лотерее…»
И снова «вверх-вниз»…
Он подошел к двери, позвал.
— Страшнов! Можешь организовать нам перекусить? — В коридоре появился младший инспектор уголовного розыска. — Сообрази, чтобы есть можно было…
Он и не спросил, голоден ли Валерий Павлович.
Страшнов принес еду по своему вкусу: «хот доги», две баночки с салатом, печенье. И еще пару банок «спрайта». Чернышев подвинул все это задержанному.
— А вы? — спросил тот.
— Нормально, — себе Виктор взял печенье. — Я терпеть их не могу…
Он тверже уселся на стуле. Сидел, сжав губы, и лишь глядел, как деликатно тот ест.
«Еще одна жертва эпохи…»
Но настоящей жалости он не испытывал. В конце-концов, хребет дан человеку для того, чтобы ходить и стоять, а не ползать. Интеллигенное сюсюканье оскорбительно: трудно не одному, а всем…Не можешь помочь — не показывай и вида, что страдаешь…
Задачей милиции была борьба с преступностью. А дальше вступал в действие Закон.
Ностальгии по отошедшим временам у Виктора не было. Он еще в детстве увидел разницу между тем, как живет мальчишка из подворотни, и как — дети номенклатуры.
Заметив смущение задержанного, он махнул рукой:
— Мне ведь домой, а там наверняка спросят: где наел ся? — он состроил смешную гримасу. — Что ж я скажу? На работе? Так мне и поверят…
Он дал Валерию Павловичу еще сигарету и вернул пачку назад, на соседний стол. Сидел, думая о своем, пока вдруг не заметил, что тот вздремнул.
Чернышеву стало тоскливо: хотелось запустить стулом в окно. Жаль было зря потраченного времени. Комбинация с задержанием не принесла никакой пользы.
Внезапно задержанный испуганно приоткрыл глаза.
— А что со мной будет? — робко спросил он
— А ничего: доедите «хот доги» и поедете домой.
— Вы отпускаете меня? — вздрогнул Валерий Павлович. Он смущаясь извлек из кармана лист чистой бумаги, аккуратно завернул остатки еды. — Я могу быть свободен?
Чернышев уже поднимался.
— Только пусть это будет вам уроком…
— Виктор Анатольевич, да… — он заплакал.
Чернышев не собирался ничего объяснять.
Зашел в соседний кабинет к начальству отделения и криво ухмыльнувшись, бросил:
— У меня к нему все. Пусть напишет объяснение и может идти.
— Ну ты, Чернышев, даешь… — разочарованно откликнулось начальство. — Мы надеялись с твоей помощью все по окладу отхватим. А, может, чего-нибудь все же придумаешь, а?
— Чего уж тут…
Оба понимали то, что не в состонии был уразуметь Валерий Павлович. Хотя формально в действиях лже-продавца, в роли которого выступил задержанный, и содержался состав преступления — попытка мошенничества — все происшедшее было не больше чем оперативная комбинация милиции. Анастасия не могла выступить в качестве потерпевшей, поскольку, в действительности, не собиралась ничего приобретать, объявление в газете адвокат обвиняемого наверняка назвал бы провокацией…
С трансплантантами у созданной ГУВД международной оперативной группы все было по-прежнему глухо.
До поездки в Дом Кино, где он рассчитывал увидеть профессора Бреннера с коллегами, Панадис решил понежиться в ванной.
Вспенив воду до того, что она стала похожей на кружево, он названивал по сотовому телефону абонентам из своего блокнота.
Все это были женщины. Однако, на этот раз Панадису не везло: кого-то не было дома, кто-то не мог разговаривать. Набрав последний номер, он, вообще попал не туда.
Дав отбой, позвонил еще раз.
Ему ответил женский голос, и в желтых глазах Панадиса рассыпались блики удовольствия.
— Здравствуйте, это я… Вы дома?.. Да — да, на несколько дней… У меня родилась мысль пригласить вас в Дом Кино. Не возражаете? Где мы встретимся? Когда? Лучше всего — где-то через пару часов…
Он поднялся, направил на себя сильную струю душа, закрыл воду и растерся гостиничной простыней. Потом натянул на себя светлозеленый махровый халат, который возил с собой.
Перед зеркалом он внимательно и придирчиво оглядел себя. Включил фен. Взбил не очень густые волосы гребешком, направ ляя на них сильную струю горячего воздуха. Затем тщательно выщипал тоненькие волоски на скулах. Еще минуты две энергично массировал электрической бритвой щеки, и закончил туалет новым путешествием в зеркало.
Красный смокинг, желтый, с коричневым рисунком галстук, темные очки…
Он нравился самому себе: мужчина под сорок. Ухоженное лицо. Крутой волевой подбородок. Длинные, с хорошо отлакированными ногтями руки…
К назначенному часу он был тщательно одет…
Но внезапно неожиданная мысль всплыла из глубин подсознания: а что, если Бреннера у него уведут?! Ведь возможно, даже очень вероятно, что в Москве есть человек или группа людей, которые тоже достают трансплантанты Причем из такого источника, который не зависит от стихийных поставок китайского рынка?! Разве они сами не могли выйти на Бреннера?!