Опыт подсказывал Чернышеву, что их загнало в тупик. Путь из тупика мог быть только назад — снова к месту происшествия, в квартиру где был убит Ли, к его соседям…
К инвалиду в коляске, что в доме напротив, к «Телеглазу»!
Чернышев так и сделал.
Снова поднялся на этаж. Опять, как и в первый раз, постучал в дверь, и перед ним снова возник его сверстник в инвалидной коляске.
Желтовато — серое лицо. Яростный пристальный взгляд.
— Я думал уже не появишься?!
— Некогда, братан. Как ты?
— Я то в порядке. Не нашел, кто китайца пристрелил?
— Нет, пока. Думал, у тебя что есть.
— А ты не ошибся! — он постучал рукой по коляске. — Вспомнил. Может, тебе и сгодится? Когда «коты», что проститутку привозили, отъехали, минут этак через десять, я заметил на другой стороне «скорую». К кому — то приехала…
Виктор задумался.
— «Скорая»? А в ней?
— Не видел… Может, упустил…
Они помолчали.
«Телеглаз» вопросительно поглядывал на Виктора, тот улыбнулся.
— Может оказаться важным, может нет. Но все равно спасибо…
— Это не все. «Скорая» была какая-то необычная. Я таких и не видел. Явно иностранная. Сзади двери двустворчатые, два окошка. Под одним запаска новая.
— Слушай, а что если я попрошу тебя поездить с нами показать похожую… — решился Виктор. — Сможешь, а?
— Думаю, что да, — пожал тот плечами.
Виктор внимательно на него посмотрел:
— Не трудно будет?
— Из дому выехать? — почти задохнувшись, спросил тот. — И просить не надо…
Виктор протянул ему руку:
— Завтра мы у тебя…
Он вышел, но еще постоял в подъезде пару минут. Ему надо было отойти. Сбросить с себя груз перенапряжения. Больше ого, — вернуться из той дальней командировки, откуда если и возвращаешься, то начисто разбитый выпотрошенный.
Утром к «телеглазу» нагрянула вся троица.
Сначала свезли каляску вниз на лифте, потом подняли в специально взятый с этой целью милицейский «газик».
Сам герой дня заметно волновался: на короткое время он снова оказывался «в спарке» с напарником — равным и необходимым…
Каждый из троих уделял ему внимание: даже смуглый симпатичный малый, которого он сначала принялся за кавказца, а потом разглядел — кавказского там ничего нет: оказалось, израильтянин.
Поехали сначала на Арбат, в Платную перевозку больных. Чернышев, в первую очередь, подумал о ней, услышая об «иномарке».
Но нет! Прокол!
В Институте скорой помощи имени Склифосовского — тоже неудача. Подались к метро «Темирязевская» к президентскому Оздоровительному Центру результат тот же.
По предложению Анастасии поставили «газик» на Садовом, в районе Триумфаальной площади. Стали ждать. Куда там…
Чернышеву пришла в голову удачная мысль:
— А не закатиться ли нам позавтракать. У меня, например, с утра ничего ничего во рту не было…
Подъехали к «Софии». Благо ресторан был в нескольких десятках метров. Вынесли инвалидную коляску, помогли «Телегазу» помогли ему вьехать внутрь.
На них оборачивались.
Никто, правда, ни слова не сказал, но все взгляды посетителей были прикованы к ним, к инвалидной коляске, которую они вкатили в зал. К столу.
На лицах читалось даже — скрытое, но вежливое осуждение, будто эти четверо сделали что — то не соответствующее правилам приличия.
Кроме израильтянина никто из четверки другого и не ожидал.
Не выставлять на общее обозрение инвалидов, больных и стариков стало нормой. Только сами странные посетители никакого внимания на это не обращали. Осторожно вытащили «телеглаза» из коляски и бережно усадили за стол.
С официантом беседовал Крончер: у них, у иностранцев, это лучше получалось. И долларов больше, и язык, соответственно, развязан.
Потом Алекс принялся рассказывать про то, как проходит реабилитация солдат и офицеров — инвалидов в Израиле…
Чернышев готов был его сожрать с потрохами: неужели он не видит, что человеку больно, когда ему напоминают о его ущербности?
Анастасия сидела молча, и вообще словно отсутствовала. «Что это с ней приключилось?» — подумал Виктор. Ему казалось прежде, что кроме своих коней, она в упор вокруг никого не видит.
А Алекс нес свое: армия, видите ли, не только платит пенсию, но и берет на себя оплату учебу в университете. По скидке предоставляет машины со специальным устройством, и парализованные могут перемещаться из коляски на автосиденье сами.
«Телеглаз» сначала слушал недоверчиво, а потом все более и более внимательно, даже стал расспрашивать.
Выходило — многие инвалиды занимаются спортом — плавают, играют на своих колясках в теннис, в баскетбол.
— У нас это тоже начинается… — кивнул «Телеглаз».
— Наши на международных Олимпиадах инвалидов всегда срывают кучу медалей. Страна ведь крохотная, а за полвека шесть войн…
— Ну что у вас там за войны…
— Не скажи. В семьдесят третьем по обе стороны Суэцкого канала билось больше танков, чем под Прохоровкой…
— Ну да?!
Из спиртного «Телеглаз» заказал себе только баварское пиво, и кажется, разочаровал этим Виктора…
Потом все повторилось в обратном порядке. Они усадили инвалида в коляску, погрузили в машину и вновь выехали на Триумфальную.
И тут им, наконец, улыбнулась удача. Мало того — дважды подряд.
Едва завидев первый «амбуланс», их попутчик оживился:
— Вот он… Как раз этой марки…
Их «газик» рванул следом. Чернышев хотел лучше рассмотреть машину. В это время появился и второй «амбуланс». Лиха беда — начало…
Чернышев и Анастасия переглянулись: еще бы! Они видели такую машину! В Медицинском центре! У Рындина!
Они отвезли инвалида домой.
— Если что снова, — вздохнул «Телеглаз» — я готов…
— Главное, — не сдавайся! — пожелал Алекс.
Виктор незаметно стукнул его в спину.
— Ты чего там выпендриваешься? — зло накинулся он, когда они садились в машину. — Что, не понимаешь, что есть вещи, о которых лучше не говорить? Не колоть глаза несчастьем?
Алекс, кажется, в первый раз за все время в Москве, завелся:
— По-твоему, несчастье от этого исчезнет? Легче станет кому — то? он поддал носком колесо рядом стоявшей машины, а, садясь, громко хлопнул дверцей.
— Слушай, ты, — отчеканил металлическим голосом Виктор, — ты в чужой монастырь со соими порядками не лезь!
— А это что, твой монастырь, что ли? — бесцеремонно откликнулся Алекс. — Ты, что ли, в коляске ездишь?
Виктор посерел: послать бы сейчас этого наглеца далеко…
— А ну прекратите! — вмешалась Анастасия.
— Я лично прекращать не собираюсь. — окрысился Алекс, — Если инвалиды живут среди нас, а мы не делаем вид, что они не существуют, они и вправду верят, что такие же, как мы, а мы — как они….
Раздосадованный Виктор махнул рукой:
— Да ну тебя… Тоже мне гений психологии нашелся…
Они уже гнали в сторону Садового кольца.
В этот момент Виктора окликнули по сотовому телефону.
— Чернышев, ты?
— Ну!
Звонил майор Ловягин из РУОПа, крутой, но уж больно неприятный мужик — маломерок.
— Тут тебе есть работенка…Начальство уже распорядилось. Приезжай бери… — Он в нескольких словах пересказал происшедшее с Ковальским. Место это, оно где-то в районе Каширки. Давай, жду.
— Едем в РУОП… — только и сказал Чернышев.
К разговору об отношении к инвалидам больше не возвра щались. Только Крончер спросил неожиданно:
— Как ты считаешь, Виктор? Мне что ж лучше по-прежнему делать вид, что мы все — гиды? Или мы все трое все-таки полицейские?
— Знаешь, — Виктор посерьезнел. — У тебя в Москве представитель полиции. Вот ты ему и задай этот вопрос. А пока все будет по-прежнему…
— Вон он сидит там, в коридоре. Я попросил подождать.
Ловягин ничем не выдал своего торжества, в конце-концов, он все-таки сбагрил этого мужика с его дурацкими фантазиями.
Чернышев отлично понимал разыгрывающееся перед ним действо. Майора Ловягина он давно отделил от фанатов: «темная лошадка».
Вообще-то, и не он, Чернышев, это первым заметил: чем меньшего роста человек, тем неукротимее кипят в нем амбиции.
— Тебя представить ему?
— Я уж сам.
— Давай. Он — Ковальский Андрей Станиславович. Видимо, поляк…
Станиславыч отогрелся в «газике» душой. Интеллигентного человека сразу видно. У этого и тон другой, и жесты без приблатнености.
«Сразу видно, — культурный человек…»
Напарники Чернышева — мужчина и женщина — ему тоже понравились. С ними он чувствовал себя гораздо увереннее.
— Да я по запаху это место найду, где я вылез из жижи…
Он даже хотел рассказать анекдот про ночного варшавского золотаря, ехавшего во главе зловонного обоза на бочке с дерьмом, но раздумал. Пришлось бы вспоминать встретившуюся на въезде в город пани-курву. А тут дама…
Он закашлялся.
— Поганое место…
Как и Ловягин, Чернышев тоже подумал: на Каширку надо, в больницу… Там рядом Онкологический научный Центр.
Другого похожего места в этом районе не было. Да и милицейский патруль, доставивший Ковальского в Тридцать Четвертое, подобрал его в районе Каширского проезда. По-видимому, выбравшись из подвала, бедолага перебежал Каширку и направился по Старокаширскому шоссе к Варшавке. В одном из домов между обоими шоссе был и мебельный магазин. Возможно, Ковальский говорил именно о нем.
— Напомните, пожалуйста, описание «скорой»… — попросил Чернышев.
— Я же говорил…
За эти сутки со Станославычем беседовало несколько человек, и он уже не помнил, кто и о чем его спрашивал, кому и о чем он рассказал.
— Я такой не видел. На базе «Мерседеса». Между кабиной и кузовом на окне пестрая шторка…
О «Крокодиле Гене» перед стеклом у водилы он забыл, а, может, посчитал, что уже упоминал не раз. Но именно Чернышеву и его группе сведения об этом не поступили.
— Еще запаска сзади…
Чернышев переглянулся с партнерами.
Приметы «амбуланса» сходились с теми, что указал инвалид — афганец, и они сами видели на Триумфальной… Машин этих становилось в Москве все больше.
Такой же «амбуланс» стоял во дворе в хозяйстве у Рындина, да только «Милосердие,97» находилось не на Каширке, а далеко отсюда, в самом Центре!
Они не заметили, как подъехали к комплексу больничных зданий. К большому разочарованию Ковальского и членов оперативной группы оказалось, что территорию больницы пересекало нсчетное количество тропинок, заканчивавшихся отверстиями в решетке забора. При свете дня все выглядело абсолютно другим.
Словно потерянный кружил Ковальский между корпусами.
— Не нервничайте…
Чернышев знал эту больницу.
Одно из зданий — наиболее престижное — числилось за Литературным фондом России, и все друзья отца, и отец тоже, не раз укладывался с повышенным давлением в «писательский корпус». Палаты там были просторные, на одного человека. Удобно, можно работать и даже принимать посетителей.
Длиннющими тоннелями, не поднимаясь на поверхность, тяже лых больных перевозили отсюда в другой — центральный корпус: на рентген, в операционные, реанимацию. Кроме того по этим же туннелям ежедневно развозили еду…
Виктор со своей командой сразу же направился в центральный корпус, растянувшийся едва ли не на километр. Устрашенная их решимостью гардеробщица, ни о чем не спрашивая, приняла у них одежду. Узнав, где располагается начальство, они мимо киосков с галантереей, книгами и одеждой они прошли к лифту.
Их принял заместитель главного врача по хозяйственной части. Но рассказывать ему, что произошло, они не стали. Поинтересовались арендуются ли какие-нибудь помещения посторонними коммерческими структурами. Тот что-то промямлил: якобы и сам не полностью в курсе дела.
— Видитке ли происходит определенная коммерциализация медицины. Необходимость содержать себя. Но лучше, — посоветовал он, — обсудить этот предмет непосредственно с главным. А что, собственно…
Чернышев, когда у него пропадало настроение, становился весьма невежливым собеседником, и каждый кто лез к нему с вопросами, рисковал напороться на откровенную грубость. Зам главного быстро это почувствовал, потому не продолжил, а только спросил:
— Могу ли я чем-то быть полезен?
— Я сам позже скажу вам об этом…
Тот с улыбкой развел руками.
Без проводника они лифтом спустились в подвальное помещение. Оно оказалось огромным, с идущими по сторонам ответвлениями, отсеками. Коридоры даже днем были пусты, только время от времени впереди или сбоку мелькала фигура в больничной пижаме или белом халате.
Станиславыч напрягся, когда вошли, губу закусил. Но ничего вокруг ни о чем не говорило его памяти.
По указанию Чернышева, и Анастасия и Крончер, каждый в отдельности, набрасывал для себя схему размещения помешений. По большей части они оказались запертыми…
— Тут дверь не та, а тут замок не врезной…
Главное же, нигде в конце отсеков они не обнаружили ни одного окна, поднятого над полом настолько, чтобы человек обычного роста не мог до него дотянуться…
Они повернули назад. Вышли во двор. Зашли с тыльной стороны здания. Дурнопахнущие контейнеры, о которых рассказывал Ковальский, были уже вывезены. Нигде не было видно и коробок от лекарств.
В конце центрального здания в одном месте виднелась кирпичная кладка, но она была значительно ниже той, какую обрисовал Ковальский. Кроме того, рядом не было окон. И это все тоже мало походило на то, что рассказывал Станиславович.
Мужик просто расстроился:
— Вы мне верите? Нет, правда, — верите?
Виктор должен был его успокоить.
— Верю, и еще как, — На него Чернышев не держал ни малейшего зла, был терпелив и покладист. — То, что мы пока еще ничего не нашли — ни о чем не говорит. Разыщем, не сомневайтесь, — и он успокаивающе похлопывал Ковальского по руке.
Впереди, за забором, высилась огромная, похожая на вытянутую литровую банку, башня Онкологического научного Центра. Они прошли туда.
Тут тоже был заместитель главврача, ведавший всем сложным хозяйством. Чернышеву показалось, что он отнесся к их визиту с подозрением. К Онкоцентру тянулось немало жучков, зарабатывавших на новых «чудодейственных» препаратах.
Там, в Онкоцентре, было еще больше помещений в подвальном этаже и обследовать их все в течение одного дня не было никакой возможности.
Подвалы, описанные Станиславычем, на эти не походили: не было и мертвенно-бледного света, который он видел ночью.
Снаружи обнаружили мусорные контейнеры с пищевыми отходами, но кирпичная кладка, через которую перелезал ночью Ковальский, отсутствовала начисто. Коробки из под лекарств тут оставляли в подсобном помещении, которого, клялся Станиславыч, там, откуда он бежал, и в помине не было.
— Нет, похоже, там, где мы были, больше подходит…
Они снова вернулись в центральный корпус.
В подвал спустились теперь другим лифтом, попали в другой отсек. Отсюда знакомым ему туннелем Чернышев вывел их в «писательский» корпус, но это им снова ничего не дало.
Между тем, известие, что в подвале больницы милиция что-то ищет быстро распространилось среди ее обитателей…
В новом корпусе к ним подошел врач, симпатичный, молодой мужчина в белом халате и шапочке, с рукой подвешенной на бинте через шею. Представился. Фамилия оказалась грузинской, имя-отчество и внешность абсолютно русские.
— Чем могу служить, друзья?
Чернышев что-то пробурчал про лекарства, про возможную контрабанду импортных препаратов.
Врач тонко улыбнулся и благожелательно бросил:
— Если вы хотите, чтобы я помог вам, а я готов это сделать, но прежде, пожалуйста, поставьте меня в известность об обстоятельствах… Что-нибудь случилось?
Виктор бросил сквозь зубы, что это его забота — майора милиции Чернышева, и он не собирается никого ни о чем информировать в том числе и его… доктора… Как его? Кавтарадзе?…
— Вы можете полностью на меня рассчитывать…
— Я, знаете ли, я как-то привык обходиться своими силами, без чьей либо посторонней помощи, — теперь он, улыбался улыбкой змеелова, который приподнял свою раздвоенную на конце острую палочку. — Но за предложение, он ухмыльнулся еще демонстративней, — спасибо…
Поразительно, но на врача и это не подействовало.
— Вы тоже — работник милиции? — спросил он небрежно у Ковальского.
Тот смутился, покраснел, стал что-то мямлить…
Нет, он не из милиции, но милиции всегда помогал и помогает…
Виктор вздернул брови: движением руки остановил Станиславыча. Сказал сухо:
— Вопросы задаю я. Все отвечают только мне. До свиданья, доктор…
Кавторадзе ретировался смущенно.
Настроение Чернышева портилось все больше. Ковалерийским наскоком на больницу нельзя ничего добиться. Надо отступить, чтобы позже вернуться. Требовался толковый информатор, разговоры по душам с нянечками, секьюрити, гардеробщиками… Наблюдение за машинами скорой помощи, списки врачей, административно-технического персонала…
В конце их долгих проходов с Чернышевым по сотовому телефону связался его постоянный дублер, напарник из РУОПа, сидевший с ним в одном кабинете.
— Тебе звонил человек по имени Марс. Сказал, что ты в курсе.
— Да…
— Из Ташкента вылетает Мустафа Раджабов, бортпроводник узбекских авиалиний. Ты им интересовался. Прилет сегодня в Аэропорт «Домодедово»…
— Ну время-то прилета ты, по крайней мере, ты сообразил узнать? — он и напарник вели непрекращающуюся игру, в которой Чернышев постоянно наезжал на коллегу, а тот простодушно оправдывался.
— Обижаешь, начальник! Через два с половиной часа ты должен уже быть в Домодедове…
— Ну, молодец. Хвалю.
— Рад стараться, господин майор.
Чернышев дал «отбой», взглянул на часы, обернулся к своим:
— На сегодня все. Сваливаем. У нас нет времени…
Сквозь стеклянную стену вестибюля Кавтарадзе наблюдал отъезд ментов из больницы: их старшего — задиристого грубияна- майора, симпатичной «следовательши», как определил ее для себя Геннадий, высокого смуглого молчуна-секьюрити и еще одного человека, сразу вызвавшего у него подозрения, который не походил на мента ни внешностью, ни возрастом.
Кавторадзе уже знал о чрезвычайном происшествии ночью: когда из специальной выгородки у подсобного помещения из-под замка сбежал привезенный «скорой» мужик-донор. Примет его Геннадий не представлял, но мужчина, приехавший с ментами, вполне мог оказаться именно им.
Тут в вестибюле, где, кроме него никого не было, Кавторадзе по сотовому телефону, набрал номер Медицинского Центр «Милосердие, 97».
Прямая линия с Рындиным была занята.
Геннадий положил телефон его в кожаный чехол и забарабанил по столу пальцами: эта ситуация ему не нравилась, совсем не нравилась…
Вторая попытка через минуту-другую оказалась более удачной. Трубку снял Рындин.
— Олег! — Кавторадзе был явно в смятении, Рындин это сразу почувствовал. — Сейчас в больницу приезжала милицейская команда. Во главе какой-то майор с женщиной. Повидимому, сотрудницей…
Рындин внимательно слушал.
— С ними еще один — высокий, черноглазый малый. Загорелый, смуглый. Всю дорогу молчал…
Рындин не перебивал его.
— И еще какой- то тип лет шестидесяти… Не тот ли это… которого, ну ты сам знаешь?!
Рындин невольно представил себе гримасу недоумения и досады на красивом генкином лице, однако, сдержался, заметил спокойно:
— Я тебя не запугиваю… Просто ты должен понимать, что такая возможность тоже существует… Обрисуй мне женщину. Короткоострижена, с серыми глазами…
— Да. Майор с седыми висками, лет тридцати пяти…
— Резок в общении…
— Как в точку попал.
— Это те самые «брат» и «сестра»… — Рындин разложил все по полочкам — Панадис послал их ко мне, когда у него самого сорвалось с китайцем. Третий с ними — израильтянин, партнер Панадиса…
Мустафу Раджабова, бортпроводника узбекских авиалиний, притормозили в девятиэтажном «Профилактории летного состава» в аэропорту «Домодедово».
Стюард — крепкий скуластый парень с выпуклым лбом и квадратным тяжелым подбородком — прошел туда, протиснувшись между десятками расставленных в беспорядке по площади автобусов, такси, частных и служебных машин и по дороге обогнул поднятый на пьедестал первенец межконтинентальных рейсов «ТУ-104».
Профилакторий размещался в одном из нескольких кирпичных зданий, высившихся на краю небольшой рощи. Раджабова встретила знакомая аптечная тишина выкрашенных в неяркие цвета коридоров, за стенами которых всегда кто-то отдыхал вернувшись из рейса…
— Мустафа Раджабович… — молоденькая медсестра в окошечке поманила его. — Тут вас ждут…
Она вышла из своего кабинетика, осторожно шаркая тапочками по ковровой дорожке, чтобы никого не разбудить, проводила в одну из комнат…
Он не ждал неприятных неожиданностей. Был абсолютно чист. В сумке его тоже не было ничего предосудительного.
Навстречу ему из лифта прошли люди ростовского экипажа. — вам сюда…
Она не зашла туда, неслышно прикрыла за ним дверь.
По-прежнему ничего не понимая, он остановился. В комнате на четверых кровати были аккуратно застелены, пусты. В средине стоял большой квадратный стол. Напротив окон, на стене, висела карта авиалиний Евразии…
За столом Раджабова ждали трое. Он видел их впервые. Высокий, лет сорока, с дерзким взглядом; молодая женщина с короткой, медного цвета стрижкой и худой, нескладный малый с крупными темными глазами и натренированной фигурой спортсмена.
— Ну вот, мы с вами и встретились, — сказал тот, что постраше, представляясь, — майор милиции Виктор Чернышев.
Он открыл красные корочки, подождал, пока бортпроводник ознакомится со всеми записями.
— А это — показал он на двух других, рядом с ним — мужчину и женщину, — капитан израильской полиции Алекс Крончер и старший лейтенант милиции Анастасия Гончарова…
Стюард набычился, не произнес ни слова и, не спросив разрешения, присел на ближайший стул.
— Это что ж, арест? — его могучий, почти квадратный подбородок тяжело ткнулся в форменный застегнутый сзади на шее галстук-регату.
Тот, кто назвался майором милиции Чернышевым, смотрел на него с вызывающей усмешкой.
— Может статься и так, — ухмыльнулся он, — еще не решили…
— Вы что, забыли, что я — гражданин другой страны?! — с угрожающим пафосом в голосе произнес пилот.
— А и так, — вызывающе произнес тот же майор в штатском. — У вас есть возражения?
— Тогда зовите консула: ничего я без него вам отвечать не буду…
Челюсти его были теперь крепко сцеплены.
Чернышев ответил — он был тут за старшего.
— Какой грамотный: консула! Ему хочешь звонить? Ну, давай! Сейчас предоставим тебе такую возможность…
Он позвонил кому-то по сотовому телефону.
— Помоги выяснить номер телефона узбекского посольства в Москве. И сообщи мне сюда, ладно?…
Чернышев дал отбой.
— Сейчас мне сообщат… Но я должен предупредить, — майор держался чрезвычайно уверенно. — К уголовной ответственности привлекают по месту совершения преступления. И вне зависимости от гражданства…
Раджабов приподнял тяжелый подбородок, прислушиваясь.
— Мы пока тут просто разговариваем с вами. Если же появятся дипломаты, — быстро прошлась по нему взглядом спутница майора, — все кончится иначе. Даже при лучшем для вас исходе на международные рейсы вы уже никогда не попадете. Ни здесь, ни в другом месте. Это уж, как пить дать…
— Это почему же?! — как можно небрежнее спросил бортпроводник.
— Из-за груза, который вы перевозили Китайцу. Имя «Ли» вам что-нибудь говорит?
— В первый раз слышу.
— И вы, безусловно, не знаете, что Ли пристрелен у себя дома. Не всякий такого удостаивается!
— Я ничего не знаю.
— Еще бы, — ехидно вставил Чернышев, — в «Ташкентской правде» об этом не напишут…
Стюард нахмурился: на крупном лице заходили мощные желваки.
— Да вы о чем это? Еще пришьете что-нибудь…
— В его в записной книжке ваши координаты. — сказала женщина. Хотите убедиться?
Чернышев вмешался в разговор.
— Думаешь, у нас, в московской милиции никого нет, кто бы по-китайски читал? Держи!
Майор протянул ему записную книжку. Он блефовал: если бы пилот раскрыл ее, оказалось бы что Ли все свои записи делал по-русски.
Но бортпроводник нервничал и ее не коснулся.
— А если даже и знал я убитого? Это что — основание для ареста?
— Ну, зачем так?! А транспортировка органов для пересадки через Россию! — оборвал Чернышев. — Это ведь по поручению китайца. Как они попали к нему?
— А, может, у него большие связи на родине…
— С кем? Он что, на базаре их покупал? — как ножом полоснул Чернышев.
Но бортпроводник не обратил никакого внимания на его реплику.
— Трансплантанты идут из китайских тюрем. Там растреливают по нескольку тысяч человек в году… — пожал он плечами.
Глаза у Чернышева стали злыми, колючими.
— Понимаешь, используют люди медицинское утильсырье… — повернулся Чернышев к Насте. — а тут находятся такие, как мы, что им мешают…
— Хреновина какая-то, — возмутился стюард.
— Хреновина? — зыркнул на него Чернышев. Еще какая! В Китае расчленяют трупы людей. Кто они? Почему их жизненно важные органы переправляют в Ташкент, а оттуда гражданин Узбекистана доставляет эту человечину в Москву… Кто это оплачивает? Из каких средств? Разве не хреновина?
Он обернулся к женщине, своей коллеге.
— В Интерполе уже давно интересуются этой цепочкой…
Стюард не произнес ни слова. Выдержке его можно было только позавидовать.
— Мне лететь обратно… — Он взглянул на часы.
— Мы вас снимаем с рейса и берем с собой.
— Зачем? — провис в воздухе угрюмый вопрос. — В чем конкретно моя вина?
— Это вам объяснят в прокуратуре. Для начала вы будете допрошены о ваших взаимоотношениях с убитым. Вы подозреваетесь в том, что являлись соучастником тяжелейшего уголовного преступления, — вступила в разговор молодая женщина — офицер милиции. — Речь идет о принуждении к изъятию органов человека для трансплантации… Каким же надо быть выродком, чтобы этим заниматься…
— Это я — выродок? — желваки на скулах стюарда снова вздулись. — Да если на то пошло, благодаря этим почкам и печенкам сколько жизней людских спасено…
— Да он, оказывается, благодетель! — Чернышев вскочил, прошелся по комнате. — Жизни спасал! А ты ему судом грозишь?!
Раджабов следил за ним исподлобья.
Когда майор возвратился и снова сел за стул, он спросил с вызовом:
— А что, лучше было бы, если бы трансплантанты свиньям выбросили? Или в мединститутах для студенческого обозрения заспиртовали? Вы что, — налился бураковой синевой бортпроводник. — Не знаете, о ком речь идет? Что все это — мразь уголовная! Казненные воры и разбойники…
Майор и женщина-офицер переглянулись.
— А вам точно известно, кто был там растрелян, в Китае? — в голосе женщины звучал откровенный сарказм.
— Ему ведь справки оттуда выдали! — зло отозвался Чернышев и обернулся к карте Евразии с авиамаршрутами на ней. — Из Пекина и Ташкента. Официальные: казненные, они — преступники… И все такое.
— А если и преступники? — вдруг спросил до сих пор молчавший израильский полицейский. — У вас есть право распоряжаться их телами?
Аргумент был совершенно неожиданный.
— Они разве — не люди? Их и без того наказали самым жестоким образом, а теперь еще и распотрошить надо?
Теперь все глядели на него.
— Ну, если бандит для вас как и праведник — одно и тоже, бортпроводник не закончил фразы, — тогда молчу….
— Послушайте, вы, — вдруг взъерепенился израильтянин, — это там, показал он взглядом наверх, в потолок, — решать будут: чего заслужил растрелянный, а чего — нет? А здесь, на земле, ни власти, ни вы телом его распоряжаться не можете. Оно не вам принадлежит, а семье его, родным. И должно быть захоронено…
Анастасия бросила на него быстрый взгляд. То ли он ее чем-то удивил, то ли застал врасплох.
— У нас смертной казни нет, но если, кто в тюрьме умер, обязательно тело семье возвращают. А за погибшего, вообще, на любые условия пойдут. За морского десантника, моего однополчанина, он в Ливане погиб — сорок тел боевиков-шиитов вернули и еще шестьдесят живых выпустили из заключения… Человек заслужил вечный покой. Нет прощения, то му, кто лишает мертвого успокоения…
— Что же и меня тоже судить будут?! За что?
— Как соучастника. Процесс будет громким… — Чернышев постучал по столу. Опять этот израильтянин высунулся не по делу. — С репортажами в газетах и на телевидении… Твой президент Ислам Каримов тебе еще это вспомнит… Тогда уже загремишь под фанфары и надолго…
Стюард с силой сжал под собой стула, на котором сидел.
— Так как? — жестко осведомился Чернышев. — Будем вызывать представительства посольства Узбекистана…
— Да чего вы хотите от меня? — со злостью вскинулся бортпроводник.
— Мы предоставляем вам единственную в своем роде возможность помочь себе и нам… — заговорил майор. На этот раз тон его был сух и официален. Больше того: я могу обещать, что об этом разговоре никто не будет знать…
Бортпроводник уперся в него тяжелым взглядом.
— Если вы согласны, мы постараемся, чтобы имя ваше ни разу не было упомянуто в связи с этим делом. Сейчас это еще целиком в наших руках. Материалы будут выделены в отдельное производство и на них будет поставлен крест…
— Что я должен сделать? — глухо выдавил бортпроводник.
— Это уже другой разговор…Кто вместо Ли приедет вас встречать, когда?
— А я почем знаю? — буркнул он.
— Может, и не знаете, — согласился майор, — но будете знать. Они с вами свяжутся. Не могут не связаться! А вы свяжитесь с нами. Когда бы это не произошло: днем, ночью — неважно. Сразу же…
— Не знаю… — Он все еще колебался. — может быть…
Чернышев снова прошел по комнате и остановился рядом с ним.
— Уверен, мы найдем общий язык…
— Это почему же?
— О вас хорошо отозвался один мой знакомый…
— Кто?
— Марс. Начальник уголовного розыска воздушки.
— Вы знакомы? Откуда вы его знаете?
— Мы вместе были. В Афгане…
Панадис сидел в баре на высоком и не очень удобном сиденьи и посасывал коктейль. Он попросил бармена сделать ему покрепче и теперь наслаждался. Не пил, а тянул через пластиковую трубочку.
В какой-то момент он скосил глаза и замер: роскошная дива с пламенного цвета копной длинных волос в нескольких шагах от него делала заказ почтительно склонившемуся к ней официанту.
Панадис любил блондинок. Ощутить такую рядом с собой — об этом можно было лишь мечтать.
Романтикой сегодня отдавало все: полусумеречный фон бара, плавающие в волнах негромкой мелодии голоса, неторопливые движе ния посетителей, а главное — эта вот кино-фотомодель, которую если и увидишь, то только на странице журнала или в телевизионной рекламе.
Панадис не отводил от нее взгляда. Ему вспомнились газетно журнальные байки будто в каждом человеке скрыты тайные магнетические силы, и поймал себя на том, что лихорадочно ищет их в самом себе.
Собрав всю свою волю, он послал незнакомке телепатическую команду: «Обернись!» У него ничего, естественно, не вышло. Но когда уже он совсем потерял надежду, фея вдруг повернулась в его сторону и задержала на нем свой взгляд. Случаются же чудеса…
Панадис очаровательно улыбнулся, приподнял бокал с коктейлем и слегка поклонился, давая понять, что не только заметил ее, но и оценил.
Фея кивнула, и Панадис, — словно в нем взыграл боевой горн, — сделал ей ручкой и показал на место рядом с ней: мол, можно ему присесть? Она не возражает?
Все сегодня складывалось не так как обычно, словно это был, как говорят игроки, «его день». Ты ставишь, и тебе везет, и все вокруг смотрят только на тебя и суеверно тебе подражают. Потому что, когда так дает, так везет, — нет сомнения, что ты отмечен удачей, и надо держаться к тебе как можно ближе.
— Доктор Панадис, — представился он, подсев к фее, и фатоватые узенькие усики его вытянулись в стрелочку.
— Елена, — слегка поклонилась она ему в ответ.
— Вы кого — то ждете? — тут же осведомился, чтобы отсечь все возможные неприятности, Панадис.
Не хватало еще, чтобы на горизонте появился какой-нибудь наглый и насквозь приземленный деляга, а то и гориллы — телохранители рядом с ним, и его, Панадиса, бесцеремонно бы оттеснили в дальний угол, постаравшись как можно ощутимей унизить. А то и просто грубо отшвырнули бы подальше с пути, как нечто неодушевленное и несущественное.
Женщина его мечты рассеянно улыбнулась и ободряюще покачала головой:
— Нет!
И, словно прочтя на его лице, что за мысль мелькнула у него в голове, тут же от души расхохоталась.
— Уж не приняли ли вы меня за местную жрицу любви?… Нет — нет, я приехала встретиться с сестрой!.. А вообще — то я из Ванкувера…
— Да? — все еще недоверчиво проверял эту версию Панадис. — Хороший город…
— Вы бывали там? — удивленно раскрыла свои неправдоподобно длинные ресницы фея.
В Ванкувере Панадис не был, но крупные и богатые города с детства были его страстью, и он знал о них достаточно, чтобы удивить собеседника. Поэтому он небрежно кивнул: знак, не требующий особых комментариев.
— Что вас там поразило? — поинтересовалась фея. — Как вам наши свистящие часы, которые выпускают пар, когда отмечают время?
Панадис почувствовал облегчение: она верно назвала подлинную ванкуверскую достопримечательность. Чисто английский, кстати, снобизм — ну у кого еще кроме бледнолицых бритов мог бы вызвать сентименты подобный раритет. Может, это дань изобретшему паровую машину Джону Уайту?
— Я слышал, скоро название Ванкувер имзменят на Гонкувер, — засиял он очаровательной улыбкой. — Это правда, что треть населения у вас китайцы из Гонконга?
Фея моргнула, и Панадису показалось, что ее ресницы дразняще задели его горло. Он вздрогнул. С его стороны это был настоящий сексуальный угар.
— В последнее время их и правда очень много приехало в Британскую Колумбию. Всем, у кого в кошельке деньги, Канада предоставляет гражданство…
Перед Панадисом теперь встала другая задача: если она, действительно, та, за кого себя выдает, о как и чем привлечь ее внимание?
Он стал рассказывать, что часто летает на хирургические операции. Оговорился, что у него есть свой собственный метод, правда, какой и в чем заключается, он предусмотрительно не уточнил. Закончил же тем, что в Баку у него своя частная клиника, но он, в скором времени, собирается перебраться в Соединенные Штаты, в клинику Гарвардского университета.
Новая знакомая кивала. В ответ рассказала о своем муже: он — канадец, богатый, добрый, очаровательный,
— Но, знаете, так вот получилось, он намного старше меня…
Правда, у них великолепные отношения, и он ей полностью доверяет…
Известие о старом муже подстегнуло Панадиса: адреналин забахал у него в крови, как мотор без глушителя. Он осмелел настолько, что положил руку на ладонь феи, и она не отняла — только улыбнулась.
Это и вправду был «его» день. День, когда он мог ставить крупные ставки…
Панадис обожал игру, но рисковал всегда крайне осторожно — проигрыш погружал его в уныние, а он старался всегда, что бы настроение у него было все время ровным и бодрым.
Как бы случайно он рассказал вдруг, что недавно развелся.
— Надеюсь, правда, что с женой у нас отношения останутся дружеские и теплые…
Он сообщил еще, что у них — пятнадцатилетняя дочь, и ее он обожает. Когда он поедет в Америку, он обязательно возьмет ее с собой.
Он заказал два коктейля, один очень крепкий, еще большую коробку конфет. Выпили за встречу. В какой-то момент новая знакомая предложила поменяться бокалами.
— Пусть каждый узнает теперь мысли другого…
Он принял это с восторгом.
Панадису вдруг стало казаться, что он знаком с Леной много лет и все эти годы мечтал обладать ее прекрасным, сводящим с ума телом…
Он был в ударе: сыпал анекдотами, которые всегда держал наготове, чтобы блеснуть в обществе. Намекнул, что вместе с одним израильским профессором они должны вскоре полететь в Скандинавию для сложнейшей в своем роде, может быть, первой в истории такого рода операции.
Ему показалось вполне естественным, что изящная и красивая дама согласилась пойти с ним танцевать и разрешает ему не только прижимать ее, но и касаться — правда, легкими, птичьими движениями — бедер и ягодиц.
В голове чуть кружилось, но он приписал это внезапно поднявшемуся у него артериальному давлению. Такое уже бывало с ним.
Когда заиграли «слоу», он, буквально, влип в нее. На секунду ему показалось, что какой-то тип, танцевавший рядом, переглянулся с его спутницей. Панадис насторожился, но сколько не следил потом за Еленой, ничего подобного, не обнаруживал. В конце — концов, решил, что ему просто померещилось.
Он разошелся до такой степени, что, уже не скрываясь, вжимался набухшей ширинкой в партнершу.
Между тем, с ним происходило нечто странное, эффект повысившегося давления исчез. Мочевой пузырь у него просто разрывался. К тому же он ощутил резкую слабость, которой, однако, не придал значения.
Его потянуло на подвиги…
Когда они сели, Панадис спросил, где живет ее сестра, и фея ответила, что та проживает на проспекте Мира. Но сама она у нее не останется и должна вернуться в «Интурист», потому что каждую ночь ей звонит муж и она после двенадцати предпочитает бывать в номере, чтобы не вызывать у него лишних и никчемных волнений…
— Я вас обязательно провожу, — с жаром сказал Панадис.
Новая знакомая не возражала.
Панадис решил ковать железо, пока горячо:
— Вы разрешите мне выпить с вами чашечку кофе? Мне бы очень хотелось…
Она деликатно не ответила. Чтобы разогреть ее, Панадис стал с растущим энтузиазмом принялся рассказывать о тайнах секса…
Она слегка прикусила губу и старалась не смотреть ему в глаза, но не прерывала. Панадис все больше ощущал слабость, ему приспичило в туалет. Останавливало его лишь опасение, что, если он встанет сейчас со своего места, все вокруг увидят, как вздулись у него брюки.
Панадис всегда считал, что создан для секса, но ему в этом не очень то везло. Неужели же сейчас, когда ему, наконец, неожиданно подвалила удача, что-то может его остановить…
— Вы меня раздразнили, — услышал он ее голос.
Это было чистое безумие.
Он даже думал о том, что если все сложится так, как он хочет, он уже ее никуда от себя не отпустит…
Тем не менее, терпеть больше он был не в состоянии, необходимо было смочить затылок, облегчить мочевой пузырь… Тем более он ни за что бы не воспользовался туалетом в ее в номере.
Надо было решить все свои проблемы до отъезда из бара.
— Леночка, — с жаром помял он ее руку и посмотрел на нее влажным от похоти взглядом, — вы меня простите, я только на пять минут…
Панадис поднялся из-за столика и почти бегом спустился вниз в туалет. Он был здесь на уровне мировых стандартов. Писсуары напоминали фарфоровые седла, краны — позолочены, всюду чистота, блеск.
Отчего ему так плохо? Панадис смочил голову под краном. Прошел в кабину. Кружилась голова, рот был горячим, дыхание затруднено. Панадис опустил крышку унитаза, тяжело сел.
«Чертова слабость… — подумал он. — Что со мной?!»
Кто-то дернулся к нему в кабину, но обнаружив, что она занята, открыл дверь в кабинке рядом. Может быть, такой же раб секса, как и он.
Интересно, ощущает ли тот через тонкую и не доходящую до потолка перегородку биотоки его, Панадиса?..
Панадис не видел и не мог видеть, что этот кто-то, закрывшись в кабине, осторожно встал ногами на унитаз и оказался над ним. Еще мгновенье — и, перегнувшись через перегородку, он ловко швырнул вниз тонкое лассо. Бегущая петля обхватила горло Панадиса, который даже не успел сообразить, что происходит. Незнакомец тотчас подался назад, с силой потянул за собой удавку.
На мгновение Панадису показалось, словно гигантское не подъемное колесо своей стотонной тяжестью, ломая шейные позвонки, наехало ему на горло. Сопротивляться у него уже не было сил.
Ватная слабость в груди, в коленах, густой и душный туман в голове.
Перед тем, как окончательно отключиться, Панадис не успел даже сделать последний и умиротворяющий вздох, а ведь он так стремился к нему. Не менее страстно, чем пару минут назад хотел ощутить под собой роскошные формы его воплотившейся в реальность сексуальной мечты…
Короткий предсмертный храп — и распухший язык тяжело вывалился изо рта…
Молодой человек с лицом поп-звезды в соседней кабине для верности пару минут не отпускал удавку, натягивая ее на себя.
Кто-то еще вошел в туалет, но к этому времени все было закончено вощедший ничего не услышал. Возможно, даже не заподозрил, что кто-то находится внутри, в кабинах.
Убедившись, что туалет снова опустел, убийца покинул свое убежище, на секунду-другую приоткрыл кран умывальника. Тугая, словно нагазированная струя с шипеньем ударила в раковину…
Находу вытирая руки, он протиснулся в коридор. За то время, пока Панадис отсутствовал, его спутница расплатилась за себя и теперь дожидалась своего партнера.
Он издалека показал глазами, что все в порядке и пора линять.
Фея, надев дорогую шубу, оставила бар. В тридцати шагах от выхода ее ждала машина.
Партнер уже сидел на водительском месте. Чуть приподняв полы шубы, она уселась рядом с водителем и издала глубокий вздох:
— Фу! Я думала, это никогда не кончится. Вот прилип…
— Ну-ка, проверь платье, — усмехнулся водитель, — нигде не мокро?
Отъехав на порядочное расстояние, водитель набрал номер главы Медицинского центра «Милосердие, 97».
— Вот и мы. Здравствуйте…
Рындин был у себя, он ждал звонка:
— Наконец-то! Рад вас слышать. Как вам Москва на этот раз? — Он не узнал своего голоса: непривычная ломкость с хрипотой. — Как проводите время?
— Все в порядке. Все очень нравится…
Итак, доктор Панадис мертв…
Высокооплачиваемые киллеры, работающие на пару, приехали из Прибалтики. Заказ ими был отработан. За гостиницу расплатились заранее. Ближайшим ночным поездом они выезжали в Санкт-Петербург, а оттуда утром возвращались самолетом домой. Окончательный расчет с Рындиным должен был произойти через час — в ресторане на Ленинградском вокзале.
Но Рындин все не вешал трубку. Размышлял: уж очень профессионально работают…
Киллер с лицом поп-звезды на другом конце провода тоже ждал.
— Что, если вам еще задержаться в Москве до утра? У меня есть одно небольшое предложение. Речь идет о заказе. Он может вас заинтересовать…
Киллер ответил с едва уловимым акцентом:
— Поезда ходят и днем тоже. Все зависит, насколько он проработан…
— Не беспокойтесь. Мой сотрудник сейчас приедет и все объяснит. Заодно и произведет полный расчет…
Конечно, Анастасия не должна была этого делать. Привести к родителям Алекса означало вступить на чужую оборонительную полосу, не имея карты минных полей.
Лицо матери стянуло в холодную маску. Не такого парня желала она своей дочери: ведь обожглась уже однажды.
Не помог даже букет орхидей — какие Крончер, стараясь быть галантным, как аристократ в допотопном фильме, вручил хозяйке дома. Та улыбнулась, но это была улыбка неподкупного судьи, который вынесет суровый, но справедливый приговор, несмотря на все попытки подсудимого расположить к себе суд.
Не о том мечталось, не того хотели…
Смуглое лицо, здоровенные глазищи, какой — то совсем не российский взгляд! Чужой. И этот акцент, который, просто режет слух…
Отец держался более нейтрально, но не было никаких сомнений, что и ему этот шаг Анастасии не принес радости.
Чем дальше, тем большим было его разочарование.
— А что, вы нигде не учились? — спросил он, услышав, что Алекс пошел работать в полицию сразу после армии.
Тот пожал плечами:
— Не успел…
Отец Анастасии был заслуженным мастером спорта, чемпионом по стипл-чейзу, тренером, и раньше часто выезжал за границу. Поэтому и держался он более свободно и уверенно.
— А так можно? Не имея специального образования, получить офицерский чин?
Алекс удивленно вздернул брови:
— Но ведь я и в армии был офицером, а потом кончил курсы офицеров полиции…
— А сколько продолжается учеба на офицера в армии?
Анастасия посмотрела на него умоляющим взглядом.
Могла бы и не просить: он и сам понимает, как надо разговаривать с родителями.
— Полгода, господин…
— Сергей Петрович, — тут же подсказал отец Анастасии.
— Сергей Петрович, — поправился Алекс.
— И это все? У нас — годы на это уходят…
Алекс вежливо закивал:
— Да, у вас, конечно, лучше… У нас времени для этого не хватает, попытался он оправдаться. Но неудачно.
— И где вы служили?
— В десантных частях…
Сергей Петрович — невысокий подтянутый мужчина лет пятидесяти, в спортивном костюме сборной, с гербом канувшего в Лету «СССР», кивал в такт этой мужской беседе.
Алекс попросил воды или колы, и мать Анастасии с укоризной вдруг сказала:
— Но ведь мы сейчас сядем за обед…
Алекс покраснел. Пытаясь смягчить возникшую неловкость, Сергей Петрович спросил:
— Пришлось воевать?
— С террористами? Да, конечно…
— Да оставь ты его, папа! — взмолилась Анастасия.
Но отец не отставал, может быть потому, что его разбирало любопытство.
— Нам показывают по телевидению…
— Сейчас вы можете судить объективнее, чем раньше…
— А у нас Настя после Юридического института… — вдруг возникла рядом мать.
Алекс видел, как краска заливает лицо ее дочери. И снова на выручку ей пришел отец:
— Вы вот скажите мне, у вас тоже есть мафия?
Алекс удивленно выпятил нижнюю губу:
— А где ее нет? Она, как гидра: отрубаете одну голову, вырастает другая…
За обедом он чувствовал, что его внимательнейшим образом разглядывают. Правда, всякий раз, когда он мог поймать их взгляд, и отец, и мать делали вид, что посмотрели на него случайно.
Сергей Петрович налил в рюмки водку. Алекс героически выпил, но скривился так, будто проглотил ежа. Это тоже не способствовало обеденной оттепели.
Алекс бессовестно хвалил все, что ему подавали, но хозяйка дома на эту лесть не подавалась, и даже всадила ему легкую шпильку:
— У вас, наверное, правила хорошего тона имеют куда большее значение, чем у нас…
Он сделал вид, что это его нисколько не укололо. Успокаивал себя тем, что если бы он пригласил Анастасию к себе домой, то и там заподозрили бы, что все это неспроста, и атмосфера была бы точно такой же. Возможно, даже и вопросы.
После обеда отец Анастасии закурил и предложил Алексу. Но тот сказал, что не любит дыма, и спохватился только тогда, когда Сергей Петрович в расстройстве погасил сигаре ту.
Все складывалось не так, и вскоре после обеда он поспешил откланяться. Анастасия пошла его провожать. Разговор у них тоже не клеился. За глупости надо расплачиваться, думала она.
Но когда он почти неощутимым движением уткнулся ей в волосы и стал втягивать в себя ее запахи, она снова почувствовала, что под ногами у нее плывет земля…
Вернулась быстро, и тогда начался второй акт драмы.
— Анастасия! — официально и с легкой толикой истеричности провозгласила мать, — Ты думаешь, что делаешь?
— А что я делаю? — последовал не менее нервный вопрос.
— Кого ты привела? Иностранца? Израильтянина?
— Могла бы и не приводить. Я — взрослый человек и решаю сама, что можно и что нельзя.
Отец не вмешивался. Мать смотрела на нее как когда — то в детстве, когда ей казалось, что Настя поступила против всяких правил. И дочь это заело:
— А чем тебе не нравятся израильтяне? — вспыхнула дочь.
Эта была вторая крупная ошибка
— Ты — действительно взрослый человек, но рассуждаешь, как ребенок. Он иностранец, ты забыла?! Что из всего этого получится? Что-нибудь серьезное? Да ни в жизнь! А ведь тебе вот-вот — двадцать семь…
Дочь молчала, и это ее подстегнуло.
— Ты должна думать о себе. Ты — русская, что ты там в этой стране евреев будешь делать? Или, может, он согласится ради тебя бросить свой Израиль?
В голосе матери слышался сарказм.
— Между прочим, чтобы ты знала, мама, у них в Израиле тоже есть конная полиция…
Мать даже руками всплеснула:
— Смотри, куда зашло! Ты о чем говоришь?! Слышишь, отец? «Конная полиция…» А жить как будете? На два дома? Неделю там, неделю здесь? А кто дети у тебя будут? Здесь — евреями или там русскими? Там ведь национальность по считается по матери, а не по отцу…
Все, что говорила мать, было правдой, и наверное, поэтому вызывало такую боль. Ведь сама Анастасия от себя все такого рода вопросы инстинктивно отталкивала. Мать же — вот она логика человека в возрасте под пятьдесят! — все сознательно обнажала и обостряла.
— Один раз ты уже обожглась? Помнишь? Я ведь тебе говорила: «Влюбилась? Не рвись замуж!» Чего в огонь лезла — то? В семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили…
— Ну, ты, мать, все границы перешла! — вмешался до сих пор молчавший отец. — Этак ты далеко приедешь…
Он не на шутку рассердился.
— Уже приехала, — мстительно бросила Анастасия. — Ты-то не знал, что она тебе себя любить позволяла…
И вдруг ее обожгло: а, может, знал и глаза закрывал?..
Сергей Петрович покрылся бураковой лиловостью. Когда через много лет совместной жизни вдруг из подполья памяти на чинают вылезать на свет взаимные счеты и обиды, семья, как корабль, садится на мель. И даже если его удается снять с нее, днище часто оказывается уже протараненным.
В матери эта чисто спортивная жесткость и готовность стоять на своем давала себя иногда чувствовать. Но обычно она как бы жила сама по себе в подкорке, за кулисами, а на сцене — на лице и во всем внешнем ее облике, как мастерски сделанная театральная декорация, играла ровная, спокойная и заботливая улыбка. Только такой характер мог позволить ей много лет сохранять звание абсолютной чемпионки в конном спорте.
Где — то внутри Анастасия была уверена, что спорт не только многое дал матери, но и многого ее лишил. Вначале — легкой беззаботности юности, затем — готовности уступать и прощать. Выскоблил в ней начисто природную ласку, не дал развиться незлому юмору и умиротворенности, наконец, отнял у нее способность дружить. В людях мать всегда почему — то видела не друзей, а соперников.
— Ты всегда делала то, что хотела, — с горечью бросила мать в спину уходящей Анастасии.
Чтобы обрести прежнее душевное равновесие, Анастасии надо было остаться одной. В личной жизни, увы, она чувство вала себя куда менее уверенно, чем в своей собственной профессии…
Пытаясь как-то разобраться в том, что произошло — встре ча с Алексом, размолвка с матерью, — Анастасия снова уткнулась лбом в железную стену выбора: или — или? Неужели нет ничего между тем и этим? Почему вдруг исчезли все оттенки и нюансы? Правда ли и в самом деле, что в семье всегда один любит, а другой позволяет, чтобы его любили?
Доверчивый и уступчивый отец, волевая, целеустремленная и суховатая мать… Интересно, — она изменяла ему?
Ее бы, даже если бы очень захотела, Анастасия не могла представить себе в роли женщины, которой муж наставляет рога…
И вдруг ее обожгло: она знает, что ее так привлекло в Алексе!.. Ласковость безграничная — не забота, нет, — теплота, какой ей всегда так не хватало, и которой даже отец стеснялся, когда рядом находилась мать.
Наверное, это естественно: человек ищет то, чего у него нет.
Мать права во всем, что она сказала. Мало того, — ее прогноз безошибочен, как компьютерный расчет. Почему же тогда эта тщательная обдуманность так отталкивает ее от себя? Вызывает такой внутренний протест и желание поступать вопреки и только вопреки?
Следующий день был субботний, и они не поехали в больницу на Каширку — администрация в этот день отдыхала.
Чернышев не ждал быстрых результатов беседы с бортпроводником, объявил выходной.
Вечером Алекс с Настей снова отправились в дискотеку. Алекс танцевал правильно, но несколько неуклюже. Но даже эта неуклюжесть в движениях трогала ее каким-то непонятным образом. Ее, двадцатисемилетнюю женщину, три года замужем и два с половиной в разводе, — он вновь заставил почувствовать себя девченкой.
Алекс был моложе ее на год и, то казался ей ребенком, то — умудренным опытом, похожим на отца человеком, на которого хотелось положиться. В ее прошлой жизни была страсть, а нежности не было. А в нем была нежность, и не было страсти. И нежность эта сбивала с ног, как хорошая порция алкоголя.
По дороге назад из дискотеки она решала почти гамлетовской неразрешимости проблему: позвать его к себе или не звать?
Они подъехали к ее дому. Часы показывали час ночи. Ей надо было в течение секунды решить: предложить ему выйти из такси или нет? Дверца была уже открыта.
— Хочешь выпить чашку кофе? — спросила она, словно прыгнула с пятого этажа и распласталась, разбив все косточки, на тротуаре.
Он прикрыл глаза и полез из машины.
— Еще бы!
Они вошли в парадную, поднялись на лифте. Ей было безразлично, видит ли их кто-либо из ее соседей. Потом щелкнул замок тяжелой металлической двери, которую она поставила, как только начала жить самостоятельно, и они зашли в ее однокомнатную квартиру.
Со шкафа тотчас прыгнул сиамский кот и потерся головой о ее ноги. Алекс взял его на руки, и эта зверюга не окрысилась, а выгнула шею и позволила себя гладить. Говорят, человек больше всего раскрывается в своем отношении к животным.
Он втянул носом в себя запахи и сказал:
— Твоя квартира пахнет также, как ты: весной, цветущим лугом и лесом…
Она поставила на газ турку с кофе.
— Хочешь есть?
Он не ответил. Рассматривал с интересом ее комнату. Мебель, которую она купила недавно в чешском магазине — на итальянскую не хватило денег. Задержал взгляд на занавесях у балконной двери.
— На, посмотри пока…
Она сунула ему альбом.
На снимках были лошади и люди. Умные большеглазые нервные морды животных на фотографиях сменяли портреты родителей Анастасии и ее самой верхом и пешей, на пьедестале почета, со всеми чемпионскими рагалиями и в милицейской формой, иногда с коллегами, иногда с сестрой…
— Ну вот, все готово. Садись к столу…
— Вот сейчас, ночью?..
Она чувствовала в нем какую-то врожденную деликатность и полное отсутствие позы…
Он не подсаживался поближе и не лез с приставаниями. Самое большое, что он позволил себе — погладил ее по голове. И она закрыла глаза, потому что от этого прикосновения ей стало теплей и уютней.
Она зажгла толстую фигурную свечу, которая вот уже много лет стояла на ее секретере, потушила верхний свет.
Они сидели на софе, перед дессертным столиком на колесиках — ели гренки, которые она быстро приготовила, и пили кофе в маленьких фарфоровых чашечках. Еще Анастасия подала две рюмки со сладким ирландским ликером и отключила телефон. Алекс вырубил свой сотовый еще раньше, войдя в квартиру.
Ужинали молча, порой перебрасываясь короткими фразами.
Алекс нашел в приемнике тихую джазовую мелодию и, облокотившись на стену и скрестив ноги на софе, — ей почему- то не показалось странным то, что он не снял туфель, — плавал где-то чужих и экзотических морях.
Иногда он подтягивал мелодию. Негромко, неназойливо, очень в ритм. Голос у него не был профессиональным, но зато — довольно приятным и очень интимным. Она против воли закрывала глаза, и теплая, расслабляющая волна грела ее, вызывая почти неодолимое желание заплакать. Может, за те обиды, какие выпали на ее долю, а, может, — за возвращенную ей нежность, какой он ее одаривал одним своим присутствием.
Было уже больше двух, когда она постелила себе на софе, а ему на раскладном кресле. Он залез под ледяной душ, обтерся насухо простыней, подошел к ней.
— Ты подарила мне такой вечер, какого у меня, кажется, никогда не было…
У нее в глазах зажглись слезы, но он этого не мог видеть. Тихо поцеловав ее в лоб, он отправился в свое кресло и поставил возле себя транзистор, из которого все еще лилась тихая нежная мелодия…
Что толкнуло ее встать, придало решимости, на какую она не была прежде способна? У нее уже несколько месяцев не было мужчины, а те встречи, которые выпадали раньше, были случайными, оставляли потом чувство глубочайшего унижения.
Она прошла ровно четыре шага. Но ей показалось, это долгий и немыслимо тяжкий путь. Что она делает? Что будет потом?
Длинные и сильные руки бережно уложили ее рядом с собой. Горячие губы коснулись места над ухом, возле волос. Он гладил ее нежно и медленно. Едва касаясь. Наверное, поэтому когда он прижимал ее к себе, она забивалась в него вся, как маленькая девочка, наслушавшаяся страшных сказок. Под одеяло. С головой.
А потом все повторялось снова. И снова…
Под утро у кого-то из соседей под окном сработала установленная в машине сигнализация. Такое теперь случалось по нескольку раз за ночь. Разбуженный дом костил последними словами хозяина злополуной лайбы, который так и не появился.
Когда Анастасия очнулась, ее голова лежала на плече Алекса, а губы касались его подбородка. Она осторожно приподнялась. Алекс повернулся на бок. При свете наступающего утра на правой его лопатке виднелась небольшая зеленого цвета татуировка — меч, увитый оливковой ветвью.
Алекс тут же проснулся.
— Макара? — произнес на чужом языке.
И волшебство тотчас закончилось. Сказочные часы пробили полночь, и с их последним ударом Золушка должна была вприприжку бежать домой, чтобы успеть к условленному сроку. Карета превратилась в тыкву, запряженные в нее кони — в крыс…
Наступали будни. За окном мерцал в полусумраке снег, торопились какие-то люди.
— Ничего не было, — сказала она.
— Все было, — ответил он. — В нас самих… Ты жалеешь?…
— Нет! Только благодарна тебе за все…
Она ответила так, как подумала. Зачем прятать голову в песок? Надо глядеть в глаза жизни. Принимать ее, как есть, а не такой, какой она, якобы, должна быть по чьей-то, пусть умной, но искусственной схеме.
— И я тоже, — сказал он. — Ты знаешь, о чем я подумал?
— Нет, скажи…
— О свободе…
Она смотрела на него теперь без улыбки.
— Если бы не свобода, мы бы никогда не встретились…
Может быть, он был прав. А может, — и нет! Кто знает?!
— Будешь пить кофе?
— И не только кофе, — сказал он, — я хочу есть…
И они ели омлет, который она сделала, и закусывали салатом. Алекс уверил ее, что это самый вкусный завтрак в его жизни. Он собирался уйти.
— Ты льстишь, — сказала она, улыбнувшись.
— И не подумал, — откланялся он. — Знаешь почему?
— Скажи!
— Потому что завтракали мы с тобой…
Она подошла к нему:
— Проводить тебя?
— Ни в коем случае.
Она заглянула ему в глаза. Попросила:
— Не иди до метро пешком. Бибирево — место не очень спокойное. Возьми такси…
— О кей, — сказал он.
Легко притянув ее к себе, он снова вобрал в себя ее запах, и она подумала, что еще минуту, и она плюнет на все и не поедет на дежурство в Полк. В сущности, она прикомандирована к группе Чернышева в РУОП… Но та, другая Настя, что все еще жила и распоряжалась в ней, строго ее оборвала: «еще чего!»
Он тронул губами ее губы.
— Бай!
Улица называлась знакомо: «Костромская…»
Алекс сразу вспомнил своих коллег — костромских ментов. С какой радостью он бы принял их у себя в Иерусалиме!
Проходя между домами, Крончер включил сотовый телефон и сразу послышался вызов. Скорее всего, его аппарат стоял на автоматическом дозвоне. «Возможно, еще с ночи…»
— Алекс! — голос был незнакомый. — Я звоню по просьбе майора Чернышева из РУОПа. Он ждет вас в Центре. В гостинице «Минск». Есть важные новости. Он просит немедленно к нему подъехать. В рецепции гостиницы вам все скажут.
— Я понял.
— Гостиница «Минск». Ее все знают…
Рядом со двора выезжала «девятка». Алекс поднял руку, но опустил ее, когда машина приблизилась: это не был частник. Вверху, на крыше кабины синел сигнальный стакан, внутри, кроме водителя на заднем сидении сидели мужчина и женщина.
Тем не менее машина остановилась.
— Куда вам? — спросил водитель.
— В Центр. К гостинице «Минск»…
— Может возьмем? — спросил он у своих пассажиров, — Нам по дороге…
Молодой, высокий мужчина, со вкусом одетый, с лицом поп- звезды и его спутница — с копной пламенного цвета длинных волос — пожали плечами.
Алекс сел впереди, рядом с водителем. «Девятка» легко развернулась…
В ту же секунду у него перед глазами мелькнуло что-то черное. Наброшенная через голову петля врезалась в горло. Мужчина и водитель одновременно схватили его с двух сторон, прижимая к спинке сидения.
В руках у женщины оказался шприц и она с размаха со всей силой ткнула его сквозь одежду Алексу в плечо. Удавка на горле ослабла…
— Давай быстрее… — сказала женщина. — Нам оттуда до Аэропорта еще пилить и пилить…
Это был последний проблеск памяти: дальше шла тягучая и клейкая мгла…
Очнувшись, Алекс обнаружил, что на нем рубаха с длиннющими рукавами, какими в психиатрических клиниках связывают буйных. Рукавами ее он был привязан к кровати. Руки оказались стянутыми так крепко, что малейшее напряжение мышц вызывало боль.
Ясно: его похитили! И как!
Оглянуться он не мог: косил глазами насколько позволяли путы. Окон в помещении, где он лежал, не было: только в щелку над дверью проникала узкая полоска света.
Что это? Подвал? Склад? Чего они хотят? Может, выкуп? Кто были эти люди в машине — женщина и мужчина? Повидимому, он попал в руки какой-то банды крутых местных мафиози.
Он не знал, сколько времени ему пришлось пролежать в неподвижности… Внезапно вспыхнул свет, послышался металлический щелчок замка, и дверь бесшумно открылась…
В проеме появился человек в серой элегантной тройке и со вкусом подобранном галстуке.
Узкое лицо, длинные волосы, бородка и усы, как у Христа на полотнах старых итальянских мастеров…
Мгновенный рывок памяти, и Крончер уже знал, кто перед ним.
Рындин смотрел на него холодно и деловито. Так, наверное, разглядывали когда-то раба на торгах. Взвешивающе. Изучающе.
Глава Медицинского Центра «Милосердие, 97» приблизился вплотную к Алексу, и живая икона обернулась ликом Сатаны. Но Крончер не отвел взгляда.
В конце — концов, его, израильского полицейского, точно также могли захватить свои собственные уголовники — торговцы наркотиками — и тайно вывезти, пусть в тот же Ливан…
Главное не показать, что ты боишься их.
Всегда помнить, что к радости бандитов, в чьи руки попал полицейский, примешивается и животный страх перед неминуемой расплатой — потому что за гибель своего полиции во всем мире мстят люто и без всякой скидки на срок давности.
— Очнулся, жид?
Глаза Рындина были неподвижны, крылья носа вздрагивали. Алекс вспомнил, как в двенадцатом классе ездил с одноклассниками в Освенцим. Там он впервые и услышал это слово.
Рындин усмехнулся.
— Молчишь, еврей?
В слово «еврей» Алекс вкладывал религиозный смысл. С иудаизмом были связаны праздники и традиции, история и память. Для себя и для своих сверстников он был лишь израильтянином. Не только по языку — по ментальности: привычкам, раскованности и внутренней свободе, какую мало где еще встретишь.
Теперь Алекс мог отвести взгляд: его оскорбляли. Он не боится — ему мерзко.
— Молчишь?! — Рындин ткнул носком туфля Крончера в бок. — Ты еще заговоришь у меня…
Он подвинул стул — белый, стоявший у такого же, окрашенного в больничный цвет стола. Сел.
Одного своего заклятого врага и конкурента он уже устранил, другой у него в руках.
— Ну как? Удалось вам с Панадисом ликвидировать меня, а? Оказывается, это не так легко сделать, как вы думали… Не правда?
Алекс знал: вступать в диалог с такого рода людьми еще опаснее, чем молчать. Каждое твое слово накачивает их ненавистью: они вспомнают весь причиненный тобой им страх и унижения, и в крови у них начинает кипеть адреналин.
— Это он тебя нанял, а?
Рындин достал сигарету, закурил. Пустил дым Алексу в лицо.
— Хочешь закурить? А? Не слышу! Скорее всего, не куришь. У вас берегут себя… Не пьют, не курят. Чистые легкие, здоровая печень. Но это мы сможем скоро проверить…
Он встал, прошелся по комнате и, остановившись возле кровати, окинул закутанную в смирительную рубаху фигуру задумчивым взглядом.
— Ты ведь знаешь, чем мы занимаемся, а?
Алекс упрямо отводил глаза.
— Нет? Наверное, знаешь. Я тебе на всякий случай расскажу. Чтоб ты не сомневался…
Он помолчал с полминуты и продолжил:
— Мы поставляем для трансплантации человеческие органы: сердца, печени, легкие, почки, селезенки, роговые оболочки глаз…
Снова уселся, теперь уже на краешек стула.
— Все это очень и очень дорого стоит: ты ведь, наверное, догадываешься. Многие тысячи и тысячи баксов. И достаем не так, как твой наниматель — Панадис — через китайскую мафию, а гораздо проще…
Тон был спокойным, даже ироничным. Как если бы он разговаривал с ребенком, которого еще долго надо учить уму-разуму.
— И знаешь, как?
Получает удовольствие, подумал Алекс, глядя на Рындина.
Прямо, как если бы раздевал женщину…
— Мы вылавливаем бомжей. Их сейчас много развелось по Москве…
Алекс не выдержал. Перевел взгляд на главу Медицинского центра. Это была не просто неосторожность — глупость. Лицо Рындина просветлело от удовольствия: он увидел, наконец, то, чего так долго и томительно ждал жертва дрогнула, пусть даже на мгновение. Крончер представил себе, что его ждет.
Рындин продолжил с еще большим подъемом:
— Наша «скорая» собирает их на чердаках, в подвалах. На вокзалах, возле рынков и складов…
Крончер собрал всю свою волю, чтобы изобразить улыбку. Ему это удалось. Иконописный лик потемнел от злобы, сильные и холеные руки сжали сиденье стула.
— Рассказать, что мы с ними делаем? Извольте, сэр: мы их усыпляем, а потом — потом расчленяем. На те же почки, печени, сердца…
Алекс держал улыбку, как впавший в истерику солдат — знамя. Вокруг бушевал огонь, смерть была совсем рядом, и избежать ее было невозможно. А раз так, надо было обуздать рвущийся наружу звериный страх и встретить ее Курносую нахальной усмешкой. Может, это ее хоть как-то отдалит…
— Ты считаешь это аморальным? А быть человеческим мусором — морально? Пьянью, дранью и сранью? Портить своей вонью воздух, красть, блевать, паразитировать?
Он слегка успокоился и поиграл сотовым телефоном.
— Ты когда-нибудь плавал в дерьме? Нет? А я — да! Еще как! И, вот видишь — выплыл! Получил образование, стал врачом, владею бизнесом, который не всякому снился… И отдать его никому не отдам… Не отступлю…. А тех, кто станет наступать мне на ноги…
Он бросил на Алекса взгляд полный холодной иронии и набрал номер:
— Как у тебя?
И через полминуты:
— Твой клиент проснулся, и мы с ним беседуем. Он парень умный. И ушлый… Но ничего, мы и не таких ломали…
Рындин в каком-то известном только ему ритме постучал ногой по полу:
— Я ему готовлю сюрприз… Завтра ты мне понадобишься. Будь здоров, спасибо!
— Ну, — обернулся он к Алексу, — ты и вправду не хочешь знать, какой сюрприз? Но все равно я тебе расскажу. Смотри!
Он встал, прошелся по подвалу, щелкнул пальцами.
— Это должно быть чем-то неординарным. Что надолго за помнится. А, представляешь, Крончер, если сделать документальный фильм? Полно ведь богатых людей, готовых купить такую пленку…
Он остановился перед Алексом.
— Меня осенило! Знаешь, что я могу с тобой сделать? Забетонировать!
Его глаза были глазами совершенно нормального человека. Человека, который способен взвешивать и оценивать свои поступки. Такого, который не позволит себе пойти на поводу у какой — либо маниакальной идеи.
— В Москве много строек. И столько же крупных котлованов для фундаментов, которые надо залить бетоном… Мы подгоним к одному из них кран. Подвесим на стрелу увесистый куль… Ты ведь догадываешься, кто там будет, в этом куле? Да, ты прав: в нем будешь ты! Мы сбросим куль в раствор и еще зальем парой десятков тонн сверху…
Улыбка сошла с лица Алекса, и Рындин это заметил. Но особой радости не проявил. Голос его, наоборот, стал задумчивым:
— Как ты думаешь, сыскная братия способна будет тебя там найти? Ну, предположим, заподозрит даже: но ведь поздно будет! Вскрывать десятки тонн бетона заново?! А, если, я еще попрошу сверху арматуры положить и снова бетона подбавить?..
— Я думал ты просто преступник, — прознес Алекс. — Но нет! Ты преступник и маньяк вместе, в одном лице…
Рындин улыбнулся легко и свободно. Он заставил сфинкса заговорить.
— Но ты не беспокойся. Я мог бы сделать это с Панадисом. Но ты — не он. С ним мы одного поля ягода, а ты… Тебя просто наняли, и ты согласился. Клюнул на деньги! Ты ведь любишь деньги, жидюга, а?!..
Он встал, поправил желто — коричневый галстук, застегнул пуговицы на костюме и, зевнув, оповестил:
— Нет, это было бы романтично, но глупо. С тобой мы поступим иначе. Пустим на запчасти. Ты ведь моложе, здоровей, а, значит и трансплантанты надежней…
Снова металлический щелчок замка, Рындин шагнул в раскрывшуюся, как дверца банковского сейфа, дверь. С минуту было слышно, как он поднимается по деревянной скрипучей лестнице, которая находится сразу за дверью.
Вверху он остановился. Опять щелкнул замок, за ним выключатель.
Тюрьма Крончера погрузилась снова в темноту.
Собственная, его Алекса, судьба была решена: ему было суждено сгинуть далеко от дома, среди чужих, за абстрактные идеалы добра…
Труп Панадиса обнаружили только поздно ночью, перед закрытием ресторана. Секьюрити, обходивший здание, дернул ручку кабинки в туалете, дверца не открылась.
— Мистер… — на всякий случай позвал секьюрити. Никто не отозвался.
Заснул что ли? А, может, плохо стало! В щели под дверью что-то темнело.
Секьюрити поднялся наверх за старшим смены. Вдвоем они смелее забарабанили в дверь. Снова никто не ответил.
— Давай, — старший показал глазами.
Секьюрити вошел в соседнюю кабинку, встал на унитаз. Заглянул за перегородку.
— Постой! Тут, кажется, жмурик…
Внизу лежал грузный крупный мужчина, голова его касалась двери…
— Я сейчас открою…
Он лег грудью на перегородку, продвинулся ближе к двери, перегнулся. Осторожно, рукой в платке, повернул завертку. У него был недолгий опыт службы в органах.
Дверь открылась. Лежащий на кафельном полу человек был мертв.
— Давай, звони ментам, старший… Теперь нас с тобой затаскают…
— Ты че? С чего бы это?
— Я-то знаю. Тут сейчас пол-Петровки съедется.
Секьюрити, как в воду смотрел.
Он только не упомянул РУОП, а, между тем, те появились почти сразу.
Убитый оказался гражданином Азербайджана, поэтому на место происшествия прибыли также представитель консульства и ответственный сотрудник, представлявший в Москве МВД республики. Их присутствие было весьма важным, поскольку убийство могло было быть совершено на националистической почве и иметь неожиданные последствия. Ведь из-за общей криминальной обстановки взаимоотношения недавних народов- братьев в последнее время были весьма напряженными.
Чернышева вызвали из дома, и он появился одним из первых. Еще по телефону он узнал имя убитого: Константин Панадис…
Убийство было, безусловно, сязано с преступным промыслом, каким занимался этот тип.
Виктор постарался сразу же собрать свою группу, но ни у Гончаровой, ни у Крончера телефоны не отвечали. Он выехал один. Ресторан находился недалеко от «Тверской», в центре города. Он быстро добрался…
Еще издалека Виктору бросились в глаза развешанные по фасаду мигающие разноцветные фонарики и милицейская круговерть сигнального огня над кабинами служебных машин. Смерзшийся снег по сторонам тщательно вычищенных дорожек то и дело менял свой цвет…
Чернышев, не раскрывая, предъявил удостоверение.
Старший оцепления у входа молча козырнул. Кроме милицейских в вестибюле никого не было. Сразу у входа Чернышев лоб в лоб столкнулся с майором Ловягиным. Старший опер РУОПа шел с молодым официантом, который был выше его на две головы. Они направлялись в бар.
— Пойдем, — показал Чернышеву Ловягин на портьеру, за которой скрывался вход.
«Знает кошка чье мясо съела…» — подумал Чернышев. Ловягин, спихнувший ему накануне материал о похищении специалиста по замкам Станиславыча — теперь демонстрировал широкий жест.
— Как жизнь? — Он дружески хлопнул Чернышева по спине.
— Нормально. Что здесь?
— Убитый сидел сначала за стойкой, — Ловягин обвел официанта водянистым взглядом, — потом пересел к одной дамочке…
— А она?
Ловягин был в курсе:
— Вскоре уехала…
— Рассчиталась?
— К ней нет претензий.
— Женщина была одна?
— Он с ней тут познакомился… — Ловягин потер одна о другую своими большими, обращающими на себя внимание руками. — Судя по всему, покойный был записным бабником. А девица выглядела потрясающе. Мне уже несколько человек об этом сказали. Не исключено, что Панадиса из-за нее и замочили…
Они прошли к столику — единственному, остававшемуся неубранным. Кроме дессертных тарелок с пирожными и бокалов с коктейлями, половину стола заняла роскошная коробка шоколадных конфет.
Официант объяснил:
— Я ждал, что он вернется, оплатит заказ. А потом, когда его нашли, секьюрити предупредил: на столовых приборах могут остаться отпечатки пальцев…
— Что убитый заказал?
— Выпивку для обоих… Конфеты, сладкое…
— Ничего не трогай! — приказал Ловягин официанту. — Тут работа для экспертов. Это их хлеб. Я сейчас вернусь. Побудешь тут, Чернышев?
Тот пожал плечами: да, иди. Чернышев его не долюбливал, не понимал: «кислое с пресным…»
Недомерок, но за чинами не гнался. На освобождение заложников, на задержания особо-опасных — убийц и насильников вызывался сам и шел впереди. За чужие спины не прятался. Первую пулю посылал в престуника, а вверх только вторую. Обид тоже никому не прощал. Ни в Афгане, ни в Чечне. Ни здесь, в Москве. От такого можно ждать всего. Подвиг и преступление. Беззаконие и самопожертвование…
Пока Ловягин ходил за криминалистом, Чернышев, осмотрел стоявшую на столе посуду: пили на брудершафт, что ли?!
На бокале, стоявшем у тарелки покойного Панадиса, остались следы губной помады.
«Стоп! Это еще что?!»
На дне бокала виднелись следы белого кристаллического по рошка, не успевшего раствориться.
«Клофелин?»
Было похоже, что Панадису перед случившимся подсыпали сильнодействующее средство, понижающее давление…
Труп обнаженного Панадиса, прикрытый до пояса простыней все еще находился в туалетной комнате. Его уложили на носилки.
Чернышев с трудом узнал щеголеватого холеного бизнесмена от медицины в синюшнем одутловатом обнаженном мужчине с узкой полоской усов на круглой физиономии.
Одежда убитого была сложена в пластиковый пакет. Сбоку же, на носилках, в другом полиэтиленовым пакете, лежали документы, обнаруженные в одежде. И отдельно удавка — аккуратно разрезанная, перед тем, как снять с трупа, и тщательно упакованная.
Глубокую странгуляционную борозду на шее жертвы еще надлежало описать… Судебно-медицинский эксперт — молоденькая женщина- врач в длинной шубе до пола — надиктовывала такому же молодому следователю прокуратуры свой раздел в протоколе осмотра трупа.
Вся прибывшая на место происшествия бригада была молодой.
Чернышев не был участником осмотра.
Его проблемой был Чень и переправляемые им из Китая трансплантанты. В этом направлении его надежды а успех были связаны с тайным помощником, которого подобрал ему Марс — бортпрводником узбекских авиалиний…
Обстоятельства убийства Панадиса, однако, могли пролить свет на межклановые московские разборки в сфере бизнеса, связанного с пересадкой внутренних органов.
Осмотр закончился уже на рассвете.
Виктор снова позвонил Анастасии. На этот раз она сразу сняла трубку.
— Ты можешь приехать?
— Есть новости?
— Панадис убит.
— Панадис?!
Анастасия помолчала.
Сообщение о неожиданной насильственной смерти даже чужого и малосимпатичного человека, с которым недавно общался, разговаривал, в первую минуту способно шокировать.
— Застрелен?
— Задушен петлей. В ресторане…
— Давно?
— Поздно вечером. Я думаю, это имеет отношение к разгрому Медицинского центра…
Чернышев разговаривал из вестибюля ресторана. Служебный персонал еще не разъезжался. Оперативники тщательно опрашивали не только бармена каждого официанта. Убийца не мог не попасть в их поле зрения. Кто-то, возможно, выглядел подозрительно, проявлял интерес к потерпевшему, к его очаровательной соседке…
Тут же допрашивали секьюрити — как тех, кто нес службу внутри ресторана, так и тех, стоял на входе, снаружи. По заведенному тут правилу они записывали номера припарковывавшихся у ресторана машин…
— Алекс не появлялся? — поинтересовалась Анастасия.
Чернышеву не понравился ее вопрос. В нем явно присутствовал скрытый упрек. А он не любил, чтобы его тыкали носом в ошибки.
— Нет, а что?
— Его телефон не отвечает. Может его, вообще, нет в гостинице.
— А я — что?! За его нравственностью обязался следить?!
Он не спускал обид никому. Близкие меньше других могли рассчитывать на снисхождение.
Голос Анастасии прозвучал сухо и жестко:
— Ты чего, командир? Забыл, с кем имеем дело? А тебя самого разве чуть не замочили в Янги-Юле. А сейчас этот случай с Панадисом…
— Ладно! — сказал он примирительно. — Подъезжай на Шаболовку. Я сейчас буду там. Начнем искать…
Через полчаса он уже был в РУОПе.
Здание Регионального Управления по организованной преступности было построено как райкомовское. На фасаде еще красовались монументальные знаки партийной символики. Дневное напряжение по ночас тут спадало. В коридорах не было никого лишнего. Автоматчик у входа, правда, не садясь, — стоя, в любую минуту готовый к появлению начальства, — вместе с дежурным рещал кроссоврд.
Из трамвайного депо неподалеку доносилось дребезжание вы езжавших трамваев…
Чернышев, первым делом, позвонил Крончеру по сотовому телефону. Никто не отвечал.
Чертыхнувшись, Виктор достал телефонный справочник, набрал номер дежурного администратора.
— Вас беспокоит майор Чернышев из МВД… — так это выглядело короче и солиднее. — Меня интересует господин Алекс Крончер из 736-го номера. Он прибыл из Израиля. Посмотрите: его ключ на месте?
— Минутку… — это был глухой голос, бодрствовавшего всю ночь администратора. — Есть. Ключ висит…
— То-есть, он с вечера не брал его?
— Повидимому. Я его вообще не видела… Может вы позвоните на этаж…
— Давайте номер…
Дежурной по этажу, в отличии от администратора, видимо, удалось выспаться — голос был бодрый:
— Я заступила с вечера. При мне он не приходил.
Крончера она отлично помнила:
— Высокий, стройный такой? Глаза, как головешки… Весь вечер и всю ночь не был…
Виктору это не понравилось.
Поразмышляв он пришел к выводу, что вечер Крончер мог провести с Анастасией.
Он припомнил, что в последнее время их отношения друг к другу изменилось. Оба больше молчали, как люди, боящиеся случайно проговориться о своих тайнах. Разговаривая между собой, подолгу смотрели друг другу в глаза.
Почему она вдруг звонила Алексу так рано? Интересоваась, как он добрался до гостиницы?!
Ему пришло в голову, что Крончер и Анастасия могли провести вместе не только вечер, но и ночь.
Виктор никогда бы не позволил себе задать ей столь бестактный вопрос, если бы от ответа на него не зависело нечто очень важное: когда Крончер попал в беду? Еще с вечера. Ночью. Или перед рассветом…
Он позвонил Анастасии, но ее уже не было…
Чернышев на всякий случай набрал номер телефона Скорой помощи, затем — Бюро несчастных случаев. Человек по имени Алекс Крончер в числе обращавшихся за помощью в истекшие сутки не значился…
Не было также зарегистрировано ни одного несчастного случая с людьми, личность, которых была бы неустановлена.
Неопознанных трупов по Москве также не значилось.
Он еще связался еще с Костромой. А вдруг напомнили о себе дружки по выпивке, и израильский полицейский на воскресенье смотался туда: а чего? Всего четыреста километров…
— Ничего не знаю… — проокал нараспев костромской дежурный. Хотя… Минутку! Тут у меня в смене один, который тогда с ним в ресторане праздновал…
На несколько секунд в трубке воцарилась тишина. Потом снова возник голос костромича.
— Нет, говорит: не было его! А что случилось?
— Да ничего, — слукавил Виктор. — Он все грозился как-нибудь к вам съездить…
Его тревога росла. Он связался с ответственным дежурным на Петровке.
— Проверь израильтянина… Может доставлен в какое- нибудь отделение или в вытрезвитель…
— Поддает? — удивился ответственный.
— Не шибко. В вообще-то, он в завязке…
— Давай данные.
— «Алекс Крончер, на вид 26, рост 185–190, худощавый, брюнет, одет в темплую спортивную куртку голубого цвета и кофейного цвета ботинки фирмы „Скечерс“»…
— Фирмы «Скечерс»…
— Это с твердыми носками, — Чернышев вспомнил объяснение Алекса, туда американцы металл под кожу заделывают…
Появилась Анастасия, неприветливая, слишком сильно накрашенная. С таким густым макияжем он ее прежде никогда не видел. Все ясно: не спала… Глаза злые, растревоженные. Проревела всю ночь…
— Что-нибудь есть? — поинтересовалась с порога.
— Нет пока. По скорой, по бюро несчастных случаев — ничего.
— Я знаю, тоже проверила…
— Я запросил Петровку. Может куда-нибудь доставили…
Виктор заварил кофе и достал из стола какое-то печенья. Грызли молча, настроение было тягостное.
Чернышев снова соединился с дежурным на Петровке.
— Как там насчет Крончера?
— Не доставлялся, не задерживался…
— Спасибо.
— А в область не звонил? — Анастасия поставила чашки на подоконник. Потом помою…
— Пока не звонил.
— Я сейчас займусь.
Она расположилась за соседним столом: тут стояли два телефонных аппарата — параллельный и еще один, с другим номером. Связалась с дежурным в Никитском переулке, бывшей «Белинкой».
Разговор с дежурным по области занял не больше минуты.
— ЧП у нас! Неопознанный труп мужчины. В двух рюкзаках. Город Видное, Ленинский район. Недалеко от станции…
— Виктор! — Она показала на телефон.
Чернышев снял вторую трубку, конец сообщения они прослушали оба.
— Труп расчлененный, без головы. Выехала оперативная группа. Свяжитесь попозже. Мне должны вот-вот позвонить с места происшествия…
Чернышев и Анастасия молча ждали.
— Ты помнишь какую-нибудь особую примету у Крончера? — не глядя в сторону Анастасии, спросил Чернышев. — Не хотелось бы раньше времени паниковать, запрашивать их представителя в Москве…
Анастасия, не поднимая глаз, обрисовала татуировку Крончера:
— Меч, обвитый оливковой ветвью. Это эмблема израильской армии. На лопатке справа…
Главное было произнесено. Оставались детали:
— Когда его могли захватить?
— После пяти утра…
Около десяти часов Чернышеву позвонила жена:
— Как ты там?
Он пробурчал нечленораздельно.
— Жив пока.
— Тут кто-то звонил ночью. Спрашивал тебя. И еще — не ты ли тот Чернышев, что работает в милиции?
— Я говорил тебе: отключай телефон!
Она стала что-то еще объяснять, но Чернышев прервал ее:
— Разберемся! А сейчас мне нужна линия. Сюда должны звонить.
Он грохнул трубкой.
Лицо у него заострилось, глаза из-за бессонной ночи и забот глубоко запали.
— Вот козлы!
Анастасия подняла на него выгоревший взгляд.
— Ты о чем это?
— Звонили жене… — он поморщился, — спросили, тот ли я Чернышев, который работает в конторе. Думаю — до них дошло, что мент и экскурсовод, который обращался к Ченю по поводу сестры — одно лицо…
— Нервничаешь?
Виктор дернулся, было, зло, но в глазах Анастасии читалась такая тревога, что он только махнул рукой.
— Я-то что? Главное, жена с детьми. Куда их спрячешь?!
Чернышев вздохнул, достал из дальнего ящика стола сигарету, что делал крайне редко. Раскуривал долго: рассматривал, как юлит в ней огонек, поблескивает, танцует, снова наплывает. Светлые точки. Как насекомые…
— Сейчас один исход. Или они нас, или мы их.
Информация из Видного задерживались.
При обнаружении расчлененного трупа главную роль с всегда играло судебно-медицинское исследование, но что-то важное могло стать известным уже в самом начале — в результате осмотра на месте.
Во все века трупы, как правило, расчленяли чтобы воспрепятствовать установление личности жертвы. Однако сейчас — в эпоху пересадок человеческих органов — страшная находка в Видном могла содержать оставшиеся части тела донора, с уничтоженными на них особыми приметами — родимыми патнами, татуировками, бородавками.
Отделенную голову могли сжечь где-нибудь в котельной или обезобразить и увезти за сотни километров, а потом выбросить — хотя бы в тот же канализационный люк.
Следствию в таких делах остается уповать на опыт и профессиональную подготовку экспертов.
Обычно линии расчленения проходят по суставам. Поэтому по особенностям и характеру отделения частей тела можно судить как о предмете, которым производилось расчленение, так и о степени знакомства преступника со скальпелем и анатомией человека…
Чтобы поторопить время, Анастасия включила автоответчик.
За сутки, пока они не были здесь, позвонил с десяток людей. В основном, оперативники.
Зная, что их голоса записываются, все звонившие разговаривали неестественными напряженными голосами, забывали назвать себя, намеренно коротко рубили фразы.
Кроме самого Чернышева никто не смог бы во всем этом разобраться.
— …«Виктор! Объект отсутствовал. Вызвал повесткой на среду!».. «Срочно позвони Гаранину, у него для тебя новости…»
Какой объект? Какому Гаранину? Какие новости?
Уже немолодой чуть дребезжащий голос, возникший внезапно на пленке, показался Анастасии удивительно знакомым — человек изъяснялся неспешно и весьма подробно, чтобы оказаться руоповцем.
«… Вы палатки у метро „Добрынинская“ представляете? Полукругом, в сторону универмага…»
Анастасия даже не могла понять, вначале, к чему он ведет.
«Там их, наверное, с десяток. А, может, и больше… И вот во второй от метро, в правом вернем углу… Цену я не посмотрел…»
Ковальский! Она узнала его — инженер, «специалист по замкам», с которым они разыскивали место его заточения в больнице на Каширке.
Анастасия внезапно вздрогнула. Еще не отдавая себе полностью отчета в том, о чем он говорит, а лишь почувствовав…
«Крокодильчик Гена»… Точно такая игрушка, как в «амбулансе», в кабине. Вот я подумал: «может водитель поблизости тут живет или работает…»
Она точно знала: ничего о «Крокодильчике Гена» Ковальский им не говорил. Может Ловягину?
Запись кончилась.
— Виктор! — она уже перекручивала запись на начало.
Лицо ее вспыхнуло.
— Зеленый крокодильчик в «амбулансе»… Помнишь?
Чернышев уставился непонимающе.
— Мы Рындина забыли!
Все произошло как-то быстро, сразу, в одну ночь.
И Панадис. И Крончер. Теперь этот расчлененный труп и эти ночные звонки ему, Виктору, домой…
— Послушай…
Избежавший страшной участи инженер снова повторил свою версию, записанную автоответчиком.
— Это Рындин… Дьявол в ангельском обличьи…
Пока Чернышев слушал, Анастасия снова набрала номер дежурного по области.
— Еще ничего не могу сказать… — дежурный был немногословен: его теребили со всех сторон. — Труп отправили в Бюро судебно-медицинской экспертизы…
— Что известно о потерпевшем? Мужчина молодой?
— У меня нет данных.
— На нем одежда?
— Одежды нет. Отсутствует часть внутренних органов… Извини, у меня на прямом проводе генерал. Звони.
Он положил трубку.
— Да, это тот самый «амбуланс». Рындина… — Чернышев оставил автоответчик. — С «крокодильчиком». Ну, и чего дальше делать станем? Будем звонить начальству? — Он усмехнулся. Он был снова жестким, насмешливым, каким его привыкли видеть. Анастасия мотнула головой:
— Когда тебя задержали в Янги-Юле, я ведь начальство не вмешивала…
Чернышев вздохнул:
— Я — другое дело.
В углу его рта запеклась сигарета. Он посасывал ее хотя она давно уже отгорела.
— Представь себе, что тебе звонит кто — то из подчиненных: так, мол, и так, мы считаем, что израильский полицейский, прикомандированный к группе Чернышева захвачен мафией. И, скорее всего, — расчленен… Да это ведь международный скандал, ничего больше!
Он сплюнул горчившие во рту травинки табака и резко ударил рукой по столу.
— Все правильно: что они могут там сделать такое, чего мы не в состоянии?!
— Едем! — она потянулась за сумочкой. — Только бы не сидеть…
Виктор угрюмо усмехнулся:
— К Рындину?!
Виктор яростно потер подбородок.
— А дальше? Санкции прокурора у нас нет. Ни на задержание, ни на обыск. Брать Рындина? Но он слишком завязан в этом деле. Путей для отступления у него нет…
— Да ты ж сам себя надежды лишаешь, — вырвалось у Анастасии.
— Рискнуть можно только с воспомогательным персоналом Медиуцинского Центра. С секьюрити или с кем-то из бригады «скорой». Но я один не смогу. Нужны двое…
Анастасия кивнула и уселась на стул поудобнее.
Сомневаться не приходилось: в напарники она предлагала себя.
— Не знаю вот, не подкачают ли у тебя нервишки? — спросил он нерешительно.
— Не подкачают, — сухо заверила она его.
— Ты еще не знаешь, о чем речь идет…
— Мне все равно… — вырвалось у нее.
Он вздернул броси, но ничего не сказал. Только еще яростнее потер свою короткую шевелюру.
— Для Рындина альтернативы не существует: я уже высказывал тебе о нем свое мнение. Для него жизнь и его детище неразделимы. Что же касается его людей, — они расколются…
Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой, глумливой.
— Если поймут, что смерть взяла их под руку, уже наклонилась и что-то шепчет… Кстати: оружие при тебе, подруга?
Она поспешно кивнула.
— К делу мы сможем приступить только к вечеру…
— Не поздно будет?
— До этого нам необходимо еще кое-что проверить. Набирай телефон оперативного отдела. Проси секретаря. Скажи, что мы сейчас приедем за бумагами…
Бумаги, заказанные Чернышевым, были готовы еще третьего дня установки на Рындина и его компаньонов, секретаря и нескольких сотрудников. Гаишник, проводивший внеплановый техосмотр «амбуланса» по заданию Регионального управления, тоже кое — что добавил.
С документами знакомились прямо в машине Чернышева — стареньком «фиате» — отец купил его себе еще в те времена, когда поэтический пафос был в почете и неплохо оплачивался.
Виктор теперь уже не расставался с сигаретой.
— Оба компаньона нам тоже подходят. Источники характеризуют людьми хитрыми, но не особо сильными. Оба под большим влиянием босса. Один с украинской, другой с грузинской фамилией… В принципе, ими можно было бы заняться…
— Постой! Помнишь, врача, что подходил к нам, когда мы приезжали с Ковальским в больницу? Кавторадзе… Он с Рындиным в одной упряжке…
— Попробуй его разыскать. Я пока посмотрю другие бумаги.
В первую очередь, его интересовади водитель и работавший с ним в паре санитар. Виктор погрузился в документы.
О санитаре там было написано немного…
«Из неблагополучной семьи. Еще до Армии состоял на учете в милиции. Сначала в детской комнате, потом в Инспекции по делам несовершеннолетних… Участвовал в групповом изнасиловании: дело прекращено за недокказанностью… За обирание пьяных направлен в СпецПТУ…»
Виктор взял новую сигарету, закурил…
«После возвращении из Армии связался с так называемой „спортивной мафией“. По общему мнению, принадлежит к местной преступной группировке, занимающейся рэкетом торговцев соседних коммерческих палаток… В настоящее время значится в Центре „Милосердие, 97“. Медицинского образования не имеет. В чем заключается его работа — неизвестно… С матерью и старшими сестрами ведет себя нагло. Соседи по подъезду его побаиваются, а женщины среди них избегали оставаться наедине в лифте…»
Анастасия в это время обзванивала ординаторские. Компаньона Рындина нигде не было. Она рискнула набрать номер кадровика больницы. Там было занято.
Чернышев перешел к бумагам на водителя.
«В прошлом — конвойные войска, сверхсрочник. Проживает на 3-ем Хорошевском. Семьянин. Жена, две взрослые дочки. Обе учатся. Достаток средний, особенно не шикует. Осенью купили „девятку“. Летнее время проводят в деревне, в Можайском районе, на родине. Там у него родительский дом… Работает, по словам соседей, где-то в больнице. Всю дорогу пашет на санитарной машине. В основном, вечерами. С ним постоянно санитар — здоровый молодой парень спортивного вида, в камуфляжной куртке поверх халата…»
— Ну что там? — Чернышев увидел, как Анастасия, закусив губу, положила трубку.
— Кавторадзе срочно оформил отпуск. Где он — неизвестно…
— Это после нашей встречи с ним?
— Скорее всего.
— А Павленко?
— Тот еще раньше уехал. Лечит сломанную руку…
Чернышев отложил бумаги.
— Выбора нет: остается водила «амбуланса». Вроде он попроще…
Анастасия пожала плечами.
— Расстанемся до вечера: остались еще кое-какие проблемы…
У него улучшилось настроение.
Самое трудное — выбор решения — остался уже позади. Сейчас следовало заняться простыми обычными делами.
— Особо телефон не занимай, Настя. У борт проводника из Янги-Юля есть и твой номер тоже. Он может позвонить в самый непоходящий момент…
— Поняла. А что с Алексом?
— Примерно к восемнадцати подтягивайся к Медицинскому центру…
Виктор подхватил ее в отцовский «фиат» недалеко от шумного перекрестка. Метрах в ста пятидесяти от Центра «Милосердие, 97». Движение тут было односторонним. «Амбуланс» не мог его объехать…
— Как дела, старший лейтенант Гончарова?
Глаза его смотрели на нее еще более дерзко и насмешливо, чем обычно. Виктор напоминал сейчас мальчишку, задумавшего глумливую каверзу. Закусив губу и ухмыляясь, он вытащил из «бардачка» и показал две разрывные гранаты. Лицо Анастасии вытянулось.
— Может, вернемся? — ехидно сморщился он. — Побежим к начальству? Будьте так добры, — поторопитесь пожалуйста!..
Она вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки.
— Что, доченька, — впервые в жизни, небось, видишь? Хочешь, может, пощупать?
Она не ответила.
— А я в Афгане, знаешь, — с ними не расставался? Как с любимой женщиной! Она тебе и любовница, и спасительница!
У нее снова слегка дрогнула у виска бровь.
— То — то же, — вразумляюще произнес он и взглянул на часы, — шуточки в сторону. Время!
Движения у него теперь были четкие, настороженные вкрад чивые. Почему — то она вдруг подумала о тигре. Ведь какая эффектная и грациозная тварюга! Глупость, конечно, — но ей вдруг показалось, что в серых его глазах поигрывала, перели ваясь, та же жажда крови.
— Так как?
Она отвела взгляд.
— Нормально. Мы, я вижу, не одни?
В боковое зеркало она сразу заметила машину ГАИ метрах в пятидесяти у тротуара, и гаишника рядом. Тут же стояла «шестерка»-«жигуль». За рулем сидел приятель Чернышева и его сосед по кабинету. Это он доставил их не так давно ранним утром к экскурсионному автобусу, отправлявшемуся в Кострому.
Внезапно Виктор напрягся…
«Амбуланс»- душегубка уже стоял перед светофором. Его подпирал сбоку и сзади двигавшийся в том же направлении транспорт.
Чернышев выгнулся — и заорал в рацию:
— Погнали!..
Он с силой вырулил на средину. Одновременно «жигуль» подал назад…
Со стороны все выглядело, как авария. Чернышев успел крикнуть Анастасии:
— Ложись на сиденье, мы — пострадавшие! — и бессильно опустил голову на руль.
Подскочивший гаишник по одному, осторожно пропускал двигавшийся с перекрестка транспорт. Перед «амбулансом» он подался вперед, перегородил проезжую часть. Свободной рукой показал: Выходи! Закон дороги!
Он принял санитара за врача.
— Быстрее! Быстрее… Выходите оба!
Бандитского вида санитар спрыгнул на мостовую. Водила колебался: медицинский центр был далеко: оттуда никто не мог ничего увидеть.
Все остальное продолжалось в течение нескольких секунд.
Движение на дороге было вялым, и происшествие, в котором оказались замешаны «шестерка» и «фиат», никого не заинтересовало: мало ли стукнулись люди, теперь разбираются! Внимания на них никто не обращал.
Кто-то подтолкнул санитара к «жигулю»-«шестерке». Креп кие руки изнутри подхватили его, втащили внутрь и привычно застегнули наручники… Через мгновение «жигуль» был уже далеко. Вместе с машиной ГАИ.
Гаишник приказал водиле выйти, тот с неохотой полез наружу. Выскочивший из «фиата» Чернышев оттеснил его к «фиату»:
— В машину, быстро…
Мгновение нерешительности… Виктор выдернул из кабуры под мышкой пистолет и ткнул в бок водилы.
— Считаю до трех, душегуб… — предупредил он.
Шофер согнунлся и, буквально, рухнул на заднее сиденье, где его поджидала Анастасия:
С ним все произошло меньше чем за минуту.
— Руки! — услышал он команду.
Ему защелкнули металлические браслеты на кистях и щиколот ках. Одновременно Анастасия пристегнула его к рукоятке над дверью и к штанге под передним сиденьем.
Чернышев тщательно обшарил его карманы, вытащил из них связку ключей и сунул себе в пальто.
— В чем дело? — запротестовал водила. Однако, почему- то шопотом.
— Ключи от машины! Быстро!
Гаишник уже садился в «амбуланс».
— Минуту!
Чернышев вернулся к «скорой». Зеленого крокодильчика Гены над кабиной уже не было, он лежал в бардачке. Виктор достал его, сунул под сидение.
— Все. Погнали…
Гаишник махнул рукой.
Виктор был уже в «фиате». Рванул с места. Через минуту, свернул. Перед слепо замигавшим красным глазом светофора машина, тормозя, выдавилась в общий поток, словно паста из тюбика — на конец зубной щетки.
Водила постепенно приходил в себя и уже налился бураковой яростью:
— Да я!..
— Молчи.. — Чернышев взглянул на него в зеркало заднего вида.
Он не сомневался в том, что именно он, этот водила и его санитар похитили ночью на улице Подольских Курсантов пьяненького умельца Ковальского.
О Крончере он старался не думать. Приехать в чужую страну в командировку и подвергнуться такому испытанию?..
Водила примолк. Теперь он был уверен, что его взяли не какие не менты, а, скорей всего, группировка соперничавших с Рындиным конкурентов. Может даже те, которые устроили разгром в офисе…
Прошлый его конвойный опыт был, как нельзя, кстати. В таких случаях всегда лучше всего молчать, пока не прикажут: говори!
За Московской кольцевой погнали к станции Бутово, но к самой платформе не подъехали, а повернули влево. Машин тут было не очень много.
Теперь Михалыч понимал, насколько опасно положение, в которое он попал.
Где-то над ними автобаном по Симферопольскому скоростняку проносились машины. Миновав безлюдные зимой клубничные плантации, выглядевшие как одно заснеженное поле, тянущееся до опушки ближайшего леса, Виктор свернул на просеку, погнал в глубь чащи. По обе стороны тянулся редкий заснеженный лес.
Быстро темнело.
Виктор, наконец, выбрал место. Затормозил. За всю дорогу он не промолвил ни слова. Вышел из машины. Осмотрелся. Потом открыл дверцу рядом с водилой.
— Выходи, душегуб… Отстегни его, Настя!
Анастасия отстегнула наручники. Водитель размял затекшие руки.
Чернышев, не удержавшись, хмыкнул:
— «Кавказский пленник»… Кино, небось, смотрел, а? Иди давай…
Он повел его вглубь леса.
Водила ковылял, как раненая утка.
Метрах в пятидесяти, уже в чаще, остановились. Виктор полез в карман, достал фонарик и стал освещать сосны. Выбрав одну, стоящую в отдельности, он поставил водителя к ней спиной и тщательно прикрутил его шнуром к стволу на уровне груди и у щиколоток.
Тот уткнулся подбородком в воротник куртки. Кричать, звать на помощь было бесполезно.
Анастасия стояла поодаль. Виктор достал фляжку, отвинтил крышку. Протянул Анастасии:
— На хвати!
Она приставила горлышко ко рту и хлебнула несколько раз. Это был коньяк.
— Еще! Еще говорю! — Чернышев жестко пододвинул ей горлышко фляги.
Она послушно сделала еще несколько глотков.
— А теперь отойди, встань вон за тем деревом, — он показал Анастасии за мощный старый дуб. Подождал, пока она заняла защищенную позицию. — А я сейчас. Мне надо кое-что захватить из машины…
Привязанный к сосне водила шмыгал носом. Смирился ли он со своей судьбой? Готов ли был к той уачти, которая ему, выродку, была уготовлена?
Сколько так они ждали, Анастасия не знала. У нее затекли ноги, коньяк мельтешил в глазах цветными и теплыми пятнами. А может, полосами, — как тигриная шкура?
Наконец, Чернышев вернулся.
Теперь у него в обеих руках было по гранате.
— А, вот они, мои родненькие! Из Афгана, красавицы! — Он картинно поцеловал их. В последний момент положил сбоку на снег.
Анастасия, буквально, окаменела. Стояла не шевелясь, наблюдая, как Чернышев занялся руками своей жертвы.
Сначала он освободил их от наручников. Затем тщательно прикрутил вместе обе кисти. Свободными оставил только ладони.
Лицо водилы походило теперь на посмертную маску. Прежняя уверенность в себе исчезла, от туповатого равнодушия и деловитой жестокости, какие еще недавно читались на его лице, не осталось и следа. В глазах бился животный страх.
Виктор поднял одну из гранат, поднес к лицу водителя. Посветил фонариком.
— Как тебя зовут-то?
— Михалыч! — прохрипел тот.
— Ну вот что, Михалыч! Тебе воевать пришлось?
Привязанный энергично замотал головой.
— Я после войны родился.
— Тебе просто повезло. Сберег нервы… Как там у тебя с ними? В норме? Сейчас проверим.
Привязанный шумно втянул носом морозный воздух.
— Пробирает?! А когда люди, которых ты увозил к Рындину, просили тебя, умоляли: отпусти, мол, — ты их отпускал? Не отпускал… Вот ведь вертихвостка — судьба. Все может перевернуть…
Виктор осторожно выдернул кольцо, придерживая спусковой рычаг, вложил гранату в ладони водилы:
— Держи крепче, если жить хочешь… Не отпускай рычаг. А то и брось, если такой смелый! Вместе взлетим!..
В него словно вселился бес.
— Не бросишь! Семью не оставишь… Жену, двоих девчонок своих. Примерный семьянин. Свои почки и сердце на трансплантанты не пустишь. Себя любишь!..
Виктор сплюнул от отвращения и хрипло, почти давясь, закончил:
— Значит так, смотри! Скажешь, что случилось с мужиком, которого под утро сегодня увезли, уйдешь своими ногами. Тут до Бутова, что до Расторгуева — расстояние примерно одинаковое… Не скажешь, — останешься здесь. С гранатой. Только смотри, не дай бог, из рук не выпусти…
Он замолчал. Словно в подтверждении его слов где-то не очень далеко послышался шум проезжающей машины.
Куртка на Чернышеве была расстегнута, но он не чувст вовал холода.
— Понял меня?!
Михалыч тянул время. Не знал, как быть.
— Молчишь? Ну и молчи, а мы пошли… А гранату ты рано или поздно все равно выпустишь. Проверено уже…
Обычно не особо многословный Чернышев, казалось, играл роль другого, не похожего на него человека. Ему вдруг пришел на ум майор Ловягин из РУОПа.
Он остановил взгляд на руках водилы.
— Если выпустишь, — могу тебе гарантировать: взлетишь прямо на небо! С ангелами там встретитшься. Побеседуете слегка. Может, водяры тебе нальют…
Водила чувствовал: время его уходит. Но не в состоянии был произнести ни слова: его трясло.
Повернувшись к Анастасии, Чернышев подмигнул ей:
— Нас там машина ждет. Марки «фиат». Купленная знаменитым поэтом песенником на гонорар за его патриотические песни: не за уголовщину там какую-нибудь…
Он снова улыбнулся: хищно и дерзко. Так бы, наверное, улыбнулся бы тигр, если бы смог.
От сосны донесся еле слышный скулеж. Михалыч выл.
— Минут через пятнадцать вернемся… Подумай!.. Расскажешь все подробненько — где, кто, когда? Будет, как я сказал. А иначе…
Чернышев подошел к Анастасии. К водиле он стоял теперь спиной.
— Что меня в этой сволочи всегда поражает? — махнул он рукой, другого они запросто прибьют, а вот как до них самих дойдет — сразу другими становятся.
Он взял в свои руки ладони Анастасии. Она была без варежек.
— Пойдем к машине. Согреешься.
— Я не замерзла…
Анастасия чувствовала, как ее сверху донизу пробирает холод. Может потому, что шубка не доходила ей до коленок…
Она вышла из-за сосны.
— Ни в какую машину я с тобой не пойду. Прекрати, комедию. Это же учебные гранаты. Я их видела на занятиях: макеты!.. — Она передразнила его: «Из Афгани…» Мне-то не надо лапшу вешать…
Привязанный к сосне прислушался.
Ярости Анастасии не было предела.
— Как скажешь, старший лейтенает! Как скажешь! — выдавил в бешенстве Виктор. — Но у меня принцип: за своих друзей стоять до конца! Меня так учили…
— Ты не понял… Рисковать — другое дело. Я согласна. Но врать?!
Он ухмыльнулся: волк снял красную шапочку и обнажил свои здоровые, без признаков кариеса, зубы.!
Вернувшись к месту, где лежала вторая, уже запорошенная снегом граната, поднял ее и быстрым шагом пошел по просеке. Душегуб у сосны на секунду умолк. Прислушался. У него появилась надежда…
Виктор шагал между сосен вперед. Анастасия еле за ним поспевала.
— Стой здесь! — приказал ей Чернышев.
Прошла пара минут. На просеке рвануло. Осколки прошелестели в ветвях, как птицы.
Все было взаправду: поздняя опушка леса, пасынок вой ны и непредсказуемый московский мент, граната со спусковым рычагом, готовым привести в действие ударный механизм, и глухо содрогнувшийся от взрыва лес…
Потом он появился снова. В сторону привязанного к сосне водилы он не глядел. Взглянул на часы. Девятый час вечера…
Виктор подошел к Анастасии:
— Ну как? Ты со мной?
— Да. Пошли. — голос у нее был тихимс и каким — то стылым.
— П-г-ди… — те…
Они оставляли за собой не человека — заарканенное животное.
Душегуб всхлипывал, хрипел. Мокрое от слез и слюней лицо его стянул мороз.
— О чем ты? — потер руки Виктор. Холодок был вполне приличный.
— В-з-ми гр-на-ту…
Слов привязанного разобрать было почти невозможно. Только понять па смыслу, о чем говорит.
— Быстро, ну! Что с ним? Что вы с ним сделали?
— Ж-ж-и-в…
— Падла! — вырвалось у Виктора.
— На какой час он был жив? — подскочила Анастасия.
— К-когда мы выезжали… — Душегуб понял: это его спасение. Теперь он быстро приходил в себя.
Виктор продолжал расспрашивать. Жестко, подробно:
— Где он находился?
Канибал из Медицинского Центра потряс покрытой снежным пушком лысеющей головой. Она была похожа сейчас на кочан примороженной капусты.
— Сы-ми гра-на-ты! — проскулил он.
— Подождешь! Повторяю вопрос: где он находился, в то время?
Голова водилы-душегуба ухнула вниз.
— А ну будь мужиком, мразь! Ишь ты, — нюни распустил!
— В подвале…
— Что за подвал? Как туда попасть?..
Dодила закрыл в изнеможжении глаза. Виктор достал из кармана платок, и морщаясь от омерзения, отер ему лицо.
— Пока мы не будем уверены, что сможем попасть в подвал, — уверил Чернышев, — отсюда не уедем. Вот и она тебе подтвердит!
Он обернулся к Анастасии.
Она решительно замотала головой:
— Ни за что…..
— Молодец, старлей!
— Ну! Мы ждем…
Тот мотал головой.
— Да, кстати, ключики! — вдруг бросил Чернышев. — У тебя их целая коллекция! Какие нам понадобятся?
— Два! — прохрипел душегуб. — Желтые, с номерами.
— Так бы давно, — широко и благостно улыбнулся Виктор.
Теперь он снова стал самим собой. Афганцем, ментом, фанатом…
За освобождение Крончера, за риск, за разоблачение убийц, охотившихся за людьми, им ничего не светило. Все, что произошло здесь, в лесу, вблизи от клубничных полей и скоростняка, им обоим грозил срок.
Оба хорошо это понимали.
— А теперь слушай… — Чернышев взглянул на Настю, она сразу поняла, что он задумал. — Мы не оставим тебя здесь. Возьмем с собой в машину… Слышишь?
— Рук не чую! — у биндита зуб на зуб не попадал.
— Недолго еще! Подгоним твою фуру… «Амбуланс» твой. Сядешь за руль. Мы в кузове расположимся. Доставишь нас на место…
— А потом что?
— Судить тебя так и так будут. Но помощь нам тебе зачтут. Смотришь, и мы кое- кому подскажем. Вот только лишнего не надо болтать. И про гранаты тоже…
Душегуб об этом давно сообразил.
Объяснять смысл того, что он услышал, ему не надо было. Теперь он уже и сам перебежал к заклятым врагам. Так хоть от «вышки» отвертится…
— Лучше бы нам попасть, пока наряд не сменился…
— Это — когда? — мгновенно среагировал Виктор.
— У нас в десять тридцать смена…
Виктор тут же бросил взгляд на часы. Они показывали половину девятого. Время у них еще было, хотя и не так уж много.
— Сколько их там тогда будет?
— Шестеро… Сейчас только пятеро. Одного могли отпус тить пораньше. Товарищ майор! Я не шучу: руки развяжи, не могу больше…
— Сейчас… В подвале одна дверь?
— Две! Вторая сзади! — слова дрожали, как листья на ветру.
— Ладно, теперь все…
Чернышев пригладил обоими руками свою короткую шевелюру, подошел поближе и первым делом взял из его рук гранату.
— Настя, развяжи его…
Он вернулся на ту же просеку.
Анастасия подошла к дереву, стала развязывать веревки. Михалыча било, как в лихорадке. Но он, тем не менее, успокаивался. Решение он уже принял: к своим ему не появиться: замочат! Рындин при желании киллеров всегда найдет. Пригласит хотя бы эту парочку из Прибалтики…
Второго взрыва в просеке не прозвучало. То ли Чернышев в Афгани научился обращаться с гранатами, то ли граната эта принципиально отличалась от первой…
От Регионального Управления по организованной преступности на место обнаружения страшной находки в Видное выехал майор Ловягин.
Маленький, угловатый, с сильно выдавшейся вперед нижней челюстью майор Ловягин появился у платформы в Видном уже в самом конце осмотра.
Областное начальство, знакомое с его неудобным и ущербным характером, предпочитало вести с ним себя преувеличенно дружески. Но все это — чисто внешне: его не любили.
Незнакомые с майором оперативные уполномоченные среднего звена украдкой поглядывали на его непомерно большие, покрытые светлыми волосиками руки: такими быка удавить можно.
Сам Ловягин водянистым взглядом уже все высмотрел: рюкзаки самопальные, с «лейблом» несуществующей иностранной фирмы. Да и труп — то не обычная «расчлененка». До того, как сюда попасть, части тела находились какое-то время на морозе или в холодильнике.
И все же Ловягин не поехал в Бюро вместе с судебно-медицинским экспертом, следуя все тому же своему правилу: заняться самому конкретным делом — как сделать ставку на один номер, связать себе руки… А он такое не признавал. Пусть сначала другие пошуруют. Потом увидим, что к чему…
Было гораздо дальновиднее передать контроль над делом кому-то из опытных обязательных старших оперов. Из тех, кого не надо понукать и у кого, если подмигнет удача, дело можно снова истребовать назад, в свое производство…
С места происшествия он позвонил нескольким старшим операм, но никого не нашел. Вспомнил о Чернышеве и его группе, но и их не было на месте. Впрочем, он ведь сам передал Виктору материал о бежавшем из больничного подвала мужичке — потерпевшем.
Мотаются сейчас где-нибудь по больницам. А, может, — по медицинским центрам.
Заведения эти теперь росли, как грибы. Каждое уважающее себя медицинское учреждение готово было оказывать за солидное вознаграждени любые услуги богатым людям. Что они, в действительности, там делают, а что вписывают в истории болезни обращавшихся к ним больных сказать точно никто не мог.
На обратном пути из Видного Ловягин позвонил приятелю Чернышова тоже сотруднику РУОПа. И того тоже не застал. Может, случайность, а может, и нет?!
«Любопытно…»
У Ловягина был поразительный нюх на чужие интриги.
А между тем, причина, по которой приятель Чернышева отсутствовал, была очень веской: материал из 137 отделения милиции об увезенном из Бирелево-Западного на неизвестной «скорой» пьяного бомжа.
Через дружка пропавшего без вести были установлены данные пропавшего, его прежее место жительства: в свое время, как и его дружок, он продал комнату в коммуналке и остался на улице. Коллега Чернышева опросил о его приметах соседей, а в поликлинике по месту жительства отыскалась его история болезни: данные о перенесенной операции, сведения о пломбировке зубов…
Обозрев захваченный им и Чернышевым «амбуланс» Медицинского Центра и получив в полное распоряжение санитара, руоповец сразу понял, что находится на пороге успеха…
Для начала он повез санитара освидетельствовать санитара на алкоголь. Положительный результат популярной «реакции Раппопорта» давал формальные основания оставить подозреваемого в стенах родного учреждения.
Санитар, действительно, оказался с запашком.
Получив справку, мент заехал в отделении, где он прежде, до ухода в РУОП, трудился. Здесь с дежурным составил акт об опьянении.
— Возьмешь его с собой или нам оставишь? — спросил дежурный.
— Зачем тебе лишний геморрой?
Как раз в это время по сотовому телефону ему позвонил Чернышев. Узнал у приятеля последние новости:
— На санитара акт об опьянении составлен, — сообщил коллега. — Он будет со мной. Я хочу поговорить с ним про Бирюлево-Западное. Все равно мне делать нечего…
— Давай! — Чернышев не возражал. — Главное — не дай ему связаться со внешним миром. Предупредить Рындина…
— Глаз с него не спущу.
Он увез его к себе в РУОП.
Малый этот в камуфляже и белом медицинском халате — чудовище какое то по словам соседей, — здесь, в стенах милиции сразу скис и затравленно поглядывал на хозяина кабинета.
Коллега Чернышева даже подумал:
«Может Виктору следовало с этого парня начать, а не с водилы?»
Первым с санитаром заговорил Ловягин. Майор возник в дверях неожиданно. Окинул пристальным взглядом задержанного, нахмурился. Потом, словно осененный внезапной и все проясняющей догадкой, расцвел:
— Мы ведь с тобой где-то виделись? — Ловягин пристально оглядывал сидевшего своим тяжелым, водянистым взглядом.
Пподстриженный под бандита верзила — санитар пожал плечами:
— Не знаю…
— Со «скорой», правда?
— Вроде того… — санитар отвел глаза.
Отделаться от Ловягина было не так то просто.
— А если конкретно?
— Со «скорой».
— А что за учреждение?
— Медицинский Центр «Милосердие, 97».
«Рындин!» пронеслось вспышкой в голове Ловягина. Теперь его можно было выволочь из этого кабинета только силой. Он подвинул к себе стул. Сел.
— А чего не на работе?
Санитар нехотя пробурчал несколько фраз.
— Я чего? ГАИ надо спросить. Задержали, выдернули…
До Ловягина сразу дощел смысл несложной комбинации с похищением. Но старший опер за столом не собирался ему помогать.
— А где машина?! Начальство твое знает, что ты здесь?
Санитар отмахнулся, как от надоевшей мухи.
— Я — чего…
Попозже Чернышев снова позвонил приятелю:
— Тебе придется подъехать за нами…
— Сейчас? — Ловягина в этот момент в кабинете не было: его затребовало к себе начальство. Можно было говорить свободно.
— Я позвоню. Телефон особо не занимай.
— Ты, что, решил сгноить меня на службе, Чернышев?
— Перебьешься.
— Ты откуда звонишь? Со льдины что ли? Зуб на зуб не попадает…
— В машине мы. Едем на объект…
За несколько часов на морозе на площадке ГАИ «амбуланс», который оставляли обычно в крытом гараже с постоянной плюсовой температурой внутри, основательно промерз.
Опытная рука водилы, однако, довольно быстро привела его в норму.
В десять минут одинадцатого «амбуланс» уже обогнул высокий каменный забор. «Колючки» не было видно, но Виктор не сомне вался в том, что и она тоже есть, и что вообще все вокруг напичкано электроникой, включая воспомогательные постройки и, главное, двери.
И Виктор, и Анастасия сидели в кузове. Окна «амбуланса» были аккуратно задернуты занавесками.
Чернышев сказал водиле, что подъезжая к воротам он должен включить свет в кабине, чтобы из темного кузова они могли его видеть. Риск, конечно, во всем этом был немалый. Стоило душегубу молча показать головой на кузов и вышедшие из КПП секьюрити немедленно поняли бы что кто — то пытается проникнуть в Центр. А дальше — как два пальца…
Тем не менее Чернышев и Анастасия решились. Для водилы это был единственный путь к спасению. Ни Рындин, ни секьюрити уже ничем не могли ему помочь.
Оба пассажира в кузове слышали как кто-то, вышедший из КПП спросил жаждущим легкого общения голосом:
— Как жизнь, Михалыч?
Чернышев внимательно следил за кабиной. Водила вел себя довольно естественно для человека, мотавшего ся весь вечер в поисках бомжей и пьяни.
— Нормально, — базарить на служебную тему ни секьюрити, ни водиле не разрешалось.
— Устал?
— А то нет…
— Зато тебе сейчас домой, а нам тут до утра кононыхаться.
Секьюрити нажал на кнопку дистанционного управления, и металлические ворота не спеша двинулись в свой короткий запрограммированный путь, чтобы пропустить «амбуланс».
— Давай, Михалыч!
— Будь.
Медленно выдвинулись на исходную позицию. Резина колес сторожко скользила по асфальту. Водила погасил свет в кабине.
В правой стороне двора неясно прочерчивался неосвещенный трехэтежный особняк. Фары вырывали из темноты отшлифованные кирпичи, широкие, с добротным стеклом окна, отливавшую медью крышу. В одном из окон горел яркий свет: одинокое световое пятно на темном фоне. Чернышев сразу насторожился.
— А там кто? — спросила Анастасия у водилы.
— Медсестра дежурит… — Михалыч теперь был чуточку откровеннее. Укольчик там сделать или еще чего. Раньше она в больнице сидела, а тут, видишь, такое…
Напротив — в левом углу двора, как теперь они поняли, расположен склад с бумажным и прочим хламом. Он был собран из немецких гофрированных плит. Подвал находился под ним.
Чуть дальше — за старым, знавшим, согласно легенде, еще екатериненские времена, дубом — слышался металлический лязг и яростный лай. Вдоль забора на блоке носилась крупная с под палинами овчарка…
Где-то здесь, между мусоросборником и кленом по-меньше, проходил маршрут внутреннего передвижного поста. Постоянный пункт наблюдения находился на крыше офиса…
Водила припарковал «амбуланс» у склада и вышел из кабины. Тут было темнее, чем в остальной части двора. Оглядевшись по сторонам, он открыл дверь кузова, поднялся внутрь…
— Сделал, как сказали…
— Хорошо, — Чернышев снова стал немногословен.
— Я надеваю на него наручники… — сказала Анастасия.
— Давай.
Они договорились об этом еще раньше. Михалыч подставил руки. Он и не думал противиться Ведь, если секьюрити обнаружат его вместе с ментами, наручники помогут ему выпутаться.
Анастасия защелкнула браслеты.
— Рот не будем заклеивать?
— Нет, пожалуй…
Времени терять было нельзя.
— Прикроешь меня, — бросил Чернышев.
Он выпрыгнул из «амбуланса». Однако, преодолеть броском тускло освещенную часть двора ему не удалось.
Сверху, на крыше особняка, вспыхнул и разлился по темной пучине пространства сноп прожектора. Все стало похоже на вдруг обернувшуюся реальностью театральную декорацию. Угрюмый ночной охват заснеженных веток, лоснящийся гофрированный рисунок складских стен…
Чернышев прижался к дереву. В запутанных проулках его памяти возникла иная сцена, хотя фон и место были другими, ощущение то же.
Зааульный пустырек: там он впервые ощутил и осознал, как пахнет война. Это потом она смердит трупами и пороховой гарью. А вначале — это запах не отлившегося мочой страха, запекшийся пот на холодных руках.
Прожектор погас. Глаза снова приноровились к темноте.
Чернышев заметил, как на крыше, крадучись, возникли силуэты двух людей. Виктор сжал пистолет в кармане куртке. Шестым чувством он вдруг почуял, что сильнее, чем требуется, придавил спусковой крючок…
Спокойно… Иначе не выдержишь!..
Сигнал шел изнутри, оттуда — из недр памяти, где копошатся черви видения…
Один из тех, на крыше, вытянул вперед руку: показал, куда светить. Электрический сноп метнулся к дереву, за которым стоял Виктор и к складу.
Тишина была такой, что стало слышно, как скрипит на крыше под их ногами снег. Виктор отлично слышал это здесь, стоя внизу.
Потом ровным, цокающим звуком распорола тишину чья — то пробежка. Виктор понял: это — третий и четвертый охранники. Им дали команду по рации. Пятый, видимо, оставался на КПП.
Чуткие приборы уловили чужое пристутствие на объ екте. Снова вспыхнул прожектор.
Звуки доносились слева, с того места, где рвалась на блоке овчарка. Чернышев выбрал момент, когда луч прожектора скользнул в сторону, и рванул дальше, к мусорном ящику. Вот он уже и за ним…
В ту же секунду сбоку он почувствовал легкий толчок:
Анастасия! Успела…
Где — то внутри у него колыхнулись сомнения: он ведь мог взять с собой кого — то из коллег, приятелей. Но разве можно было ей отказать?!
Шальная баба и упряма, как черт…
Теперь на нем лежала ответственность не только за Крончера, который, возможно, еще находился в подвале под складом, но и за нее тоже. И все же, на душе было легче: он не один…
Внезапно они увидели одного из охранников.
Одетый в камуфляжную куртку и черную вязанную «бандитку» на голове, он, озираясь по сторонам, бежал, выставив вперед пистолет.
Искал противника вдалеке боковым зрением, не предполагал, что вот он — рядом! Напарником его был малый в кожаной куртке. Без оружия. Очевидно, только что приняли на работу и еще не успели выхлопотать лицензию в соответствующей службе ГУВД.
Все решали секунды.
Отработанным, как на занятиях, движением Виктор швырнул себя навстречу первому охраннику. Поймал его за руку и, мгновенно согнувшись, перекинул через себя. От неожиданности тот выпустил из рук оружие.
Пистолет, грохнув вниз, высек из тротуара холодную искру. Это был «макаров». Чернышев отбросил его ногой подальше, к Анастасии еще прежде чем охранник, изловичвшись, успел схватить его снизу за стопу и повернуть.
Теперь они оба катались по земле.
В какой-то момент Чернышев оказался наверху и успел вскочить на ноги первый. Носком ботинка врезал противнику в пах. Тот вскрикнул, но несмотря на болевой шок, выбросил вперед ногу и попал Виктору в коленную чашечку. Зверея от боли, Чернышев снова кинул его. На этот раз он еще и двинул его головой об асфальт.
С крыши все видели, но стрелять не стали. Легко было поразить своего же.
Малый в кожаной куртке бросился было на помощь напарнику, но ошалело, как вкопанный, замер на месте от крика:
— Руки! Милиция!
Сбоку от него появилась женщина.
Почти одновременно прозвучал предупредительный выстрел.
— Быстрее, руки!..
Он даже не успел опомниться, как на нем уже были наручники.
— В машину! Быстро…
Наручники не помешали ему в темноте открыть дверцу «амбуланса», а потом снова закрыть ее за собой. Анастасия подобрала с тротуара выбитый Виктором «ПМ».
Тем временем Чернышев уже подтащил первого охранника к дереву, заставил обнять ствол и замкнул на кистях металличе ские браслеты.
Анастасия взглянула на крышу офиса:
— Смотри! Их нет!
Силуэты людей там исчезли.
Позиция наверху хоть и была выгодной, успех принести не могла. Что произойдет теперь, когда охранники окажутся во дворе, Виктору объяснять не надо было.
Ему казалось, что расчет делает не он, а кто-то за него. Кто — то куда более опытный, холодный, бесстрашный. Таким был в Афгане его комбат. Сегодня? Полностью парализованный он гнил где-то в провинции.
Родина — любит и награждает счастливчиков. К неудачникам она относится хуже злой мачехи. Кому ты нужен — кусок недвигающейся бренной плоти?!
— Я иду первый! — проскрежетал Чернышев.
Склад был впереди, метрах в двадцати. Виктор рванулся к нему и вжался в его стенку. Потом, пластая себя вдоль нее, двинулся к углу здания, притаился.
Краем глаза он следил за партнершей. Движения ее были ловкими и отрепетированными. Анастасия прикрывала его, как настоящий спецназовец. Еще минута, и она была уже рядом.
Охранников не было слышно. Наряд из двух человек, вряд ли, разделится надвое, счел Виктор. Это значило бы предоставить двойной перевес нападавшим. А может, к ним присоединился третий дежурный с КПП?
Дверь в склад была теперь ближе к Анастасии.
— Попробуй открыть, — сунул он ей ключи. — Я буду прикрывать.
Оставалась еще последняя надежда, что охрана принимает их за бандитов из группировки, устроившей предыдущий разгром Центра.
А что если они вызовут на помощь милицию?
Но Виктор тут же отказался от этой мысли: они, вряд ли, решатся на такое, не известив Рындина. А тот первым делом прикажет уничтожить непрошенных гостей, а затем прикончит и парня в подвале. Если он, конечно, еще там…
Анастасия вставила ключ в замок и попробовала повернуть: но тот не поддался.
— Ну! — крикнул Чернышев. — Давай же!
Каждую секунду могли появиться вооруженные до зубов охранники, а тут заминка.
Но ключ не хотел проворачивался.
Она снова нажала, потом отпустила. Еще одна попытка…
Где-то в помещении зазвонил телефон.
Все, лажа, провал! — мелькнуло в голосе Виктора это — провал! «Хараб, мешувар!» — «Конец, советник!»
— Может не тот ключ? — услышал он голос Анастасии.
— Он на этот показал…
Если водида решил их подставить, лучший вариант было бы трудно представить…
— Пробуй еще!
Нервы были напряжены до предела. Анастасия слышала стук жилки в собственном виске. Такого с ней еще никогда не было.
Еще минута. Другая. Все без толку…
Мокрыми от усилий и пота руками Анастасия, наконец, повернула ключ. Раз, потом еще. Замок был открыт, но оставлять ключ в замочной скважине было рискованно: могут закрыть снаружи. Анастасия попыталась вытащить его из замочной скважины, но его снова заклинило.
Прокусив губу почти до крови, она чуть приполняла ключ кверху, отпустила, и он вдруг оказался у нее в руке.
Псы — рыцари Медицинского Центра еще не появлялись. Оказывается, она провозилась с ключом меньше минуты.
— Заходим!
В тот же миг в здании оффиса внезапно вспыхнул свет: кто — то там снова включил мощный прожектор. Наряд, оснащенный рациями, действовал согласованно. Свет должен был помочь тем, кто обогнул склад и теперь двигался к линии огня.
Кравшийся первым сообразил, видно, высунуть ствол помпового ружья из — за стены и, не целясь, пальнул. Но звук этот почти совпал во времени со вторым выстрелом. Двор оглушил грохот огромной, величиной с барабан электрической лампы. Послышался звон разбитого стекла, и все вокруг снова погрузилось в темноту.
— Молодец, малышка! — оскалился довольно Виктор. Это была работа Анастасии.
— Прекратить огонь! — уже во второй раз прозвучал ее резкий, срывающийся голос. — Милиция!..
В ответ последовал выстрел из помпового ружья.
— Козлы! — бросил Виктор.
Анастасия вжалась в углубление двери — тут ее не могли достать. Виктор отскочил назад, к клену и там затаился, как тень.
Теперь охранники появились из-за угла. У обоих в руках были помповые ружья: другими, как частные охранники, они не имели права пользоваться.
Один из них остановился перезарядить ружье. Выскочив из укрытия, Чернышев бросился ему навстречу.
— А ну, руки вверх! — заорал он во всю глотку, — не слышали? Мы из конторы… Завтра всех вас лицензий лишат!
Закончить, однако, он не успел: кто — то из охранников выстрелил, не целясь, в белый свет, как в копеечку.
Эх, и обмельчали за последние десять лет все — таки эти молодчики! Их бы не в секьюрити, а туда — в Афган. На худой конец, — в Чечню. Там бы их живо выучили…
Второй раз малый выстрелить уже не успел. А, может, не хотел рисковать лицензией.
Виктор рванулся в их сторону, работая, где ногой, а где — ребром ладони. Бил в хлябь выдохов, в скулящее от боли человеческое мясо…
Одному из них ткнул пистолет прямо в ширинку.
— Раздроблю яйца! Бросай ружье!
И тот бросил…
Вдвоем они надели наручники на каждого. И еще приковали одного к другому. После этого взялась за третьего — того, которого Чернышев заставил обнять дерево и застегнул на кистях металлические браслеты.
Тот стоял, приникнув головой к стволу: очевидно ожидал в любую секунду получить пулю. А может, — завидовал тем, кто сидел в «амбулансе». Анастасия сковала его с двумя другими задержаннными.
— Шагай!..
Подталкивая впереди себя трех обезоруженных молодцев, Виктор вернулся к двери склада.
Анастасия шла сзади: замыкала шествие, прикрывая всех от того секьюрити с КПП, который мог появиться в любой миг.
Но так он и не появился. Они вошли в склад.
— Где тут свет?
Один из охранников в камуфляже и черной «бандитке» на голове Чернышев признал в нем старшего — шагнул к выключателю.
— Здесь вот.
— Лицом к стене! — послышалась команда. — Руки на стену! Ноги раздвинуть!
Все трое проворно и быстро выполнили команду.
Под присмотром Анастасии Чернышев произвел поверхностный шмон: провел руками вдоль туловища, промежностей и под мышками. Скрытого оружия на них не было. Он отобрал только рации и передал их Анастасии.
Внезапно в кармане у старшего сработал сотовый телефон.
— Звонят, — заметил он.
Достать телефон ему мешали металлические браслеты.
— Хер с ним, — хладнокровно отреагировал Чернышев. — У нас нет времени на разговоры. Ключи у тебя?
— В куртке.
Он попытался, было, изловчиться, чтобы дотронуться до кармана, где они лежали.
Они остановились перед первой из дверей, сделанной по тому унылому стандарту, какой лет десять назад украшал все безликие бухгалтерии, счетные и плановы отделы и канцелярии.
— Пусти! — безаппеляционно потребовал Чернышев.
Он сам достал у него из его кармана связку ключей.
— Какой из них? — коротко спросил Виктор.
Старший кивнул в сторону длинного, незатейливого. Чернышев схода открыл дверь. За ней оказался небольшой, с решетками на окнах, закуток со столом, телефоном и двустворчатым металлическим шкафом. Скорее всего кабинет заведующего складом или кладовщика.
Чернышев не стал в нем задерживаться. Процессия двинулась дальше. Охранники с погасшими лицами безмолвно шагали впереди, как военнопленные, еще не знающие своей будущей участи: поместят ли их лагеря, где чтится, как заповедь, Женевская Конвенция, или заведут за барак и расстреляют сразу после боя.
Чем больше они присматривались к Чернышеву и Анастасии, тем больше по каким — то черточкам в их поведении убеждалиись в том, что те действительно — сотрудники милиции.
Сотовый телефон отключился. Но вскоре вновь начались звонки. На них никто не реагировал.
— Давай в угловой кабинет, — скомандовал Чернышев.
— Там ничего нет…
— Тем лучше. Осмотрим и его.
Помещение оказалось без окон, с полками вдоль стен, без стола и телефона. Чернышев отделил старшего наряда, оставил в коридоре. Двум другим предложил:
— Можете располагатьсяь…
Он запер их обоих снаружи. Вытащив ключ из сязки, оставил в замке.
— Надеюсь, «слоника» у них нет…
«Слоник» или «уистити», как его еще называли, позволял захватить вставленный в замочную скважину ключ с обратной стороны и открыть замок.
Со старшим прошли вглубь помещения.
— Показывай подвал!
— Подвал?!
Охранник остановился, ответил убежденно и даже с сознанием некоего торжества. Это была их маленькая победа над триумфаторами:
— Тут нет нигде никакого подвала. Можешь убедиться…
Чернышев с Анастасией быстро открывали дверь за дверью.
Рындин готовился, по — видимому, развернуть тут в будущем свою собственную клиническую базу. Складское помещение было забито коробками с лекарствами и медицинской аппаратурой. Несколько раз Анастасия натыкалась на залежи одноразовых шприцев, резиновых перчаток, ваты…
Одна из дверей оказалась металлической, с небольшим окошком посредине. Было похоже, что там внутри камера, в окно могли подавать еду.
Анастасия, отпирая дверь, напряглась до звона в ушах. Но это, оказалось, была обычная касса: тут выдавали зарплату сотрудникам. Небольшой современный сейф, стол с компьютером. Никаких признаков узника или входа в подвальное помещение здесь и в помине не было.
— Я же говорил! — напомнил о себе совсем некстати старшой наряда, которого они заставили себя сопровождать.
Крончер лежал в темноте накрепко схваченный смирительной с длинными рукавами рубашкой. Рот стягивала жесткая клейкая лента. Губы онемели, мускулы лица свело…
Сквозь зыбкое марево полузабытья ему казалось, — он в руках исламских террористов в Ливане. Боевик в маске с прорезями для глаз объявляет свои условия:
«Хочешь жить — пусть выпустят за тебя из тюрем…» и дает длинный список тех, у кого руки по локти в крови…
Ищут ли его сейчас? И кто? Когда в Янги-Юле Чернышев попал в милицию, Анастасия и не подумала вмешивать в это дело начальство.
«Странные отношения…»
В Израиле начальство — тоже не сахар. У каждого свой интерес: у тебя, у того, кто над тобой. И свопадают они в редчайших случаях. Но обходить «тузов»: кто бы на это решился?
Впрочем, подумал он, Виктор и Анастасия лучше знают, что делают…
Одно было ясно: на новых своих друзей он мог положиться, закрыв глаза и уши. Они не оставят…
«Если успеют…»
Он вдруг замер. Где — то за стенами его темницы грохнул выстрел. Потом он услышал громкий взрыв, словно кто — то привел в действие взрывное устройство. Через несколько минут внезапно послышались шаги. Сначала они доносились сверху. Потом сбоку. Теперь — приближались…
Сердце у него оглушительно заколотилось. Ему казалось, пульс забивает другие звуки. Но он ошибался: шаги над головой действительно стали тише.
Люди наверху удалялись…
Чернышев подтолкнул старшего наряда к выходу.
— Иди со мной…
Во дворе было тихо. Вдвоем они прошли к «амбулансу». Перед тем, как втолкнуть старшого в кузов, Чернышев отобрал у него сотовый телефон.
— Звонить все равно некуда. Отдохни… А ты со мной! — бросил он другому охраннику.
Вообще-то ему нужен был водила.
Но между ним и Михалычем существовал уговор, по которому тот обязывался им помочь, а они — сохранить в тайне имя своего помощника. Он был человеком слова и если давал его, — держал, чего бы ему не стоило. На этом стержне и держался весь его характер.
Поэтому Чернышев и поменял сначала старшего смены на охранника того, что вырубила Анастасия.
Во дворе было снова тихо. Чернышев сунул охранника в угловой, без окон кабинет, где все это время находились два его коллеги. Когда Чернышев вошел, пленные о чем-то тихо шептались, сидя на полу. его на пороге, сразу же насторожились.
— К вам пополнение…. - с шумом захлопнул он дверь.
Теперь ему предстояла еще ходка.
Он кинул взгляд на часы. До смены дежурного наряда Медицинского центра времени оставалось совсем мало.
Через минуту он снова был во дворе. На этот раз один, без охранников. Вокруг царила удивительная тишина. Ему вдруг показалось, что за ним кто то следит в прорезь прицела. Чертовщина какая — то.
Надо было спешить. Он в несколько прыжков подскочил к «амбулансу». Двое в кузове встретили его опасливо. Смысл происходящего был ясен только водиле.
— Со мной! — Чернышев нетерпеливо ткнул в него пальцему.
Михалыч — человек сообразительный, не касаясь скованными сзади руками дверцы, спрыгнул на снег. Оглянулся на старшего в кузове, попросил:
— Если что — получку мою тогда жене…
Дешевый спектакль. Чернышев поморщился и толкнул его в бок:
— Ладно, не на расстрел веду…
Когда подошли к складу и старшой в «амбулансе» не мог уже слышать их, коротко перекинулись:
— Ход в подвал?
— Из кассы. Через шкаф. Там выход на лестницу вниз…
Чернышев зло чертыхнулся.
Нав этот раз Чернышев остался в коридоре. Ключи снова взяла Анастасия.
— Давай, только быстро. У нас двадцать минут…
Задняя стенка шкафа — подвижна железная дверь с двумя замками. Анастасия пробует сначала один ключ, потом другой. От ее вторжения колышатся висящие здесь белые халаты, на полке внизу — несколько самопальных рюкзаков с иностранными ярлыками.
Мягкий поворот металлической, как в бомбоубежище, ручки. Выключатель она не нашла и в тусклом свете лампочки в подвале сразу увидела кровать, а на ней — недвижиную, перетянутую бинтами фигуру…
— Алекс… — жалобно вскрикнула она.
Ни звука, ни движения…
— Алекс! Крончер!..
Вспыхнул свет. Это Чернышев нашел наверху в кассе выключатель.
— Анастасия, да что там? Быстрее!
— Алекс! — услышал он почти плачущий голос.
Узкой винтовой лесенкой он, буквально, слетел в подвал. Крончер лежал привязанный к кроватью смирительной рубашкой. Всхлипывая, Анастасия осторожно сдирала у него с губ клейкую ленту.
— Алекс! — прижалась она своими губами к его губам.
Виктор перочинным ножом, срезал узлы, которыми Крончер был привязан к кровати. В углу, на стуле, нашлась его одежда.
Не обращая на Чернышева внимания, Анастасия уткнулась головой в шею Алекса и горько — как маленькая и беспомощная девочка расплакалась.
Алекс все еще не мог пошевелить губами.
Виктор поднялся из подвала. Он тоже обратил внимание на рюкзаки. На всякий случай достал верхний, сунул под радиатор центрального отопления, позади стола.
Оглянувшись, увидел стоящих за его спиной Алекса и Анастасию.
— Живой, Алекс?
Крончер только кивнул. Не задерживаясь, быстро пошли к угловому кабинету, где сидели взаперти охранники.
— Выходите… Все в машину…
Повторять дважды не пришлось. Все четверо гуськом направились к «амбулансу». Первым шел Михалыч.
— Занимай места. За воротами мы всех отпустим, — объявил Чернышев командирским тоном. — Вышло недоразумение. Мы — ведь сотрудники милиции. Оружие, рации и телефон будут возвращены… — И добавил уже мягче: — Мы не собираемся давать делу ход. А дальше — смотрите сами. Я думаю, ваш Рындин преступник. Из — за него рано или поздно вас всех пересажают…
За руль снова сел водила.
— Смотри, без глупостей! — Чернышев демонстративно пригрозил пистолетом.
— Вы не сомневайтесь, — заступился за водилу старшой. — Михалыч, если сказал, сделает.
Ему не терпелось оказаться на свободе.
В молчании они подкатили к КПП. Но оттуда никто не выглянул. Старшой открыл ворота на расстоянии — пультом дистанционного управления.
Водила проехал еще метров сто. Охранники занервничали.
Чернышев все не давал команды тормозить.
— Вон он… — Анастасия первая увидела скромный «жигуль» у обочины. Приятель Виктора, пару часов назад участвовавший в задержании «амбуланс» с Михалычем и санитаром, ждал их на дороге.
— Остановишься рядом… — Приказал Чернышев.
Пока гнали в гостиницу, коллега за баранкой, скупо и не вдаваясь в подробности, сообщил, что санитар «амбуланса» начал колоться:
— Вспомнил, что на днях привозил в Центр пьяненького мужичка из Бирюлева-Западного. Помните: бомжа, которого увезли из телефонной будки!
Чернышев тотчас откликнулся:
— Ну! Его потом дружок искал!.. А зачем привозил?
— Говорит, что хотел помочь. Морозная ночь и прочее. Но по дороге тому стало вдруг плохо и они его подвезли к какой- то больнице и там оставили…
— Теперь он поплывет.
— Я тоже думаю. Пока же клянется, что это один единственный случай, а о судьбе бомжа ничего не знает…
— Известное дело!
— Лиха беда — начало, — заметил приятель обнадеживающе. — По своей сути- то он — больше хулиган…
— Тогда ясно.
Менты знали эту публику. Чем круче снаружи, тем мягче внутри: как арбуз! Пока не взрежешь — бомба, а как до мякоти добрался — течет…
— Короче, Чернышев, ты понял, к чему я веду.
Он подмигнул так, чтобы сзади это увидели в видовое зеркало Анастасия и Алекс.
— Можешь не объяснять. Я-то сразу догадался: бутылка!
Чернышев потянулся к сотовому телефону:
— Тихо всем! Выхожу на связь с начальством!
Разговор с непосредственным начальником получился коротким, но продуктивным.
И Анастасия, и опер — друг Виктора, и Алекс внимательно прислушивались.
Крончер с удивлением открыл для себя — Чернышев докладывает так, будто не сам видел рындинскую «фабрику смерти», а лишь узнал о ней из некоего источника.
Больше того, начальство, показалось ему, это вполне устраивает. Оно и не стремится получить более исчерпывающую информацию.
Ни слова не было сказано о том, что они проникли в Медицинский Центр и освободили его, Алекса, черт возьми!
Между тем все в машине, кроме Крончера, понимали, что происходит.
До принятия новых законов, регламетирующих борьбу с мафией все их сегодняшние действия были абсолютно незаконными.
И задержание экипажа «амбуланса», и допрос с угрозами, учиненный Михалычу в лесу, у скоростняка, и самочинный обыск Медицинского центра Рындина, и, конечно же, нанесение телесных повреждений охранникам…
Их могли запросто отправить за решетку.
В таких случаях прокуроры дают санкции на арест ментов с особой легкостью. Не спас бы их и успех операции — поскольку состав должностного преступления был на лицо.
И, вообще, кто сказал, что победителям ничего не светит?
Светит. И чаще всего суд. Победителей судят порой еще строже, чем побежденных: они ведь куда более опасны…
Правда, вот незадача: что стало бы с Крончером, если бы они не ворвались на территорию Центра вместе с запуганным насмерть водителем и не разоружили охрану, а, вместо этого, пошли бы по начальству?! И какие доказательства они могли бы представить? Инстинкт? Подозрения? Интуицию?
И есть ли гарантия, что у главы «Милосердие, 97» не было в прокуратуре своего человека, который бы его немедленно предупредил об опасности?
Начальство на другом конце провода не меньше своих подчиненных было заинтересовано в успехе. Оно само все прекрасно понимало, и вынуждено было играть в ту же игру.
— Там функционирует подпольно центр по насильственному изъятию жизненноважных органов для пересадки… — Чернышев все больше успокаивался, освобождаясь от лежавших на нем грузом собранных сведений.
Упомянул он и бомже из Бирюлево-Западного, и о признании санитара…
— Надо срочно истребовать историю болезни бомжа…
— Она у нас в кабинете, сверху, на сейфе. Пусть кто-нибудь сходит, возьмет.
Несколько раз разговор прерывался. Виктор слышал, как начальник отдела кого-то послал к ним в кабинет. Кому-то приказал: «Никуда не уходить…». Потом кого-то позвали…
Стало ясно: сейчас, не мешкая, будет собран оперативный состав и намечен план действий. Режиссура была известна, и актеры действовали согласно ей, не отклоняясь ни в ту, ни в иную сторону.
— По некоторым сведениям… — продолжил Чернышев, — на складе, в шкафу, в помещении кассы, находится несколько самопальных рюкзаков. Возможно, именно в одном из таких привезены части расчленнного трупа в Видное…
— Когда их видели? Рюкзаки могли за это время убрать… — прозвучал резонный ответ.
Собеседник делал вид, что не допускает даже мысли, что Чернышев и Гончарова могли проникнуть на склад, а тем более предпринять при этом кое — какие меры.
Он отлично знал свои кадры.
— Очень может быть, что один из рюкзаков засунут под радитор центрального отопления… — предположил Чернышев.
— Это было бы отлично, Виктор…
— Да и еще «Крокодил Гена»! Нет ли его под сиденьем у водилы? По игрушке легче опознать «амбуланс».
Лихой наскок на Медицинский Центр обещал успех. Оба они понимали друг друга, хотя степень риска в будущем была у них разной.
Главное из неписанных правил игры гласило:
«Если провал — вы берете всю вину на себя. Я ничего не знал, ты мне не докладывал…»
Пока еще Крончер все еще не мог вникнуть в причину странных умолчаний.
Чернышев дал ему глотнуть из плоской фляги, которую брал с собой в лес.
— Ну как? — ревниво осведомился он.
Можно было подумать, что содержимое фляги — продукт его, Чернышева, собственного изготовления.
— Перфект! Высший класс!
— Куда мы теперь? — спросила Анастасия.
— Ты с Алексом в гостиницу, — отрывисто бросил Виктор.
Она покраснела. Но он, посмотрев на нее в зеркальце спереди, продолжил:
— Его сейчас нельзя оставлять одного.
— А вы все?
— На службу. До начальства дошло, кажется. Ну, и он тоже руку приложил, — Чернышев усмехнулся и кивнул в сторону сидевшего за рулем приятеля. — Ночью начнут трясти Медицинский Центр. Нам троим там появляться нельзя, да нас и не пошлют. Начальство знает: охранники опознают схода…
Виктор обернулся к Крончеру и Анастасии. Те сидели не шевелясь, словно боясь нарушить замкнувшую их невидимую цепь высокого напряжения. Теперь, когда операция подходила к концу, провода вот — вот должны были разъединиться.
Оставался только небольшой китайский отрезок, именуемый «Чень».
В территориальном отделении милиции стрельба за забором Медицинского Центра «Милосердие, 97» не осталась незамеченной. Первая же машина «ПМГ», подъехавшая к особняку, обнаружила, что дверь контрольно-пропускного пункта прочно заперта. Металлические ворота были тоже закрыты.
Лезть через ворота менты не решились. Им — то было хорошо известно об электронике, которой напичкано рындинское заведение. О нем и без этого уже ходили скверные слухи.
Экмпаж ПМГ вернулся не солоно хлебавши.
Начальник отделения, хоть и с опозданием, поставил, все же, в известность о выстрелах Районное Управление, а то, в свою очередь, дежурного по городу и Региональное Управление по борьбе с организованной преступностью.
Поскольку сообщение поступило в РУОП почти сразу вслед за звонком Чернышева, оно произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Старший оперативный состав был немедленно вызван к генералу.
Докладывал его первый заместитель.
— Я уже дал команду обложить Центр: Рындин сейчас — как медведь в берлоге, — расторопный полковник, сразу же взявший инициативу в свои руки, по привычке слегка играл на публику.
Послышались смешки: уж про его страсть к охоте знали все.
— Это очень важно и вот почему…
Он впервые, хотя и в узкой аудитории, упомянул об операции, разработанной им пару недель назад вместе со своим непосредственным шефом из ГУОПа — «Димой».
— Создана специальная группы представителей полиции трех государств для борьбы с преступным оборотом трансплантантов…
Полковник изложил общие мероприятия: перекрытие подходов к Центру, обеспечение прикрытия…
— Мы уже выставили там наряды. Каждого, кто попытается войти или оттуда выйти, будут задерживать и доставлять в штаб проведения операции…
Офицеры что — то вписывали себе в блокноты. Кто — то просто чертил или рисовал. Начальство любит старательных.
— Есть основания полагать, что на обыске мы обнаружим там такой же рюкзак, что и в Видном, — на секунду остановившись, полковник подчеркнул голосом особую важность этой детали.
Ни для кого уже не было секретом: в рюкзаке, в Видном оказались лишь части трупа, почти все важнейшие внутренние органы которого были извлечены.
— Сейчас позвонили из Бюро судебно-медицинской экспертизы по поводу расчлененного трупа… — Генерал помолчал. — Судя по старым послеоперационным рубцам, описанным в истории болезни, это бомж, которого несколько дней назад подобрала «скорая» в Бирюлево — Западном…
Генерал внимательно посмотрел на собравшихся и, слегка помедлив, продолжил:
— Уже поехали за санкциями на обыск у руководителей Медицинского центра и в самом помещении. С теми данными, которыми мы располагаем, думаю, у прокурора возражений не будет…
Генерал и обвел присутствующим коротким энергичным взглядом, который многие не выдерживали.
— Поэтому начальникам отделений: срочно собрать весь личный состав. Никого не отпускать. Понадобится много народу…
Он взглянул на часы:
— Сейчас 22. 07. Объявляю перерыв на 30 минут. Срочно подготовить расстановку личного состава. В 22.37 прошу всех снова собраться…
Двери генеральского кабинета раскрылись: участники прерванного совещания появились в приемной. Тут их уже поджидали подчиненные подписать срочную бумагу, доложить полученный факс…
Майор Ловягин тоже был в приемной. Он куда раньше других почувствовал, что в управлении что-то готовится.
Разминая слегка плечи, первым прошел к поджидавшим его оперативникам полковник. Очки его были подняты на лоб.
— Есть работа. Никому не уходить…
Ловягин прислушался. По отдельным обрывкам слов довольно ббыстро составил общую картину… Медицинский Центр… Рындин… Санитар «амбуланса»…
Водянистые глаза его не выражали никаких эмоций. Только крупные и жилистые руки слегка напряглись.
В коридоре, он, оглянувшись, суеверно постучал по настенной панели. Потом вновь зашел в кабинет, накинул куртку и быстро спустился вниз. Вышел на Шабаловку.
Падал тихий снежок. Прохожих было мало.
Ловягин прошел в сторону Американского стоматологического центра, к телефону — автомату. Оглянулся, достал записную книжку и набрал номер.
Первый звонок был предназначен бывшему коллеге, парившему ныне совсем в иных сферах. Тому самому, кто порекомендовал Рындину обратиться за помощью к нему, Ловягину.
Майор проинфоровал его о предстоящей операции РУОПа и предстоящем задержании и допросе Рындина. Абонент выслушал его сообщение молча, никак не прокомментировал.
— Давай, — сказал он перед тем как повесить трубку.
Они понимали друг друга без слов.
Теперь Ловягин набрал номер сотового телефона Рындина.
— Ты? — спросил отрывисто.
— Кто это? — Рындин как обычно был холодно-высокомерен. Так богатый посетитель разговаривает с услужливым швейцаром.
Ловягин коротко бросил:
— Не строй из себя целку! Я жду тебя недалеко от старого места. Но не в зоопарке. Он закрыт…
Он достал платок, шумно высморкался, скорее, просто для того, чтобы унизить человека на другом конце провода. Ловягину было плевать на его амбиции. Час пробил.
Убрав платок, жестко добавил:
— За тобой охотятся! Подробности через пол-часа. Интересуешься? Тогда захвати, что положено…
Рындин не произнес ни слова.
— Будь в переходе, между старой и новой территориями зоо парка. Под мостом. На Больших Грузинах…
Ловягин вернулся на тротуар, перешел на другую сторону. Поднял руку. Первая же машина — «жигуль» — «шестерка» притормозила.
— К Павелецкому вокзалу. Возьмешь?
— Пятьдесят.
— Нет вопросов.
Ехать было — всего-ничего.
Хозяин «жигуля» бодро погнал к Садовому кольцу. Реконструированный с десяток лет назад Павелецкий вокзал открылся справа, сразу за Валовой улицей, уже через несколько минут. Вход в автоматические камеры хранения шел через туннель, начинавшийся у угла здания.
— Здесь! Тормози!
Водитель пристроился в нескольких метрах, у входа в бывший музей «Траурный поезд В.И. Ленина», который продолжал и сейчас вести автономное существование. Ловягин положил деньги на сиденье.
— Если еще пять минут подождешь, поедем на площадь Восстания…
Водителя это устраивало.
— Тогда 150 новыми…
— Нет вопросов!
Майор быстро двинулся по плохо освещенному туннелю. Вокруг, справа и слева, располагались воспомогательные вокзальные службы. В обе стороны сновали носильщики, пассажиры.
Отсеки автоматической камеры хранения оказались пустыми. Металлические ящики-автоматы последнее время пользовались все меньшей популярностью у пассажиров. Да и начальству от них были только заботы: подложат какую-нибудь гадость — и жертв не оберешься.
Ловягин пугнул стайку девчонок-дежурных у входа, прошел в конец отсека, нашел ячейку, набрал на внешнем шифраторе свой секретный номер. Ячейка с ходу открылась.
Внутри не было ничего, кроме небольшого плоского сверт ка, обернутого газетой. Ловягин сунул пакет во внутренний карман куртки, прикрыл дверцу и пошел к выходу.
Владелец «жигуля» терпеливо ждал.
Ловягин появился быстро, как обещал. Тем же Садовым Кольцом, только в обратную сторону, добра лись до Площади Восстания. Ловягин взглянул на часы. Левого поворота к сторону Зоопарка тут не было. Ближайший был достаточно далеко — на Площади Маяковско.
— Прижмись сразу за светофором, — он показал на переход.
— Готово…
Ловягин расплатился и почти бегом двинулся через площадь. Следующего, зеленого сигнала светофора пришлось бы ждать довольно долго.
На другом углу он включил рацию, и сразу оказался в са мом центре бесконечных ментовских переговоров и информации той или иной важности. Прислушиваясь, все тем же быстрым шагом прошел знакомым маршрутом.
За десять минут до назнеченного срока он уже подходил к Зоопарку. Недавно отстроенные парадные ворота были закрыты. Пускать посетителей сюда прекращали рано. Чтобы попасть на его территорию, которую, по привычке, уже лет сорок, не меньше, называли «Новой» надо было пройти небольшим пешеходным мостом, поднятым над Большой Грузинской.
Остановившись на противоположном стороне улицы, Ловягин внимательно огляделся. «Мерседеса» Рындина поблизости он не увидел. Оставалось надеяться, что тот на встречу в Зоопарк никого с собой не приведет.
За годы работы в РУОПе он досточно изучил психологию преступников: такие дела обделываются с глазу на глаз.
Выждав пару минут, майор свернул в направлении Грузинской площади. По обе стороны улицы тянулся Зоопарк. Здесь было пусто, а освещение не таким ярким, как везде вокруг.
Убедившись, что никого нет поблизости Ловягин достал сверток, взятый им из камеры хранения. Надел перчатки и поправил их на руках: ему предстояла несложная манипуляция.
В бумажном, обернутом газетой пакете находился пистолет с глушителем.
Майор передернул затвор, поставил курок на предохранитель и осторожно положил «макарова» назад в пакет. Сквозь бумагу хорошо ощущалась спусковая скоба и в ней спусковой крючок. Оставалось ждать.
Улица попрежнему была пустынной. Из рации слышалась перекличка дежурных и постовых.
Неожиданно пошел снег — жесткой колкой крупой, косо падавшей на тротуар. Дорога побелела, но светлее не стало. Верхушки деревьев темнели над головой.
Сзади раздался шелест шин. Серебристый «Мерседес» обогнал его, обдав тяжелым веером холодных брызг И притормозил метрах в пятидесяти впереди.
Ловягин осторожно приблизился.
Рындин сидел за рулем. Он был один.
Ловягин открыл дверцу и сел рядом.
— Деньги привез?
Рындин зло усмехнулся:
— Такие, как ты, альтруистами не становятся.
Майор оскалился, обнажив в выступающей вперед нижней челюсти большие желтоватые зубы. Несмотря на почти карликовый рост, все у него было крупным, громоздким: руки, челюсть, лицо.
— Сколько? — облил он Рындина водянистым светом.
— Две тысячи… — последовал ответ. — Баксов.
— Ты себя дешево ценишь, — презрительно бросил Ловягин.
— Ладно, давай…
Рындин покачал пальцем:
— Сначала выкладывай!
Ловягин поймал себя на том, что чувство, которое теперь он испытывал, в чем-то было похоже на сексуальному: оргазм еще впереди, но тела уже сплелись…
— Сегодня ночью войдут в Медицинский Центр. Тебя возьмут завтра на рассвете, перед тем, как пойдешь на работу. Тогда же начнут обыск. Одновременно в квартире и на даче…
Рындин вздернул насмешливо брови.
— Ишь ты, а может, врешь?!
Ловягин, сидевший к нему боком, повернулся и измерил его презрительным взглядом.
— Ты гляди: не верит?! Ну ты — пахан…
Он издевательски подмигнул и полез в карман куртки. Рындин напрягся.
Ловягин его проверял. Достал платок, шумно высморкался и покачал головой:
— Твой израильтянин — у них в руках. Они освободили его, а с охраной разобрались… Знал?!
Рындин побелел. Выдохнутый им воздух смог бы сдвинуть с места локомотив.
Весь вечер он провел в Крылатском у Карины. Он нуждался в разрядке. Заслужил ее. Такого, какое он испытал сегодня, с ним никогда еще раньше не было: Карина была неиссякаема, неистощима, бесконечна. И телефон не звонил ни разу — Карина надолго выключила его. Ловягинский звонок раздался сразу после того, как она его заново включила.
— Давай деньги, — грубо прервал ход его мыслей Ловягин. — Потом можешь задавать вопросы: какие хочешь. Отвечу на все.
Он знал, что сейчас мысли Рындина заняты не им и, отправив деньги в карман, задержал там руку.
И на этот раз Рындин не насторожился. На лбу у него вздулась жила, лицо обострилось, бородка и усы словно бы усохли. Он был сейчас далеко. В самом себе. На таком расстоянии от происходящего здесь, на Больших Грузинах, что об этом отталкивающем карлике просто забыл.
Ловягин понимал это. Он нащупал изгиб спусковой скобы в бумажном пакете и пистолет привычно лег ему ладонь. Ощутив его, он большим пальцем бесшумно снял курок с предохранителя.
Оставалось спокойно вытянуть наружу не вызывающий подозрений бумажный пакет, направить Рындину в грудь и нажать на спусковой крючок.
Три пули вылетели одна за другой, прежде, чем Ловягин ослабил палец на спусковом крючке.
Рындина резко швырнуло с сиденья вверх, сразу так же резко вниз — к лобовому стеклу и, наконец, прижало к рулю.
Трупное окоченение мышц, меняющее обычно выражение лица покойника, было еще впереди, но Смерть уже стерла с лица убитого напряженную маску, разгладила морщины, покрыла слюдяным блеском глаза и слегка приоткрыла рот.
Майор высвободил пистолет от бумаги, рукой в перчатке достал платок, для верности протер «макарова» и вложил в послушную руку убитого. Подержал. Затем отпустил. Пистолет с отпечетками пальцев Рындина упал рядом с сидением…
Неподалеку прошла пара прохожих. Ловягин замер. Но те на машину внимания не обратили.
Ловягин убрал бумагу, в которую был обернут пистолет, туда же в карман, пошла и газета вместе с пакетом. Выглянул из машины. Улица была все еще пуста. Изловчившись, он шагнул далеко на тротуар и осторожно закрыл за собой дверцу.
Снег еще больше усилился. Он удовлетворенно крякнул: следы убийцы через несколько минут будут заметены.
Осмотревшись, Ловягин сделал еще один длинный шаг в сторону от машины. Дальше он мог идти по чужой дорожке следов…
Майор шел ровной и уверенной походкой человека, совершившего нужное и полезное дело.
— Таких — только так… — неслышно бросил он самому себе. — Как бешенных собак!
Останься Рындин в живых, он, наверняка, либо откупился бы, либо через год — другой выскочил бы на свободу с помощью адвоката или врачей.
Под курткой Ловягина по-прежнему глухо бубнила рация. Снег не прекращался. В нескольких метрах позади следовая дорожка была уже едва различима.
Вскоре майор был уже на Грузинской площади.
Неожиданно он услышал в рации свой позывной.
— Срочно позвоните Третьему…
Рация донесла приказ, но ответить по рации же Ловягин не мог. Не позволяло расстояние. Его разыскивало начальство, предполагавшее, что он где- то поблизости. Может, вышел за сигаретами.
Майор подошел к ближайшему автомату, набрал номер дежурного:
— Ловягин. Че искал?
— Ты где?
— Здесь. Чего ты хотел?
— Полковник собирает…
— Иду.
Майор шагнул к краю тротуара. Минуты через три он уже несся в таксипо Большой грузинской назад, в управление.
«Мерседес» Рындина, весь белый от снега, стоял на своем месте. На старой территории зоопарка тоскливо и протяжно завыл волк…
Поздно ночью Чернышева по телефону отыскал дежурный РУОПа.
— Есть новость.
— Я слушаю.
— Застрелился Рындин…В курсе?
— Пока нет. А когда, где?
— Его обнаружили несколько минут назад в машине на Большой Грузинской, у зоопарка…
— Он живет не там. Ты звонишь, чтобы я выезжал?
— Нет. Начальство приказало проинформировать тебя, поскольку ты занимаешься китайцами… Там, на Больших Грузинах, сейчас опергруппа дежурного по городу.
— Не понял: какая связь…
— По предварительным данным, Рындин застрелился из пистолета «макарова», из того самого, из которого убили того китайца.
— Ли?
— Да. Мне только что позвонили с места происшествия.
— А кто поехал от нас?
— Майор Ловягин…
Глава «триады», в которую входил убитый китаец, — Чень по смотрел вниз, на заполненную машинами Тверскую.
В огромном, цельного стекла, окне виднелся фасад Центрального Телеграфа с глобусом над входом… За ним — крыша вытянувшееся вдоль Газетного переулка унылого здания, в котором размещалось прежде руководство МВД СССР. Москва нравилась Ченю больше других — немецких и прибалтийских городов, ездить по которым ему часто приходилось в связи с перевозкой трансплантантов. Здесь он чувствовал себя почти своим: многие принимали его за киргиза или калмыка. Разница не очень бросалась в глаза.
В назначенное время в дверь позвонили. Звонок был осторожный, короткий.
Помощник — худощавый, с редкими волосиками на скуластом лице, предварительно заглянув в стереоглазок на бронированной двери, пошел открывать. Лицо стоявшего на лестничной площадке высокого соотечественника, напоминавшего Ченя, было ему знакомо: корреспондент из Гонконга…
У помощника на его счет была инструкция. Он быстро отодвинул засов, повернул в замке ключ и бесшумно открыл дверь.
Посетитель традиционно поклонился.
— Здравствуйте…
— Мистер Лань У? Мистер Чень ждет вас. Прошу…
Журналист был тут впервые, но особо глазеть по сторо нам не стал. Обычная для прежней высокопоставленной партийной номенклатуры квартира.
Многие бывшие партократы переезжали теперь на в свое время предоставленные им за бесценок дачи и сдавали иностранцам свои московские жилища в престижных районах. За счет этого, кстати, совсем неплохо жили, хотя регулярно выходили на демонстрации: «Ельцин, отдай мою пенсию!»
Лань У увидел главу «триады» еще из коридора: дверь в гостиную, где он находился отворена была настежь. Тот, улыбаясь, шел навстречу.
Журналист ощутил как у него вдруг взмокли подмышки. Страх был инстинктивным, животным. Ведь Чень представлял в Москве криминальную структуру, которой нельзя было не считаться. Особенно ему, китайцу, работающему в России.
Это ведь не секрет: мафия за рубежом, паразитирует на своих же соотечественниках. Так было с итальянской и еврейской в Америке и то же самое происходило здесь, в Москве, с китайской или за рубежом — с русской. Страх на новых российских бизнесменов за границей наводила своя, а не чужая мафия…
— Добрый день, мистер Чень. Я очень рад…
Чень поджал губы в насмешливой улыбке. Он знал, почему выбрал для своей цели именно его — этого трусливого, как заяц, журналиста из Гонконга:
— Я хотел бы попросить вас об одном небольшом одолжении.
— Можете располагать мною полностью… — Лань У снова почти плакал.
Одолжение «триаде»! Что еще это могло быть кроме криминальных разборок, стрельбы, трупов? с непременной стрельбой и трупом в ко нце. Пример убитого Ли был достаточно красноречив. Журналист прикрыл глаза и закусил губу. Он почти воочию представил себе сейчас окровавленный труп Ли.
— Спасибо, вы настоящий друг… — с явной насмешкой в голосе произнес Чень.
Он почувствовал, что должен успокоить этого слизняка иначе он намочит в штаны прямо тут, в гостиной.
— Я жду двух друзей. Они нам тоже понадобятся. Не удивляйтесь: это бизнессмены новой формации…
— Новые русские? — хрипло произнес гость. У него сорвался голос.
— Да, вы их знаете! Я потому и вспомнил о вас. Они постав ляли вам и покойному Ли своих девиц.
Это конец, подумал несчастный, ведь они — настоящие бандиты.
Те появились через несколько минут. Молодые, еще мало кому известные вне рамок своей группировки, они занимали весьма среднюю ступень в криминальной иерархии столичной области, но уже достаточно оборзели в погоне за деньгами и авторитетом в своих кругах.
Один из них — коренастый, в короткой расстегнутой дубленке поверх дорогого итальянского костюма, назвался Александром Борисовичем. Второй, безымянный, был выше ростом — этакий спортивный юноша в кожаной куртке с пожилым лицом.
При их появлении помощник тотчас же внес поднос с рюмками и напитками. Гости оживились.
— Натюрморт, — покачал головой Александр Борисович.
Все четверо выпили. Это была фирменная чистейшая русская водка. Оживились. Даже гонконгский слизняк на время забыл свой всепобеждающий страх.
Чень заговорил небрежно, словно все, что он должен был им сообщить, было делом второстепенным и пустяшным.
— В ближайшие дни я жду гостя с грузом. Сдается мне, что я должен принять меры предосторожности. Перестраховаться. Мне придется держаться в стороне. Вместо меня груз примет мой друг — Мистер Лань У… — указал он пальцем на соотечественника. Тем более, что он отчасти похож на меня. А вам надо будет его подстраховать.
Чернышев еще спал, когда раздался звонок междугородней. Звонил бортпроводник. У них, в Ташкенте, было уже шесть утра…
— Виктор Анатольевич?
— Он самый.
— Рейс — сегодня. Мне только что звонили. Везут груз. В Москве его придут встречать.
— Понял.
Еще не известив начальство, Чернышев заглянул в расписание авиарейсов и набрал номер телефона Анастасии. Пропел хрипло:
— Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу готов…
Сегодня слова песни звучали для одних — ностальгически, а для других — их было подавляющее большинство, — как издевка.
Анастасия была сообразительная девушка, даже со сна лишних вопросов не задала. Спросила только:
— Когда прилет?
— В шесть пятнадцать пополудни, кэп! — дурачась, бойко отрапортовал, Виктор. — Инструктаж в 13.00.
Он больше не мог спать. Перешел в большую комнату. Включил телевизор. Смотрел «Доброе утро!»
Жена всегда безошибочно точно знала: в такие дни следует молить за него Б-га. Настроение у него резко улучшилось: еще бы, — столько ждали!
Он и не подумал связаться с Крончером по телефону. Интересно: сообщит ему эта птичка или нет?!
Как он и ожидал, Алекс через несколько минут прорезался сам:
— Виктор! Я еду сегодня с вами…
— Стой, стой, стой! — запротестовал Чернышев. — В качестве кого? Как израильский полицейский или как частное лицо?
— Как частное лицо, — последовал довольно кислый ответ.
— А-а-а! — протянул Чернышев. — Вот, значит, как?!
— Вот так! — жестковато отрезал Крончер, — я — в служебном отпуске.
— А кто же в таком случае сообщил вам об операции, сэр?
— Сорока на хвосте принесла, как говорила мне моя мать, — отпарировал Крончер.
— В таком случае, — мы должны проверить что за сорока передает вам оперативную информацию?
— Fuck you, son of bich! Пошел ты… Знаешь, куда?
Он был мало похож на российских ребят его возраста, этот малый: куда сдержанней вел себя и непостижимо сочетал в себе умудренность жизнью и наивность подростка. И наконец, — Виктор даже этому позавидовал! — в нем не чувствовалось той горечи и озлобленности, какая била в глаза у тех, кто прошел Афганистан и Чечню. А ведь и он хлебнул на своем коротком веку дерьма, которое зовется «войной»…
— Fuck you! Пошел туда же… — смилостивился Чернышев. — Хрен с тобой, Алекс…
Из кухни шла жена: она успела заварить кофе. улыбнувшись, он встал ей навстречу.
— Жди в гостинице, Алекс, мы заедем за тобой…
В четыре он вышел из Управления и вместе с Анастасией поехал за Алексом. Израильтянин уже ждал их в холле — длинный, худой, с черными глазищами, которые поблескивали, как маслины на тарелке с салатом…
— Сколько их летит? — спросил Алекс.
— Какая разница… — пожал плечами Виктор, усаживась за руль. — Все равно группа захвата не позволит нам ничего сделать…
Крончер и Анастасия разместились вдвоем сзади, и в зеркало Виктор поймал взглядом, что руки их, как бы случайно, легли одна подле другой, и больше уже не двигались.
Они мчались по Симферопольскому шоссе в аэропорт Домодедово, куда прибывал ташкентский борт. Время пока еще не очень поджимало.
Виктор включил магнитофон:
— Принимаются заявки…
От Анастасии Гончаровой заявок не поступило, Крончер высказался в пользу классики. Чернышев готов был довольствоваться тяжелым роком и «Лесоповалом».
Они были уже не очень далеко от Домодедово, когда Чернышев, взявший на себя роль диск-жокея, услышал телефонный звонок. Виктор не убавил звук. Он решил вначале, что разговор не связан с предстоящим заданием. Но едва заслышав голос, сразу напрягся и коротко бросил:
— Вас понял. Разворачиваемся!
После этого, не говоря больше ни слова, он подрулил к тротуару, притормозил машину, достал откуда — то снизу синий милицейский «стакан», выставил на крышу кабины и включил сирену…
— Может, бригадир все-таки поставит в известность своих коллег, что произошло? — спросила несколько озадаченная происшедшим Анастасия.
И в ту же скунду ей пришло в голову, что операция переносится. Она даже успела подумать, что это дало бы ей возможность провести еще один вечер с Алексом.
— Поворачиваем… — резко бросил, оборачиваясь, Чернышев. — Позвонили из Домодедова. Начальник розыска… Самолет почему — то вдруг произвел посадку в Воронеже. Пока они не знают, что у них там случилось…
— А что это меняет?
— Самолеты из Воронежа на Домодедово не летают. Их принимает другой аэропорт, — «Быково».
Фонарь посылал вокруг эпилептические вспышки света. Сирена завывала не особо сильно. Виктор, в конце концов, ее выключил. Стал осторожно выходить на разворот.
Идущий по соседству транспорт это слегка нервировало. Несколько машин поспешили проскочить вперед, другие — их было явное меньшинство приостанавливались. Еще пара минут, и Чернышеву удалось завершить маневр.
Он встретил в зеркале вопросительный взгляд Анастасии:
— Можешь связаться с начальством?
Пристально следя за дорогой, он протянул ей телефон.
— Звони. Заодно узнай, где группа захвата? Знают они обо всем или нет?
Анастасия взяла в руки аппарат, набрала номер.
— Алло! Это старший лейтенант Гончарова…Да, Настя. Спасибо. Мы на дороге из Домодедово в Быково. Лайнер узбекской авиалинии, который мы должны встретить… — она добросовестно передала то, что ей стало известно от Чернышева, — прибывает в Воронеж. Надо, чтобы кто-то связался там с воздушкой, а потом сообщил результаты сюда, в машину… Кроме того предупредить группу захвата… Да, ясно… — Голос ее стал менее энергичен и она на мгновенье взглянула на Крончера. — Нет, мы никого с собой не приглашали…
Она нажала на рычажок отбоя.
— Последнее время только то и делаем, что ловчим…
Ответ от начальства поступил уже через несколько минут.
— Дай-ка Чернышева, девушка…
Звонил майор Ловягин.
— Лайнер действительно в Воронеже. Какая-то техническая накладка: они тонкости не сообщают…
— Может забастовка?
— Не знаю. Пассажиров отправляют в Москву самолетами местной авиалинии. Группу захвата в Домодедове сейчас предупредят… Вот все. Как сам?
— Нормально.
— У тебя адрес этого… Ковальского… Записан? А то тут, у нас, понимаешь… — майор был непрочь похвастать успехами этих последних суток. — Расчлененный труп, который нашли в Видном, опознан. Привезли туда его, между прочим, из Медицинского Центра. На складе у них, под батареей, нашли абсолютно такой же рюкзак…
— Молодцы! — последовал ответ.
Но Ловягин насмешки то ли не почувствовал, то ли ее проигнорировал.
— Сейчас все раскручивается. Заодно пошло дело об убийстве китайца. При Рындине оказался пистолет, из которого был убит Ли… Рындин из него и порешил себя. В курсе?
— Слыхал: три пули в сердце. Одна в одну…
— Ну, мы его обложили последнее время. Ему не оставалось другого выхода. — Ловягин задержал дыхание. — А чего ты насчет трех пуль?
Ответ Чернышева его озадачил:
— Да просто никогда не слыхал, чтобы самоубийца стрелял так много и кучно… А ты, Ловягин?
В трубке напряженно молчали.
— Ладно, давай…
В «Быково» царило настоящее столпотворение. Маленький подмосковный аэропорт походил на железнодорожный вокзал где-нибудь в глубинке много лет назад.
Кроме ташкентского лайнера в Воронеже приняли еще несколько больших самолетов, летевших в столицу России из Центральной Азии: рейса Душанбе-Оренбург-Москва, а также киргизский борт из Бишкека. Из Воронежа пассажиров переправляли в Москву, в «Быково».
Прибывавшие, кого никто не встречал, с ходу уходили к автобусам, к такси, к станции железной дороги. Однако больше было других — тех, кто ожидали своих встречающих из Домодедова. Они забили всю прилегающую к аэропорту площадь, не говоря уже о помещениях. Как в этой толчее можно найти друг друга, было непонятно.
Людское море разлилось широко и деловито во все стороны. Береговыми мысами простирались шеренги огромных клетчатых сумок, какими любят пользоваться челноки. Только вместо волн вдоль них перемещались снующие туда и сюда люди.
Терминал тут был куда меньше, чем в Домодедове, а репродукторы особенно гнусно искажали голоса дикторов. Казалось, кто — то нарочно, чтобы разозлить толпу, приставил ко рту гребенку и бубнит в нее через газету, отчего каждый звук так невыносимо дребезжит и вибрирует.
Чернышев и его команда пробирались сквозь толпу к залу прилета…
— Думаешь, те кто их встречает, могли выбраться из Домодедова так же быстро, как мы… — в голосе Алекса слышалось сомнение.
— Скорей, чем ты предполагаешь: забыл, что они везут? Да они любые деньги дадут!.. Вертолет купят: только бы поскорее попасть сюда…
«— Граждане встреч- ктрч-ук…» — закудахтало радио.
Было ясно: очередной самолет из Воронежа уже на подлете. Следовало отдать должное «Аэрофлоту» — здесь делали все, что бы у пассажиров было меньше оснований для недовольства.
И в этом приземлившемся самолете бортпроводника Мустафы Раджабова не оказалось. Прилетели пассажиры другого борта — не ташкентского…
Где-то через полчаса Крончер не выдержал и отправился на поиски кофе. Но до цели он так и не дошел.
За коммерческими палатками со спиртным, коробками импортных конфет и различной снедью с яркими ярлыками, в окружении своих четверых соотечественников стоял плечистый высокий китаец. На нем было длинное, песочного цвета пальто, из которого выглядывал коричневый шарф.
Алекс не сомневался: Чень!..
Достав рацию, которую ему в последнюю минуту дала Анастасия, Алекс передал:
— Он здесь! За лавками с алкоголем. Я вас тут жду…
Пространство за палатками выглядело пустым, необихоженным. Прибывавшие воронежскими рейсами пассажиры его с опаской обходили. Но сейчас их уже собралось здесь около сотни. Уличное происшествие всегда собирает толпы зевак. Их притянула сюда назревающая разборка…
Китайцы стояли полукругом. Все пятеро. Как убойной силы дот перед жиденькой шеренгой штурмующих. Полы песочного пальто их босса разошлись по сторонам, выбившийся из под воротника шарф колыхался, как знамя. Мафиози не оборачивался, он не хотел быть опознанным…
Огнестрельное оружие китайцы с собой вряд ли принесли. А если даже оно и было, использовать его здесь, в толпе, они явно не решились бы. Другое дело — нож. С ним все иначе: у противника, если он не бандит, ножа, наверняка, нет.
Краем глаз Виктор увидел: Крончер движется в направлении пятерки…
Когда Алекс оказался достаточно близко к китайцам, один из них сделал шаг вперед. В руке его блеснул нож. Крончер рухнул в снег. И в ту же секунду захваченный снизу за ноги, китаец свалился, как подкошенный. Нож был уже в руках Алекса.
«Не хватало только, чтобы Алекс пустил его в ход… — подумал Виктор. — Неприятностей тогда не оберешься!»
Больше ни о чем подумать он не успел.
Главарь группы — в песочном пальто — что-то шепнул и двое — справа и слева от него — двинулись вперед — теперь уже к нему, к Чернышеву.
Вокруг в молчании и испуге стояли десятки людей, застигнутых внезапно развернувшейся у них на глазах разборкой. Никто из невольных зрителей даже не пошевелился. Это был общий ступор. Массовый паралич. Необъяснимое и угрюмое созерцание.
Виктор отскочил, потом прыгнул вперед. Ложный выпад левой… Еще. Еще…
Успел заметить: Анастасия по рации вызывает подмогу. Воздушная милиция, поддерживавшая общественный порядок в аэропорту, была почти бессильна при таком стихийном наплыве людей.
На лицах наблюдавших по-прежнему читались пустота и настороженность. Тоскливый холод и страх. Все прятали глаза. В последнее время трудно было рассчитывать на чью-либо помощь. Исключая, конечно, своих. Ментов…
Противники Чернышева, однако, не спешили пустить в ход ножи. И, вообще, почему — то замешкались.
Опять закудахтало радио. Толпа колыхнулась. И в тот же миг до Чернышева дошло:
«Да нас же отвлекают! Там, в этом пальто, похоже, и не Чень вовсе!»
Китайцы снова начали приближаться к нему с двух сторон.
Все решали секунды.
— Алекс! В сторону! — Это был Крончер.
Он уже понял: до свалки, в которой, как в топком болоте увяз Виктор, ему сейчас не пробиться.
Короткий взмах руки — и нож, отобраный им у бандита, просвистел рядом с Чернышевым и один из нападавших присел наземь с негромким вскриком: нож попал ему в бедро…
В напряженных от ожидания глазах зевак зажглись тоскливые огоньки, но никто не тронулся с места.
Триада покидала поле боя. Она выполнила свою задачу, хотя ей и был нанесен урон.
Второму нападавшему Виктор, по — видимому, сломал руку. Пусть уходят: далеко не уйдут….
Группа захвата все еще не прибыла…
Работая локтями, Виктор пробирался сквозь толпу. Он натыкался на людей, его зло и раздраженно отпихивали и чертыхались.
Настоящий Чень должен был находиться где — то здесь.
У зала прилета.
Внезапно Виктор увидел его. Чень стоял среди встречающих, но китайцев вокруг него не было. Лишь несколько «новых русских» вглядывались в лица появлявшихся из-за дверей пассажиров.
Теперь главное было — не спускать с него глаз.
— Ждут курьера, — услышал Виктор рядом голос Анастасии.
Он кивнул: права…
Чернышев оглянулся: а вдруг ребята из группы захвата где — то поблизости? Но никого не увидел. Пользоваться же рацией на таком коротком расстоянии от объекта, в толпе, было бы опрометчивым.
Ситуация стала проясняться, когда из зала прилета вышел невысокий человек с двумя сумками с надписью «Аэрофлот» и направился к Ченю. Сумки он нес осторожно, прижимая к бедрам, чтобы на них никто невзначай не наткнулся.
Он остановился рядом с Ченем.
Это был курьер.
Даже, если бы группа захвата неожиданно и появилась здесь, ей все равно пришлось бы дать возможность Ченю и его помощникам покинуть помещение, а, может, — и сесть в машины.
Внезапно мафиози поднял голову.
Виктор нырнул за чью-то спину…
Распределив между собой груз, двое стоявших рядом с Ченем мужчин быстро направились к выходу. Чень прикрывал их отход.
Держась на расстоянии друг от друга, они выбрались из толпы и вышли на площадь.
Вся прилегающая к аэропорту проезжая часть площади была забита автотранспортом. Деятели частного извоза — таксисты, леваки, владельцы микроавтобусов, даже носильщики с тележками — кинулись сюда, узнав, что спрос на подручный транспорт неожиданно превысил тут предложения.
Площадь напоминала птичий базар: гвалт, чьи — то крики, нервные перебежки, встречи, объятья, гул взлетающих и садящихся самолетов.
К Ченю тут же устремились несколько таксистов: вот уж кто сразу почувствовал в нем иностранца! Китайца — не киргиза и не бурята!
Внезапно Чень обернулся. И тут же повторил движение еще раз. Он явно что-то заподозрил.
Теперь, когда дело было сделано, а груз передан, мафиози мог позволить себе заняться теми, кто его преследовал.
Спина у Виктора напряглась, шаги стали упругими и жесткими. Скосив глаза, он увидел: Анастасия, закрывшись плечом, передавала кому-то по рации номер машины, на которой отбыли оба партнера Ченя. Крончер держался по-прежнему за его плечом.
— Что, капитан, доволен отпуском? — ухмыльнулся Чернышев.
Алекс, не реагируя, слегка сутулясь, двигался вслед за ним.
Чень, однако, все-таки засек их!
Разглядеть на таком расстоянии, действительно ли Чень улыбнулся, или ему показалось, Виктор не мог. Но одно было очевидно: тот махнул рукой, давай, мол, сюда, если ты мужик….
По странному совпадению Чень выбрал все тот же пустырь за коммерческими палатками, где произошла первая схватка. Чернышев пошел за ним. Алекса захлестнула толпа, отделила. Анастасия с рацией осталась далеко сзади.
Теперь они стояли один против другого.
— Ну что сестренка твоя? Как ее здоровье? — Чень вытянул вперед обе руки. — В Янги-Юле, помнится, ты говорил, что она совсем плоха…
Мафиози не был вооружен, и правила применения оружия не разрешали Чернышеву этом случае использовать для задержания пистолет.
Виктор просто занял место напротив Ченя.
Теперь они оба синхронно колебались, как маятники. Контактное восточное единоборство — опасная штука. В такой схватке цивилизованность сбрасывается, как одежда, когда она только мешает…
Это снова был Афган. Выжженный клочок земли и автоматные очереди из-за скал. И прикорнувшие ребята, которые уже никогда не поднимутся…
— Ну что, писательский сынок, похоже, это не то, что описывал в своих романах твой отец? — услышал Виктор горький, как дым пепелища, голос комбата.
Он не стал говорить, что отец никогда не писал о войне, а слагал песни о героях труда и космонавтах, патриотах и борцах за мир. Это был социальный заказ, а он — его верным и удачливым исполнителем.
Тогда они, все — таки, вырвались из засады. Удастся ли сделать это сегодня?
Вокруг снова столпились зеваки.
Что движет людьми в такие моменты? Жестокое любопытство? Суеверная радость: не я? А может, — это выхлопной канал человеческой агрессивности?
Уклон, и нога Ченя в тяжелом, с металлической поверху пластиной проносится у его подбородка.
А теперь бить самому: с поворотом, как учили! — мелькает в мозгу Виктора.
В тот же момент его и Ченя хватают несколько сильных рук. Сначала он ничего не понимает: ч то произошло? Почему толпа вокруг из окаменевшей в напряжениом молчании вдруг становится живой и шумной?
Лица движутся, жестикулируют, улыбаются. Ах да, — новые действующие лица. Группа захвата! Явились, не запылились! По дороге в районе Лыткарина они попали в автоааварию, конфисковали попутный микроавтобус… Но все равно не опоздали.
На китайском мафиози — наручники.
Анастасия что — то объясняет старшему группы, видно, передает номера машин — первой, на которой уехали китайцы, и второй — в какую сели «новые русские».
Группа захвата заталкивает Ченя к себе в микроавтобус. Повеселевшая толпа возбужденно переговаривается: она на их стороне. Справедливость — с полицейскими. Они — стражи порядка.
На них показывают пальцами, улыбаются. Ими гордятся. Радуются. Порок наказан, справедливость восторжествовала.
Виктор растерянно оглядывается:
— Блин! Где мой телефон?
Он возвращается на пустырь за коммерческими палатками, ходит, чертыхаясь, вглядывается в вытоптанный снег и, в конце — концов, находит его. Но пользоваться им ему уже никогда не придется. Он разломан ко всем чертям.
Ему навстречу идет Алекс. Он первым увидел спецназовцев и убрался в сторону, чтобы не подвести Виктора и Анастасию. Тем ведь категорически запретили брать с собой иностранца:
«Вы что, оборзели?. А страховка? А выплата пособия семье при несчастном случае? „Черный тюльпан“? Транспортировка? За чей счет, гаврики?»…
— Ну что, капитан, выпьем? — спрашивает Виктор.
— Сейчас? — Крончер вздрагивает.
Они следуют в ларек, у которого только что разыгрывался бой местного значения, Виктор о чем-то переговаривается с продавцом. К ним присоединяется Анастасия и они проходят в святая-святых, в глубь.
Тут еще недавно кто-то выпивал. Немытые стаканы, крошки хлеба оборванные бумажки-лицензии…
Продавец открывает им бутылку «Привета». Потом — банку огурцов. Ставит три стакана…
— Ты, действительно, завтра летишь? — спрашивает Виктор.
— Да. Эмиссар мной не очень доволен…
— Значит, и тебе ничего не светит?
— Абсолютно.
— Тогда это, тем более, необходимо отметить. Чень — весьма крутой мужчина. И мы справились с ним.
— И с Рындиным тоже, — добавляет Анастасия.
Ей невесело. Может, еще в большей мере, чем Крончеру.
Чернышев разливает водку.
— Видела бы меня сейчас моя мать, — криво ухмыляется Алекс.
— Ну, — машет рукой Виктор, — моя к такому давно привыкла… Может, у нее было на это больше времени?!
И снова аэропорт. Только на этот раз — международный. «Шереметьево».
В том, что эту ночь ни Анастасия, ни Алекс не спали, у Виктора нет никаких сомнений: у обоих от зевков, как они не старались это скрыть, стягивало лица, а под глазами, как чеканка, выделялись темные круги.
Какое идиотство — условности, подумал Чернышев, глядя на них.
Им явно хотелось скорее остаться вдвоем, но показать этого они не могли. Более того, — пытались всем своим видом продемонстрировать чисто официальную сдержанность.
Так продолжалось, пока Чернышев внезапно не вспомнил, что здесь, в аэропорту, работает его старый знакомый — диспетчер, и ему во что бы то ни стало необходимо с ним встретиться.
Именно сейчас…
Он исчез, и они остались вдвоем: Алекс и Настя.
— Когда у тебя отпуск? — словно он ее об этом не спрашивал раньше, осведомился Алекс.
— В августе…
— Месяц?
— Месяц плюс время на дорогу!
— Я встречу тебя в аэропорту имени Бен-Гуриона…
— Это далеко от Иерусалима?
— Меньше часа езды, — вздернул он брови: у нас расстояния иного порядка. — А раньше не сможешь?
Она мотнула головой:
— У нас график…
Он взял в руки ее лицо и тихо, с нежностью прикоснулся. Она прикрыла глаза.
— Мы с тобой, как два поезда: встретились на дальнем полустанке и понесемся в разные стороны, — прошептала она.
— Поезда уходят и возвращаются, — провел он пальцем по ее подбородку.
— Но не пассажиры…
— И пассажиры тоже, — поправил он убежденно.
Перед ними снова возник Виктор. Его, буквально, трясло от смеха. О знакомом диспетчере он явно забыл.
— Колобок! — зашелся он до кашля от хохота. На него, ничего не понимая, глядели Настя и Алекс.
— Какой «колобок»? Ты что городишь? — спросила Анастасия с досадой.
— Катала…
— Да можешь ты, в конце — концов, толком объяснить?!
Всхлипнув в последний раз и с трудом вытерев глаза платком, Виктор объяснил:
— Карточный шулер! Вон он! Летит в одном самолете с Алексом на свою новую родину…
И он показал рукой на маленького лысоватого мужчину лет сорока в кожаном добротном пальто: тот едва доставал до плеча стоявшей рядом с ним даме.
— Да он самому Господу Б-гу толкнет фуфло! И так, братцы, что тот и не заметит ничего…
Алекс, сморщившись, словно случайно вместо молока глотнул уксуса, смотрел на пару неподалеку от себя.
Хрюкнув напоследок от смеха, Виктор поманил шулера пальцем:
— Митьков, а ну — на минуту!
Тот подошел, самой своей походкой демонстрируя солидность и даже некую снисходительность.
— Знакомьтесь! — показал на него Виктор, — Мой старый знакомый и по совместительству новый репатриант — Колобок. А это капитан израильской полиции — Алекс Крончер. Не ты ли тут, в Шереметьеве, прокомпостировал мозги капитану, когда он прилетел. Нет? Кореша твои? Смотри! Все равно лучше тебе с ним заранее познакомиться…
Ни один мускул не дрогнул на лысоватой физиономии Митькова. На нем даже появилось подобие улыбки.
— Вы так, господин майор, всех моих клиентов распугаете!
— Новых найдешь! За тобой не заржавеет…
— Это как получится…
Колобок уже собирался вернуться к очереди.
— Постой…
Виктор напоминал кота, поймавшего мышь, которому в последний момент, перед тем, как слопать ее, пришло в голову слегка позабавиться.
— Как старому знакомому, Колобок… Открой секрет. Все равно больше не увидимся! Трудно вот это — стать евреем? И обрезание пришлось сделать? И где? В консульстве? Или в «Сохнуте»?
Митьков, сдержался, не сказав ни слова, отошел в сторону…
Алекс иронически хмыкнул, но Виктор взял его за руку:
— Ничего ты не понял, капитан! Думаешь, это я так? Для смеха? Да ты знаешь, какой шулер к вам едет? Какого класса?! Ну нет, без нас вы, господа, долго еще не обойдетесь. Все равно вызывать на подмогу придется… Чернышев неожиданно улыбнулся:
— Что это я, в самом деле, к нему привязался?! — жестким движением он провел ладонью от макушки ко лбу и дальше — до подбородка. Алекс еще и раньше заметил: это был его излюбленный жест. — Нам-то, российским ментам, что до того, правда, Настя?!
— Как знать…
На лице Алекса вдруг возникла довольная улыбка. Ответ ему понравился. Он сжал настино плечо с такой силой, что та вздрогнула.
— Спасибо! — Израильтянин мог бы ее сейчас расцеловать. Он оглянулся на Чернышова.
У стоявшего рядом Виктора был вид фокусника — иллюзиониста, только что показавшего публике свой коронный номер. Притянув к себе Алекса, он дружески похлопал его по спине:
— Ладно, я и так задержался…
Махнув рукой Анастасии и Алексу, он твердым и быстрым шагом двинулся прочь.
Назад он не оглядывался…