Вечером в палатке был впервые поднят вопрос о Вьетнаме. Солдаты сидели, тесно сгрудившись вокруг пузатой печки. Ветер беспощадно раскачивал голую электрическую лампочку.
- Дверь закрывай! Ты что, в сарае родился? - проворчал солдат из Техаса, когда кто-то вошел.
- Он родился в пещере, поэтому и не закрывает дверь, - сказал другой.
А третий сказал:
- Это теперь так холодно, а целый год мы будем там, где даже ночью 60 градусов.
Тема эта редко поднималась во время маневров: Вьетнам был далеко. Последними словами в том разговоре стали слова Йошиоки, родившегося в Калифорнии в японской семье. Он знал от сержанта, что желтых во Вьетнам не посылают, так как другие солдаты могут принять их за вьетнамцев и выстрелить в них по ошибке. "Я туда не попаду. Я желтый", - объяснил он. И все опять заговорили о холоде. Нечего говорить, что Йошиока в анкете просил послать его в Японию - у него там была бабушка. Вильямс же просил Европу, где нет этих проклятых окопов.
"Нет, нет и нет!" - думал Демиржин. Пусть его пытают, отдают под трибунал, расстреливают - все что угодно. Но стричься он не собирается! Нет! Его дружки, как сумасшедшие, вылетали от парикмахера, размахивая руками и взывая к богам: "Как я поеду домой в эту субботу!", или: "Как же я теперь женюсь!". Один только Демиржин сохранил человеческий облик. Он просто сказал: "Нет". Конечно, сержант мог силой засадить его в кресло парикмахера. С электрическими? ножницами стрижка займет всего пятнадцать секунд. Но сержантам было предписано вежливо обращаться с военнослужащими, а тем более не вырывать у них из кармана кошелек, чтобы уплатить положенные профсоюзом парикмахеров 75 центов.
Так, Демиржин отвоевал свободу, а парикмахер лишился денег, которые он зарабатывал за четверть минуты.
Демиржин понимал, что завтра он будет выделяться, как дикобраз на тыквенном поле. Он воображал, как майор подойдет к нему и скажет: "Солдат, ты разве не знаешь, что в присутствии офицера положено снимать волосы?" Или что-нибудь в этом роде. Если такое произойдет, думал Демиржин, он не ручается за себя. Он крикнет майору нечто ужасное. Сердце его сжималось, когда он представлял себе, как сдирает с себя форму, бросает на пол оружие, с шумом опрокидывает тумбочку...
А почему бы нет? Если уж после этого его не выгонят из армии, значит ничто другое не поможет.
На следующее утро Демиржин стоял у своей зеленой тумбочки, готовясь встретить роковой вопрос майора, полный решимости дать волю своим природным наклонностям.
По правде говоря, майора не особенно прельщала перспектива осмотра М. Это была обязанность не из приятных. Каждому солдату, к которому он подойдет, полагалось бодро вскинуть винтовку со словами: "Сэр, рядовой такой-то, взвод такой-то!" Майор начал со Скотти. С ним все сошло гладко, Скотти все давалось легко. Но у второй тумбочки солдат независимо прокричал: "Сэр, рядовой Пендер! Третий взвод!" - и обрызгал майора слюной, которую пришлось так и оставить на лице. Майор считал, что не пристало офицеру, производящему осмотр, одетому по всей форме, постоянно утирать лицо платком... Наконец, он подошел к парню, чье искаженное лицо не предвещало приятного общения. Майор смиренно остановился возле него.
Казалось, прошли целые геологические эры, образовались каньоны, вымерли динозавры, прежде чем один из них нарушил тишину:
- Меня зовут майор Смолл. Застигнутый врасплох, Демиржин шумно вздохнул и только после этого сказал:
- Сэр, рядовой Демиржин.
- Постарайтесь не забывать этого, - сказал майор и последовал дальше, оставив Демиржина в расстроенных чувствах, а заодно и в армии.
Сто пять человек из М отправятся во Вьетнам. Почти половина. Когда пришел список имен, старший сержант Дохерти удалился в свой кабинет. Он пробежал глазами список, перескакивая с одного имени на другое. Потом вложил список в конверт и запечатал. Сунул его в стол, запер, а ключ положил в карман. Тут он сообразил, что не сможет вечно скрывать эту тайну, что настанет день, когда он должен будет сказать об этом своей роте. Он знал об истинных потерях во Вьетнаме. Он говорил про себя: "Если бы... если бы я мог сообщить им вместе с этим какую-нибудь приятную новость..."
Тогда-то и осенила Дохерти необычайная идея. Все же он сможет кое-что сделать для этих юнцов из М. И он поспешил в соседний кабинет, где изложил свою мысль капитану. Тот, в свою очередь, поделился ею с полковником. Полковник из осторожности переправил ее генералу. А внизу этой внушительной пирамиды терпеливо ждал Дохерти.
Тем временем у генерала были и другие дела. Самое неотложное из них добиться, чтобы занятия по пехотному делу стали более эффективными. Он прочел лекцию полковникам и майорам на тему о том, что он понимает под словом "эффективный". Генерала звали Экман. Он сказал, что в классе не место для сержантов, которые только и умеют что: "Ать, два! Живот втянуть! Грудь вперед!" Сержант на занятиях должен спокойно беседовать, применять тесты, использовать примеры из бейсбола и баскетбола.
- Взгляните на меня, вот я держу руки в карманах, - говорил генерал, подавляя улыбку. - Кому-нибудь это мешает понять меня? Если так, я их выну из карманов.
И полковники довольно заулыбались. Возвратившись в свои кабинеты, они перефразировали это капитанам, те изложили это попроще лейтенантам, и, когда из этого сосуда мудрости вкусили сержанты, как раз те, что преподавали пехотное дело, в нем осталась лишь жалкая капля: "Будьте более эффективными". В понимании сержантов это означало стоять "смирно" и орать еще громче.
Но был сержант, который имел дерзость оставаться естественным. Это сорокалетний лысый балагур - сержант Фоули. Когда его не видели офицеры, он стоял у доски с руками в отвислых карманах. Говорил он старыми, грубыми словами, как говорят люди от земли. И не сводил при этом глаз с двери, чтобы какой-нибудь полковник или майор не застал его в такой позорной для солдата позе.
В этот снежный день он учил М очень важному делу: как ходить в ночной дозор.
- Если вам нужно проникнуть в интендантскую роту прачек, - начал он, улыбаясь, - можете ограничиться фонариками. Но если вы идете на роту стрелков, нужно предусмотреть каждую паршивую мелочь. Если у вас отказала винтовка, вы что же, так и будете стоять, выставив палец? Сами знаете, в каком виде вы вернетесь тогда в Штаты - в деревянном костюме. Если у вас нечем бить Чарли (а Чарли - это наш враг во Вьетнаме), вонзите ему палец прямо в глаз и вдавите его в затылок!
Фоули давал эти указания улыбаясь. Смешно было вцепиться в глаза, не будучи даже друг другу представленными. Так подумали бы Свифт или Брехт. Но ведь Фоули и не собирался вести общие разговоры о целесообразности войны. Он только учил, как себя вести на войне.
Сидя на холодной скамье, один из учеников Фоули жадно впитывал каждое его слово - его звали Руссо. Маленький, круглый, с горящими глазами, он, как современный Дон-Кихот, стал жертвой поздних передач по телевизору. Прибавив себе лет, он вступил в армию в шестнадцать. Слушая Фоули, он то и де"о шептал что-то героическое. Рядом с ним два солдата постарше играли в "крестики - нолики".
В пятницу, после завтрака М выстроилась на улице на церемонию поднятия флага. Когда отзвучала музыка, Дохерти опустил руку и, повернувшись к роте, бросил:
- Вольно! - И затем: - Вот список личного состава, получившего назначение во Вьетнам. Те, чьи имена я назову, могут идти в комнату отдыха.
Так М узнала свою судьбу. Демиржин пошел звонить домой.
- Джириер, - сказал он своему младшему брату, засовывая в карман окровавленный носовой платок. У него пошла кровь носом, когда он начал плакать - это была первая реакция на новость, которую он в данный момент сообщал брату. - Я получил назначение во Вьетнам.
Руссо, тот самый, что завербовался в шестнадцать лет, стоял посреди комнаты отдыха и быстро и воинственно наносил удары воображаемым штыком. Он с радостью отправлялся во Вьетнам, хотя еще и не дорос до армии.
Идея Дохерти была одобрена в верхах. Все назначенные во Вьетнам получат трехдневные отпуска. Это и было приятной новостью сержанта. Он сообщил ее экспедиционным силам М, когда они собирались в комнате отдыха. Он сказал, что в 8 часов у них будут занятия по коммунизму, с 9 - два часа повторения военной тренировки, последний урок - по пехотному делу. В 12 они вернутся поесть. А когда уберут в казарме, получат свои отпуска. Они смогут провести с семьями вечера пятницы и субботы перед тем, как отправиться на войну. Хотя это и означает пропустить смотр самого полковника! К полуночи в воскресенье они должны непременно вернуться. С понедельника до среды будут заполнять анкеты, а их одежду тем временем покрасят в защитный цвет. В четверг они получат солдатские книжки, в пятницу отправятся во Вьетнам.
- Помните, что вы можете выразить свою благодарность за эти отпуска, только вернувшись вовремя.
- Так точно, сержант, - ответила М. Рота только и думала, что об этих отпусках.
- Не вернётесь, вас будут судить военным судом.
- Леди и джентльмены! Время полета до Сайгона приблизительно 18 часов. Обращаю ваше внимание на таблички "не курить" и "пристегнуть ремни".
М летела во Вьетнам на пассажирском самолете. Стюардессы роте понравились. Они все время подавали завтрак. Полдень никак не мог угнаться за самолетом М, следующим на запад. За Сиэтлом земля стала темной, над Алеутами было черно, над Токио стояла такая кромешная тьма, что Йошиока увидел от родины своих предков лишь десяток голубых огней. Темно было и в Маниле. Лишь огни на взлетно-посадочной полосе отбрасывали тусклые голубые блики на штабеля алюминиевых армейских гробов, ожидающих посадки в противоположном направлении.
Наконец, самолет сел в Сайгоне. Смятыми задами своих защитных штанов М почувствовала, что она на легендарной почве Вьетнама.
- Джентльмены, - начала стюардесса, - температура на поверхности 50 градусов. Местное время 4.30 утра. Пожалуйста, не вставайте с мест до тех пор, пока...
Неделю назад М могла систематизировать все свои знания о Вьетнаме в трех коротких фразах: "Это около Китая", "Это не особенно преуспевающая страна", "Людям приходится есть рис, так как там много посадок риса". Но в промежутках между заполнением анкет и получением стальных касок М целых два утра поглощала премудрости практической географии. В армии это называлось "ориентацией". Сначала М показали фильм. Мрачный диктор отметил, что вьетнамцы живут в накаленной обстановке, а посему мирные устремления не соответствуют требованиям дня. После фильма лейтенант пояснил это с помощью карты. Коммунистические районы были окрашены в красный цвет, спорные районы - в розовый, а в белый - районы, где вьетнамский народ пользовался свободой. Все это было похоже на запачканную печенку больного кролика.
- Все только и знают, что пугать вас! - воскликнул сержант, которому М, кстати, позже аплодировала. - Послушайте, что я вам скажу. Во Вьетнаме полно красивых девушек. Выйдите из отеля "Капитоль". Поворот налево. Первый бар направо - "Черная кошка". Спросите Джуди, скажите, что я вас прислал.
Самый ценный совет М услышала от старшего сержанта.
- Доверять нельзя никому! Никому! Будь то мужчина, женщина или ребенок! - вопил этот сержант, которого звали Эдмайер. - Представим, что вы в Сайгоне, сидите там в баре. Входит малый в гражданском и кладет сверток под ваш стул. Встаньте и немедленно уходите. Или вы на улице делаете покупки. Какой-то малый бросает вам подарок - швырните его назад! Или у вашего отеля малый поставил тележку с мусором к улизнул. Не зевайте!
"Я жгу, потому что ненавижу. Я ненавижу Вьетнам. Ненавижу, потому что я здесь. Ненавижу каждый дом, каждое дерево, каждую кучу соломы. Когда я вижу это, я хочу все сжечь..."
У Эдмайера были еще слова, но не было дельных рекомендаций против неожиданных мин, неистребимых москитов, кобр или скорпионов.
- У них есть там такой маленький по имени "мистер две ноги", - говорил он М. - Если он укусит вас за палец, не ищите в кармане нож или бритву! Если он вас укусит все равно куда - быстро ложитесь. Потому, что вы уже мертвец!
- Я во Вьетнам не гожусь, - объявил Вильяме по окончании лекции Эдмайера. - Я трус.
- Все мы трусы, - сказал другой солдат.
- Допустим, так, - сказал опять Вильямс, - но вот представьте. Нужно, чтобы нас не было слышно. А если я увижу удава, стоящего на пузе, да я сразу же заору...